Моим сыновьям Андрею и Артему. Оставайтесь ангелами как можно дольше. И дай вам Бог никогда не узнать, что такое война.
Я проснулся рано утром,
Я увидел небо в открытую дверь.
Это не значит почти ничего,
Кроме того, что возможно, я буду жить.
«Доктор моего тела», Наутилус Помпилиус
Сколько раз я уже видел этот сон, десять, двадцать? Здесь, в далекой стране, он все чаще возвращал меня в прошлое. Мне снилось будто я стою в классе у доски и читаю детям стихи. До войны я работал учителем литературы в начальных классах школы. Мне нравилась моя работа. Мне нравятся дети. В них есть что-то такое, что заставляет тебя жить дальше и поступать правильно. Наверное, именно благодаря этому я добровольцем пошел на войну.
Я проснулся от прикосновения чьей-то руки и открыл глаза. Это был маленький мальчик. В белой, длинной, почти до колен, рубахе, он стоял и смотрел на меня своими невинными синими глазами.
— Кто ты?— тихо спросил я и посмотрел по сторонам. В палатке царил полумрак. Часы на тумбочке у моей постели показывали пять утра. Мои товарищиь еще крепко спали. До подъема оставалось не меньше двух часов.— Как ты сюда попал?
В лагере не было детей. И до ближайшего населенного пункта было не меньше сотни километров, так что явиться мальчику было неоткуда.
Синеглазое созданье не ответило на мой вопрос. Вместо этого мальчик взял меня за руку и тоже тихо произнес:
— Пойдем.— Он потянул меня к выходу.— Пойдем. Я должен тебе что-то показать.
Я повиновался. Мы вышли из палатки. Снаружи было сумеречно, но на горизонте небо уже совсем посветлело. Ночью шел дождь, и в воздухе все еще стояли запахи мокрой земли и свежей, отмытой от пыли зелени. Днем, когда воздух накалится до невыносимой температуры, этих запахов уже не будет. Мальчик повел меня к восточной неукрепленной части лагеря. В этом месте в укреплениях не было надобности, так как здесь плато, на котором мы разбили свои палатки, заканчивалось крутым обрывом. Неудобное расположение, отрезающее пути к отступлению, но с другой стороны и напасть на нас можно было только с одного края. Мы подошли к кромке обрыва.
— Смотри,— мальчик протянул руку и показал на Восток.
— Что там?— не понял я.
Мальчик многозначительно приставил палец к губам и тихо прошептал:
— Просто смотри.
Я повернул голову и посмотрел в указанном направлении. Ничего особенного. Внизу, на сколько хватало глаз, простирался нескончаемый лес и небольшие горы. В ложбинах между горами все еще белел накапившийся после ливня туман. Обычный пейзаж, какой я вижу каждое утро. И тут из-за горизонта выглянуло солнце. Сначала краешком. Оно осветило все вокруг. Это была великолепно словно музыка. Первый аккорд нового дня. Я, затаив дыхание, следил за восходящим светилом. Оно было огромным и красным, словно его макнули в кровь. Его свет залил все вокруг, приобразив картину новыми красками.
Мы долго следили за восходом, до самого конца, пока солнце не начало набирать привычную яркость, и не начало резать глаза.
— Держи.
Я совсем забыл о мальчике. Он все еще был рядом и держал меня за руку. Я посмотрел на него. Мальчик протянул мне свободной рукой что-то белое. Это было большое белоснежное перо. Я взял его и положил в нагрудный карман.
— Спасибо,— сказал я ему.
— Не за что,— ответил мальчик и улыбнулся. Его синие глаза неотрывно смотрели на меня. Утренний прозладный ветер шевелил локоны его волос и развевал полы его длинной белой рубахи.
— Кто ты?— я вспомнил, что он так и не ответил на мой вопрос.
Резкий, противный визг не дал мне расслышать ответ. Через мгновение, совсем рядом за нашими спинами прогремел взрыв. Я невольно вдрогнул и закрыл глаза, обернулся и вновь их открыл, увидел, что наша палатка превратилась в клочья. На том месте, где она стояла, зияла огромная воронка. Мои товарищи погибли. Их изуродованные тела были разбросаны вокруг дымящейся ямы. Я испуганно посмотрел на мальчика, но его уже не было. Он исчез.
Затем наступил настоящий ад. Загремели взрывы, загрохотали пулеметы, со всех сторон неслись стоны и крики. Я бросился к месту, где недавно стояла наша палатка, с ужасом глядя на мертвых товарищей, нашел уцелевшую винтовку и побежал к линии обороны.
В этом бою погибло почти две третьи наших. Врагов полегло еще больше. Но я выжил и пережил еще много таких боев. Сейчас война закончилась, и я снова преподаю детям литературу. Я люблю детей. Я всегда думаю о них, и думаю о том мальчике, благодаря которому пережил ту войну и благодаря которому снова могу заниматься любимым делом. Я больше не вижу тот сон, где я стою у школьной доски, наверное, потому что в этом нет необходимости, я вернулся к прошлому, но теперь мне часто снится война.
Я часто рассказываю эту историю моим друзьям-сослуживцам, тем немногим, кому удалось уцелеть в той войне, но они не верят мне. Смеются, называют романтиком. Говорят: «А, может, не было никакого мальчика? Может, тебе просто приспичило?» Но я не обращаю внимания на их шутки. У меня есть доказательство – большое белоснежное перо. Оно и сейчас, когда я заканчиваю писать эти строки, лежит на моем столе.
14 августа 2003 года
Санкт-Петербург