Кинопьеса в одном протоколе.
Legal disclaimer: Если кто-то из авторов прозы.ру узнает здесь себя – прошу не обижаться. Если кто-то не найдет себя – тоже прошу не обижаться. Короче, кто обидится – тот дурак! :)
Список действующих лиц:
Заблокирован автором: действующих лиц так много, и они настолько нестабильны в своей экзистенции (входят, выходят, а то и вовсе дохнут), что нет надобности утомлять читателя перечислением. Будем их представлять по мере хоть какого-нибудь самопроявления.
Действие происходит в заведении общественного питания, что подтверждает вывеска на заднике, выполненная аршинной лубочной вязью: «Всерасейский кабак при Доме Писателя», и чуть ниже, в скобках – «Вы знаете этого писателя!»
Уникальность заведения в том, что снедь посетители приносят с собой, домашнюю – фирма предоставляет лишь столы.
Зал убран просто, но по-своему стильно: доминируют серый и зеленый цвета. За длинным столом сидят люди самых разных возрастов, полов, окрасов волос и форм носа. Иные не сидят, а снуют вдоль стола, порой отходят в глубокой творческой задумчивости, будто невзначай прихватив что-нибудь с блюда, - и после меланхолично пожевывают добычу в уголке.
Звучит музыкальная тема «Цыпленок жареный»
Из персон за столом сразу бросается в глаза мощная фигура – бросается в глаза сотрапезникам вишневыми косточками и панцирями скампи, с величественной непринужденностью и царственной небрежностью. По мужественному, но веселому лицу видно, что мужчина выпить не дурак, да и вообще отнюдь не дурак, хотя и несколько бесцеремонен. У него много имен, но враги называют его Мовеантоном. Одесную от него восседают еще человек шесть таких же, лицами идентичные, но чем дальше – тем меньше габаритами, подобно слоникам на трюмо.
Одна из косточек застревает в шевелюре господина с бледным, хранящим мрачное достоинство лицом, выражающим не то благородство, не то катар. К слову, на плече у него черная короткошерстная кошка, что добавляет его облику изящества и даже какой-то демоничности. Это Старик Карамаксов.
Карамаксов (с негодованием стряхивая косточку с волос): Хам!
Мовеантон (мрачно-весело): Хам бы вообще пришиб нах!
Снова стреляет косточкой, попадает в пожилого, но со смешливым, жизнерадостным лицом толстячка в зеленых баварских шортах и в тирольском берете с пером. Это Ион Тихий.
Ион (разом перестает быть смешливым и тихим): Да что ж це такое робится, хлопчики? Да когда ж це прекратится, доннерветер?!
Мовеантон (изучает тарелку с вишнями: там еще с горкой): Не дождетесь! Патррронов на всех хватит, уррроды!
Карамаксов (поджав губы): Я же говорил: типичный хам и вообще дешевка!
Тотчас получает целый град вишен в лицо, от всего взвода «близнецов» напротив – и сразу утрачивает бледность. С долгожданным достоинством несправедливо оскорбленного идет умываться.
Кто-то без особого лица и имени: Давайте просто будем его игнорировать! Авось и отвяжется!
Играет тема «У самовара я и моя Маша».
Ион старательно игнорирует Мовеантона, впрочем, то и дело косо и с опаской посматривая в его сторону. Обращается к соседке, Помпадушечке - пышной, добрейшего вида даме, смахивающей на Наталью Крачковскую:
- Чайку не желаете? Особенный! Я на все обеды завсегда со своим самоварчиком хожу!
Помпадушечка (делает глоток из чашечки): Ох ты, прелесть какая!
Ион (расплывается от удовольствия): А вот медку еще не угодно?
К ним подходит расхлябанной наружности молодчик в буро-желтом свитере до колен и с алым пионерским галстуком на шее. Видок, что говорить, нигилистский. Манеры – еще того хлеще. Щерится с сугубо волчьей кротостью, беспардонно тычет пальцем в баночку с медом, подносит к ноздрям:
- А медок-то липовый, как всегда!
Помпадушечка (сердито, машет руками): Тебя тут только не хватало, охальник! Изыди!
Ион (обижается, молодчику): Мне твое мнение о моем меде совершенно безразлично! Ты мне тут не критик! Знаешь, как мухи на этот медок липнут? Вот мухи – это да, это критики! А ты – просто грубиян!
Молодчик (пожимает плечами, хмыкает): Мало ли, на что мухи липнут…
Вытирает палец о косоворотку Иона, отходит.
Ион надувается окончательно, краснеет лицом:
- Заведу-ка, пожалуй, собаку, от таких вот! Волкодава заведу!
Лезет под стол, извлекает оттуда что-то тявкающее неведомой псиной национальности: не то фокстерьер, не то ирландский волкодав, взращенный на горохе.
Вымученно жизнерадостная девица с зеленой меховой горжеткой на плечах, поверх формы макдональдса, дергает Молодчика за рукав:
- Вова, сделайте тьфу на них! Попробуйте лучше моих грибочков! (пододвигает тарелку)
Молодчик жует гриб, гримасничает.
Девица (нетерпеливо): И что вы думаете с моих грибочков?
Молодчик: А чё тут думать? С грибов положено торчать, а не думать! А тут – говно какое-то, а не грибы! Нашли, что предложить питерскому интеллигенту, бля!
Берет салфетку, сморкается, сминает, ком швыряет в тарелку с грибами.
Девица: Ах! (закрывает лицо руками)
Старик Карамаксов (он уже вернулся, умылся – лицо его еще бледнее обычного): Между прочим, любезный, вы позволяете себе подобные выходки не в первый раз. Да-с, не в первый! (подбирает с тарелки скомканную салфетку, сует в карман пиджака) Если угодно знать, я собираю свидетельства вашей разнузданности. У меня уж два шкафа таких салфеток!
Молодчик (нагло ухмыляется): Да на здоровье! Посолить не забудь… Перед употреблением…
Карамаксов (поджимает губы, с трудом сдерживая ярость): Будь вы дворянином – я бы вызвал вас на дуэль!
Молодчик (презрительно): Будь я дворянином – ты б из конюшни не вылезал, потому как смерд и холоп!
Карамаксов (скорбно качает головой): Что и требовалось доказать: натуральнейшее чмо!
Камера переходит к другому краю стола: там сидит холеричный до нервозного господин в окружении восторженно помахивающих веерами девиц. В глазах его – какое-то пьяное и удалое безумие, отчего сразу ясно: кулинар талантливый.
Господин: Извольте отведать моего нового фирменного блюда, ха-ха! Печень с луком. Я решил творить по методу Салтыкова-Щедрина. Чтобы печень получилась сочной и нежной, нужно огорчить ээ… донора – и тогда печень увеличивается в размерах и приобретает исключительные вкусовые свойства. Здесь я поступил так: взял маленькую девочку, хорошенько изнасиловал ее до полного расстройства, а потом изъял ливер и потушил с пряностями. Извольте засвидетельствовать: ведь во рту же тает, верно?
Одна из девиц (смакуя кусочек с вилочки): Шарман!
Карамаксов (случайно оказавшийся рядом): Мерзости какие вы рассказываете! Это же просто безнравственно! Вы – чудовище!
Господин (изрядно оживляется): О, приятель, ты даже не знаешь, какое! Я – зияющая рана в крыльях твоей судьбы! Я – возлюбленный палач твоей музы! Я – ротвейлер твоей кошки! Я тот, кто Играет по Ночам!
Карамаксов: А по-моему, вы просто невоспитанный тщеславец!
Господин (девицам): Одну секундочку!
Принимается ожесточенно тыкать Старика Карамаксова вилкой в живот, производя чавкающие звуки.
Тот продолжает изобличать, ровно и монотонно, надменно кривясь:
- Так я и думал: вы мерзавец, садист и извращенец. К тому же, совершенно не умеете вести себя в обществе…
Господину скоро надоедает его занятие, он бросает окровавленную вилку и интимно шепчет дамам:
- Извините, но мне нужно умереть на пару минуток!
Поднимается из-за стола, отходит в угол и там испускает дух, картинно сползая на пол по стене.
К остывающему трупу тут же подскакивает нескладный высокий мужчина с жидкой бороденкой, известный как Андрюша-Депутат. Восклицает:
- Между прочим, неприлично умирать вот так публично!
Далее начинает цитировать без запинки «Критику практического разума» Канта, причем – с предисловия к четырнадцатому изданию библиотеки Саратовского университета.
Звучит Orion Металлики – напряжение нарастает.
Вдруг все перекрывает неистовый рев:
- ВНИМАНИЕ! Господа, прошу внимания!
Это Мовеантон. Он высится над столом, изрядно пошатываясь. Все затихают.
Мовеантон: Господа! Я вот что хочу вам сказать, господа! К-КОЗЛЫ вы все, господа!
Хватает посудину с креветками и, широко размахнувшись, посылает ее через стол. Сидящих орошает бульоном, осыпает хитиновой шелухой, хотя кто-то успевает спрятаться. Посудина попадает в лоб даме средних лет, в белоснежном платье, с блаженно-одухотворенным лицом, прижимающей альпийские лютики к груди строгих форм. Дама беззвучно оседает на пол и умирает.
Карамаксов (громко): Ну это уже выходит за всякие рамки. Теперь я совершенно не удивлюсь, если к нам заявится МИНЯ!
«Миня» он произносит особенно акцентированно и отчетливо.
Новичок с пакетиком сухариков: А кто такой Миня?
Карамаксов: Миня – это Терминатор. Уменьшительно-ласкательное. Я его не призываю, ни в коем разе, конечно, но, боюсь, к нам все же придет МИНЯ!
За столом слышится нарастающий ропот, в котором различимо лишь слово «Миня!» Похоже, никто его не зовет, но…
Дверь распахивается, звучит песня Би-2 «Полковнику никто…» - на пороге стоит Миня.
При ближайшем рассмотрении Миня оказывается молодым еще человеком, почти мальчиком, щуплого сложения, с тонкой цыплячьей шейкой и с забавно оттопыренными ушами. Однако его облику добавляют грозной уверенности длинный серый плащ и шотган на плече. Кроме того, на голове его красуется стальная каска прусского фасона, в которой, впрочем, легко угадывается урыльник без ручки.
Все смолкают. Миня торжественно заходит в зал и наставляет ствол на Мовеантона. Тот выпячивает грудь и высокомерно усмехается. Гремит выстрел. Мовеантон медленно падает на спину, успевает ухватить скатерть и стягивает на пол то, что было на столе. Народ суматошно принимается спасать свои кулинарные шедевры и шедеврики.
Начинается суета: «близнецы» Мовеантона мечут в Миню вилки и ножи, однако те отскакивают от каски, не причиняя вреда. Миня методично и хладнокровно расстреливает всех шестерых, а также многих прочих, вылезающих из-под стола.
Наконец, грохот смолкает. Все помещение теперь обильно устряпано брызгами крови, ошметками плоти и осколками кости.
Карамаксов (брезгливо стирает с пиджака прилипшее мозговое вещество, облизывает палец): И не такой уж у него острый ум, между прочим. Так – преснятинка не первой свежести… Кстати, вон тот (кивает в сторону) тоже, по-моему, «близнец»…
Камера показывает молодого парнишку, сидящего за столиком в углу, спиной к собранию, и читающего книжку.
Миня вскидывает ствол: картечь начисто сносит пареньку голову, но тот не обращает на инцидент никакого внимания и продолжает перелистывать страницы.
Кто-то: Да вы что, с ума сошли? Это же Тото Полесский!
Карамаксов (равнодушно): Нда? А точно не Митя Залесский? Поди разберись тут в них… По-моему, одно лицо…
Кто-то (горячо): Да вы присмотритесь внимательнее!
Карамаксов (указывает на обезглавленного «читателя»): А на что тут смотреть? Теперь все одно не сличишь…
Народ постепенно отходит от первого шока. Кто-то испытывает возмущение.
К Мине подскакивает известный нам уже Молодчик в желтом свитере, пытается образумить стулом. Миня реагирует мгновенно: Молодчик падает замертво.
Сидящий в стороне от стола парень со взъерошенными, будто со сна, волосами и блуждающим взором обращается к Мине.
Парень: здрасьте! а вы не находите, что с точки зрения аксиоматической детерминанты экзистенции социума, волюнтаризм в репрессиях отнюдь не является цементирующим фактором стабильности, а vice versa, ведет к эскалации анархистских проявлений и субсеквенциальному катарсису диссатисфакции, ага?
Йон Тихий (недобро): Во как матерится, подлец! И все ему с рук сходит, шельме!
Неопознанной породы шавка рычит и норовит ухватить Парня за штанину.
Карамаксов (пожимает плечами): Дебил просто!
Парень (с радостью подхватывает): ага, дебил, ага! спасибо, ах спасибо, ах дебил, спасибо, ага!
Миня пару секунд думает – потом на всякий случай стреляет: Парень обмякает на стуле.
Карамаксов (мрачно, но будто бы с сочувствием): И этого туда же… (наливает себе вина из бутылки) Ладно, помянем, что ли! И будем считать, что покойничек просто вырос в нравственном плане и вошел в период переосмысления…
Миня еще раз обводит зал стволом – народ прячет глаза и изображает индифферентность. Удовлетворившись результатами своей работы, Терминатор удаляется.
С его уходом застолье оживляется:
- Грустно, конечно, и даже как-то… брутально, что ли… Но не будем забывать: жизнь продолжается, коллеги!
- Точно! В конце концов, эти сами виноваты: могли б и не умирать! Подумаешь, велика важность: заряд картечи в голову!
- А я так считаю, что и не убийство это вовсе, а профилактика! Да-с! И давно, кстати, пора было заняться… Между нами, жалкие ничтожные личности – эти покойнички! Да-с, между нами! Затесались! Житья от них не было!
- Позвольте, но вы же сами хвалили...
- А что я? Разве сразу разберешься? Ну да – хвалил. Потому что изначально отношусь к людям по-доброму. А теперь вот вижу все уродство и мерзость их поведения: каково свинство – раскидывать мозгами на всех вокруг! Раз такой мозговитый – так и держи при себе свое сокровище!
- Господа! Не будем о грустном… Я вот новый пирожок испекла: милости прошу оценить!
Впрочем, вскоре безмятежное течение застолья снова нарушается: со стороны кухни влетает разъяренная Фурия в красном пальто. Глаза ее лихорадочно горят, в грациозном и темпераментном облике есть нечто итальянско-мафиозное. Еще более – в двух «ингрэмах», которые она сжимает элегантными артистическими кистями.
Фурия, ни слова ни говоря, принимает стойку, чуть расставив ноги и откинувшись назад, и обрушивает на благородное собрание шквал огня из обоих пистолет-пулеметов.
Достается многим…
Ион Тихий охает, прошитый очередью, и валится добродушной физиономией в миску с салатом.
Андрюша-Депутат скачет кузнечиком, резво переставляя длинные тонкие ноги, ловко уклоняется от смертоносных трасс – но недолго: пули находят и его...
Карамаксов собирается что-то сказать, прокашливается и с достоинством подкручивает бабочку на шее – но не успевает: щедрая очередь перечеркивает горделивую фигуру. Кошка, все время так и сидевшая на его плече, с диким «мявком» отлетает к стене, размазывается, оставляя там разлапистую кровавую кляксу.
Израсходовав боеприпасы, Фурия отщелкивает пустые магазины, по-киношному дует на оба дымящихся дула, разворачивается и уносится столь же стремительно, как появилась.
Звучит тихая унылая музыка, в которой угадывается известный марш Шопена в замедленном исполнении.
Собака неопределенной породы воет подле тела Иона, потом принимается лакать его кровь.
Прерванная, было, беседа постепенно восстанавливается:
- А я вам так скажу: умерли-то они давно, уж и попахивать стали – а сейчас, значит, просто окончательный диагноз им вышел!
- Верно! Все мы гости в этом мире. И более того: мертвыми становятся за тем, чтоб живым больше места было! Видите, сколько сразу пространства освободилось? И воздух будто посвежел… Жестоко – но против законов природы не попрешь! Так-то!
- Господа, ну что вы все о покойниках, да о покойниках? Ну не к столу же, ей-богу! Жизнь прекрасна, господа! Как мой свеженький паштетик, например!
- Абсолютно согласен! Еще ветчинки?
Дверь открывается: на пороге толпа юношей и девушек с накладными эльфийскими и заячьими ушками, в венках из полевых цветов, в средневековых костюмах.
Кто-то из них (восторженно и радостно): С приветом из Страны Сказок!
Мовеантон ворочается на полу, поднимает застывшие глаза: С ответом из Страны Мертвых, бля!
Сказочники (опешившие и обескураженные): Господи, да что ж такое тут деется? Какой ужас! Это не Миня, это какой-то Минотавр! Совсем озверел Черный Абдулла!
Снова грохочет шотган: Мини не видно, он стреляет откуда-то с улицы в дверной проем. Несколько сказочников падают. Из уцелевших врывается в зал парень в черных джинсах, потрепанном камзоле испанского покроя и в бейсболке козырьком назад. Это Дмиртий Сумбуров.
Сумбуров: Господа, кто-нибудь может объяснить, что за нахрен здесь происходит? Почему все молчат? Почему никто не принимает мер?
Мечется меж трупов, порывается делать массаж сердца: хрустят поломанные ребра, но больше покойники никак не реагируют.
Мужчина с непроницаемым лицом и в белом халате:
- Прекратили б вы истерику, право!
Наливает медицинского спирту из блестящей фляжки:
- Вот, выпейте, успокойтесь!
Сумбуров: Да какое тут, к свиньям чертячьим, спокойствие?! Вас мочат – а вы жрете!
Неизвестный успокоитель: Ну, это не нас мочат. Это кого надо мочат!
Миловидная девушка с короной на голове (Принцесса):
- А позвольте полюбопытствовать: как вы определяете, кого надо, а кого не надо?
Успокоитель: Очень просто! Если замочили – значит, было за что…
Принцесса: А если ошибка вышла? Вдруг – не за что?
Успокоитель: Как так «не за что»? У нас есть правила. Правила всеобъемлющие и исчерпывающие. Значит, не нарушить их нельзя. Эрго, их все нарушают. Значит, всех есть «за что»! Все четко!
Сумбуров (убедившись в тщетности своих реаниматорских потуг): Как вы не понимаете? Это ж какие светильники разума разбиты! Это ж какие матерые человечища, даже те, которые волчища! Знаете, что? Я этого так не оставлю: отныне я посвящу свою жизнь сбору их кулинарного и интеллектуального наследия! И кто не последняя эгоистическая свинья – поможет мне в этом!
Принимается ползать по полу на коленках, салфеткой соскребает кусочки в изобилии разбросанных мозгов. Каждую салфеточку аккуратно подписывает и кладет в чемодан.
Время от времени к нему подходят люди и предлагают склянки с мозгами, иногда -целую голову. Среди пособников попадаются личности темные, мало кому известные, а то и вовсе южно-криминальной наружности.
Пособник: Э, уважаемый, вот, бэри – нэ пожалэешь! Нэ мозги, а сахар, сладкий, как арбуз! Тры штука голов – дешево, как брату, отдам!
Сумбуров: Позвольте, но чьи это головы?
Пособник: Вах, это замечатэльные головы! Свэтлые, как снэг на вэршинэ Казбек!
Сумбуров (с сомнением): Вообще-то, я предпочитаю уже готовые мозги, порционно и в нарезке…
Пособник: Вай, ара, - ну чито ты как маленький? Сам виковиряешь, сам нарэжешь, да?
Сумбуров: Ну спасибо! (ко всем): Господа! Если кто интересуется усопшими мыслями – добро пожаловать в мой колумбарий! Самые блестящие умы эпохи! Все мозги моих лучших друзей в одном месте (пускает слезу). У меня всегда в наличии, ассортимент будет неуклонно пополняться!
Псина неясной породы, закончив лакать из лужи, поднимает окровавленную морду и с утробным рычанием разверзает пасть: всем видно, что клыки ее неправдоподобно выросли и вообще в облике появилось нечто сверхъестественное.
Дамы визжат:
- О господи, уберите это животное!
Молодой человек в памперсах и распашонке камуфляжной расцветки (известен как Сувдимк из клана Вуглускра):
- Эй! Надо бы того – хозяина воскресить, а то ведь всех покусает, тварюга! Мне, например, вампиром стать совсем не улыбается: я чеснок люблю, да и вообще – эти гробы, эти колья…
Скромнейшая девица с бородкой интеллигентным клинышком, язвительно:
- Как это вампиром стать не улыбается? А кто ж ты есть, приятель?
Сувдимк: Да так, мимопроходимец… Кстати, послушайте: у меня родилось предложение! Давайте учредим четкую, нормированную и гуманную процедуру расстрела, а то все как-то неорганизованно очень выходит. Потому недовольные есть. А когда организованно сделаем – тогда все довольны будут. И вообще предлагаю сразу не расстреливать – а только когда меры не помогут. Потому что много есть других хороших мер: административная порка, отсечение ушей, кастрация на срок от недели до месяца. Депенисация, опять же: можно градуировать вплоть до сантиметра… Только сначала нужно оживить хозяина этой вот (кивает на собаку) су…
Собака рычит и скалится – Сувдимк быстро поправляется:
- Этого милейшего песика!
Играет тема “Afterdark” Tito and Tarantula из Тарантиновского “From Dusk till Dawn”
Ион Тихий издает слабый стон, шевелится и будто нехотя поднимает голову.
Все: Ура!!!
Карамаксов тоже подает признаки жизни: встает, отряхивается, одергивает пиджак.
Все: Ура!!!
Поднимается и Андрюша-Депутат – и с полуслова заводит лекцию о наиболее замечательных парагвайских мастерах-матрешечниках.
Все: На хера?!!
Сумбуров: Все это очень мило, конечно… От души поздравляю, и все такое – но как же остальные?
Карамаксов: А что остальные? Я-то как раз не против: пусть живые будут! Только вишен им не давать… Не говоря уж про креветок…
Тело добровольно почившего Господина в углу вздрагивает – раз, другой… Начинает ходить ходуном, живот его вздувается, пульсирует пугающе набухшим пузырем, а потом смачно лопается. Из тела покойного вылазят осклизлые зубастые и шипящие твари – на зависть Спилбергу.
Кто-то восклицает в благоговейном ужасе:
- Господи! Прямо фантастика какая-то!
- Ну, скорее, «антифантастика»: для фантастики крутовато…
Антифантастические твари с остервенением бросаются на Карамаксова. Тот отбивается от врага и орет что есть мочи: МИНЯ!!!
Снова входит Терминатор – и начинает палить с порога. При попадании монстрики лопаются зеленоватыми и коричневыми, зловонными даже на цвет брызгами, обдавая всех вокруг и добавляя новые цвета в и без того буйную палитру.
Наконец, Мине удается расправиться со всеми тварями: попутно, разумеется, оказываются умерщвлены несколько непричастных гуманоидов, но это уже мало кого трогает.
Лишь одна особо принципиальная девушка укоряет Карамаксова:
- Ну вот зачем вы опять позвали Миню? Неужто сами бы не совладали?
Карамаксов пожимает плечами:
- А я и не звал…
Принципиальная девушка: Но вы же кричали, нет разве?
Карамаксов: Кричал. А вы бы на моем месте не закричали? Вы бы на моем месте вовсе, пардон, обосрались, мадмуазель! Я же просто хотел заявить: «Меня кусают» - и это была чистая констатация факта. Но не договорил. Потому что кусали. Так что вовсе не «Миня» я кричал: не надо поклепов!
Сумбуров: Да какая теперь уже разница… Все пропало: не кабак, а кладбище какое-то!
Слышится голос с порога:
- Мда… Что есть – то есть… Что-то у вас тут как-то грязновато!
В дверях стоит элегантный джентльмен в светлой клетчатой тройке и в твидовом кепи. В руке его – хлыст для верховой езды. Очевидно – именно для этого…
Джентльмен проходит на середину зала, встает так, чтоб его все видели, отвешивает легкий, изящный поклон (вообще же в его интонациях и в манере доверительно наклонять голову есть что-то неуловимо путинское):
- Здрасьте! Позвольте представиться: ваш новый Терминатор. Васисуалий Пришимбеев. Не пугайтесь, я добрый…
Несколько голосов: Так может воскресите этих, которые павшие?
Васисуалий: Зачем?
Голоса: Ну, типа, пусть тоже живые будут? А то ж неловко как-то: столько трупов…
Васисуалий: На этот счет не тревожьтесь: трупы мы уберем, кровь засыплем опилками. Только воскрешать их совсем необязательно: мертвые, как известно, не кусаются. Да и живым кусаться не позволим! Давайте, ребята, жить дружно: не так уж много нас осталось! Давайте не будем скандалить и обижать друг друга. Особенно – Дедушку!
Крупный план на Дедушку: он свирнулся калачиком на серо-зеленом половичке с монограммой заведения, мирно посапывает, мелодично похрипывает и издает иные звуки, как свирчок за печкой. Время от времени на сизый патриарший нос садятся докучные мухи – и Дедушка отмахивается от них, не приходя в сознание. Порой же губы его шевелятся, и на половичок вываливаются невнятные и отрывочные, как всегда бывает во сне, фразы, вроде: «И виждь!» – мне наказал Поэт… «ВиждЮ!» - промолвил я в ответ». От таких реплик мухи, имевшие несчастье оказаться поблизости, мрут налету.
Васисуалий: Главное – не трогать Дедушку! А то проснется… В остальном же – пеките, творите, пробуйте! Но не хулиганьте! И приятного всем аппетита!
Кто-то: А хулиганов вы как – тоже из дробовика?
Васисуалий: Ну что вы… Это неэстетично… (извлекает из-под борта пиджака симпатичный никелированный пистолетик)… Отныне все будет цивилизованно, культурно и тихо… (сноровисто прилаживает к пистолетику длинный глушитель)
Кто-то: Да знаете, как-то с этих дел уж и кусок в горло не лезет!
Васисуалий (поигрывает пистолетом, говорит столь же вкрадчиво, сколь непреклонно): Команда была – «ПРИЯТНОГО АППЕТИТА»!