6 августа, 21.45
Остров в Тихом океане, база USAF
Первый лейтенант Мэл О’Гилли бросил выкуренную едва наполовину сигарету и утер обильный пот со лба. Несмотря на позднее время, воздух над бетонными плитами, не отдохнувшими от дневного солнца, был душным до одури. Как никогда ранее, Мэл сочувствовал в этот момент цыплятам в гриле. До слез, «ниагарски» струившихся по всему тучному его телу и насквозь промочивших форменную рубашку с коротким рукавом.
Продрав глаза от каустически неприятного пота, Мэл посмотрел в сторону «офиса» - и помахал мясистой лапищей: по рулежной дорожке в направлении ангара шагал Пит, капитан Питер Стерлинг, командир экипажа, состоявшего из двух персон. Шагал всегдашней свой поспешной, деловитой походкой человека, твердо знающего, что ему нужно в жизни, а главное – где сортир.
- Все готово? – Пит казался еще более хмурым и сосредоточенным, нежели обычно. Видимо, его настроение объяснялось предстоящим «рейсом» – крайне ответственным и довольно рискованным...
- Ага-аа! – Мэл по южному обыкновению надувал бубльгумы из открытых гласных. – Хоть сейча-аас начинай погрузку.
- Сейчас и начнем… Ты видел нашего «пассажира»? – Пит позволил себе усмехнуться – очень аристократично, уголком рта. Слово «пассажир» он произнес с особой интонацией.
- О, да-а! – Мэл закатил глаза и надул щеки, будто их распирало впечатление от зрелища.
- Габариты внушительные, - подтвердил Пит, как всегда отрывисто и телеграфно кратко. Подумав, снова усмехнулся: - Кличка – «Малыш»: ребята окрестили…
***
Хиросима, 22.10
- Мики, если не разуешься – я с тобой не вожусь!
- Уже разулся (нарочито громкий хлопок подошв об пол). Но только потому, что я тебя люблю. Не просто люблю, а безумно люблю – оттого и носки вот стягиваю… хотя эта операция (брезгливое покашливание) - почти хирургическая: к вечеру они не лучше и не мягче ботинок!
Гость говорил с весело-вызывающей откровенностью - и с явным намерением шокировать.
Зашуршала бумажная сдвижная дверь – и в комнату, по-акульи приветливо улыбаясь, вошел учащийся десятого «Б» класса Микиура Нагата. Он и впрямь шлепал по татами босиком.
Юки Хироку, учащаяся того же класса, решила, что это очень мило со стороны Мики – – но у него так или иначе не было выбора – – потому что в своем доме она никому не позволит ходить в обуви, даже Мики, чей отец пусть и член совета директоров «Мазды», и вообще уважаемый, прогрессивный, достойный человек и все такое – – только пусть Нагата-сан с сынком сколько угодно оскверняют подошвами циновки в СВОЕМ «европейском» дому, затаптывая «предрассудки» и «варварство», – – но на ее взгляд, ходить по татами в обуви – это как раз варварство и есть – – короче, она бы все равно не пустила Мики (даже Мики!), не разуйся он, потому что это было бы неуважением, а где нет уважения – там нет и любви!
Юки умела думать резво и по существу. Мики не отказывал ей в живости ума (он вообще мало в чем отказывал Юки, класса с седьмого), но считал подругу немножко старомодной, а ее семейку – и вовсе помешанной на «традициях».
- Мы будем пить чай! – торжественно объявила девушка. Мики подумал, что Юки норовит обратить каждое бытовое чаепитие в полномасштабную тя-но-ю, по полным канонам Сэнкэ, чем невольно вульгаризирует столь чтимую своим семейством церемонию - но об этом лучше молчать.
- Да я, типа, пива принес… - Мики опустил звякнувшую сумку в угол и принялся выставлять запотевшие коричневые кегли «Асахи».
- Только пиво на уме! – Юки вздохнула, преувеличенно осуждающе.
- Не только! – тотчас возразил Мики и обратил на подругу красноречивый до наглого взгляд, ясно дававший понять, какие еще мысли у него на уме, бесстыдные и естественные, как нудисты на пляже.
Юки смутилась – Мики в который раз усмехнулся тому, как легко сконфузить скромницу. Это по-своему здорово, но… наступает время, когда ее смущение перестает забавлять и вообще становится неуместным…
***
Самолет, набрав высоту, лег на курс – и теперь, как казалось изнутри, буквально лежал на этом курсе, почти недвижно.
Двигатели ревели ровно и неизменно, как горная река, – и было в этом мощном гуле нечто успокоительное, убаюкивающее.
Только не для Пита, никогда не терявшего бдительности.
Он прислушался. Насторожился. Нахмурился:
- С правым крылом что-то не так.
- Да что с ним может быть «не так»… – буркнул Мэл.
- Свист. Что-то с обшивкой…
- Свист? Интересно, почему Я его не слышу? - Мэл откинулся в кресле и набрал воздуху для тирады. Заговорил с насмешливой, но убедительной вальяжной ленцой: - Пит, дружище, ты знаешь, как я тебя люблю – но ты долбанный, чертов охреневший параноик! Параноик, каких мало – каких вообще нету! Свист ему послышался! Ничего, нафиг, удивительного: это твой ангел свистит тебе с небес. И он хочет сказать: Пит, дорогой, уймись – самолет ведь точно развалится к хренам собачьим, если ты не перестанешь так вибрировать!
- Сначала никто ничего не замечает. Потом – не хочет замечать. А еще потом – бывает поздно, - Пит, мрачно насупившись, обобщил опыт авиакатастроф.
- Да УЖЕ нафиг поздно! Мы уже нафиг в воздухе, если ты, конечно, обратил внимание на это офигеть какое мелкое и несущественное обстоятельство! И если чертова обшивка отошла, то ни хрена не важно, услышал ты свист или не услышал! Потому что когда этот порхающий примус распадется на куски – мы успеем сделать две простые вещи: подумать о вечности – и обосраться от страха перед лицом неизбежного. И я ставлю десять баксов против цента, что примус обязательно разлетится к чертовой матери, если обшивка действительно отошла – и если сделать вот так!..
Мэл резко дернул штурвал вправо – и самолет, завалившись на крыло, с нарастающим воем устремился вниз.
Мэл выровнял машину у самой воды, едва не приласкав волны брюхом.
Пит покрутил пальцем у виска.
- Видишь: с обшивкой все о-кей! – Мэл самодовольно усмехнулся и протянул командиру фляжку с виски, уже уполовиненную: - На, подкрепи нервишки!
- Ты маньяк… - Пит принял фляжку, но отхлебнул не много и тут же вернул: он вообще мало пил в полете.
- Во мне погиб великий ас-истребитель! – хвастливо заявил Мэл.
- Цистерна пива в тебе погибла! Помни о «Малыше», алкаш!
***
- После чая пиво пить не рекомендуется! – заметила Юки. – Вредно для сердца!
Мики пожал плечами:
- Мало ли, что вредно для сердца… Жить, вот, говорят, тоже вредно: от этого умирают!
Высказав банальный афоризм, он все же навязал девушке откупоренную бутылку. Юки, брезгуя пить из горлышка, решилась на святотатство: плеснула пенистой жидкости в фарфоровую чашечку, еще недавно хранившую сакральный настой первоклассного гекуро.
«О! – мысленно подивился Мики. – Прогресс! Если так дальше пойдет, то уже к полуночи…» Он «недодумал», опасаясь спугнуть надежду.
- У меня такое чувство, что скоро будет гроза, - сообщила Юки, поежившись.
- Ничего, я рядом – не бойся грома! – пафосно обнадежил Мики – и придвинулся ближе.
***
- Что с погодой? – Пит, убедившись в надежности самолета, тут же нашел новый повод для озабоченности.
- А хрен его знает… С утра давали штормовое – вечером отменили. Вот и разбери этих ребят из метеослужбы: то ли утром не опохмелились, то ли к вечеру надрались…
- Запрошу-ка землю еще раз!
Краткий радиодиалог прояснил ситуацию не больше, чем огни самолета – ночное небо над Тихим океаном. Офицер-синоптик определенно и категорично выразил лишь одну мысль: «Японская погода – поразительно непредсказуемая срань!»
- Грозовой фронт в тридцати милях к западу, - Пит закурил. – Движется нам наперерез, но медленно. Если ветер не усилится – проскочим.
- Да расслабься ты! – Мэл добродушно хохотнул. – До Хиросимы осталось полчаса – прорвемся!
***
- Давай включим музыку! – предложил Мики, видя, что Юки не то загрустила, не то сомлела от пива. Не дожидаясь ответа, он ткнул кнопку, тронул колесико настройки. Быстро и с гримасами прокрутив что-то симфоническое и что-то народное, нащупал станцию повеселее-посовременнее - и добавил громкости.
- Ууу! – Юки энергично помотала головой, потешно разметав длинные волосы по лицу, отчего сделалась похожа на мальтийскую болонку.
- Ладно, посидим в тишине… - покладистый Мики выключил приемник.
Юки подошла к распахнутому в сад окну, глубоко вдохнула, повела носиком с придирчивостью опытного дегустатора. Резюмировала:
- Точно тебе говорю: не миновать бури! Весь вечер душно было – хоть ложись и умирай. А сейчас – вон как посвежело!
- Ну зачем же умирать в такой чудесный вечер… - Мики подошел со спины и обнял подругу за плечи. Тоже растопырил широкие ноздри, вбирая в себя запахи, струящиеся из сада.
Липко-приторной, почти зримой паутиной опутывали нюх, до самых ушей, амбициозные, не терпящие соперничества орхидеи. Но если прислушаться, из-под их эгоистического, крикливого соло пробивались сочные, терпкие басы листьев и давно спелых ягод сакуры, а еще ниже тихо-тихо гудел ненавязчивый, едва уловимый землистый шелест травы. И вся эта ароматическая композиция покоилась на ровных тонах Отагавы, катившей свои воды в каких-нибудь ста метрах от дома и мощно плескавшей в ночь умиротворяющей прохладой…
«Волна реки – несущая волна! – подумал радиолюбитель Мики, чуть одурманенный пивом, предвкушением и неожиданно синкретическим восприятием. – Остальные запахи – «прилипалы». Изящный образ: напьюсь – слеплю хайку! Юки тащится от этой дребедени…»
- Ночь. Огни, - задумчиво вымолвила Юки, указав за реку.
«Романтика и секс» - дополнил про себя Мики, прижимаясь к девушке всем телом. Юки не противилась.
***
- Красивый, кстати, город! – Мэл кивнул вниз, на залив, где море огней стекало в просто море. – Между прочим, Хиросима значит «широкий остров»…
- Это ты к чему? – рассеянно поинтересовался Пит, глянув на часы: самолет шел точно по графику.
- Да так, вспомнилось… Остров света в океане тьмы, блин!
- Лирик! – Пит фыркнул.
***
- Смотри – самолет! – Юки ткнула пальцем. – Видишь огни?
- Вижу… – соврал Мики, не особенно и вглядываясь: «Восторгу-то! Можно подумать, полет братьев Райт состоялся вчера!»
- Совсем как светлячок: мигает. Велик железный дракон, но в черной бездне все крылья – комариные!
Мики не знал, то ли Юки процитировала кого-то из классиков, то ли выдала экспромт – но решил воспользоваться поэтичностью момента.
- Это потому, что он высоко летит – мы для них тоже муравьи… - прошептал он очевидное, как для много младшей сестренки, разъяснение – лишь затем, чтобы мимолетно приласкать губами вожделенную ушную раковину. - Хочешь – и мы взлетим высоко-высоко?
Юки молчала, пытаясь упорядочить мысли – и тем запутала их окончательно.
«Это должно произойти… Все равно должно… Хотя причем тут долг? Неважно – это просто произойдет… Рано или поздно… Почему не сегодня? Я же люблю Мики… Разве завтра любовь станет крепче? Любовь подобна чаю – а чай нельзя передерживать, иначе он выйдет горьким… Глупость какая: причем тут чай? Но почему так тянет… ноет… там, в «корнях надвратной чащи»? Страх будущей боли? Или стыд за отсутствие стыда? Или другое?»
Мики погрузил пальцы в черные прямые волосы Юки, струящиеся к плечам, секунд десять осторожно играл ими, будто остужая и омывая свои нетерпеливые лапы в чистом источнике, потом бережно отвел шелковистый полог и приник лицом к шее. Не встретив недовольства, осмелел и коснулся языком учащенно пульсирующей плоти.
Юки чуть вздрогнула и встрепенулась, будто собиралась поправить прическу – но голова ее лишь медленно запрокинулась назад и набок, совершенно открыв шею для щекочущих нежных касаний...
Мики, не отрываясь, взбежал губами вверх, чуть помедлил, словно в нерешительности, под мочкой уха, но тут Юки повернула голову - и языки их схватились в ожесточенном борцовском поединке…
Они целовались и раньше – много раз. Но сейчас в союзе губ их было нечто большее, что не закончится поцелуями и целомудренными ласками – и оба знали: нынешняя ночь будет особенной…
***
- Ну, сейчас все-таки случай особенный, - настаивал Мэл, продолжая от скуки затеянный спор. – Вопиющий, если уж на то пошло! С меня-то взятки гладки, но кто-то из нас двоих вполне может угодить под трибунал, коли дело вскроется!
- Только не я! – запальчиво возразил Пит. – У меня тоже приказ – сам бы я на такое не подписался!
Мэл, в должной мере насладившись нервозностью друга и командира, «осадил назад»:
- Да это я так, паранойю твою дразню… Кстати, что вообще за фрукт – наш «Малыш»?
- Герой. Сумоист, - лаконично ответил Пит.
- Да уж понятно, что не гимнаст! – Мэл артиллерийски фыркнул всем сарказмом, какой могла выпалить его добродушная натура. – Я о другом: что за прихоть такая - фрахтовать военные транспортники, да еще за немереные взятки? Чем ему «Боинги» не по душе?
Впервые за полет Пит расхохотался – на удивление естественно и даже мелодично. Отсмеявшись, объяснил:
- Не по заднице – душа тут ни при чем! Не влазит он в обычное пассажирское кресло! А тут лететь позарез надо – на торжества эти… в смысле, траур… ну, в общем, к дате…
Он политкорректно помрачнел.
***
Читателю, верно, любопытно, случилось ли в тот день то важное событие в жизни Юки, на которое так уповал Мики - и в котором чаял принять живейшее участие. Нет, не случилось. Не в тот день.
Потому что едва их губы сомкнулись, табло электронных часов на стене округлилось четырехкратным поощрительно-вуайеристским «О!» - и наступило седьмое августа. Седьмое августа две тысячи третьего года.