НАВСЕГДА
Медленно-медленно я провела кончиками пальцев по своим губам… Совсем так же как он на прощание – не поцеловал, а только провел кончиками пальцев, лишь слегка касаясь губ… Я посмотрела на свою руку: длинные тонкие пальцы, гладкая шелков истая кожа – совсем другая, не такая как его. Как я скучаю по его рукам: таким сильным и таким нежным. Только он мог так прикоснуться ко мне, что я трепетала, как осенний листок на ветру, ожидая продолжения ласки. Сначала он нежно дотрагивался до моих волос, перебирая каждый локон, потом его ладонь, лишь слегка касаясь щеки, очерчивала овал лица, нежно-нежно кончики его пальцев целовали мои губы, и пощекотав шею, опускались к груди, лаская шелк сосков. Тело мое отвечало на каждое прикосновение: от желания кружилась голова и перехватывало дыхание так, что каждое слово превращалось в еле слышный шепот. Вся я тянулась к нему с мольбой: «Еще, еще…» Он отвечал мне, отвечал губами. Он целовал мои глаза, слегка касался щеки и нежно ласкал шею.
Как он умел поцеловать! Я так любила, когда он легкими пружинистыми шагами хищника неслышно подходил ко мне сзади, обнимал, укрывал своим телом так, что я чувствовала каждую его впадинку, каждую выпуклость и долго-долго целовал в шею, пряча свое лицо в моих волосах, обжигая своим дыханием…
Как я скучаю за ним! Я помню его улыбку, помню выражение глаз, когда он влетел в комнату:
- Оля, такой шанс!
Еще бы! Франция на целый год: Париж, Канны, Ницца и снова Париж. Вот только почему он не спросил, как я должна пережить этот год?! Без его рук, без его губ, без его тела – без него… Одна… И ночью, и днем одна. Только воспоминания, от которых кровь стучит в висках и тело, отказываясь от абсолютной монархии разума, требует его, требует настойчиво, до ноющей боли, до судорог.
Я сижу, крепко обхватив себя руками, поджав ноги к самому подбородку, колени крепко сжаты – живой замок, а не женщина. Мне плохо! Он знал, что когда мне плохо, я всегда сажусь на диван именно так: закрываюсь ото всех и ото вся..
Тогда он становился передо мной на колени, поглаживал меня рукой, пальцами умоляя развести ноги. Я не поддавалась! Я любила эту игру, я просто обжала эту игру! Тогда он терся о ноги щекой, как нашкодивший котенок. Но я не поддавалась! Тогда он целовал мои колени, целовал, губами уговаривая мое тело отдаться ему. Я впускала его, но впускала не сразу: сначала губы, затем язык… а потом он входил в меня, врывался одним требовательным настойчивым толчком… Как я хочу его!
Неужели он сможет пережить этот год вдали от меня?! «Я не могу без тебя, я никого не хочу, кроме тебя!» - его слова – моя молитва. Снова и снова вот уже тридцать дней: «Я не могу без тебя, я никого не хочу, кроме тебя!». Снова и снова… Снова и снова…
Я хочу его до сумасшествия, до галлюцинаций, до боли, до судорог! Шелковая простыня – его кожа. Только там его кожа еще более гладкая, еще более нежная… и горячая. Достаточно было одного мимолетного касания, чтобы он отозвался, наполнился силой и потребовал преклонения. И я преклонялась! Я просила его, я умоляла: сначала руками, лишь слегка касаясь тела кончиками пальцев, вверх и вниз, потом сжав ладони в молитве, держа его свечу между ними - вверх и вниз, потом я уже требовала зажав руками, вверх и вниз, вверх и вниз. Я переспрашивала губами и умилостивила языком, пробуя его на вкус, наслаждаясь его упругой нежностью.
Он не оставался безответным! Он отзывался на каждое прикосновение, подрагивал и требовал продолжения! И я продолжала! Уже все мое тело участвовало в этой игре, все мое тело повторяло: «Вверх и вниз!», все увеличивая темп, все агрессивнее двигаясь вверх и вниз, вверх и вниз, взлетая на пик наслаждения и опускаясь в истому.
И когда мы оба, уже побывав там, где мужчина и женщина – единое целое, где нет слов и мыслей, когда мы уже вернулись оттуда, еще слегка горячие от любви, слушали биение наших сердец, он тихо шептал мне, едва касаясь мочки уха своим дыханием: «Я не могу без тебя, я никого не хочу, кроме тебя…».
Телефонный звонок разрывает в клочья мои воспоминания, безжалостно разбросав их по углам полутемной комнаты.
- Алло, - я эхом вторю телефонному звонку.
- Алло, Оля? – его голос до боли родной и желанный.
- Да, - обречено вздыхаю я.
- Милая, родная, я не могу без тебя, я никого не хочу, кроме тебя.
Его слова – моя молитва. Она режет меня своей нереальностью, ведь впереди еще целых одиннадцать месяцев одиночества.
- Ты слышишь меня? – голос из другого мира.
- Да, родной мой, да…
Тоненькую нить разговора безжалостно разрезают короткие гудки, трубка выскальзывает из непослушных пальцев. Ну, вот и все! Теперь следующие тридцать дней до его звонка, следующие тридцать ночей в холодной постели, наедине со своей тоской, наедине со своими желаниями.
Какого черта! Мы ведь договорились. Уже у трапа самолета он вдруг обернулся:
- Ты знаешь, я все пойму.
- Что?
Я тогда совершенно не поняла, о чем он говорит, а он только повторил:
- Я все пойму.
Значит, он все поймет. Великолепно! Я дам ему повод проявить свое понимание в полной мере!
Я поднялась, положила на место телефонную трубку (она треснула, когда упала, жаль), включила свет (а ведь я даже не заметила, как сумерки захватили в плен комнату), подошла к зеркалу. Из его сердцевины на меня смотрели уставшие глаза, глаза, обоженные одиночеством. Я медленно, пуговицу за пуговицей расстегнула блузку, она послушно соскользнула с плеч, белым пятном распластавшись на полу. Юбка покорно следует за ней, потом чулки, пояс, трусики. Я провожу рукой по своей груди, соски напрягаются. Пальцами я очерчиваю ареолы, потом ладонью поглаживаю всю грудь, чувствуя, как во мне поднимается желание. Я хочу его до боли, до судорог, его такого далекого и родного, хочу всем своим существом, каждой клеточкой тела! Да, я дам ему себя понять!
На голое тело я надеваю короткое красное платье. Губы заставляю кричать кровавой помадой – я готова. Готова выйти на охоту, охоту на самца. Если бы я могла я бы издала призывный вопль самки в период течки, чтобы мужики сами бежали ко мне, ведь я этого стою!
Я иду по улице, по ночной улице, ярко освещенной фонарями и фарами. Я не иду, я дефилирую, выставляя на показ свое жаждущее тело. Берите меня! Ну, кто первый?!
Он сам подошел ко мне. Пусть думает, что это он меня выбрал. Я просто впилась в его губы. Я хозяйка своего тела и я задаю правила игры. Его руку я кладу себе на ягодицы, пусть он почувствует, что я не защищена бельем. Он все понял, понял без слов – просто взял меня за руку и отвел к себе, где мы продолжили.
Я сбросила с себя платье и рванула на нем рубашку, пуговицы бисером рассыпались по полу. Также рывком стянула с него брюки и толкнула на кровать. Я вскочила на него, вонзила в себя и задала темп. Я сама задала темп, заставляя его биться в меня так, как будто он стучался в закрытую дверь. Но мне было мало, он был слишком поверхностен, я хотела его всего, полностью, хотела, чтобы он душил меня своей тяжестью. Я соскользнула с него, распласталась на кровати, призывно раскинув ноги. Парень впился в меня, а я обхватив, руками его ягодицы, вонзаю его в себя раз за разом глубокими, уверенными толчками. Он бьет меня изнутри, заставляя вздрагивать от каждого удара, доводя своей страстью до исступления. И когда я уже почти добралась до вершины, он сдается: он судорожно вздрагивает и скатывается с меня, а его дружок уже похож на сдувшийся шарик.
- Прости…
Прости! Он не утолил мою жажду, он только распалил меня еще сильнее! Прости!
Не глядя на своего сиюминутного любовника я одеваю платье и выхожу за дверь.
На улице идет дождь. Льет, как из ведра. Я снимаю туфли и босиком шлепаю по лужам. В мокрой пелене проносятся машины. Джип притормаживает возле меня, обдав бриллиантовыми каплями.
- Девушка, вас подвезти?
Согласно киваю и устраиваюсь в автомобиле возле водителя. Он – здоровый детина с бритым затылком – сразу кладет по-хозяйски руку мне между ног. Добравшись пальцами до самого сокровенного, удивленно поднимает глаза:
- Куда везти?
В ответ мило ему улыбаюсь:
- К тебе. Я не люблю в автомобиле.
Мы останавливаемся где-то в центре, поднимаемся на второй этаж крутого особняка, заходим в квартиру. В холле – белый пушистый ковер. Я усаживаюсь на него, поджав под себя ноги и проследив, чтобы платье оголило бедро. У стриженого отвисает челюсть. Он замирает на пороге. Я медленно развожу колени, предоставляя возможность полюбоваться своим телом:
- Ну, иди сюда, - похлопываю по ковру.
На ватных ногах он приближается. Тяжело опускается на колени передо мной, трясущимися руками задирает платье. Он щупает мое тело. Не гладит, не ласкает – щупает. Трогает ноги, бедра, ягодицы, мыча при этом как молодой бычок. Внезапно мне становится противно ( что я здесь делаю?! Я?! С ним?!!). Отталкиваю его руку:
- Ты мне надоел! – и выбегаю из квартиры: хватит с меня на сегодня.
Домой добираюсь пешком. Я промокла, платье облепляет фигуру, скорее подчеркивая, нежели скрывая тело. Жаль, что полюбоваться мной некому.
Захлопываю входную дверь. Теперь – ванна. Горячая ванна с душистой пеной. С сомнением смотрю на треснувшуюся трубку телефона – ладно пусть он будет свидетелем моего одиночества. Я залажу в горячую воду. По телу сладкой волной растекается истома. Странно… Почему же я раньше так не любила принимать ванну – это так возбуждает. Хотя в последнее время меня все возбуждает – неудовлетворенность! Я ласкаю свое тело мыльными пузырьками, они слегка щекочет кожу – приятно…
Он никогда не мог уговорить меня принять ванну вместе с ним. Я люблю горячий душ – тоненькие упругие струи так приятно массируют тело (особенно если правильно их направлять). Но ванна – это совсем другое! Это словно изысканный секс давних любовник – уже без былой порывистой страсти, но со знанием дела, со вкусом, с изяществом.
Я прислушиваюсь к себе. Нет, все то же желание, я хочу его… но как-то иначе. Спокойнее что ли… Даже не так. Это напоминает тлеющие угли – они уже слегка подернуты сединой пепла, но стоит порыву ветра коснуться их, как огонь вспыхнет с новой силой.
Я поглаживаю свое тело, стараясь вспомнить, как ласкал меня он. Точнее, я прекрасно помню каждое свое ощущение от его прикосновений, но я не помню, как именно он меня касался. Он никогда не повторялся. Он очень изобретателен. По-моему мы перепробовали если не все, то о-о-очень многое. Нам не нужна была «Кама-сутра» - мы сами могли писать трактаты от любви, потому что мы действительно любили, мы в любви изучали друг друга, телом мы исследовали дух. Я знала, какой он на вкус, когда устал, когда расстроен, когда счастлив. А он знал, какая я. Какая я в действительности, без забрала косметики и кольчуги социального статуса. Мы знали друг друга…
Черт, если все было так великолепно, как мне помнится, то почему он уехал?! Как он смог меня покинуть?! Как он может жить без меня?! У меня ощущение ампутации частички души. Я ищу эту часть, я пытаюсь ее заменить, но у меня ничего не получается. Если он может жить без меня, если может существовать, если Франция дороже наших ночей, значит, он не любил меня?! Все его слова пустой звук! «Я не могу без тебя, я никого не хочу, кроме тебя»… Обман… Я долго жила обманом… Жила… Как хорошо было бы сейчас разом все прекратить. Собственно, а почему бы и нет?! Его опасная бритва (он всегда шутил, что хотя бы таким образом, бреясь, может восполнить недостаток опасности в своей жизни) очень кстати. Один взмах – и рука охвачена кровавым браслетом. Скоро белая пена станет нежно-розовой, потом красной. Капля за каплей из меня уйдет моя любовь, мое желание, мои воспоминания. Ничто больше не будет мучить меня. Ничто не будет тревожить. Капля за каплей…
- Что ты наделала?!!
Господи, ну, почему он даже сейчас не отпускает меня?! Почему даже сейчас он явился передо мной такой далекий, такой желанный и такой… реальный?!
- Оленька, зачем, зачем?!! Что ты наделала!
Махровым полотенцем, порвав его на неровные полосы, он заматывает мои руки. Мокрую несет на диван, и там укутывает в плед, гладит по волосам целует и уговаривает:
- Оленька, зачем?! Зачем?!!
Пересохшими губами снова и снова повторяю свою молитву:
- Я не могу без тебя, я никого не хочу, кроме тебя…
Он слышит, он не может не слышать, ведь это его слова. Он тихо произносит (каждый звук, словно раскат весеннего грома):
- Родная моя, но я ведь вернулся… Вернулся!!!
Я еле слышно шепчу:
- Надолго ли ?
- Навсегда…
С2 «Утро вечера мудренее»
12212 зн.