Поскольку Александр Михайлович Покровский использовал данный сюжет в своей последней книге "Корабль отстоя", считаю себя вправе с согласия автора (!) "вывесить" первоисточник.
Из книги "Пограничное состояние", Павел Мартынов, 2003 год, цикл "Кара-Кумское тангО")...
Звонил комендант:
– Алё, банзай, здорово Боровичок, как служба?
Это он меня так ласково. Вообще то фамилия моя – Боровик. Я – «старый» (не путать со старшим!) лейтенант, и в настоящий момент исполняю обязанности начальника заставы, пока мой непосредственный шеф давится «Жигулевским» в законном отпуске. А поскольку старшины у нас на заставе нет уже лет пять (Ищи дурака на Хумлы за «четыре сольдо»!), я в единственном лице представляю все командование. Бог-отец, бог-сын, бог-дух святой!
Когда комендант в духе, он зовет меня Боровичком. И – о, горе, – если он начинает с «Алё, Боров, нюх потерял?». Далее обычно следует непереводимая игра слов, и если повезет – отделаешься легким испугом. Хотя лично для меня взыскания потеряли всякое значение к концу первого лейтенантского года службы. А самым лучшим поощрением было снятие ранее наложенного… Но речь сейчас пойдет не об этом.
– Здравия желаю, товарищ подполковник, на участке заставы…
– Ясно-ясно. Все нормально?
Издалека начинает. О чем это он? И к чему?
– Так точно! Все нормально, товарищ подполковник!
На прошлой неделе он вкатил мне строгача за «подрыв авторитета». Его авторитета, разумеется. Последним «афганцем» мне на систему надуло столько колючки – местами под самый козырек. Комендант, проезжая по «линейке» на моем участке, своим орлиным глазом все это отфиксировал. На заставе я был отдрючен за это «безобразие», и мне дано было сроку три дня на очистку всего этого хлама. Разумеется за счет своих сил и средств.
Сил и средств у меня было как всегда – ноль целых, ноль десятых. Вопросы есть? Вопросов нет! Комендант укатил, а я, недолго думая, набрал комендатуру и его голосом просипел в трубочку:
– Любезный, дай-ка мне связистов! Никора? Нюх потерял? Короче, я тут на «Вибраторе» по линеечке проехал – система в полном говне! И вот что я думаю – попридержу-ка я тебе представление на «старлея», а? Как это за что? За то самое, родной! Ну-ка, давай пару-тройку бойцов пошустрее и сюда – пусть потрудятся, не хрен жопы протирать за паяльниками! Понял меня? Давай действуй!
Вечером у меня были люди. А через два дня звонок на заставу:
– Алё, Боров, нюх потерял? Да я ж тебя, родной, за язык повешу! На саксауле, ****ь! Засранец. Пародист. Престидижитатор, япона мать…
Я пытаюсь угадать, за что меня могут отыметь сегодня, но ничего не приходит в голову.
– Боровичок, мне тут с отряда замначтыла звонил. У них там какая-то комиссия из Москвы прилетела. Будут по всем заставам шерстить. Там у них какой-то въедливый майор, «оленевод Бельдыев», бля, все по неучтенной скотине прикалывается. Ты вот чего, если у тебя что-то в этом плане есть – давай под нож. Делаем как обычно, понял?
Уф-ф, пронесло… Обычно, скотину на мясо не режут летом нигде, тем более в Туркмении. Морозильных камер-то на заставе больших нет, а в холодильники даже с учетом офицерских много ли рассуешь? Но это нас не касается. У нас давно все отработано. Бьем скотину круглый год. Вы спросите, а как же мы мясо сохраняем? А очень просто, недалекие вы мои! Бьем, разделываем и раздаем окрестным аборигенам. Но с условием: мы вам на вес и сейчас, вы нам – потом, живьем и на глаз. Дал ему, допустим, сейчас килограмм десять. Время пришло – взял барашка целиком. Свои ж люди, верно, ака?
– Понял, товарищ подполковник! Сколько времени есть?
– Дня через два будут у тебя, успеешь?
– Не вопрос!
А у нас в загоне стоял бык-трехлеток.
Стоял, мирно кушал травку, поправлялся. Никого себе не трогал. И отзывался на кличку «Туран Исмаил» или просто Туран.
Здоровый, черт, как с картинки!
Быков нам еще до сих пор забивать не доводилось. Собрал я тогда консилиум-симпозиум «специалистов», призванных на службу Родине из сельской местности. Говорю им мол, так и так, дело ответственное, времени в обрез, завтра надо Турана «оприходовать» и раскидать по «тельпекам». И чтоб до вечера на территории вверенной мне пограничной заставы быком и не пахло.
– Вопросы по сути есть?
Воины мои «репы» почесали, брови сдвинули – думают.
– Задачи ясны, товарищ лейтенант, цели понятны, вопросов нет!
– Детали и нюансы меня не интересуют!
– Разрешите идти?
– Свободны! Плевако старший. Завтра жду доклада об исполнении.
Минуты через две обсуждение деталей продолжилось в курилке. Серега Плевако, младший сержант, инструктор службы собак, отличник боевой и политической подготовки, а по совместительству главный «свинорез» (или «свинокол»?), как самый что ни на есть назначенный старший, начал решительно:
– Колоть надо, чую, только колоть! Только ножа бы подлиннее чем на свиню!
– Все бы вам бульбашам колоть! – взвился Петюня Попов, горячий малый из кубанских казаков, – Да где ты видел, шоб быка кололи? Его надо кувалдометром и в лоб! Оглушить, а потом за задние ноги подвешивать и кровь спускать! Ка-ло-оть! Это ж бы-ык, а не чучк?, скворешня! Самого бы тебя…
– Такого оглушишь, как же! Ты его рога видел? – робко огрызался Серега.
– Сярога, не ссы! Я его закорчую, як той дуб у при дорози! Все будет в шоколаде, веришь?
В Петюне был центнер живого веса, а кулаки – размером с человечью голову. Поэтому все как-то сразу ему поверили – этот может.
Тут встрял наш повар:
– Пацаны, а я слыхал, что быку, когда его бьют, надо сразу того, яйца отрезать!
– На хрена?
– Говорят, что его когда по башке бьют, у него от испуга какая-то фигня из яиц в кровь впрыскивается, и мясо потом горчит и долго не хранится!
– Какая-такая фигня? Сперма что-ли?
– Да нет, ну типа желчи, но не желчь. Вроде моча, или нет? Короче. Я – за что купил, за то и продаю…
– Блин, слышал звон…
– Да не, парни, точно, я тоже такую херню слыхал, есть такое дело. – поддержал «удачную» мысль Плевако, – Мужики у нас в деревне про меж себя как-то говорили за это дело. У свиней такая же байда – вон кабанчика когда на мясо, так его «выложить» надо сразу, еще поросенком! Они даже по-разному называются: ежели с яйцами – это кабан, а коли сразу кастрированный – то это хряк!
– Точно, точно, угу, – закивал согласный народ.
– В общем так! – подвел черту Петюня, – Завтра делаем следующим образом – я буду его кувалдой валить, а ты, Сярога, будешь по сигналу (ну когда я ему в лоб долбану, понял?) ему коки, того, фьюить… Короче: вали его на бок, ломай ему хой, гы-гы! Ну все, а теперь разбежались…
А поутру, не слишком рано (утро на заставе понятие растяжимое, как минимум до полудня!), приступили к «священнодейству». Все-таки есть во всем этом что-то первобытное, от закланий и жертвоприношений. Охота на мамонта, блин! И отличает людей цивилизованных от дикарей в такие минуты разве только отсутствие ритуальных танцев.
Вывели Турана.
– Слышь, Сярога, смотри, как глазом водит, чует гад, поди, что в последний путь? Как думаешь?
– Ни! Ни хрена ён не чуе…
– Не, он точно чует! Слышь, молодой, мы пока инструмент подготовим, ты налей ему водички, хай попьет перед смертью, отвлечется.
Туран приник к бадье с водой. Пьет, пофыркивает, смертник. Сярога с вострым ножиком в руке ему яйца наглаживает. Петюня кувалду в рученьках богатырских взвесил, приладился:
– Готов?
– Пошел!
Хлоп!!! Есть «мусульманин»! Вжик! Бульк (упали яйца в кастрюльку)… А бык стоит… Стоит, сука, и даже не думает падать!
– Стой!!!
– Ну что там?
– Бля,.. кувалда слетела, я его… голой палкой…
– Ё-моё…
Ты видел те памятные кадры старта «Челенджера»? Он еще потом взорвался, и вся Америка рыдала от горя? Так я скажу тебе – то были детские слезы…
И хотя Хумлы – не мыс Канаверал, а застава имени героя Поскребко – не штаб-квартира НАСА – зрелище, я вам доложу, было ничуть не хуже. Это была коррида!
Нет, пожалуй, это было цунами! Торнадо!! Cупер-пупер-бык! Бык, который проходит сквозь стены! Только «пикадоры» вместе с «матадорами» сидели почему-то на заставской крыше. И, как ни странно, не нашлось ни одного добровольца на то, чтоб «похристосоваться» с Тураном…
И вспомнил я тут, как когда-то папа моего друга, полковник того еще КГБ, рассказывал нам лопоухим курсантам одну байку.
Работали они по группе сектантов-скопцов. Скопцы, это такие славные парни, которые во имя веры православной отрекаются от всяких плотских утех. А чтоб соблазны их не отвлекали однозначно – изобрели они один забавный ритуал. И надо сказать, превзошли тем самым и иудеев, и мусульман. Те, значит, в своих вероучениях придумали крайнюю плоть мужикам отсекать. Ну а эти пошли дальше – отсекали они болезным их шершавый мешочек с ценными шарами. И вот советские чекисты, борясь с этим чуждым советскому человеку членовредительством, решили внедрить к ним своего секретного сотрудника.
И внедрили…
Мужика подготовили, проинструктировали, и, чтоб не переживал, убедили, что все будет под контролем. Брать то гадов надо с поличным. А как? А так, чтоб успеть заснять весь ритуал скрытой камерой, и лишь в самый последний момент схватить негодяев за руку.
Бойцу невидимого фронта сказали: «Не ссы, Капустин. Все будет в ажуре. Как главный «шаман» двинет с ножом по направлению к твоему прибору – ори, что есть мочи! Понял?»
Ну, привели, значит, эту Мату Хари в штанах на ритуальную площадку. Заголили снизу по пояс и посадили на стул с дыркой. Под стулом – горшочек с кипяточком, впереди – горилла с точилом, ножик точит. Сидит спокойно, ножичек туда-сюда двигается. Вжик-вжик, вжик-вжик… Мужик расслабился, снизу тепло, мешочек его шершавый от теплого пара обвис…
И в это время вдруг сзади снизу ему кто-то бритовкой Золингеновской по мешочку – вжик!
Не, он не умер от инфаркта, так, небольшой обморок. Гадов, конечно, повязали. Мужику – инвалидность, почетную пенсию, как-никак за государственную безопасность пострадал. Хорошо у него уже детишек трое было. Успел…
А Турана… После того как он разнес пол-заставы, Турана расстреляли из пулемета. Без суда и следствия. Без пенсии, без льгот и последующей реабилитации. И детей у него не было. Ну, в смысле племени.
Так и пострадал ни за что в общем-то.
Приняв смерть лютую и мучительную.
«У нас в Туркмении,
у нас в Туркмении, Туркмении, Туркмении…»
Коррида, блин.