Первый второму о третьем.
Значит, вы правда писатель? Невероятно. Хотя чему я удивляюсь? Кто-то же должен быть писателем. Неправда ли? Мне кажется, для писателя главное терпение. История моя длинная и невероятная. Я даже не знаю, имею ли я право рассказывать, но с другой стороны мне и не запрещали. Некому, знаете ли, разрешать или запрещать, однако как-то неуютно, как-то не по себе. Когда я расскажу вам все, надеюсь, вы простите мне эту нерешительность. Ну да ладно, закажите, пожалуйста, и мне пива. Спасибо. Для меня эта история началась ровно тридцать два года назад. Мне было двадцать четыре, я был молод, любопытен, и как потом оказалось, талантлив. А еще я был счастлив. Пожалуй, это было самое лучшее время, университетская скамья позади, жизнь впереди. Вы знаете, ожидание праздника, как правило, гораздо лучше самого праздника. Мне кажется, очень многое в жизни можно объяснить, пользуясь понятием «потенциальность». В еще-не-случившемся и есть сама жизнь, с ее непредсказуемостью, ожиданием, предвкушением, надеждой. А в уже-случившемся только смерть с ее необратимостью и безысходностью. Взять хотя бы педофилию. Обратите внимание на хозяина этого симпатичного кабачка. Нет, за стойкой бармен. Хозяин за крайним столом. Его отца два года назад посадили именно за педофилию. Милейший был человек, хотя в тюрьме ему самое место. Я не оправдываю педофила, я его понимаю. Он видит в девочке женщину. Точнее он видит эфемерный образ женщины, которой девочка могла бы стать. Этот образ его влечет, и он ничего не может с собой поделать. Он знает, со временем девочка с будущим прекрасной женщины превратится в отвратительную бабу. Он торопится, спешит. Его ловят, сажают. Я бы казнил или кастрировал. На выбор.
Ну да ладно. Вернемся ко мне. Еще по бокальчику? Спасибо, с удовольствием. Итак, я был счастлив. Тем летом Марта переехала ко мне, мы стали жить вместе. Мне казалось, что в моей квартире поселилось солнце. Марта, рыженькая, вся в веснушках, когда она улыбалась, становилось теплее, простите за банальность. Я устраивался на работу и ездил по всей стране. Марта ждала меня дома и держала кулачки. В этот город я прибыл утром первого августа 19.. года. Было жарко как сегодня. Прямо перед вокзалом я увидел его. Вы в праве спросить кого его. Я не знаю его имени, но на самом деле весь мой рассказ именно о нем. И немного обо мне. Он продавал «Bild». Вы знаете, интеллигентные люди не читают «Bild», или говорят, что не читают. Я тоже отдавал предпочтение «Frankfurter Allgemeine». Я обратил внимание на продавца. Для тысяч людей его лицо не было примечательным, и я бы тоже прошел мимо, но он был похож на друга нашей семьи и я удивился, что тот делает здесь. Я подошел ближе, иллюзия подобия исчезла, осталось лишь мимолетное сходство. Продавец выглядел лет на 50, как и дядя Рольф, но дядя Рольф был выше и крупнее, короче говоря, я обознался, но невольно запомнил этого человека. В тот раз, закончив дела, я благополучно покинул город. Вы выглядите разочарованным? Не торопитесь и продолжим.
Прошло десять лет. Это было непростое время. Тогда мне казалось, что вся жизнь – борьба. Начиналось как-то незаметно. Марта вышла за меня замуж, благополучно родила здорового карапуза. Я стал отцом. У вас есть дети? Нет, тогда вам трудно будет меня понять. Представьте себе, вы держите на руках беспомощное существо, оно уже вас узнает, тянет ручки, хватает за палец. Хочется все сделать, чтобы ребенок ни в чем не нуждался, не болел, не страдал. Хочется защитить его своей любовью как панцирем. Я часами рассматривал сына, и все приводило меня в восхищение, каждый жест, каждый новый звук. Я купал его, играл с ним, учил ходить, заваливал квартиру игрушками.
Обеспечив надежные тылы, я ринулся в пучину большого бизнеса. Моя фирма медленно превращалась в медиаконцерн. Марта преподавала в университете, сын пошел в школу, а я снова оказался в этом городе. Мне предстояло сделать решительный шаг. Команда уже была здесь и готовилась к встрече с потенциальным инвестором. Я приехал последним и столкнулся ном к носу с тем же самым продавцом «Bild» на привокзальной площади. Я вспомнил его сразу же, к этому времени я уже знал, что дядя Рольф, за которого я принял продавца в первый приезд, был много лет любовником моей матери. Продавец стоял на том же самом месте с тем же выражением лица. Вокруг него все также кипела жизнь, люди мчались по своим делам. Он стоял в водовороте и торговал новостями. По-моему пора перекусить, как вы считаете? Чуть позже? Согласен. Так о чем я? Второй приезд, тот же торговец. Самое главное, он абсолютно не изменился. Он не постарел, не поседел, не обзавелся лишними морщинами. Ничего. Я знаю, о чем вы думаете. Показалось. Десять лет срок не малый, но и не большой. Возможно, в первый раз продавец выглядел старше обычного. Болезнь, усталость, да мало ли что, бурная ночь, попойка с друзьями. Именно так я себе объяснил этот феномен. Мне не было дела до торговца, я попытался сходу придумать объяснение, чтобы не отвлекаться от действительно важных дел. Мне удалось себя убедить, но где-то в глубине моего озабоченного делами подсознания осталось ощущение прикосновения к тайне. Не хотите есть, давайте выпьем за тайну. Тайна создает нашей жизни глубину, придает объем. Приятно сознавать, что есть что-то непознанное, не залапанное потными конечностями позитивистов всех мастей.
В третий раз я приехал в город два года назад. С моего последнего визита прошло двадцать лет. Заметьте, какая совершенная структура. Первый раз - восторженный юнец, второй раз - удачливый бизнесмен, муж, отец. Третий раз, угадайте? Ну, как писатель, предположите, каким я приехал. Умудренный опытом патриарх, медиамагнат? Конечно, вы видите меня перед собой и догадываетесь, что в третий и последний раз я приехал человеком конченным. Марта ушла от меня, сын отдалился, сейчас шлет открытки на пасху, даже денег не просит. Бизнес мой последние годы шел хуже и хуже. Вопрос стоял остро, либо я получу кредит и выплыву, либо пойду ко дну со всей недостроенной медиаимперией. Самое плохое, что я уже не хотел бороться, так барахтался себе по инерции. Я вышел из здания вокзала и пошел на стоянку такси. Я увидел его, торговца. Он выглядел моим ровесником, ведущим спокойный, здоровый образ жизни. Он не изменился. Совсем. Ну, как история? Есть интрига, а, господин, писатель? Бармен, еще пива, мне и господину писателю. Я не пошел на встречу и до вечера следил за торговцем, а когда стемнело, пришел к нему домой. Он мне все рассказал в тот же вечер. Он сам не помнил, сколько ему лет, нет, склерозом он не страдал. Он помнил массу фактов, не задумываясь, он назвал мне девичью фамилию шведской велосипедистки, выигравшей Тур де Франс шестьдесят лет назад. Он помнит, какая была погода в тот день, когда Гитлер напал на Польшу. Он помнит все передовицы «Bild» с первого выпуска. А в чем же секрет, спрашиваете вы. Секрет звучит очень странно. Любой, кто будет продавать газету «Bild» напротив вокзала будет жить вечно. Не больше, не меньше. Вечно, понимаете, господин писатель, вечно продавать газету, пока сам не захочешь уйти, и не найдется человек, готовый заменить тебя. Уже два года я продаю «Bild» торговец отдал мне свои газеты, квартиру, точнее каморку, где жил и форменную куртку «Bild». Как Вы думаете, мне идет красное?
Мы обменялись одеждой, как обряд инициации, понимаете? Я лишился всех своих наличных денег, кредитных карт, долгов, документов. Я перестал существовать для этого мира. Ничего не поделаешь, таково правило. Приобрел вечную жизнь и радовался. Радовался первое время. Когда мой предшественник убегал по ночной улице, шел дождь. Он танцевал под каплями и прыгал по лужам, а я стоял у пыльного окна его каморки и прислушивался к своим ощущениям. Прошло два года, с тех пор я ни разу не болел, с тех пор я трижды пытался покончить с собой. Нет, не для того чтобы проверить собственную неуязвимость. Просто вечная жизнь оказалось для меня вечной пыткой. Я не могу съездить к сыну, повидать Марту, я даже не могу выехать из этого проклятого города. «Bild» выходит ежедневно и каждое утро в 5 утра мое тело должно быть у ворот типографии. Вот такая история, господин писатель. Да…, засиделись, проводите меня? Очень мило с вашей стороны, пойдемте, я покажу вам заодно свою каморку. Что-то вы заволновались. Нет? Бармен, счет, пожалуйста.
Первый многим о втором.
Повторяю, дело даже не в деньгах. Хотя и их немало. Смотрите, двести пятьдесят евро, ноутбук, хэнди, кредитные карточки. Разумеется, он сказал код. Будь на моем месте мошенник, этот доверчивый господин мог серьезно пострадать материально.
Причем инициатива полностью исходила от него. Мне оставалось только согласиться. Вы как будущие коммивояжеры должны понимать одну простую вещь. Ваша задача так подать товар, чтобы покупатель сам вас упрашивал.
Продать можно что угодно и кому угодно. Даже такую экзотику, как вечную жизнь. Люди клюют на откровенную ерунду. Так было, есть и будет
Вы все видели и слышали. На столах у вас распечатки всего разговора, завтра я жду подробный реферат с анализом. Где начинается и заканчивается вовлечение, как организован механизм самоидентификации и главное, в каком точно месте реципиент мне поверил и решил любой ценой получить мое место. Задание понятно? Тогда вперед. Чем дело закончилось? Да ни чем. Утром этот горе – писатель напялил куртку и пошел за газетами к типографии. Там перед ним извились от моего имени и передали пакет с вещами. Куртку и газеты вернули настоящему торговцу. Он уже на вокзале. Всем спасибо.
Одна из многих о первом.
Папа, даже не знаю, как тебя благодарить. Наш профессор такой умный, талантливый и такой несчастный. Если бы у него и на этот раз ничего не вышло, он бы этого не перенес. В прошлый раз, когда он показывал нам образцовую уличную торговлю, не смог продать даже зубной щетки. Мне было за него так стыдно. Знаешь, его умные глаза за очками становились такими беспомощными, если покупатель проходил мимо. А они, сволочи, все мимо и мимо. Я подумала тогда, вот здорово было бы ему чуть-чуть подыграть. А ты так здорово изобразил наивного писателя, профессор ничего не заподозрил, он прямо раздувается от гордости.
Третий о себе.
Ничего не понимаю, устроили какой-то балаган. Газеты, куртку. ключи от квартиры отобрали, отвезли в гостиницу. Потом привезли прямо к вокзалу, все вернули. Делать им больше нечего. Я понимаю, надо, но можно и поговорить с человеком. Я ведь многое вижу, многое помню. Такого мог бы порассказать. слушать никто не хочет. Может в газету написать, в «Bild», всю свою биографию. Так прямо и написать, мне сорок восемь лет из них восемьдесят два продаю газеты. Смешно, и не поверит никто, люди столько не живут.