Глава шестая. Молодые

                “И Я не осуждаю тебя;
                иди и впредь не греши”.

                От Иоанна святое
                Благовествование, гл.8

                Часть вторая

                “ВРЕМЯ СОБИРАТЬ КАМНИ…”

                Глава шестая

                МОЛОДЫЕ

                “Источник твой да будет благословен;
                и утешайся женою юности твоей”,

                Книга Притчей Соломоновых, гл.5.


            “ Я помню любимая, помню
            Сиянье твоих волос.
            Не радостно и не легко мне
            Покинуть тебя привелось.

            Я помню осенние ночи,
            Березовый шорох теней,
            Пусть дни тогда были короче,
            Луна нам светила длинней.

            Я помню, ты мне говорила:
            “Пройдут голубые года,
            И ты позабудешь, мой милый,
            С другою меня навсегда”.

            Сегодня цветущая липа
            Напомнила чувствам опять,
            Как нежно тогда я сыпал
            Цветы на кудрявую прядь.

            И сердце, остыть не готовясь
            И грустно другую любя,
            Как будто любимую повесть
            С другой вспоминает тебя.

                С. Есенин, - 1925 г.
            
Частые неприятности, обрушившиеся на, Чудило, наконец-то заканчивались. Миловидная, невысокого роста, щупленькая врач – терапевт, Светлякова Валерия Михайловна, благосклонно порекомендовала ему поправить здоровье, - в санатории Черноморского побережья Кавказа. К счастью, в медицинском отделе нашлась “горящая” путевка в Гагринский санаторий МВД – “Кодори”. Оформив все необходимые формальности, а именно; покупку билетов, медкомиссию и так далее, в начале декабря 1984 года, Митрий вылетел к месту “нового рая”.
В Красном Яре, стояла суровая сибирская зима, термометр опустился до – 40 градусов по Цельсию; поэтому, пройдя досмотр и сдачу багажа, он посчитал за счастье оказаться в удобном кресле самолета. Под пение Валерия Леонтьева: “Который раз, Я видел Вас, праздновал свой час – отлив…”, стал погружаться в сон. Ему снились манящие картины “Рая”. Лики прекрасных женщин, неземного совершенства; благоухающие экзотические растения и цветы; дельфины, дружно бороздящие морские просторы.
Снилось Митрию и побережье, блистающее янтарем и жемчугом, - подарками морского владыки, Нептуна. Под впечатлением такого яркого и полного наслаждения сна, - Чудило, не заметил, как лайнер совершил посадку в аэропорту города Куйбышева, для дозаправки. Выход из салона; аэровокзал, с его шумом и суетой; голос дикторши; досмотр и вновь посадка; пронеслись перед глазами, как миг. Самолет вновь оторвался от земли и сон продлился.
Картины лучезарного наслаждения сменялись одна за другой и запах моря, с его подводными тайнами, слышался все отчетливее. Вскоре, самолет приземлился, и звонкий голос стюардессы объявил: “Наш самолет произвел посадку в аэропорту города Сочи. Температура воздуха + 8 градусов. Наш рейс окончен. Экипаж благодарит и прощается с Вами. Просьба оставаться на своих местах, до подачи трапа. К выходу Вас пригласят”.
Было четыре часа дня, когда Митрий, не торопясь, спустился по трапу. Стоял  теплый, как бы, осенне-весенний, денек. Это-то, после сибирского мороза! Теплая одежда была снята и, оставшись в пиджаке, он с облегчением вздохнул и радостно созерцал пальмы, возле аэропорта. Такая декоративная экзотика могла быть доступной, только в теплых краях природного “Рая”.
Получив свой багаж, Митрий направился к автобусной остановке, где толпилось немало народу. Благо, в соседнем ларьке, он взял пару бутылок прохладного “Нарзана” и, тем самым, разрядил утомительность ожидания.
Уже смеркалось, когда к часам шести вечера, он, наконец, взял билет, до Гагринского цитрусового совхоза. Вскоре, утомительный отпускник, откинувшись в кресле автобуса, заснул. Иногда, Митрий просыпался и созерцал пейзажи; разглядывал добротные дома, утонувшие в южной растительности и, словно подмигивающие своими вечерними огоньками.
Три часа пролетели незаметно и вот стали показываться Гагринские достопримечательности. Дома отдыха и санатории, Сталинского периода, перемежались с высокими пальмами, кипарисами и цитрусовыми. Кинотеатры, рестораны и, мигающие магазины, радужно переливались иллюминацией. Одним словом, курорт для “советских  миллионеров”, высоких чинов и званий, полностью соответствовал своей Славе.
Автобус остановился, у Гагринского автовокзала, сошло немало людей, и тронулся дальше. Оставалось минут сорок езды, а курортные пейзажи мелькавшие за окном, завораживали все сильней. Было уже десять часов вечера, когда автобус, миновав последний поворот, остановился на остановке “Цитрусовый совхоз”. Стало совсем темно и, Чудило не сразу отыскал табличку “Санаторий Кодори МВД Абхазской ССР”. Он направился по длинной асфальтированной дороге, вдоль которой, длинными шеренгами, росли пирамидальные тополя.
Воздух наполнился свежестью растительности и морским ароматом. Небо, усыпанное фонариками больших южных звезд, излучало таинственный свет. Луна выглядела пастушком, зорко следящим за “сияющим стадом”. Издали, доносился шум набегающей волны и, Митрий, словно опьянел от этого благоухания. Показались двухэтажные корпуса санатория. Их оказалось три, один из них был еще недостроен. Жилой корпус располагался последним.
По пути следования Митрий обратил внимание на газоны, на которых росли небольшие пальмы и кактусы, - с широкими не иглистыми стеблями. Он позвонил, и дверь открыла пожилая вахтерша в белом халате, абхазской национальности. Внимательно проверив путевку и отпускное удостоверение, она направила, Чудило, в двести пятый номер и добавила, что ужин он уже пропустил, а все дальнейшие указания будут даны завтра.
Поднявшись на второй этаж и постучавшись в комнату, Митрий услышал, как его будущий сосед тяжелыми шагами направляется к двери, и включает свет. Он вошел и представился:
- Чудило Митрофан Митрофанович, постовой милиционер, младший сержант охраны спец. объекта, - из Красного Яра.
- Пузырев Александр Петрович, старший участковый инспектор, капитан милиции, из Москвы, - услышал в ответ.
Сосед был мужчина лет сорока двух, с заметным брюшком, выше среднего роста, - с холеным, слегка опухшим лицом. Было ощущение, что не прочь выпить. Седая кучерявая шевелюра, без единой залысины, была, пожалуй, единственной выигрышностью его наружности, всклокоченностью намекала на обильное увлечение прекрасным полом.
Стало видно, что сосед недоволен поздним появлением, Чудило, но Митрий так устал с дороги, что наспех, застелив постель, разделся и погрузился в сон. Без сюжетов, словно провалившись в бездну.
На утро, все, оказалось, по распорядку. Умывшись, приведя себя в порядок и одев все чистое, Митрий пошел в другой корпус - на завтрак. В столовой предложили меню. Сестра - хозяйка, женщина средних лет, видимо украинка, сделала отметку в его  санаторно-курортной книжке и моложавая, в меру упитанная, официантка быстро принесла рисовую кашу; рожки, с диетической котлетой на пару; кусочек сливочного масла и душисто заваренный чай. За его столом сидела представительная пара, лет пятидесяти. Женщина, немного полноватая, среднего роста, с крашенными в рыжий цвет волосами, - уложенными химической завивкой. Ее супруг, мужчина высокого роста и плотного телосложения, с выправкой военного и поредевшими волосами с залысинами. Они негромко беседовали и с любопытством поглядывали на, Чудило. Но он, всецело, был во власти своих мыслей, блуждающих в унисон пищеварительному процессу, и не замечал никакого внимания.
После трапезы, Митрий направился к старшему терапевту, на двери которой висела табличка: “Чантурия Н.В.”. Робко войдя в кабинет, он увидел перед собой “жгучую” брюнетку, лет тридцати пяти. Она царственно сидела на стуле, словно царица Тамара, вальяжно закинув ногу на ногу. Черные чулки четко выделяли “аппетитные” формы. Она была высокого роста с внушительным “голливудским” бюстом. Пожалуй, ее можно было бы назвать восточной красоткой, в самом соку “Бальзаковского” возраста.
Оценивающее посмотрев, своими большими и пронзительными карими глазами, произнесла:
- Я Вас слущаю.
Митрий представился.
- Расскащите, - жалобы на здоровье есть?
Немного смущенный “гипнозом”, почти черных страстных очей, начал свой  длинный монолог о самочувствии, со всеми вытекающими подробностями.
- Спасибо, очень подробно, - улыбчиво и немного строго заключила врач. Она назначила целый ряд процедур, которые он должен пройти.
- Большое спасибо, за внимательное отношение! - вырвалось у Митрия.
- Щиляю Вам хорошо отдохнуть и поправить здоровье! - вынесла она окончательный вердикт, многозначительно “педалируя” каждое слово. И Митрофанович направился на процедуры, - состоящие из массажа, ингаляции, лечебной физкультуры и кислородного коктейля. Потом пошел к морю, которое находилось, метрах в ста, от санатория.
Море, во все века, покоряло романтиков неописуемым, постоянно меняющимся настроением Исполина, поющие свои, непрекращающиеся песни, - грудным внутренним голосом, тайн  глубин. Он долго ходил по побережью, любуясь необъятными просторами и криком, пролетающих чаек; гусей и уток, плавающих в небольшом искусственном озере. Жадно вдыхая свежий морской воздух, он уносился мыслями, - в страну Свободной стихии! Митрий так задумался, что чуть не опоздал на обед, который оказался таким же аппетитным, как и завтрак, будто Господь дал “грешнику”, за долгие муки и попытки упорного самоочищения, билет в “Рай”!
Дни протекали своим чередом; - завтраки, обеды, ужины, процедуры, а также вечерний кефир, - два раза в неделю, танцы. Но, Чудило, полностью отключился, от окружающего мира, и всецело принадлежал собственному, - обрученному с творчеством, непонятному и странному, таинственному миру грез.
Занятия в  вечерней художественной школе, явившейся для него искоркой, почти потухшего костра детства и отрочества (когда учился в детской художественной школе, брошенной из-за стереотипного педагога), - оказались той живительной силой, спасавшей его от похотной и алкогольной зависимости. Эти пороки свойственны большинству отдыхающих. Хотя, если по честному, и Митрий пробовал иногда “запретный плод”. Это случалось, после плодотворных творческих зарисовок, когда в маленьком блокнотике он рисовал эскизы, на некачественной бумаге.
Перед танцами, Чудило заходил в местный магазинчик, брал бутылку крепленого вина и, на закуску – пряников, хурмы или ставридки холодного копчения. Расходы непременно записывались в записную книжку. Записи велись, по-старчески, педантично. По дороге в санаторий, он иногда встречал, возвращавшуюся с работы, знойную красотку -  врача Чантурию. Когда Митрий здоровался, она улыбалась, непременно бросая многозначительные взгляды полные тайных обещаний, и зазывающее покачивала бедрами. Бывало, встречалась молодая медсестра, по-своему тоже красивая. Она страстно смотрела на одинокого “чудика”, но, увы, его “Дон Жуанство” носило пока более аналитический характер, чем практический. Реальное действо превращалось в созерцательность и приводило к мысли, - насколько недалеко ушел человек от животных.
Итак, в номере “приговор приводился в исполнение”, - бутылка вина опорожнялась, сопровождаясь усиленным пережевыванием закуски. Митрофанович, не отойдя от состояния новой, уже алкогольной медитации, направлялся на танцы.
Он приглашал редко, но зато, частенько подходили дамы, “Бальзаковского” возраста, ангажируя на “белый танец”. В их горячем страстном дыхании, чувствовалась отчаянная попытка наверстать упущенный аромат – молодого “жара”. Но, не почувствовав ответного желания, пыл их “тух” и стремления реабилитировать ошибки молодости, “любовью на сезон”, превращались в несдержанные намеки для неискушенного.
А Чудило, не успевший окунуться в безбрежный “океан” людского сладострастия, витал в облаках другой планеты, придуманной им самим. Однажды произошел неприятный инцидент, когда он пригласил, одну из пришлых отдыхающих на танец. И, Слава Богу, несколько подоспевших мужчин – отдыхающих, сумели утихомирить прытких абхазских парней. Но все-таки духовное брало “верх” и преграды, встававшие на пути, воспринимались, как естественный ход событий.

В санатории работало экскурсионное бюро и, за умеренную плату, Митрий решил совершить прогулку в, знаменитую, Ново - Афонскую пещеру. Часа три в автобусе прошли незаметно. Далее, группа, с экскурсоводом, пошла пешком мимо небольшого озерка, по которому грациозно плавали черные и белые лебеди, вперемешку с крикливыми утками. Они плавно и, в тоже время резко, двигали своими изящными шеями, чем-то, напоминая балетных артистов. Птицы, с удовольствием, ловили бросаемый хлеб, словно, отпуская при этом, благодарственный поклон.
Миновав озерко, все двинулись к Ново - Афонскому монастырю. Путь лежал в гору, но под воздействием кристально - чистого горного воздуха и особой энергетики старины, никто не чувствовал усталости. Недавно отреставрированный монастырь выглядел великолепно. Внешнее и внутреннее убранство впечатляло. Митрий, глядя на лики святых, как бы слышал голоса давно ушедших, времен.
После посещения монастыря, группа направилась к пещере. У входа, толпилось масса народа, а вокруг, как гнезда ласточек, вдоль обрыва, стояли киоски, продающие буклеты и сувениры.
Наконец, подошла очередь, и часть группы вошла в объемный лифт, спускающийся в царство тьмы. Перед взором, Чудило, предстала громадная пещера. Со стен свисали кристаллические отложения – “сталактиты” и “сталагмиты”, прожектора освещали их разными цветами, создавая ощущение сказочных гирлянд.
Когда вся группа стала подниматься по ступенькам, ведущим в первую галерею. Зазвучала органная музыка Баха, потом Бетховена и других известнейших композиторов. Прошли вторую, третью галереи и создавалось впечатление, что находишься в подземном царстве, а музыка навивала таинственность, ведущую к неразгаданным лабиринтам веков. Фотограф предложил сфотографироваться, но Митрий настолько отрешился от реальности, что словно провалился в какую-то невиданную пропасть небытия.
Ново - Афонская пещера надолго врезалась в память и, вернувшись в санаторий, очарованный мечтатель, долго не мог прийти в себя, от увиденного. Через несколько дней автобус мчал его на обзорную экскурсию.
Сначала, остановились в Гаграх и посетили старинное здание с крестом, сложенное из камней. Здесь находился музей оружия (средневековая амуниция воинов и прочая утварь, того времени). Опять повеяло запахом веков. Прошли мимо останков стены, древней римской крепости, мимо озера, с черными и белыми лебедями, грациозно, как в Новом Афоне, подплывающим к кормящим людям. В завершении полюбовались громадными Гагринскими пальмами, с их толстыми, мохнатыми, стволами. Они великолепно смотрелись, на фоне пенной морской бирюзы, в солнечный декабрьский день.
После небольшой паузы, автобус направился в город Сочи. Экскурсовод рассказывала древние легенды и исторические события, связанные с этими местами, попутно давая оценку, гнездящимся вдоль побережья, Санаториям и Домам отдыха. Впечатлительный Чудило, был насколько опьянен райскими ощущениями увиденного и услышанного, что голос экскурсовода звучал, как полифонический звук блаженства.
Автобус подъехал к Сочинскому мор вокзалу, и группа разошлась по личным делам. Митрофанович решил отдохнуть, - в открытом кафе мор вокзала. Взяв бутылочку крепленого вина и внушительную порцию “чохамбили” (вареной курицы с острым соусом), он погрузился в свои думы, окутанные наслаждением грузинской кухни, хорошего вина и созерцанием морского пейзажа с чайками, кричащими на просторе Свободной стихии!
Митрий чуть не опоздал на автобус. До посадки оставалось десять минут, поэтому пришлось бежать, - два часа пролетели, как несколько минут. Было впечатление, что побывал в благоухающем саду прародителей человечества.
Он не заметил как сел в автобус и умиротворенно заснул. Легкая усталость, здоровый хмель и приятные впечатления смешались в неописуемый коктейль целебного расслабления. Когда очнулся, автобус уже подъезжал к санаторию. Поужинав и побродив по асфальтированным дорожкам, Митрий закрепил впечатления дня. Украшавшая территорию растительность, в сочетании с запахом Черного моря, воспринималась как чудодейственный коктейль.

Чудило, решил отдохнуть и уединиться. Это ему не совсем удалось, так - как завязались милые отношения с супружеской парой, которая обедала за его столиком. Более того, неожиданное знакомство с, Утонченной Лидией Ивановной, женщиной за сорок, работающей стоматологом, стало незабываемым. Увлеченные беседы об искусстве, психологии, жизни и ощущение того, что тебя понимают, все это явилось прекрасным допингом, - в трудной борьбе с “ветряными мельницами”. Новоявленный “Дон Кихот”, был удовлетворен, но, как это обычно происходит, поползли слухи от коллег - медиков и это великолепное знакомство вынужденно закончилось. Хотя, много порядочных женщин не выдерживают мощного натиска влюбленности и все из-за того, что, скрепляя судьбы печатью официального брака, так и не успевают разобраться друг в друге, в индивидуальном мире супруга, его оттенках, корнях, и многом – многом другом, просто называющимся – Человеком.
Митрий не прекращал своих художественных импровизаций, только Гагринские сюжеты сменились Пицундскими мотивами. Рисовал обычно до сумерек. Храм Органной музыки сменялся великолепными скульптурными ансамблями. Как-то изобразил маленькую, лет четырех, девочку. Время от времени, подходили отдыхающие санатория и, как когда-то, в армии, называли его “Рафаэлем”.

                +       +       +

А время бежало. До отъезда оставалось все меньше и меньше. Весело прошел праздник, посвященный Новому году. Особо запомнилась медсестра - армянка. Ее шутки - прибаутки заставляли многих “надрывать животы” от смеха. Наступило долгожданное тридцать первое декабря. После ужина, в фойе столовой, отдыхающие санатория “Кодори” пели песни, веселились. Высокий грузин пел народные песни, а его жена - подпевала ему. Когда песня закончилась, Митрий услышал, как к нему обратились:
- Генацвале, дорогой, садысь, ты, что все время один, гостем будещь!
Тут же, налили полный стакан грузинского спирта – “чачи” и большой кусок “чохамбили”, на закуску. Митрофанович, чисто по-русски, выпил залпом, и даже не крякнув, закусил предложенным угощением.
- Настоящий Джигит, - Молодчина! - одобрительно воскликнул грузин.
Приятное жжение разлилось по всему телу. Попрощавшись, с веселой и гостеприимной компанией Митрий направился в номер. Сосед “обхаживал” очередную даму и желанная Пустота встретила его. Чудило достал бутылку марочного вина, фрукты, палку копченой колбасы, хлебную сайку и прилег на кушетку, погрузившись в свои, бесконечные, думы. “Почему так трудно пить, по-заморски, строго соблюдая определенную дозу алкоголя”? – думал он. Но традиции праздника и борьба с “Зеленым змием”, оказались не под силу и, приняв сидячее положение, он все-таки откупорил бутылку. Грузинское вино, почувствовав свою кровную подругу “чачу”, быстро дало реакцию, - туман опьянения стал обволакивать взор и мысли, Чудило. Он не заметил; как допил бутылку, как усиленно дожевал закуску, как в дверь постучали и пьяные голоса забубнили:
- Эй, сосед, открывай ворота! Мы знаем, ты здесь затаился, негодник эдакий!
Несколько обнявшихся, мужчин и женщин, игриво приказывали ему следовать за ними.
- Но у меня ничего нет на стол, я не рассчитывал, - отвечал он.
- Хватить ныть. Сказано, шагом марш! У нас, закуски и выпивки, на батальон хватит! - властно выкрикнул один, из компании.
Митрию захотелось попоясничать, и выкрикнуть что-нибудь типа: “Яволь, мой генерал”! - однако, помолчав, последовал за всеми. На часах было уже без четверти двенадцать.
В номере, где он теперь оказался, было много “всякой - всячины” на столах, - мужчины и женщины сидели в тесном братстве. Чудило, с интересом, наблюдал за калейдоскопом людских отношений, но ровно в двенадцать, когда вместе со всеми осушил очередной бокал, хмель основательно забродил в нем. Все дальнейшие события приобрели расплывчатый характер и вскоре вовсе исчезли из памяти.
Смутно запомнилось то, как пытался, в фойе, любезничать с симпатичной белокурой девушкой, дочкой кого-то из отдыхающих. Прозрение пришло на следующий день в виде похмельного синдрома. Соседу пришлось приложить немало усилий, чтобы разбудить неопытного дегустатора даров “Бахуса” и неловкого “Дон Жуана”.
- Вставай, а то и на обед проспишь!
- Спасибо, Александр Петрович, а который сейчас час?
- Без четверти час. Эх ты, мне стыдно за тебя. Ты хоть помнишь, как я тебя из фойе, на себе “пер”?
- Вы знаете, ничего, что связано с Вашей помощью, не помню.
- Ну, ты даешь. Хотел бы Я на тебя посмотреть, эдак годков через десять, пятнадцать. Нечего “булькать” если не можешь. Я вон мог и то “завязал”. А раньше бывало, “садану пузырь водяры”, рыбиной красной с лавровым листом, зажую и к генералу, в Гор. УВД, на доклад. А сейчас, только бабенок, для быстрой развязки, попаиваю.
Чуть попозже выяснилось, что майор, проживающий по соседству, так “набрался” перед Новым годом, что его вынуждены, были закрыть в номере. Он очухался, когда, по радио, начался бой Кремлевских курантов. Обнаружив, что заперт, стал метать тарелки, - то в графин, то в люстру, принимая их за виновника, своего заключения. Когда горничная, утром, открыла дверь, увидела жуткий “бедлам”. Вскрикнув, побежала за дежурной по этажу. Люстра и графин, были вдребезги разбиты, повсюду валялись осколки посуды, тумбочка перевернута, постельное белье изгажено, а виновник храпел, лежа на тахте. Шума было “до потолка”. По месту службы, горе - майора, отправили депешу с уведомлением о “образцовом” поведении. Так “весело”, отдыхающими санатория “Кодори”, был встречен Новый 1985 год! До отъезда, оставалось чуть более недели.
Как-то после очередного танцевального вечера, - на котором Митрия, упорно, приглашала женщина “Бальзаковского” возраста, а он, упорно, держал дистанцию, - к нему подошел мужчина, лет сорока пяти, худощавый, невысокого роста и предложил распить бутылку вина.
- Я давно, за Вами наблюдаю и нахожу, что Вы очень оригинальный и необычный молодой человек. Но, многие отдыхающие, почему-то считают, что Вы с “приветом”, - деликатно заметил он.
Неожиданный собеседник оказался, участковым инспектором, в звании капитана милиции. Он достал бутылку марочного вина, быстро нарезал копченую колбасу, хлеб и украсил стол фруктами. Представился, Валентином Валентиновичем, и, оживленно жестикулируя, в паузах между бокалами вина, с большой теплотой, показал фотографии жены и дочки.
Время приближалось к полуночи. Приятно подогретый хорошим вином и закуской, а главное радушным гостеприимством, Митрий направился на “покой”. Подойдя к своему номеру и постучав, услышал, в ответ, сильный скрип кушетки и сладострастные женские стоны. Проходивший мимо, пошатываясь, крепыш – сосед бросил на ходу: “Не мешай, пусть Сашка Пузырь, зема мой, на всю катушку, капитаншу отутюжит”! Чудило, пришлось пройти в фойе и, устало “плюхнувшись” на диван, погрузился в сон. Так проспал он около часа, когда услышал, как дверь номера открылась.
Он увидел выходящую “капитаншу”, на ходу, одергивающую мятую юбку, с задним разрезом. Она была пьяна, но женский инстинкт, замужней женщины и матери, не давал ей расслабиться. Хотя трезвая, она оставляла впечатление гулящей женщины. Как говорят, женщина прошла и “Крым и Рим”. Митрофанович, налюбовавшись прекрасной грацией,  вошел в номер и увидел мирно храпевшего соседа, - Пузырева Александра Петровича, женатого человека, не понимающего отдыха без легкой курортной разминки.
- Да, велика сила Инстинкта и, в этом смысле, человек ничем не отличается от Животного мира! Кто знает, может быть, на планете “Н”, тоже есть подобные отношения. С этими мыслями, Чудило, погрузился в долгожданный сон.

Время отъезда не заставило себя долго ждать и, обменявшись с некоторыми отдыхающими адресами, Митрий Митрофанович Чудило, сел в автобус, который довез его до Гагринского автовокзала. Далее, на Сочинской электричке, он наблюдал морскую панораму и, с нежеланием, думал о возвращении, о скрипучих Красноярских морозах.
Навьюченный, как лошадь, поклажей личных вещей и фруктов, по прибытии  в Сочи, Чудило, буквально бегом побежал к автобусной остановке. Долго тянулось ожидание, а прекрасное окружение Черноморского побережья Кавказа, словно подмигивало ему на прощание и становилось еще грустнее.
В аэропорту, было очень много народа, как и он, летящих туда, где будни напоминают о том, что не Вся жизнь - Отдых. И если бы, не было, в родительской квартире, отдельной комнаты, и работы, дававшей возможность заниматься творчеством, и много свободного времени; если бы не бесплатные путевки в санатории и “цивильные уголки” страны, может быть, и рванул бы он, в поисках счастья, в приятные края! Но все складывалось так, как должно было сложиться, и ничего, никто, - не в силах был изменить.
Когда, диктор объявила о задержке рейса на Красный Яр, Митрий подумал о том, что надо мужественно принимать судьбу такой, какая есть, - со всеми поворотами, зигзагами, тумаками и, утерев слезу, бороться за “место под солнцем”, до последних сил. Могло бы случиться и так, что вместо него, появился бы на свет кто-то другой, но появился Он, а значит нужно нести свой “тяжкий Крест” до конца. Быть в “стаде” и, тем не менее, идти вне него, очень трудно и не безопасно. Об этом говорили, - и Шекспир, и Чехов, и Высоцкий. Но приходиться идти, подстраиваться, надевать маску, чтобы совсем не “затюкали”.
С этими мыслями, скромно перекусив в буфете, он не заметил, как, забравшись в телефонную будку, провел ночь. Иногда, выходя и расхаживая по, Залу ожидания, взад и вперед, он несколько раз останавливался у доски “Их разыскивает милиция”, вглядываясь в лица пропавших без вести…
Утром, в аэропорту, все оживилось и, так же скудно позавтракав, Митрий опять стал курсировать по залу, уже еле-еле таща свой груз. Ближе к полудню, он разговорился с симпатичной дамой, лет тридцати, сидящей за окошком Справочной. Блондинка высокого роста, с правильными формами лица и фигуры, представилась Ветровой Светланой. Родом оказалась из Челябинска и закончила физико-математический факультет Свердловского университета. В эти, благоуханные, места, ее занесла Романтика.
Чудило, выразил ей, свою добрую зависть, и подумал, что если бы был он, хотя бы Сочинским милиционером, то, мог получиться “Роман”. Проговорив часа четыре, Митрий услышал объявление, о своем рейсе. Оставив адрес, и попрощавшись, поспешил на посадку.
Жесткие законы судьбы, закон расстояний, оставляли мало надежд на встречу вновь. Пол шестого вечера, самолет взял курс на Красный Яр. Полет, дозаправка в Куйбышеве,  шлягер В.Леонтьева, - все было знакомо. Только, по мере сокращения расстояния, до дома, мысли становились мрачнее, и лишь сон спасал ситуацию. В пятом часу утра, шасси самолета коснулись посадочной полосы аэродрома, родного города.

                +       +       +

Родина встретила Митрия, сибирским морозом, поэтому ожидание получения багажа, штурм аэропортовского автобуса, - оказались весьма утомительными. Когда, наконец, он удобно уселся в кресле автобуса, моментально заснул и, чуть было не проспал, свою остановку. Родные обрадовались привезенным фруктам. А еще через неделю, началась обычная рутинная служба.
В середине января, Чудило, записался в агиттеатр “Зеркало”. На репетицию он пришел прямо с рейда по Охране общественного порядка и немного задержался. Руководитель агиттеатра, Владимир Владимирович Резких, эмоционально объяснял новую постановку. Он был среднего роста, с привлекательными, выразительными чертами лица и фигуры. Карие глаза, словно пронзали пространство, внимательный взгляд и острый нос, придавали внешности своеобразный колорит.
Выслушав Митрия, рассказавшего о своих художественных и театральных потугах, в свою очередь, поведал ему о своей работе в, Иркутском, а затем Красноярском, театрах. Труппа состояла из работников Завода цветных металлов, многие из которых, каждый день, проходили через КПП, где дежурил, непримиримый и принципиальный Митрий. Возраст актеров - любителей, был от тридцати пяти и выше, так что Чудило, оказался среди них, самым молодым.
Петр Васильевич Хищнюков, мужчина шестидесятилетнего возраста, пенсионер, играл в основном главные роли и, как показалось Митрию, страдал “манией величия”. У него был свой “заместитель”, смазливый Слизнев Петр. Свой “адъютант”, любимчик Лающин Григорий, часто бывающий с похмелья. Две “фрейлины”, Светлана и Лариса и личный “менестрель”, Виталий Красун.
Митрий, “с головой” погрузился в театральную жизнь, но, из-за дальности расстояния до дома, часто опаздывал к началу репетиций. Это вызывало недовольство труппы, но Резких защищал Митрофановича, говоря, что видит в нем, пусть не созревшее, но рациональное зерно.
Как-то, в Доме Культуры, Митрий, случайно, разговорился с приятелем Владимира Витальевича, поэтом - сценаристом, Николаем Ивановичем Меланхолиевых; рослым мужчиной крепкого телосложения, со смуглым лицом. Его черные волосы были небрежно расчесаны, а темные глаза наполнены печалью. Он часто был под “шефе”, но раскатистые и вольные строки его сценариев легко запоминались и звучали, как симфония. Рассказывали что при частых попаданиях в мед. вытрезвитель, его отпускали, зная “горе - поэта” в лицо. Но не писать он не мог. Митрию запомнились строчки одного его произведения: “И расселились вдоль Енисея, - Павлы, Егоры и Елисеи!..”.
  Меланхолиев, внимательно выслушав, Чудило, достал сборник своих стихов, недавно выпущенных местным книжным издательством, и размашистым почерком написал: “Митрию, в Знак – на Сибирской земле”, и протянул его, Чудило, добавив:
- Знаешь, сколько Я хлебнул, чтобы разному дерьму, что-то доказать!
Как-то, возвращаясь, домой после службы, Митрофанович встретил старого друга, Леху Пронырченко, с которым, до армии, немного поучился в училище Искусств, на актерском факультете. Его плутоватый, чисто опереточный тип, - ярко выделялся среди остальных студентов. Хорошая фигура, средний рост, темные волосы и карие “глаза – буравчики”, молниеносно реагировали на обстановку. Леха был старше Митрия, на восемь лет, но его артистическая живость скрывала это. Он рассказал, что работает, артистом хора, в театре Музыкальной комедии.
Друзья вспоминали о, веселых и коротких, студенческих днях, об их забавной группе, о красотке - педагоге, бывшей опереточной героине, - Анне Борисовне Гординер и, конечно же, о хорошенькой Наденьке Смачновой, с которой пытались флиртовать. Незаметно они доехали, до театра Оперетты, и Леха стремительно выскочил, вспомнив напоследок, что когда крутился в Москве, то полтора года носил “ментовскую шкуру”. Леха пригласил в театр, на премьеры, и, с сожалением, добавил, что Чудило, вынужден заниматься не своим делом.
Воодушевленный походами в агиттеатр и артистическим ветром памяти, - Митрофанович снова стал посылать свои стихотворения, в столичные редакции газет и журналов. Но, увы! Получал в ответ, лишь “шлепки” и “подзатыльники” с резюме, - о неуклюжести, бесталанности и никчемности его, “тяп-ляп”, творений. Но, и попытки как-то проявить себя в родном городе, также не увенчались успехом.

Литературное объединение Аиды Заурядновой, состояло из человек двадцати, разных возрастов. Самой старшей, было около сорока лет, самому молодому, где-то около девятнадцати. Полноватая, темноволосая и кареглазая, Аида Зауряднова, женщина лет сорока пяти, томно и величаво, восседала на своем “троне главной жрицы”. И, несмотря на свой невысокий рост, смотрелась выше остальных.
Чудило, со свойственной ему импровизацией, Актера и Поэта, стал проникновенно читать, свои призывно - философские Поэзы. Когда он делал последний словесный перебор, самый молодой кружковец, чуть - ли не “захрюкал”, но “жрица - Аида” не остановила распоясавшегося наглеца. Она, спокойно дослушав до конца, предложила обсудить “новичка”. Критика началась, в строгом соответствии рангу, по возрастающей шкале. Это, чем-то напоминало гамму “До-мажор”. Претензии летели, одна за другой, но все были похожи друг на друга, как однояйцовые близняшки. Все единогласно признали актерский дар Митрия, а он подумал: “Смешно! Литераторы называют меня хорошим актером, но плохим поэтом; актеры - хорошим поэтом, но плохим актером”. Заканчивала длинную тираду претензий, сама Аида. Облекая в помпезный вид слова, она фактически, повторила все вышесказанное. Митрий на это жестко отпарировал:
- Все, что Вы здесь сказали, не имеет Истины. Вы заблуждаетесь! - молодой человек не выдержал:
- Я не могу находиться в одном помещении, с этим графоманом!!!
Так состоялось первое “боевое крещение”, на родной земле. После месячного ожидания, он не выдержав, направился, к редактору альманаха “Енисей”, - писателю Протухлееву. Перед ним стоял худощавый, поседевший мужчина, с небольшой бородкой и увечьем, - отсутствием кисти левой руки. Когда Митрофанович объяснил цель своего визита, он взял охапку писем, немного покопавшись, нашел его послание, быстро пробежал глазами строчки стихов и сказал:
- Молодой человек, это не стихи, а нотации и строчки в рифму, или вообще без оной. - Митрий решительно возразил:
- Не смешите народ, и не печатайте всякую дребедень, в вашем альманахе! – Вошедший подопечный Протухлеева, швырнул фразу:
- У одного человека талант, а у другого зубы.
- Прежде чем смотреть на чужие, посмотрите на свои! - отпарировал Митрий и, громко хлопнув дверью, удалился.

Владимир Витальевич Резких, посоветовал ему обратиться в литературное объединение, к ведущему редактору Красноярского книжного издательства, Виктору Ивановичу Рассказову, который помог с изданием сборника Меланхолиева.
Долго искать, Чудило, не пришлось. Литературное объединение занималось в Доме Культуры имени “1 Мая”, а это было по соседству с актерским кружком. В назначенный день, он подошел к ДК и увидел мужчин, человек пятнадцать, в возрасте сорок - пятьдесят лет. Вскоре появился и сам Рассказов. Это был мужчина лет сорока четырех, высокого роста, благородной осанки, с волевым, целеустремленным лицом и приятной наружности. Он открыл кабинет фотолаборатории, и все расселись вокруг трех, составленных вместе, письменных столов. Виктор Иванович, сел в центре и внимательно посмотрел на присутствующих. Как и у коллеги, Протухлеева. Одна рука, правая, имела протез, но только по черной перчатке можно было догадаться об этом дефекте.
С любопытством, посмотрев на Митрия, он предложил начать с него. Митрофанович начал с самых глобальных произведений, где, наподобие Шекспировского, ставился вопрос: “Быть, или не быть”? как и у Аиды Заурядновой, он старался изо всех сил. Когда Митрий закончил, воцарилась “гробовая тишина”. Она произошла невольно, потому что, на лицах присутствующих, возникло замешательство.
- Мощно, слов нет, но не поэтично! – воскликнул первый голос.
- Это не стихи, не проза, а “черт знает что”?! – вторил второй.
Подобные реплики пронеслись по кругу, и дошли до Рассказова:
- Сила есть, но школы нет, мастерства. Ходи к нам, занимайся. Мужики у нас простые, душой кривить не будут.
Нельзя сказать, что подобное мнение обрадовало, Чудило, но атмосфера кружка таила в себе; пусть непонимание, но не издевку; пусть зависть, но не злобу. Подумав, Митрий решил остановиться на этом литературном объединении. Наступила весна.

Неожиданно пришло сообщение о смерти бабушки Оли. Последнее расставание, как и все последнее, особенно врезалось в память: Митрий прямо со службы, отпросился ее провожать и когда, проделав немалое расстояние, очутился на вокзале, бабушка уже была в вагоне, и он только успел помахать рукой, посмотрев в ее глаза, в последний раз. Она прослезилась, обречено улыбнувшись. Как выяснилось, провожал, ее тогда, в последний путь. Но лучше прощаться с живым, чем с мертвым…
Чудило, был любимым внуком, но она стыдилась показывать его людям. Интимная связь с человеком, происходившим из старинного рода азербайджанских князей, принесла ей много лишений. Он был старше ее, лет на двадцать, но, тем не менее, она родила от него - отца Митрия. Вскоре он был репрессирован и расстрелян. Ей пришлось бежать из Азербайджана в Майкоп, к матери. Оставив там ребенка, уехала в Сибирь, так как была лесным инженером…
Умирала баба Оля тяжело. После автомобильной аварии, на ноге образовалась гематома, приведшая к гангрене и ампутации. Все три месяца, в однокомнатной квартире, где, когда-то с ней, чаевничал Митрий, - его отец, с ее сестрой, дежурили у кровати. Как рассказал позже отец, хоронили ее все жильцы, девятиэтажного дома. Смерть наступила внезапно, и отец не успел выполнить последнюю волю матери, оставить за Митрием ее однокомнатную квартиру.
На, Чудило, очень сильно подействовала смерть бабушки, на семьдесят первом году жизни. Слезы “лились рекой”. С горя, выпив бутылку вина, он в полночь, познакомился с симпатичной и фигуристой учительницей из Лесосибирска, - Клавдией. Проникнув на второй этаж гостиницы “Красноярск”, сумел “раскрутить подвыпившую, двадцати восьмилетнюю даму, желающую слиться воедино, с сильным мужчиной. Митрий, не обделенный мужской силою, щедро удовлетворил сексапильную Клавдию. Встав с любовного ложа, точнее с ковра гостиничного фойе, под увещевания благодарной Клавдии, встретиться на следующий день, он, прошмыгнув через сонную вахтершу, вышел на улицу. Было уже три часа ночи.
Чуть было, не опоздав на развод и еле - еле отстояв на посту два часа, Чудило, отпросился у Рыськова, якобы по семейным обстоятельствам. Добравшись до гостиницы,  не успев, второпях, купить цветов, он, ровно в двенадцать, был у центрального входа. Минут через пятнадцать, вышла Клавдия, но, увидев его без цветов, да еще в форме, прошла мимо, сделав вид, что не заметила. Напрасно Митрий окликнул ее. Клавдия предпочла экскурсию, сладкому соитию.
Время не стояло на месте. Смена командира взвода, Рыськова на Дубеева, совпала с приходом к власти Михаила Сергеевича Горбачева. По стране пронесся ветер Перестройки. Как-то, после Ленинского Коммунистического субботника, распив несколько бутылок водки, на берегу Енисея, в присутствии нового командира взвода, - мужика лет тридцати, среднего роста, любившего говорить “Грех мать”, и нескольких мужчин и женщин с его взвода, - Митрофанович, разгоряченный алкоголем, познакомился с красивой женщиной, Галиной Печалкиной. В ее фигуре манекенщицы, была какая-то надломленность, и зеленоватые глаза смотрелись тревожно, на фоне темных волос. Чудило, видимо предназначенный для подобных женщин, молниеносно сошелся с ней и, слившись в жарком поцелуе, понял, что начался Роман.
Галина работала на соседнем заводе аппаратчицей, а муж - отбывал наказание, в исправительно-трудовой колонии строгого режима. Это была женщина, лет тридцати пяти, с выразительными чувственными губами и страстной натурой. Об этом романе, можно было писать вечно, - книгу за книгой,  роман за романом. Никогда еще, Митрий, не испытывал таких чувств; таких сладких, умопомрачительных минут счастья и блаженства! Казалось, что этому потоку радости и наслаждения не будет конца, но он наступил, как всегда неожиданно, когда все складывалось отлично.

В начале апреля месяца, к нему зашел, его старый друг, Антон, и пригласил на свою свадьбу. Девятнадцатого числа, опоздав на два часа, Митрий поднялся на девятый этаж дома, где жил друг. В этот момент происходило традиционное “воровство” невесты и, дождавшись, когда веселая чехарда стихнет, он степенно уселся за стол, заставленный закусками и алкогольными напитками. Приглашенные, были людьми довольно интеллигентными, и это радовало.
Голубые глаза закадычного друга, Антона, стали ярко-озерными и светились торжеством, а его невеста, Марина: дама среднего роста, с классической фигурой; предупредительная и манерная; с чертами светскости, дорогими сердцу, Чудило; оказалась очень привлекательной и составляла хорошую противоположность Антону. Свидетель и свидетельница, рослые и дородные, были очень кстати. Митрофанович, целиком ушел в себя и сосредоточился только на супружеской паре, словно прося у Всевышнего, счастья Молодым! Алкоголь и тосты, проносились мимо него. Выпив, чисто символически, он очнулся, от летаргического сна, когда танцы и свадебная шумиха стихли. Машинально переговорив с другом Антона, Николаем, побрел домой, философски размышляя над прошедшими событиями.

                +       +       +

Наступил май месяц. Позади, остались шумные и веселые праздники весны, - Первомай и День Победы. Заканчивался четвертый курс. Как всегда, Антон возвращался с занятий пешком. Березовая роща, которая каждый день встречала и провожала его, очнулась после зимней спячки; проклюнулись листочки на деревьях; воздух наполнился свежестью морозного вечера и теплом весенней прохлады. Природа начинала новую жизнь!
Его друзья: Митрий - свободный и независимый, дышал полной грудью; Колька, воспрявший духом, женился во второй раз, начиная все сначала. И друзья, и природа, и новые знакомые, - все располагало к тому, чтобы забыть о прошлом и смело идти по жизни дальше, - и, Антон пошел, гордо подняв голову. Единственный, кто еще чем-то напоминал ему о прошлом, был Миша:

                “Здравствуй, Антон!
Пишу тебе уже в третий раз. Надеюсь, что теперь получу ответ, если ты, конечно дома. Я так, до сих пор, почти ничего не знаю о том, как ты жил эти полгода. А про последние два месяца и говорить нечего. В это время был занят делами с переездом. Хлопот было много, и поэтому попросил мне не писать, дабы не отвлекать от важных забот.
Что до меня дошло - так это то, что у тебя эти полгода жизнь была не совсем спокойная, хотя с моей, конечно не сравнить; и ты тут не спорь. В заключении, дошел слух о твоей женитьбе. Этого я проверить не успел и поэтому написал тебе тогда, довольно туманное письмо. Может, ты из него ничего не понял, я и сам ничего не понял, так лихо “закрутил”. Но, может, наконец, сжалишься надо мной и выведешь меня из неведения. Если ты, действительно, уже женатый человек, то я вас поздравляю обоих и жду вашу фотографию. И еще, очень хотелось бы услышать от тебя какие-нибудь новости, начиная с ноября и по сегодняшний день, желательно поразнообразнее и поподробней. Пусть все не войдет в одно письмо, продолжишь в следующем.
Мне было бы очень интересно, именно от Тебя, что-нибудь узнать. Ты не представляешь, как тут ждешь письма из дома. О себе, пока скажу только, что испытал половину прелестей жизни - зимних. Прошел это испытание, ничего не отморозил, хотя возможности были. Один раз с другом, в метель, спали в снегу, в шинелях, под одним одеялом. Нас тогда порядочно присыпало снежком, такой холмик сделало, больше ничего и делать не надо. Было много других историй. В общем, когда приеду, рассказать будет о чем. Потом весной, - время экзаменов и распределения, я мог попасть за границу, но не попал.
А теперь, как ты понял, нахожусь в Белоруссии, не очень далеко от Минска, по дороге на Могилев, у городка Лапичи. Тут почти все названия городков оканчиваются на “чи” или “щи”. Служу бодро, жду, что будет впереди. А ожидают меня, теперь прелести летней жизни. Особенно, когда мы уедем куда-то в пустыню, месяца на два, к концу лета. А пока, суровые будни солдатской жизни. Я сейчас командир отделения, - у меня четыре человека, которые не очень хотят меня слушать, - кручусь, как “белка в колесе”!
В данный момент, стою в наряде, помощником начальника караула. Позавчера, был дежурным по батарее, а четыре дня назад - помощником дежурного по части. Наряды тут густо, так что за счастье считаю, когда удается поспать часов пять. Но уже и к этому привык. В общем, служба продолжается.
Буду очень ждать твоего письма. Да, чуть не забыл! Не можешь ли ты найти набор разноцветных листов бархатной бумаги, она тут очень нужна. Если есть возможность, напиши. Жду новостей.
                До свидания. Миша”.

Антон облегченно вздохнул: “Наконец ты перестал летать, с места на место. Можно теперь рассказать обо всем “и, выбрав свободную минутку, все подробно написал школьному приятелю. А жизнь набирала темп! Сессия, практика, молодая жена. Все это стало вроде привычным, а вроде и нет…
Честно говоря, проблемы возникли сразу. Внематочная беременность Марины, а, как следствие, - частые выкидыши, доставляли много хлопот супругам. Антон, будучи женатым, продолжал жить “холостой жизнью”, - жена, лежа в больнице. Но его оптимизм, вера в светлое будущее, помогали преодолевать эти трудности. Хотя сложнее было, конечно, Марине.
В заботах и хлопотах прошло лето. Мама и бабушка жены переехали в Красный Яр. Путешествовать для них, было делом привычным. Где только они не побывали за четверть века, - Вышний Волочок, Бухара, Нижний Тагил и еще несколько малоизвестных городов. То туда, то сюда бросала их жизнь и вот, вроде нашли постоянное место жительства.
Осень, в отличие от весны и лета, началась более спокойно. Пятый курс - это почти диплом, да и жена, наконец-то, была рядом. Все складывалось хорошо, вот только брат, Алексей, уехал в санаторий - пионерлагерь “Юный Ленинец”, - лечиться. Вскоре пришло письмо:


                “Здравствуйте, Антон и Марина!
Пока, все идет хорошо. Едим четыре раза в день. Я забыл ваш индекс. Позвоните, чтобы быстрее узнал. Наш телефон: 4-16-36. Антон, посылаю обертку от жевательной резинки. Положи ее в черный альбом. Вчера начали учиться. У нас, каждый день четыре урока, кроме пятницы. Сейчас купил переводки: корабли “Новик”, “Память Азова”, “Аврора”, а вчера открытки “Евпатория”. Там  есть наша водолечебница, завтра начнутся процедуры. Сегодня должны выдать санаторно-курортную книжку. Пока мое письмо дойдет, вы уже прочитаете предыдущее, про лагеря и Дворец культуры, и стихи про них. Сразу напишите ответ и о чем писать, а то я не знаю.
      Пока. До свидания. Алексей. Вы тоже сохраните мои письма. 
   
                12 ноября 1985 г.”.

Это была не первая поездка Алексея, на лечение в Крым. Последствия тяжелой формы рахита и, как следствие, искривление позвоночника, сказывались до сих пор. Ему шел тринадцатый год.
Многие, в том  числе и родители, относились к женитьбе Антона весьма неадекватно. Для кого-то, это казалось странным, кто-то загадочно улыбался, кто-то терпеливо ждал, что будет дальше.
 Узнав от мамы, что Маричка вышла замуж, Антон, окончательно успокоился и обрадовался тому, что все устроилось. Марина старалась быть хорошей женой, - по крайне мере за полгода семейной жизни, - он стал поправляться, даже появился животик. Проблемы совместимости, как в интимной, так и в других сферах жизни, ушли в прошлое. И, хотя, сегодняшний день был похож на вчерашний, - он не был похож на завтрашний. Каким образом влюбленные разнообразят, довольно таки серые будни, останется загадкой еще на многие поколения? Жена вдохновляла Антона и с радостью отвечала взаимностью.
Он жадно целовал упругие груди, нежно ласкал изящные бедра, переходящие в гибкую талию. Каждая клетка, каждый микроб супругов, стремились друг к другу, образуя единый организм - называемый Любовью! Малые губы, от одного только прикосновения фаллоса, набухали и раскрывались, радостно впуская его, завершая, таким образом, слияние двух тел, двух душ. Не хватит слов, чтобы описать состояние счастья и блаженства, которое испытывали они, в эти минуты. И лишь одни только стоны, благодарностью звучали из уст обоих. Приливы страсти повторялись так часто, что Антон стал задумываться, - все ли с ним в порядке, но ответное желание жены удерживало его в равновесии.

Наступил Новый, тысяча девятьсот восемьдесят шестой, год. Началась напряженная работа над дипломным проектом, но это даже усиливало желание супругов быть вместе. В канун, старого Нового года, появились признаки беременности, второй месяц не было месячных. Антон “летал на облаках” и стал бережно относиться к жене. Длительное лечение помогло, но оставался вопрос, - сможет ли Марина выносить Плод? Первая беременность закончилась выкидышем и вот, пять месяцев спустя, она снова была в положении. Ни Антон, ни Марина, конечно, не хотели расставаться вновь, но, ради спасения ребенка, пришлось пожертвовать благополучием, - жену положили на сохранение, почти сразу и надолго. К тому же предупредили, вернее, запретили, - интимную жизнь, на все девять месяцев.
Антон снова остался один. Как он жил, эти четыре месяца, трудно сказать. Времени было мало, - диплом. Изредка, вырывая свободную минутку, забегал к родителям, теще и друзьям.
У Кольки родился сын, Сашка, но его новая жена Алла, почему-то не была счастлива. По крайне мере, так показалось Антону. Поговорив с другом, выяснилось, что ей не нравились его поздние приходы домой, интересно, когда можно приходить, работая во вторую смену?.. Да и визиты его друзей, ее тоже не устраивали.
- Ну и нашел ты себе жену! - озабоченно сказал Антон.
- Что поделаешь, какая есть, - отвечал Николай.
Так проходила неделя за неделей. В конце апреля, Перегибов, наконец-то получил письмо от Миши:

              “Здравствуйте, Антон и Марина!!!
Извините, что так долго не писал. Это на случай, если ты ждал от меня письмо. Если не ждал, извиняюсь за беспокойство. Дело в том, что я возможно, месяца через полтора, приеду, а ты еще не написал, когда состоится защита твоего дипломного проекта. Успею Я на торжество или нет? Ты напиши обязательно, а мы затем обдумаем, что нам делать?.. Если это будет скоро, то я попробую прилететь на самолете, а если и это не поможет, то тебе придется растянуть торжество: дней на пять, десять, пятнадцать и т.д. Правда, может не хватить средств, но это мелочи жизни… А если, защита не скоро, то я не буду торопиться, и поеду поездом. Посмотрю на наши просторы, еще раз. Жду ответа.
Теперь, кратко расскажу о себе. У меня произошли кое-какие изменения. Ты, наверно, понял это по переменам в адресах. Я уже на офицерских сборах. Скоро буду лейтенантом. Жизнь здесь не то, что раньше. Начал нормально спать, а не по четыре-пять часов. Занимаемся с ребятами спортом: играем в футбол, кружимся на турниках, на брусьях. Иногда, выходим в город, в кино. А раньше, в этой секретной части, год человеческого лица не увидишь. Где-то к середине июня, ожидается мой приезд  Домой. - Вот такие дела.
Напиши немного о себе. Как твои дела? Все ли нормально? Как жена, здорова ли? Главное, - чтобы все были здоровы, а все остальное будет нормально, и неудачи пройдут. Про Сеньку спрашивать не буду. Думаю, ты о нем вряд ли что-нибудь можешь нового рассказать. Не видать ли там, Колю и Лену, Балабаевых?
              На этом заканчиваю и прощаюсь.
              До свидания, жду ответа.       
              Миша.              28.04.86 г.

Вот и остались позади самые тяжелые дни - последняя сессия, Государственные экзамены, но легче не стало. Диплом, - его защита, стремительно приближались. Работы было много, а дни летели быстрее, чем хотелось. Марина, наконец, снова была дома и этим скрашивала, и без того, трудные дни. Шел шестой месяц беременности.
Началась защита дипломных проектов. Через две недели, будет защищаться и Антон. Поэтому, последнее Мишино письмо, из армии, пришло вовремя.

                “Здравствуй, Антон!!!
Большое спасибо, за письмо, а также хорошие вести в нем. Все складывается, как нельзя лучше. Похоже, я успею в самый раз, к Торжеству. Не мог и мечтать о лучшем. Если не зайду к тебе до защиты, такое может случиться, то заявлюсь на саму защиту. И тогда, я думаю, мы с тобой немножко попразднуем. Потому, что давно так не общались!
Может, помнишь, как сидели у меня полтора года назад, с бутылкой коньяка “Белый аист”. Неплохо тогда посидели. То, что твоя жена не пьет - это, наоборот, хорошо. Мне бы найти такую жену! А вот, что Тебе не дает - это печально… Но, я надеюсь, что она нам разрешит отметить встречу. Ведь, такие события не часто случаются.
Так что, если не будет до двадцатого, жди меня на защите. У нас тут, все нормально. Живем, как в Санатории. Получаем солнечную радиацию, плюс радиацию с Чернобыльской АЭС и, вопреки всем предостережениям, только здоровеем. А вообще, утром встаем спокойно, идем заниматься на спортгородок, потом переходим к водным процедурам, и, наконец, после завтрака, - занятия до обеда. После обеда - крепкий сон, примерно час, и опять занятия. С пол седьмого – спортивные игры, или сон, совместно с загоранием. И заканчивается день просмотром телепередач, до упора, пока не надоест.
В выходные - сплошной отдых, с выходами в город. Так что, по - сравнению с прежней службой, - это Санаторий! Я дома так не высыпался, как здесь. Однако домой, все равно, хочется. Что-то здесь не хватает. Твое пожелание, чтобы меня не разжаловали, очень к месту. Тут командование считает, что мы ведем себя вольнее, чем следует. Конечно, чувствуется, что конец близко, куда тут до службы. Поэтому, иногда кто-то “залетает”. Но я решил дотерпеть до конца, в самоволки не ходить и не “залетать”, а то отправят домой, а осенью опять на сборы. В остальном, все нормально.
Насчет Сеньки, Я не знаю, что с ним сделаю?! Он обидел меня, потом расскажу чем, и Я ему, это так не оставлю. Хотя хорошо, что они меня вспоминают. Приеду, внесу в их семейную жизнь, “свежую струю”. Но об этом мы еще поговорим, - хочу посоветоваться. Ну вот, пока и все.
                До свидания.   Миша.   14.06.86г.

Передавай своей жене привет и наилучшие пожелания. И, чтобы все у Вас, было нормально”!

В день Защиты, они встретились. Поговорить, конечно, не успели, - Антон сильно волновался и нервничал. К великому удивлению, вопросов было немного, да и сама защита диплома прошла быстро. В этот день защищались четверо. Антон был последним, поэтому ждать результатов, пришлось не долго.
- Хорошо, - таков был итог! Поздравлениям не было конца. Уже бывший студент, даже закурил от волнения. В конце концов, взяв бутылочку, супруги и Миша, пошли домой, поговорить, отпраздновать и снять нервный стресс.
Прошло торжественное вручение дипломов, распределение и Прощальный вечер. Антон учился неплохо и на распределении шел вторым. Первым, был Володя Лукань, но он уезжал домой, на Украину. – Весь список рабочих мест, а, следовательно, и выбор, был за ним. Заманчивое предложение, уехать районным архитектором в Шира, принять не мог, пожалел будущее жены и поэтому остался в городе. “Красноярскгипросовхозстрой” стал будущей работой молодого специалиста.
Беременная жена осталась дома, когда Антон пошел на выпускной вечер. Хотя, наверно, была и другая причина. Для половины курса - она оставалась бывшем преподавателем, и ее стеснялись. Гуляли до утра, и, пожалуй, за все время супружеской жизни, он пришел домой “вдрыбадан” пьяный. Но, не это страшило его, а то, что жена начала вдруг ревновать. Конечно, за время семейной жизни, не обремененный еще заботами, Антон поправился, стал хорошо одеваться и естественно, - на него заглядывались молоденькие девушки. Хотя, он и не обращал на них никакого внимания, жена замечала все. К тому же, в это время, произошел весьма неприятный случай, связанный с его прошлым.
Каким-то образом, разыскав адрес, Валерия, да, да, все та же Валерия, попросила Антона о встрече. Заметив недовольный взгляд жены, он все же поехал. Честно говоря, этот визит рассмешил его. Дело в том, что после того случая, Сенька, - как друг, одноклассник и так далее, исчез насовсем из его жизни. За это время, Валерия успела выйти замуж, родить двойню и развестись с Сенькой. Для чего же нужен был Антон?
Наивно полагая, что тогда он пошутил, Валерия хотела узнать, где скрывается ее бывший муж, чтобы подать на алименты. Что он мог ответить, если от нее узнал впервые, что случилось за это время:
- В конце концов, - возмутился Перегибов, - оставьте меня в покое. Я ничего не знаю, и знать не хочу, ни о тебе, ни о Сеньки. И вообще, я был против этой свадьбы, потому, что Ты его на себе женила!
Валерия, с выпученными глазами, смотрела на Антона, а он продолжал:
- Мне никогда не нравилось, с Тобой общаться потому, что делаешь только то, что выгодно Тебе. А мне, такие люди не нравятся. - Он извинился и быстро пошел прочь.
- Боже мой, чтобы Я, еще раз, сюда пришел? Никогда!
Да и, правда, - никогда больше, в дальнейшей жизни, Антон не встречал, даже случайно, - ни Валерию, ни Сеньку, ни кого бы то ни было, из того далекого “Любочкиного романа”.

                +       +       +

Август только начинал напоминать о приближении осени, когда, Митрий Митрофанович Чудило, прилетел в Ленинград. В комфортабельной гостинице “Гавань”, на Васильевском острове, его поселили с двумя дагестанцами, подолгу беседующими с очередными дамами и часто отлучающимися ночью, по “лямурным делам”. Атмосфера гостиницы, симпатичные официантки, кокетливо подносящие блюда, воодушевляла нашего Героя.
Весьма привлекательная особа, лет двадцати пяти, сверкая зелеными глазами и, проявляла знаки внимания к нему. Она сидела за одним и тем же столиком. Ее изящный стан, был всегда узнаваем своей грациозность, и выделялся на фоне остальных отдыхающих. Но, завести с нею знакомство, Митрию не удалось. То сопровождающая ее подруга, то нерешительное выжидание удобного момента, который так и не наступал, - все, что-то да мешало…
Всецело поглощенный музеем под открытым небом, архитектурой Росси и Растрелли, Митрофанович гулял по городу. Отголоски давно минувших дней, витали в воздухе. Петр Первый, увековеченный в Медном всаднике, словно отовсюду, взирал на свое детище. Зимний дворец; Эрмитаж; Адмиралтейство, со своим величавым шпилем и рупор победы над старым миром, крейсер Аврора, - все завораживало и очаровывало своей красотой! После экскурсии в Эрмитаж, где на Митрия хлынул “залп великолепия” резиденции русских царей и мощный поток шедевров Мирового Искусства, - голову стало крутить с такой силой, что, для “прихода в себя”, пришлось, чуть ли не бегом, выскочить на улицу.
Забыв об обеде в гостинице, он забежал в магазинчик “Искусство”, на Невском проспекте, где познакомился с моложавой обаятельной женщиной, лет сорока. Присев на скамейку возле Адмиралтейства, восторженно начал читать свои “непризнанные стихи”. Новая подруга внимательно слушала его, щедро раздавая комплименты.
На следующий день, встретившись с ней в три часа дня, пошли по Невскому. Любое интересное здание, барельеф или литая скульптура, были отмечены взором, коренной ленинградки, Капитолины. Когда добрались до Летнего сада, уже начало смеркаться и гуляющих попросили удалиться с территории прославленного памятника старины. Время от времени, останавливаясь для жарких поцелуев и объятий, они гуляли по городу.
 В первом часу ночи он проводил ее до Финляндского вокзала. Взяв билет на последнюю электричку, Капитолина призналась, что едет на дачу одна, и не приглашает разделить ложе любви из-за его нетактичности. Такое признание сильно обескуражило Митрия и, в конце концов, оставшись один на ночной платформе, пасмурно смотрел вслед убегающей электричке. Вспоминался недавний, короткий роман, с Печалкиной Галиной, ее просьбы: не извергать без обоюдного оргазма, целебный жизнетворный источник наслаждения. Но память напомнила и о коварстве этого источника, когда темноволосая женщина в “теле”, с прекрасными формами Рембрандтовской “Данаи”, - Нина Холодова забеременела и вынуждена была сделать аборт. “Запретный плод” сладок, но, увы, расплата бывает горька…
Вспоминая это, Чудило, не заметил, как очутился далеко от вокзала. Начался проливной дождь, но он, промокший “до нитки”, шел по лабиринтам улиц, мимо громадных “Домов – исполинов”, таящих в себе тайны истории России. В шестом часу утра, еле разыскав гостиницу, он поднялся в номер и открыл окно. На небе, алым заревом, полыхает рассвет. В голову пришли строчки:

            “Я весь до нитки промок,
            Но того не замечаю Я,
            Совершаю экскурсию вглубь веков,
            Конца двадцатого века –
            Мечтатель Я”!

С таким, романтическим настроением,  он прибыл в новый пункт назначения своей путевки - “Репино”. Эта усадьба находилась в тридцати километрах от Ленинграда, на территории бывшей Финляндии. Двухэтажный деревянный особняк выдающегося художника, произвел впечатление, особенно обстановка и картины. Мебель в стиле западноевропейской старины, великолепно сочеталась с этюдами Репина, исполненными как маслом, так и акварелью. Особенно запомнился автопортрет его сына. Он был написан, несколько размыто и далек от совершенства, но Репинская школа письма все-таки угадывалась. Впечатления сильно повлияли на Митрия и он “с головой” ушел в Творчество.
До сумерек бродил с альбомом, по окрестностям, делал этюды и словно Высшие силы, с далекого Космического пространства, водили его рукой, указывая, что и как нужно рисовать. Когда воспроизводил суровое величие финского залива и чаек, планирующих возле берега, к нему подошли немецкие туристы. Похвалив, спросили, художник ли он. Пригодился и немецкий язык, с трудом выученный в школе, и Митрий ответил, что художник - любитель.
Пасмурным и прохладным днем, долго рисовал памятник И.В.Репину. Этюд получился живой и проникновенный. Через несколько дней, взгляд его привлек молодой клен, с огненно-красной листвой, стоящий у зеленого забора. Быстро зарисовав его и удовлетворенный удачным этюдом, он зашел в магазин за бутылкой пива. Терпеливо встав в очередь, вдруг услышал возглас пожилой женщины: “Смотрите, да это же Лохновский! Можно было бы и без очереди пропустить”!
В очереди стоял, немного сутулясь, народный артист РСФСР, Олег Басилашвили. Одетый в джинсовый костюм, с несколько помятым видом, он отчасти даже смутился, в ответ на нормальную реакцию зрителей. В свою очередь, Митрий, не упуская случая, дождался, когда знаменитость выйдет с полной сумкой продуктов из магазина, - подошел к нему и заговорил:
- Вы знаете, Я поклонник театра и кино, имею отношение к этой деятельности, хотя, увы, работаю совсем в противоположной сфере!
У Басилашвили, от внезапно подошедшего чудика, чуть не выпала только что прикуренная папироса и, в некотором замешательстве, он произнес:
- Я Вас слушаю.
Митрофанович, немного волнуясь, стал рассказывать о себе, о неодолимой тяге к артистизму, живописи, литературе. Разумеется, было сказано, и о неудачных попытках поступления в местный институт Искусств, и о весомости своего “Дара”, и о несправедливом отношении к его Персоне. Басилашвили слушал очень внимательно, и на его лице отражалась неподдельная заинтересованность. После короткой паузы, рассказывал в ответ:
- А как Микеланджело Буанаротти, полез на эти громадные строительные леса, расписывать Сикстинскую капеллу и, ради одного из сюжетов, убил человека. Может, был и более гениальный соплеменник, но не проявил такую инициативу и остался в затмении. Что же касается театра, то пример - Кеша Смоктуновский. На роль князя Мышкина в “Идиоте” Достоевского, взяли его и Стрежельчика. Стрежельчик был ярче, но Кеша, живший в то время на чердаке, по ночам и в свободное от репетиций и спектаклей время, фанатично прорабатывал свою роль. А когда показался нашему главному режиссеру, Товстоногову, тот воскликнул: “Поздравляю всех, с рождением нового, Гениального артиста”!
Митрий, внимательно и восторженно слушавший, взволнованно предложил артисту, прослушать его чтецкую декламацию, на что услышал:
- Я не прослушиваю, а когда раньше это делал, то слышал порою колоритное чтение, но оно меня не изумляло. Товстоногов тоже просил меня передавать, при случае, что не консультирует. Желаю Вам успехов!
Взяв, стоящий рядом, велосипед, он сел в седло и, стремительно удалился за горизонт.

Оставшиеся дни, пребывания в Репино и Лосево, были попытками духовного и интимного общения с прекрасным полом. Самой яркой страничкой этих похождений явился короткий “романчик” с высокой, стройной и симпатичной блондинкой, Светланой Прелестсковской. Она выделила, Чудило, на танцах еще издали, первая с ним заговорила и даже сравнила с Ален Делоном, как когда-то сравнивали также его друга Антона. Жаркая интимная связь пролетела так быстро, что Митрий не заметил, как наступила грустная пора расставания, и рука крепко сжимала ее Львовский адрес.
Последние дни отпуска отдавали: сыростью Прибалтийских пейзажей; долгими, задушевными беседами с Гидом Ирэной Яякимене; символичным музеем чертей и посещением музея Чюрлениса. Его запредельная музыкальная живопись, так охватила сердце и душу, Чудило, что обратный путь в Красный Яр стал продолжением уникальных творений Маэстро.

Врачи убедительно рекомендовали Марине, уехать рожать куда-нибудь на запад, и супруги поехали к родственникам, в Новомосковск, Тульской области. Жена была уже на седьмом месяце беременности. Дорога лежала через Москву. Антон, в столице был не первый раз и достаточно неплохо ориентировался. Марина же была в детстве, да и то, только на вокзале. По приезду, у них оставалось часа четыре и супруги пошли гулять. Жена восхищалась просторами Москвы, архитектурой, парками, скверами. Но, конечно, море народа, толкучка в метро, все это смазывало приятное ощущение, оставляемое городом.
Прилично уставшие от ходьбы, молодожены посчитали за счастье посидеть час, полтора, в вагоне поезда. Городок был небольшой и тихий. Антону он сразу понравился своим уютом. На следующее утро, Марина пошла в женскую консультацию, а муж ожидал ее на улице. К счастью, врачи не обнаружили никаких осложнений, рекомендовали, правда, поменьше ходить и больше отдыхать. В этом маленьком городке, особо ходить было некуда: Центральный парк виднелся из окна, кинотеатр был за углом, так что проблем не возникло.
Прошел месяц. Наступило первое сентября. В эту ночь, что-то плохо спалось и не зря… В часа три ночи, у жены начались схватки. Антон быстро оделся и вызвал “скорую”. Марину забрали сразу, а через час - родился сын. Радость мужа нельзя было передать словами и только на следующий день, он как бы проснулся.

            “Я люблю тебя милая, добрая.
            Ты со мною всегда и везде.
            Я болею от головокружения
            Сына подарила ты мне.

                С ним ты там, за кирпичными стенами,
                Я пред ними стою и стою…
                Любимая, милая, вечная,
                На руках я тебя понесу.

            Покажись на мгновенье, спустись ко мне,
            Не могу столько ждать - украду,
            Милая, добрая, верная
            Люблю, люблю и люблю”.

Только через пять дней, Антон наконец-то смог взять на руки сына. Он был счастлив, счастлива была и жена. Столько волнений, столько тревог и вот - все позади.
- Спасибо тебе, Антоша, - проговорила Марина.
- Тебе спасибо, - ответил он.
- Нет, ты не понимаешь! Видишь ли, я уже не надеялась иметь ребенка. Врачи говорили, что спасти меня может только, если у мужа будет активная сперма, да и то, вероятность небольшая. А ты сделал Чудо и я тебе очень благодарна.
- Надо просто очень сильно верить и все тогда получится, - ответил Антон.

Через две недели после родов, супруги отправились в обратный путь - домой. Возвращались самолетом. Не успев родиться, сын начал летать. Если не считать небольших неудобств, которые всегда возникают при переездах, - все закончилось благополучно. Остановились молодые родители, у тещи. Антон, был не очень этому рад, но согласился, понимая, как трудно будет жене следить за младенцем.
Перегибов устроился на работу. Вставать теперь приходилось раньше, так - как жили не близко, - час езды на автобусе. Постоянное недосыпание, - маленькие дети, есть маленькие дети, - сказывалось на его самочувствии. Хорошо еще, на работе понимающе относились к тому, что частенько засыпал, за рабочим столом, часа на два. К счастью, сразу включившись в специфику архитектурного проектирования, молодой специалист делал неплохие успехи, да и спать на работе, стал намного реже, постепенно привыкая к режиму супружеской, отцовской жизни.
Коллектив отдела, где работал Антон Сергеевич Перегибов, в основном был женский и нужно было ездить в командировки, не только по своему объекту, но и по другим тоже. Для карьеры это было неплохо, но для семейной жизни не очень. Если жена относилась к этому понимающе, то теще это не нравилось, хотя она ничего и не говорила.
Возникли проблемы и другого рода. Когда Антон, пытался чем-то помочь жене: - подержать сына, сменить пеленки, постирать, - везде натыкался на негласный протест тещи, - то не так держит младенца, то плохо стирает и так далее, и так далее… Кончилось все это тем, что, собрав вещи, он забрал жену с сыном и уехал в общежитие.
Началась нормальная, спокойная, семейная жизнь, без вмешательства кого - бы то ни было извне. Беда пришла внезапно, - тещу с сердечным приступом, инсультом, увезли в больницу. Пришлось возвращаться, чтобы присматривать за бабушкой, которая серьезно болела диабетом. Недели через три, тещу выписали и снова стали повторяться те же проблемы.
Супруги снова уезжали и снова тещу, с тем же приступом, увозили в больницу. И все шло по кругу. В конце концов, Антону это надоело, и он стал задерживаться на работе допоздна, - играть в бильярд или работать. Тридцатого декабря, последний рабочий день перед Новым годом, он приехал почти в двенадцать, изрядно выпивший, чем, конечно, “очень обрадовал” тещу и жену. Стихи, написанные накануне, говорили сами за себя:

                “ И С Х О Д .

            Свет от лампы в окне мелькнул,
            Потускнела трава в лесу.
            Где я был, там дремучий лес,
            Куда путь держу, там светло.

            Где прошел, туда нет тропы,
            Та тропа бурьяном пошла.
            Где я не был, там степь да пыль,
            И следы замела пурга.

            Хриплый дождь мне в лицо хлестал,
            Не давала покоя тьма.
            Впереди показалась земля,
            Я дошел, но исчезла она.

            Так бродил и не видел свет,
            И не знал я, где дом и кров.
            Приютила меня она,
            Та, что лампой меня назвала”.

                +       +       +

Взбодренный романтикой Ленинграда, его окрестностей и Каунасских пейзажей, Митрий приступил к выполнению своих служебных обязанностей. Позади остались прескверные месяцы, когда он, чуть не потерял работу. Как-то, от перепитого пива, зашел “облегчиться” на территорию автобазы, где и был пойман сторожихой с собаками. Об этом сообщили на службу. Состоялся товарищеский суд. “Командиры - политруки”, в очередной раз, ставили вопрос об увольнении из органов правопорядка, но товарищи, по службе, заступились за него.
Осень, восемьдесят шестого года, заиграла живописным ноктюрном легких заморозков, дождей и печальных мыслей о смысле жизни. Как-то, в начале октября, Чудило, решил пойти на танцы, “Для тех, кому за тридцать”, в Концертно-танцевальный зал. Тяга к постижению тайн человеческой психики и естественный инстинкт мужчины, послужили толчком этого похода.
В шесть часов вечера, купив билет, он очутился в зале, где людская страсть тесно сплеталась со звуками фонограмм модных “шлягеров”. Глаза разбегались от количества женщин, от тридцати до пятидесяти лет и мужчин аналогичного возраста, многие из которых были пьяными. Митрий понимал, что в его двадцать четыре года, он мог бы пойти на молодежную дискотеку, но ему часто давали лет за тридцать, да и общий язык охотнее находил, не с ветреными “молодками” и расчетливыми сверстницами, а дамами старшего возраста. Его непонятность, вызывала порой негативные ассоциации, но врожденное стремление к добру, с признаками интеллигентности и аристократичности, брало вверх и “чувственный факел” вновь вспыхивал!
Реальность судьбы сурова и непримирима, поэтому порою, становясь интимно слабым, мужчина остается один. Ни красивая внешность, ни толстый кошелек, - ничто не в силах остановить, даже любящую женщину. А, если вдруг, и попадется верная женщина, ее можно сразу заносить в “Красную книгу”.
Размышления так увлекли, Чудило, что он спохватился, когда, до конца вечера, оставалось полчаса. Внимательно обведя зал, вдоль и поперек, он уже было, отчаялся с кем-то познакомиться, когда увидел женщину среднего роста, с изящной фигурой и лицом, немного азиатского типа. Ее темно-русые волосы слегка завивались, а карие глаза отличались любознательностью и проникновенностью выражения. Митрий, ощутив притягательность этой симпатичной дамы, пригласил ее на танго. Во время танца, он постоянно чувствовал действие ее биотоков, и когда музыка стихла, предложил проводить.
- Я живу в Дивногорске, Вам будет далековато, если только до станции… Митрофанович почувствовав, что тиски влюбленности сдавили его сердце, решил провожать хоть к “черту на кулички”.
Доехав до станции “Енисей”, вошли в Зал ожидания. Он стал рассказывать о своем тяжком, не по годам, Пути исканий.
- Вы, должно быть, очень интересный человек? Кстати, представимся. Я Вера Виднова.
- А Я, Чудило Митрий.
- Ой, уже пора на электричку! - воскликнула она.
Выбежав, на блестящий от дождя и света фонарей, перрон, они быстро зашли в тамбур первого попавшегося вагона, Дивногорской электрички. Не в состоянии перебороть желания, Митрофанович крепко обнял Веру и, почувствовав согласие, поцеловал ее страстным, жарким, долгим поцелуем. Тем временем, двери закрылись, и электропоезд тронулся, набирая ход.
- Как ты поедешь назад? Скоро полночь, а это последняя электричка! - вопросительно воскликнула она, переходя на “Ты”.
- Поеду до конца, а там будь, что будет. Тем более, завтра на службу не идти, - решительно ответил он.
- Скоро остановка “Турбаза”, там может быть последний автобус, сходи! Домой я не смогу тебя пригласить. Живу с мамой. Она спит очень чутко, часто встает по ночам и курит.
Митрий отрицательно покачал головой и так магнетически посмотрел на нее, что она перестала возражать. Час пути пролетел незаметно. В час ночи, выйдя из электрички, он слегка обнял ее за талию, и они стали подниматься по плохо освещенной, бетонной лестнице, в город. Воздух был опьяняюще свеж, по бокам виднелись высоченные сосны, кедры, ели. Силуэты их, были погружены в ночную тень. Вдали блистал могучий, хмурый Енисей, отдавая холодом. Небо напоминало черный плащ, с еле уловимыми бликами.
Первыми жителями этого города стали, в шестидесятых годах, гидростроители Красноярской ГЭС. Вместе с гидростанцией, росли дома. Сначала временные, деревянные, позже, кирпичные и панельные пятиэтажки. С тех пор и стоит, среди непроходимой тайги, этот город.
- В такой красоте живешь, завидую тебе, - вдохновенно сказал, Чудило.
- Природа у нас живописная и работа под боком, - Завод низковольтной аппаратуры. Работаю инженером. Сын Славка, студент второго курса, Томского университета, физико-математического факультета. С мужем развелась, оставила квартиру в Симферополе и приехала к матери, - вторила она.
- Тебе, по-моему, тридцать семь? - спросил он.
Рада, что даешь меньше. Мне сорок семь. А тебе сколько?
- Мне двадцать четыре года, - быстро ответил Митрий.
- Выглядишь, лет на тридцать семь, - наверно столько и есть. Ну и шутник, в следующий раз придешь с паспортом, для достоверности, - игриво заключила она.
“Боже мой, у нас разница в двадцать три года, она мне в мамы годится”! - мелькнуло в голове нашего Героя.
Вскоре они оказались у двухэтажного бревенчатого дома.
- Я скажу, что ты мой одноклассник и попробую взять ключ от соседской квартиры. Она уехала в отпуск, и мама присматривает за имуществом. Немного подожди, - предложила Вера.
Скоро она вернулась:
- Мать наотрез отказалась, придется пойти к нам и посидеть на кухне. Только тихо.
Вошли в небольшую однокомнатную квартиру. Совмещенный санузел, небольшая прихожая и средних размеров комната, все спало. Справа, при входе, виднелась ширма, за которой приглушенно храпела мама. Вошли в небольшую кухню, Вера поставила подогревать чайник, и достала масло, кусковой сахар и хлеб. Часы показывали два ночи. Вода быстро вскипела и, крепко заварив чай, они приступили к чаепитию. Он опять оседлал любимую тему разговора, в неизменной творческой оправе. Вера внимательно слушала его, вставляя иногда, свое повествование о жизненном пути. Вспомнила о том, как в молодости была изнасилована писателем-очеркистом, который был старше ее лет на пятнадцать и, испугавшись огласки, предлагал жениться, но она отказалась, испытывая презрение к подлецу. В милицию заявлять не стала. Нашелся общий язык и на тему о Прибалтике. За разговором, не заметили, как прошло тир часа. Она устало, но с огоньком обратилась:
- Пойдем, тихонько ляжем, уже пять утра. В ванну сходим, по очереди. Надо немного освежиться. Только быстро и тихо, а то мать кричать начнет.
Она постелила на диване, осторожно разложив его, и, вернувшись из ванной в халате, предложила Митрию последовать ее примеру: - Быстро принял душ, на цыпочках вошел в комнату, проник под одеяло и ощутил долгожданное тепло, и возбуждение, от полуобнаженного тела спутницы. Жадно обняв Веру, стал целовать ее губы, груди, тело, машинально снимая плавки.
Ее лоно быстро повлажнело и с радостью впустило “затвердевший ствол”. Он производил; то погружение, то всплытие, то круговое вращение, под “аккомпанемент” ее сладострастных стонов и храпа матери - старушки, перемешанного покашливанием. Приходилось, по возможности, избегать диванного скрипа, что затрудняло процесс соития, но желание брало верх. И вот, - орошение природными соками, несущими единение, произошло. Вера, зажимая рот, издала протяжный стон сладострастия. Митрий крепко обнял ее, и теплая волна сна стала окутывать их.
Только звуки радио вернули к реальности. Посмотрев на часы, Вера взволнованно произнесла:
- Надо быстрей собираться, пока мать не проснулась. У нее тяжелый характер. Да и время поджимает. На работу, как бы не опоздать.
Быстро одевшись, наскоро умывшись и выпив немного чая, они вышли навстречу октябрьскому утру. Договорившись о будущей встрече, разошлись на автобусной остановке.
Привычно откинувшись в кресле, Чудило, погрузился в сон и с трудом проснулся, в Красном Яре. Дома, абсолютно спокойно отнесясь к гневной записке матери: “Где шлялся, бездельник?! Суп на плите. Чтобы впредь предупреждал”! – заснул. Счастливые мысли влюбленности дирижировали его организмом. Материнская экзекуция и служебные конфликты пронеслись фоном, оказавшись безболезненными. Сотрудницы, часто заигрывающие с ним, и даже сотрудники, заметили перемены. Неделя, до долгожданной встречи, казалась вечностью и, чтобы сгладить ожидание, он решил, после службы, прогуляться по вечерним улицам центра.

Было уже десять часов вечера, когда на остановке, “стадион Локомотив”, ожидал автобуса. Моросил мелкий дождик, легкий озноб охватил тело, как вдруг, повернув голову, увидел стройную, светловолосую девушку, чуть выше среднего роста. Она смотрела на него светлыми глазами, наполненными романтической печалью и слегка улыбалась. От нее веяло неземным, трепетным свечением и сердце сразу забилось от умиления. Даже, пленивший его образ Веры Видновой, ушел на второй план. Митрий, не в силах совладать перед ее гармонией, подошел к ней:
- Простите, Я вижу Вас впервые, но у меня ощущение, словно мы давно знакомы. Вы здешняя? Позвольте Вас проводить? Меня зовут, Митрий Чудило.
- Да, я живу в Красном Яре, по улице Железнодорожников. Зовут Мариной Гринцевич. Я охотно поговорю с Вами. От Вас веет необычностью и тайной.
Корень ее фамилии удивительно совпал с корнем его любимого писателя, Александра Степановича Грина, имевшего ранее фамилию Гриневский. От этого, сердце Митрофановича еще более защемило, и он представил ее, и себя, в виде знаменитых героев Грина, - Ассоль и Грэя. Мечтать никому не запретишь, тем более, это свойство было характерно, для него, с детства.
Огни иллюминаций, отражаясь в лужах, подмигивали им, словно огни морского маяка. Под ногами желтели осенние листья, падая в плавном вальсе листопада. Они еле слышно шелестели, наполняя душу лирическими и грустными переливами. Из разговора выяснилось, что Марина работает преподавателем, в Детской художественной школе, Советского района. Закончила, Красноярское художественное училище, имени Сурикова и заочно учится, в Иркутском институте, на факультете художественной графики.
В свою очередь, Чудило, радостно признался, что летом этого года, закончил, Вечернюю художественную школу, имени Сурикова. А ранее обучался, на детском отделении, этой же школы, но неудачно. Оказалось, что и она училась в этой школе. Марина была всего на год младше. Живет с отцом и мачехой, мама умерла, когда училась в десятом классе. Беседа носила такой задушевный характер, что они не заметили, как подошли к девятиэтажному дому, в котором находился магазин  “Богатырь”.
- Вот и пришли. Здесь Я живу. Очень рада нашему знакомству, - лучезарно улыбнувшись, сказала она.
- Я взаимно. Можно с тобой еще побыть, - страстно откликнулся он, машинально переходя на “Ты”.
Митрий не заметил, как, войдя в подъезд, оказался на лестничной клетке шестого этажа.
- Вот моя дверь, теперь совсем пришли. Я бы тебя пригласила, но уже полночь, отец будет ругаться, а мачеха гостит у родственников, в деревне, - промолвила она, с большим трепетом в голосе. Он коснулся ладонью ее волос и сердце запульсировало, пламенно и сильно. Она нежно обняла его за плечи, и губы их слились, в долгом поцелуе. Тронутый, молниеносностью взаимного очарования, он крепко обнял ее за талию:
- Ой, уже пол первого ночи. Вот тебе мой номер телефона, обещай, что обязательно позвонишь. Я буду с нетерпением ждать, взволнованно произнесла она на прощание.
На крыльях блаженства, он вышел из подъезда. “Как она великолепна, даже живет рядом, пешком дойти можно”! – подумал Митрий. Шел, не спеша, упоенно думая о том, что Счастье поднимает человека к звездам, и он живет возвышенным, не думая о грядущем, ибо самые лучшие мгновения не поддаются анализу, расчетливому и трезвому.
С такими думами, он пришел домой. Звонил, Чудило, Марине, каждый день, даже со службы. Они начали встречаться: то у нее, то у него дома. Иногда, сидя в небольшой комнатке, слышал, как импульсивно ругалась, даже с отцом, недовольным, что отвлекается от подготовки к Сессии.
Отец работал преподавателем точной науки, в Политехническом институте. Рассказывала она и о том, что у нее есть друг, невольно ставший ее первым мужчиной. Он постоянно ей пишет, приезжает на каникулы, из Калининградского летного училища Гражданской авиации. Позванивал и одногодка, Андрей, с которым познакомилась на свадьбе подруги по училищу.
- Они оба, сразу отошли, для меня, на задний план. Ты затмил их, ты Чудо! - восторженно призналась Марина.
Бывало, что Митрофанович, не в силах совладать с собой испытывал желание слиться с ней. Он, обнажая ее до лобка, все-таки не смел, прикоснуться к ней, как к Богине, как к Спасательной Звезде  - фортуне, оберегающей его на трудном пути исследователя, постигающего тайны Мироздания.
Как-то, Марина заболела простудой, и он заботливо опекал ее, бегая; то за молоком, то за медом, то за микстурами. Рассматривая, внимательно свои, и ее рисунки, и читая вслух сказку Гауфа, о “Человеке с холодным сердцем”, он вдруг поймал себя на мысли, - почему из всех ее детских книг, выбрал именно эту сказку? На душе стало тревожно, но влюбленность брала свое и под “аккомпанементы” лучистых глаз Марины и ее одобрительных откликов, вновь погружался в идиллию вдохновения.
Вскоре Марина поправилась. Они и не заметили, как пролетели две недели их “Рая”, но при жизни, люди проходят “Чистилище и Ад”. Однажды, они договорились сходить на именины к коллеге Митрия, Непримиримовой Валентине Николаевне. Но, не хотев обидеть, “спитую и спетую” компанию сотрудников, появлением нового человека, не пришел в назначенное время, в назначенное место. Под легким хмельком, позвонил ей, через два часа, и сообщил, что не смог прийти, так как встретил старого друга. Словно жуткая сказка Гауфа, о “Человеке с холодным сердцем”, подействовала на халатность Митрия и на принципиальность Марины. А ведь все могло кончиться свадьбой. – Она обиделась, выразив негодование, и бросила телефонную трубку.

                +       +      +

Снова в памяти засияла Вера Виднова и, после службы, он сел в автобус, идущий до Дивногорска. Шел конец октября, легкая изморозь покрыла живописный лес, мелькающий за окнами и обрамленный суровым Енисейским пейзажем, на фоне лесистых гор - великанов. Уже вечерело и окошки домов, словно салютовали скорой встрече. Без особого труда разыскал он ее дом и постучался в дверь. На пороге появилась Вера, ее глаза выражали надежду и упрек.
- Куда ты запропастился. Две недели отсутствовал, думала уже, что не придешь.
- Извини, простыл. Но всегда помнил о тебе, - ответил он, невольно скрыв истинную причину.
Мама Веры, женщина старческого возраста, была небольшого роста с пожелтевшим лицом. Она сутулилась и опиралась на трость, пытаясь совладать с иссохшим телом. Изо рта торчала прикуренная папироса, а глаза смотрели внимательно.
- Ну, молодой Человек, Вы что, моей дочке голову морочите, она Вам в мамы годится. Скажите спасибо, что вижу Вашу порядочность и хорошо, что трезвы, а то Я бы Вас попросила! Здесь Я хозяйка! - натянуто, но искренне, произнесла она.
- Прошу прощения, но отношение мое, к Вере, самое чистое. Где есть взаимное чувство, там нет возрастных границ. Об этом и Пушкин сказал! - взволнованно ответил Митрий.
- Чувствуется, что Вы начитанны, интеллигентны и ловки, на язык. Это мне, безусловно, нравится. Конечно, я понимаю, Вера привлекательная, еще не увядшая женщина и ей еще нужен мужчина, удовлетворяющий ее, хотя бы физически, но нужна не временная, а надежная перспектива. Впрочем, ладно, пусть решает сама.., - промолвила мать, безнадежно махнув рукой.
- Зачем ты лезешь, куда тебя не просят. Знала бы, не приехала из Симферополя, с вещами, другое место нашла бы! - крикнула Вера.
- А ну, тебя!.. – в сердцах вырвалось у матери.
На том, слава Богу, инцидент закончился. Отношения возобновились, разгораясь, все жарче и жарче, но все-таки, двухнедельное отсутствие Чудило, давало о себе знать. Ее мама, Валентина Николаевна Овсянникова, часто беседовала с ним о литературе, искусстве и оценивала, по достоинству, его дарование. Митрий, даже нарисовал карандашом портрет Веры, одобренный глубокой проникновенностью.
В интимном плане, из-за невозможности уединиться, появились “сбои”, но, в целом, он устраивал Веру. Фактически, все свое свободное время, проводил у нее, и она призналась, что единственная, существенная помеха, это большая разница в возрасте.
Он, буквально, задарил ее художественной литературой, неизменно подписанной каллиграфическим почерком, со всевозможными завитками и росчерками. Правда, у нее были замечания по поводу расстановки запятых, тире, а также к недостаточной поэзии в стихах, посвященных ей. На службе, он делился, с сотрудницами, своей личной жизнью, не боясь быть осмеянным, и, как бы проверяя их, на порядочность. Любовь к “психологическим шахматам” зародилась еще в доармейский период, и толчком послужило прочтение книги “Общение, наука и искусство”.
В конце ноября, когда началось сильное похолодание, возвещающие о наступлении зимы, Митрий снова позвонил Марине:
- Здравствуй, смотрю фильм “Михайло Ломоносов”! на тебя уже не сержусь. Как твои дела? – томно обратилась она.
Вместо того чтобы обрадоваться и пойти на компромисс, он произнес странную фразу:
-  Я чувствую, как холодеет моя Душа.
На что она, разумеется, бросила трубку телефона. После этого неприятного разговора, прошло недели две, и ближе к середине декабря, он увидел Марину в центре города и решил проследить за нею. Как настоящий детектив, терпеливо подождал, пока она позвонит по телефону-автомату, и проследовал до кинотеатра “Луч”. Еще не окрепший, декабрьский, снежок хрустел под ногами. Она зашла в кассовый зал кинотеатра и, обождав минут десять, зашел сам. Лицо ее сияло, но вместе с тем, было печальным. Увидев его, она произнесла:
- Здравствуй, Митя. Знаешь, Я к тебе заходила, но не застала дома, сродная сестра просила почитать гороскоп.
- Здравствуй Мариночка, прости меня, я был не прав. Жаль, что меня не застала! - взволнованно ответил он.
- Ты знаешь, а у меня большие перемены. Приехал мой, первый друг, летчик-курсант, и мы подали заявление в ЗАГС. А сейчас, Я решила, напоследок, встретиться с Андреем и обо всем ему сообщить. Он, с минуты на минуту, придет.
- Мариночка, но ты же любишь меня. Что ты делаешь?!
- К сожалению, уже поздно, мы помолвлены. Скоро свадьба. Ты ведь тоже любишь меня! – возвышенно, но грустно воскликнула она.
- Да, но от этого не легче! – отчаянно произнес Митрий.
- Ну, прощай, счастья тебе! Вон вижу, и Андрей подошел, - быстро закончила она и удалилась.
Чудило, как-то обречено, посмотрел ей вслед, словно провожая в никуда, не свершившееся Чудо. Дни протекали своим чередом, но в душе остался неприятный осадок. Отношения с Верой стали ухудшаться, что привело к измене.
Гуляя, в конце декабря, с Лехой Пронырченко, он наткнулся на ядреную даму, лет сорока четырех и опьяненный ее развитыми формами, с ходу пригласил в кино. Леха, видя, что предпочтение она отдала Митрофановичу, оставил их наедине. После просмотра кинофильма, он поехал ее провожать, и добился приглашения, на чашку кофе.
Было поздно, почти полночь, но она, видно набивая цену, просила его ехать домой. Ехать было далековато и, заключив ее в мощные объятия, добился согласия. До утра остался у нее и заснул только после того, как дважды довел ее до оргазма. Целую неделю он приходил в себя, ни с кем не встречался и никого не посещал. Немного успокоившись, тридцать первого декабря был у Веры. Она была радостна и нарядна. Взяв шампанское, направились к ее сестре, встречать Новый, тысяча девятьсот восемьдесят седьмой год.
Там собрались ее сестры. Обе, были в меру упитанными, черноволосыми женщинами! С Верой у них была небольшая разница в возрасте. Пробили куранты, чокнувшись и, пожелав, друг - другу счастья, выпили бокал шампанского. Ему показалось, что они, разведенные женщины, даже позавидовали, что их младшая сестричка нашла молодого человека, с видом мужчины, обещающим приятные ожидания. Под утро, вдоволь наговорившись, вся компания, стала расходиться по домам.
Легкий морозец пощипывал нос, и снег искрился под ногами. Пройдя на цыпочках и не замечая храпящей матери, Митрий с Верой, погрузились в любовное ложе. Чувствуя свою вину, он долго не мог сосредоточиться, но это ему, в конце - концов, удалось. Обратной дорогой, долго думал о причине своей измены.
На службе, заметил симптомы венерической болезни. Темная туча нависла над отношениями с Верой, его опасения подтвердил врач. В ближайшую встречу, он поведал ей о своем Грехе. После тяжкого разговора, все-таки остался на ночь. Чудило, помог медикаментами Вере, но ее лечение не ограничилось только этим, пришлось ставить уколы.
Этот казус, послужил причиной разрушения их чувств. Помогая по хозяйству, Митрофанович, пытался загладить  свою вину, но ее раздражительность не знала границ. Их совместную муку сопровождали сильные январские морозы и февральская стужа. Не цветочным подарком, к Международному женскому дню, все муки кончились. После лыжной прогулки, по тающему, мартовскому снегу, Митрий, в последний раз, сблизился с Верой. Придя, домой, воодушевленный последней надеждой, написал воззвание:

     “  Д В А     Н Е Г А С Н У Щ И Х     О Г Н Я .

            Мне кажется, что в ритме сердца,
            Я чаще слышу долгий, нежный звук.
            То звук души моей,
            Словно солист ее оркестра,
            Несется, захватив и слух, и дух!

            Сначала весело летит,
            Навстречу ветру, расправляя крылья.
            Потом, он трепетно грустит,
            Затем звездою пламенной горит,
            Тем самым мои чувства разжигает
            И сердца бой, все тело согревает!

            И пусть высокою стеной,
            Меж нами возраст наш стоит,
            Но чувства выше
            И преграды, и расстояния,
            - Не для них!

            В твоем прекрасном сочетании,
            Души и внешности твоей,
            Духовный мир, - твое призвание,
            Основа жизни всей твоей!
            Пусть будет он, твоей надеждою,
            Твоим заветным огоньком,
            Твоею звонкой, светлой песнею,
            Твоей фортуною во всем!

            Душою чувствую, что ты,
            - Взаимностью ко мне наполнена.
            Пусть будет так и не грусти,
            Взаимность - редкостью исполнена,
            На струнах, любящей души!

            И ссор течение упрямое,
            Не в силах нас остановить.
            Сплетение чувств сильней окажется
            И уничтожит злую нить!

            Не знаю, жизнь, как дальше сложится,
            Это судьба определит.
            Но твердо знаю,
            Что не сломится,
            Ведь крепок памяти гранит!

            И сколько нам судьбой завещано,
            Мы будем вспоминать всегда,
            Про чувства наши,
            Их сплетение,
            - Как два, негаснущих огня”!

Но даже эти пламенные строки ничего не изменили и, следующий приезд Митрия, неожиданно для него, оказался последним:
- Ищи себе девушку по возрасту и не морочь голову зрелым женщинам, - сухо начала она, - Боже мой, зачем Я связалась с “детским садом”!
- Одумайся, Вера, ты об этом будешь жалеть! - безнадежно отозвался Митрий.
- В общем, все, больше ко мне не приезжай. На том и закончим.
Разговор был длительным, но безрезультатным. Словно монах, он переспал эту последнюю ночь и, уже чуть свет, был на ногах. Вскоре проснулась Вера и, приведя себя в порядок, произнесла:
- Мать высоко отозвалась о тебе, но нам не по пути.
Попрощавшись на автобусной остановке, он долго смотрел вслед ее, удаляющейся фигуре, и подумал: “Как высоко начало и как низко падение”!

                +       +       +

Новый год, не принес существенных изменений в отношениях между Антоном и тещей. Если не считать того, что на работе стремительно делал карьеру и, как-то очень органично влился в коллектив института, - вспомнить было нечего. Работа оставалась единственной его отдушиной. Здесь он чувствовал себя человеком, чувствовал, что с ним считаются, уважают, да и “климат” в отделе, был весьма дружелюбный.
Жена понимала состояние мужа, но что-то ей мешало, что-либо менять кардинально. Может, опасаясь за здоровье матери, может, еще были какие-то причины, - кто знает. Поэтому, вот уже на протяжении десяти лет и после прекращения переписки с Маричкой, отдушиной и средством успокоения, для Антона, оставались стихи. Чистый лист бумаги, - которому можно излить свои мысли, чувства, тревоги, который все простит, все поймет, успокоит и поднимет настроение. Бумага была и оставалась, единственной, верной и отзывчивой “женой”, не в упрек будет сказано Марине.

             “Прислонись ко мне ласково, бережно,
            Оживи мое сердце печальное,
            Я вернусь к тебе ясным солнышком,
            Я приду к тебе засветло.
            Подарю тебе ночку светлую,
            Покажу я поля просторные,
            Чистый месяц и солнце ласково
            Расступились пред спелой нивою.

            Ты приди ко мне светлым озером
            Расступись рекой безбрежною
            Я дарю тебе море нежное,
            Я лечу к тебе чайкой сизой.

            Прислонись ко мне небо синее,
            Принеси мне минуту радости,
            Я вернусь к тебе ясным соколом
            Прилечу к тебе белым облаком”.
……………………………………………………………………

                “Впереди красота полей,
                А за ними табачный смрад.
                У судьбы нет дороги две
                И нет дороги назад.

            Спотыкаюсь о кромку льда,
            По ребру шагаю земли,
            А та, голубая мечта,
            Ушла в заоблачный быт.

                Там земля и та, и не та,
                И другие цветут сады,
                Не живут там не мы, не друзья
                И потомков там тоже нет”.

Сыну исполнился год. Марина вышла на работу, но, как это всегда бывает, оказалась лишней. В стране Советов, каждая молодая мама, проходила через это. Благородная и почетная миссия матери, сразу же вычеркивала ее из нормального производственного процесса. В стране, строящей “к о м м у н и з м”, - женщины с детьми были не нужны. К тому же, работая в Высшем учебном заведении, нужно было “расти”, то есть заканчивать аспирантуру, получать звание, - только тогда, можно было чувствовать себя уверенно и безопасно. И Марина решилась. Долго убеждала мужа в том, что надо ехать в Москву, что там “поток” и легче защититься. Антон это понимал, но понимал и то, что три года – это большой срок. В конце концов, согласился:
- Поступай, как знаешь. Если тебе так удобнее, поезжай, учись.
И она поехала. Перед самым отлетом Марина сказала Антону:
- Не переживай, сын с мамой, справитесь. Я буду часто приезжать. Если мы выдержим эти три года, значит, все у нас будет хорошо.
- Значит, не будет.., - задумчиво ответил муж.
Марина уехала, Антон остался расхлебывать дальше, все накопившиеся проблемы.

            “Умирает земля, умирает,
            На могилке снежинкой тает,
            На березке синицей бьется
            И в агонии колокола.
            Ты со мною не будешь сколько,
            В небеса уплывешь насколько?
            А как здравствовать без краюхи света,
            Синева погружается в тьму.

            Тишина, впереди не звука,
            Темнота, пустота, пожар,
            Языком своим алым, рванным,
            Как ты там не скучаешь - подруга?
       
                Лишь выпрыгивая из поднебесья
                Ты рукой помахала вслед”.

Вскоре, его выгнали из вузовского общежития. Пришлось временно переехать к родителям. В общей сложности, прожив с женой вместе, год, он остался снова “холостым” и с ребенком, - который формально считался его, а вообще-то был тещин: “Может, она его и рожала”?

“ В З О Ш Е Д Ш Е М У    -    В О З В Р А Щ А Й С Я .

            Стеною живою мысли мешаны,
            Валят лес, валят, рубят.
            Песок, как иголки, камни и лязг
            Металла, - шторки завешаны.

                Свет солнца задушен, веревкой мается,
                Душно, не надо - болтается.
                У изголовья кровавая туша,
                Молозиво, капает, лужа.

            На переполненном вертикально вниз
            Тачка ползет собакою.
            Рявкаем, хаем, в подол нырни..,
            Душа спокойна? Взрывается”!

                +       +       +

Распрощавшись с Верой, Митрий, на всякий случай, позвонил Марине. Ее мачеха ответила, что Марина вышла замуж и уехала по месту распределения мужа. Последняя надежда рухнула в житейский омут. Ощущения утраты и невезучести терзали его, но надо было жить, карабкаться по крутой и коварной “скале судьбы”. На службе произошли небольшие изменения, дивизион переименовали в роту и она теперь стала подчиняться краевому УВД, в составе батальона ведомственной охраны. Но как говорят: “От перестановки мест слагаемых, сумма не меняется”. Ежемесячные стрельбы, рейды, учебные тревоги, сдача зачетов, - все шло своим чередом и в памяти, вновь и вновь, всплывали армейские минуты, когда, быстро одевшись по тревоге, бежишь с автоматом, противогазом и так далее, потом залезаешь в тесный бронетранспортер, или того хуже, бежишь марш бросок, с восьми килограммовым гранатометом, при тридцатиградусной жаре. Все это, столько раз, хотелось забыть, но бесполезно.
Чудило, аккуратно ходил на репетиции к Резких, иногда захаживал на литобъединение к Рассказову, и упорно продолжал “кропать” свои “философские” стихи. Бывало, удавалось раскрутить какую-нибудь “фрейлин”, на танцах “Для тех, кому за тридцать”, нырнув к ней в постель. Презирая себя, за неспособность противостоять инстинкту самца, он, словно плыл по течению, мечтая о настоящем, большом чувстве.
Весенняя капель, незаметно сменилась летним зноем. Прошли именины, августовские дожди, с привкусом грибов и покрылась, багрянцем и позолотой, листва. Началась осень. Четвертого октября, после нервозного дня службы, Митрофанович возвращался домой, в “Икарусе”. Погруженный в свои думы, он рассеяно смотрел по сторонам, в надежде увидеть свободное место, как вдруг, его внимание привлекла девушка с юным, одухотворенным лицом, среднего роста. Стройная, смуглолицая, с выразительными карими глазами, она была одета в строгое темно-синее пальто, модного покроя и, такого же цвета, широкополую шляпу. Ее живой взор, светился необычностью, а тонкие губы были чуждыми, для ее лица. Она улыбнулась, и он захотел подойти к ней, но давка городских автобусов мешала. Вскоре это удалось.
- Вы знаете, у меня такое ощущение, что где-то Вас видел, -  традиционно обратился Митрий.
- Земля круглая, все, может быть, - ответила девушка, слегка высоким голоском. Сойдя на остановке “Перенсона”, он продолжил:
- Разрешите с Вами пройтись, думаю, нам будет, о чем поговорить.
- Давайте пройдемся, томно отреагировала она.
- Меня величают, Чудило Митрий. Занимаюсь поэзией, живописью, актерским мастерством. Пытаюсь проявиться на творческой ниве, но безрезультатно, - пасмурно констатировал он.
- Вы очень интересный человек! - вырвалось у нее.
- В поисках своего Идеала, я не раз натыкался на двойняшек.
- Я тоже такая, - уточнила она.
- Вот это да! Удивительное совпадение.
- Да, я не представилась, - Наталья Потаеннова.
- Очень приятно. Позвольте, Я прочитаю Вам свои стихи! – восторженно предложил он.
Они присели на лавочку, возле театра Оперы и Балета, и “поэтический фонтан” полился, разбрызгивая “рифмованные аккорды” в направлении, очаровательного личика собеседницы. Они встали, прошлись вдоль набережной. Пройдя Парк культуры и отдыха, зашли в ближайшее кафе, где, под кофе, он продолжал свое повествование.
Пригласив ее к себе, в гости, они неторопливо продолжали путь. К четырем часам дня, добрались до дома. Митрий помог раздеться, и она очутилась в его комнате, увешанной картинами классиков живописи, фотографиями популярных артистов театра и кино, а также своими художественными произведениями.
Распаленный жаром вдохновенных порывов, он обнял ее, поцеловал в губы и плавно опустил на кровать. Пытаясь обнажить тело, руки наткнулись на несколько тугих резинок нижнего белья, и ее уста протяжно выдавили: “Не надо”. Лик стал настолько страдальческим и бледным, что он, проявив благородство, отступился от интимного намерения, извинившись. Проводив, поздним вечером, домой, пожелав спокойной ночи, на прощание, еще раз, крепко обнял и поцеловал ее. Наташа не сопротивлялась, но и не проявила взаимного желания. Вернувшись, домой, Митрий долго не мог уснуть. Наконец, взяв ручку и придвинув журнальный столик, написал: “Осенней мелодии звуки,
                Вернутся ль они когда?!
                Родные, мне близкие звуки…”

- Дальше, строчки не лезли в голову, и вскоре он заснул.
Утром дооформив отпускные документы, встретил Наталью, после работы, и пригласил в кино. По дороге, она рассказывала о своей работе, инженера-экономиста, и о своем увлечении творчеством. Уже сидя в кинозале, он беспрестанно обнимал и целовал ее, но реакция была нейтральной.
- Скажи, что за тайна мешает тебе? - шепнул он на ухо.
- Не знаю, но все-таки Вы слишком спешите, - задумчиво отреагировала Наташа.
На обратном пути она, как всегда была печальна и больше слушала, чем говорила. Это его тревожило. На третий день, Чудило, познакомил Наташу со своей матерью, заметив, что она очень ей понравилась. На следующее утро, Наташа зашла к нему, чтобы проводить на самолет. Он был в ванной, когда услышал голос матери:
- Что ты там возишься, на самолет опоздаешь. К тебе Наташа пришла.
- Я сейчас, мигом, - молниеносно отозвался сын.
Быстро одевшись, “пулей” выскочил из ванны, привлек к себе Наталью, нежно поцеловав ее. Переодевшись во все свежее, тщательно проверив документы и деньги, он уже присаживался “на дорожку”, быстро прощаясь с мамой, как пришел Леха Пронырченко. Увидев девушку, его лицо оживилось, пристально-игривые “глаза-буравчики” завращались, как мельничные колеса.
- Какая прелестная у тебя подружка, познакомь.
- Артист оперетты, Леонид Францевич Шпильпенберг”, - страстно произнес он, протягивая руку Наташе.
- Наталья Николаевна Потаеннова, - ответила она, - а Вы не могли бы, меня провести в театр?
- Конечно, конечно, хоть завтра. Я готов! – радостно воскликнул друг.
Раскаленные щипцы ревности, чуть не нанесли Митрию ожог, но он взял себя в руки: “Будь, что будет”. Леха взял сумку Митрофановича, и они тронулись в путь. Попрощавшись на автовокзале, он сел в автобус и погрузился в свои мысли.
В Дом отдыха, в Палангу, вместе с ним летела его сотрудница, поэтому, за разговорами, время пролетело быстро. Правда, пришлось просидеть ночь, в зале ожидания “Шереметьево - 1”. Паланга - маленький, курортный городок, встретил пленяющей чистотой и уютом западной культуры, величественным костелом начала века. Как и во время службы в Германии, Митрий почувствовал эхо предка; рыцаря-крестоносца. Ясно увидел жестокие баталии: Грюнвальдскую битву и Ледовое побоище.
Дом отдыха “Пушинас”, находился всего в трехстах метрах, от Балтийского моря. Соседями по номеру, оказались молодые ребята пожарной и патрульно-постовой служб. Питание было превосходным. За корпусом расположилось озеро, с грациозными лебедями и павлинами. Свежий морской воздух, шум сосен, простор песчаных дюн, готический костел, звуки органа и музей янтаря, - все это нашло свое отражение, в этюдах и зарисовках.
Иногда, выпивая с ребятами-соседями, а чаще один, - шел на танцы. Как-то, пытался пойти на близость со следователем, худощавой бабенкой, лет тридцати. Ездил в соседнюю Клайпеду, где, любуясь видами и панорамами старины, вновь и вновь рисовал. Поразил своим великолепием и музей моря. Громадные аквариумы, с обитателями морской флоры и фауны; морскими котиками; “королевскими” пингвинами; - все это было прекрасным “лекарством” отдыха.
Отпускной сезон, уже подходил к концу, когда, развалившись в кресле после душевой, он заметил худощавую женщину, убирающую этаж. Лет тридцати восьми, на вид, среднего роста, с короткой стрижкой пепельных волос, она выделялась своей индивидуальностью, среди обслуживающего персонала и частенько поглядывала на Митрия. Пылесося ковер, находящийся под его ногами, она, заметив, что он собрался уходить, улыбнувшись, обратилась:
- Что скучаете? Молодой, симпатичный, а один. Надо подругу найти.
- Я Творец, мне и одному не скучно, - ответил он.
На следующий день, он также сидел в фойе, когда, внезапно подсев к нему, она предложила посмотреть Таллиннский журнал Мод. Митрий охотно согласился, высказав замечания, по поводу разрезов на женских юбках, на что она возразила:
- Ты не прав. Если хочешь, приходи вечером, часов в десять, кофе попьем и поспорим. Вижу, есть о чем. Мой номер, триста двенадцать.
В назначенное время, Чудило, поднялся на ее этаж и, долго не решаясь, постучал в дверь.
- Входи, не стесняйся, радостно отозвалась хозяйка.
На ней было вечернее, черное платье и черные колготы. Она сидела в кресле, закинув ногу на ногу, и смотрела на него, своими светло-голубыми глазами:
- Меня зовут Ванда. Я полька, но родилась в Литве. Мой муж, Князев, совсем не соответствует своей фамилии. Постоянно мучает ревностью, в пьяном виде. А меня тянет к прекрасному: цветам, солнцу, природе, - начала она разговор, с явным прибалтийским акцентом.
- А Я, почти все свое свободное и даже не свободное время, посвящаю искусству, - искренне признался гость.
Она быстро налила в чашечки крепкий кофе, порезала на куски торт и пригласила Митрия к небольшому столику. Он подробно рассказал ей, о своих творческих муках, и о влюбленности в Наталью. Ванда, внимательно слушала его, подливая кофе. Часы пробили два ночи. Неожиданно для себя, он крепко обнял ее и стал страстно целовать, повалив на кровать.
Быстро и уверенно его руки расстегнули молнию платья, и стали гладить, как гладят по холке разгоряченную лошадь, ее крепкий живот, постепенно опускаясь, все ниже и ниже. Одна рука скользнула под трусики Ванды. Пальцы пробежали по всему паху, потом ладонь принялась, как бы разглаживать все складки и вот они уже на жаждущем лобке, путаются в руне, покрывающем его, двигаются, словно измеряя площадь треугольника, очерчивая все его стороны. Почувствовав сильный приток крови, к своему достоинству, он с силой обхватил Ванду и вошел в нее сразу, одним ударом погрузившись во влажную глубину сосуда, до самого дна.
Горячая, взмокшая, она билась под напором фаллоса. И он, чтобы насытить ее, все увеличивал, казалось, и свой размер, и силу ударов. Эйфорично застонав, пробормотала:
- Выта, я очень сексуальная женщина. Осторожно, Выта, заделаешь!
Дыхание участилось, обнимавшие ее руки напряглись. По разбуханию и пульсации пронзавшего инструмента, она поняла, что “вулкан” близок к извержению. И всякой сдержанности пришел конец. Струя ударила ее, словно хлыстом, и погнала в “долину наслаждения”. Все время, пока изливался, желанный, держался в самой глубине, чуть ли не у горлышка сосуда жизни и даже среди самых сильных судорог, у Ванды хватило воображения увидеть, как жадно, подобно раскрытому рту, впитывает ее сосуд эти белые, густые струи. Благодарностью звучали ее поцелуи, осыпающие все его тело.
Солнце только всходило, когда Чудило, на цыпочках, вышел из комнаты и проследовал к себе. Ощущение измены к Наталье тяготило Митрия, и он старался не попадаться Ванде на глаза. Мысли о возлюбленной не давали ему покоя и для успокоения, он заказал переговоры с Красным Яром, позвонив ей на работу. Как в “наказание”, услышал потусторонний и отчужденный, Наташин голос. Разговор был не долгим.
За день до отъезда он зашел попрощаться к Ванде и пожаловался ей, на свои финансовые трудности. Она одолжила нужную сумму, попросив писать ей, на адрес Дома Отдыха и приезжать в гости. Митрофанович крепко обнял ее и, поцеловав в губы, оставил надежду на скорое возвращение.

По пути домой, он залетел к своему армейскому другу, Коле, - в Запорожье. Неделя пролетела разнообразно: в беседах с гостеприимной Колиной тещей, кормившей “до пуза” варениками; спорах с его молодой жинкой, с которой не боялся оставлять наедине друг, уходя на работу; веселых гулянках и присутствии при тайных встречах Миколы с любовницей, которая строила Митрию глазки. Поэтому, лучший армейский друг прощался холодно и отчужденно.
Красный Яр встретил Митрия легким снежком и заморозками. Наступил ноябрь, и голые деревья стояли сиротливо, не предвещая ничего хорошего. Щедро раздарив, привезенные сувениры, домашним и Наталье, он с досадой увидел, что ее настроение так и не изменилось. На службе, как и подобает после отпуска, сначала все шло гладко, но через неделю, все стало возвращаться в привычное русло.
Постоянные выкаблучивания и неопределенные фразы Натальи: “Куда Вы так спешите”?! - давали о себе знать. Отношения между ними, медленно, но верно, ухудшались. Правда, бывали и оттепели. Во время посещения ее подруги, под вдохновенные комплименты хозяев, по поводу их схожести, она так красиво заиграла на фортепиано, что он сразу понял: “Это для него”. Как-то, Чудило, привел Наташу на репетицию, в агиттеатр Резких, и она сразу получила ведущую роль в спектакле, с удовольствием влившись в коллектив труппы.
Митрий постоянно менял тактику своих чувств, но напряженность отношений оставалась прежней. Возвращаясь, в середине декабря, с танцевального вечера, воодушевленный ее потеплением, он не замечая тридцати пятиградусного мороза, декламировал свои новые стихи и застудил легкие. Ранее недописанное четверостишие, получило свое логическое завершение:

            “Осенней мелодии звуки, -
            Вернутся ль они когда?
            Родные, мне близкие, звуки, -
            Четыре счастливых дня!

            Их эхо, повсюду со мною
            И думаю: “Вот это да!
            Реальной мечты ладони,
            Касались нежно меня.

            Как сладостен миг полета,
            Когда Чудо - Явь!
            И споришь с воздушным потоком, -
            Падения не страшась.

            Пусть музыка отзвучала,
            Пускай, надежда мала,
            Но Вера в реальное Чудо
            Будет со мною всегда!

            И снова доносятся звуки,
            Кружится плавно листва.
            И в памяти воскресают, -
            Четыре Счастливых дня”!

Добавкой к недомоганию стала встреча Нового, тысяча девятьсот восемьдесят восьмого года, - на посту. Участковый терапевт направила его в стационар УВД. Лежать в гражданской больнице непросто, а лечиться в ведомственном учреждении и вовсе утомительно. Хотя кормили и лечили его неплохо, но психологический климат накалился. С медицинскими сестрами и соседом по палате отношения резко обострились. Его творческая натура оказалась несовместимой с, царящей, режимно-солдафонской атмосферой стационара. Жалобы и издевательские насмешки не давали покоя.
Мать и Наташа, регулярно посещали Митрия и, даже находясь в госпитале, он тешил себя надеждой изменить их отношения к лучшему, но тщетно. Пневмония шла к излечению, когда его пригласили на беседу к психоневрологу Пономареву. Высокий, спортивной комплекции, с седой волнистой шевелюрой и очками большого увеличения, он вполне вписался в стандартный вид врача-психиатра.
- Ваша врач, по стационару, Корнаухова Людмила Ивановна, дала мне, для изучения Ваши стихи и сказала, что Вы надоедаете многим больным их декламацией.
- Но это ложь, - возмутился Митрофанович, - и ко всему, какое она имела право, их Вам давать. Я их подарил!
- Дареному коню в зубы не смотрят”. И все же, Вам, в качестве профилактики надо пройти тестирование на психику.
Негодуя в душе, Митрий все же направился на тестирование. Просидев два часа в кабинете, где было человек двадцать, он вышел почти самый последний, выполнив задание на внимательность и ответив на триста, с лишним, вопросов.
Чувствуя сильную измотанность, он, пошатываясь, вернулся в палату. На следующий день, на консультации с женщиной-психологом, по поводу его тестов, он был приятно удивлен сообщением о очень высоком показателе его интеллекта. Его ответ: “Все вокруг нереально”, - пояснил психологу тем, что люди, в отличие от окружающего пейзажа за окном, очень переменчивы в помыслах и идеях, и они оказываются часто диаметрально противоположными их истинному решению. А когда коснулись занятий поэзией, вдруг стал читать свое стихотворение о Высоцком.
Врач и ее, вошедшая коллега, так были увлечены “выступлением”, что забыли об образовавшейся очереди у кабинета.
- Никогда не встречала в органах, Вам подобных людей. У Вас, наверное, университетское, столичное образование?
- Представьте себе, только десять классов и пять лет в художественной, вечерней школе имени В.И.Сурикова, - возразил, Чудило, - а здесь я потому, что от  меня, как от “белой вороны”, хотят избавиться.
Когда его выписали из стационара, он обратился за советом к “боевой подруге” и наставнице, Валентине Николаевне, и она подала идею написать две жалобы, - Министру Здравоохранения и Министру Внутренних Дел, что он и сделал.
Сложилось устойчивое мнение, что главным виновником его проверок на умалишенность, был командир батальона, по кличке “Пиночет”. Но гадкая реальность “прав тот, у кого больше прав” постоянно подтверждалась жизнью. Вскоре узнал, что после его письма, в госпитале произошел переполох и, кое-кого, в том числе психоневролог Пономарев, уволились. Митрий был доволен и этим.
Тем временем, в Наташиных речах, стали проскальзывать неприятные, для него, фразы о том, что ни влюбленности, ни любви, у ней к нему никогда не будет. Вдобавок ко всему, превратилась в полную недотрогу.

                +       +       +

“Перестройка” - интересное слово придумали в коридорах власти. Вроде все просто, перестраиваться, то есть что-то менять, постепенно и целенаправленно. Конечно, менять было что, в этой стране. Коррупция, воровство, негласное расслоение общества на “белых и черных” и, естественно, заграница. Живя своей жизнью, огромная страна, вернее большинство ее населения, весьма плохо ориентировалось, как живут другие нации и народности. Те редкие товары, в основном широкого потребления, разными способами ввозимые из-за рубежа, во многом были красивее и престижнее наших, советских товаров и чем дальше, тем больше. Долго так продолжаться не могло и вот, начали “перестраиваться”.
Кооперативы, которые стали плодиться с быстротой атомной реакции, предлагали всевозможные услуги населению. Импортная продукция, потихоньку осваивала огромный советский рынок. Параллельно с “Перестройкой” в нашу жизнь вошло слово - гласность. Что понималось под этим, сказать трудно. Если открытость, через средства массовой информации, - радио, телевидение, прессу, - то печатать и говорить стали много, и разоблачать тоже. Но насколько была достоверна информация, сказать никто не мог и это понятно. Кто платит, тот и заказывает музыку.
Самым, пожалуй, ощутимым во всех этих бурных переменах, для Антона, оказалось повышение заработной платы. Причем не механическое, а в зависимости от того, как работаешь. Так называемый, “Хозяйственный расчет”, когда разрешили зарабатывать, именно зарабатывать, а не получать зарплату. Конечно, начальство себя не обидело, стали возникать конфликты в коллективе, и так далее, и тому подобное.
Антон, внутренне, хорошо чувствовал все подводные течения, вызванные перестройкой, но откровенно выразить свои ощущения мог только на бумаге. Появилась целая серия стихотворений. Пожалуй, самым характерным, для оценки происходящего, явилось следующее:

         “ О том, как Царская воля устроила дебош.

            Бороды скрутили, старцев не щадили.
            Брадобрей столичный встал на эшафот.
            Вот вам, сучьи дети, чтобы не сопрели
            Поутру в рейтузах чтобы все были.

            Прочитав все книжки и сыграв в картишки,
            Вспомнив, как царь Петр поучал дворян.
            Наш, явленье Боже, ласков и дотошен,
            Выспался, побрился, - встал на тот же трон.
            
            И пошла потеха - пропаганда века.
            Ездил вокруг света, пробу ждал народ.
            Добрые де лишки, лакомны словишки,
            А казны побольше вывез за кордон…

            Ой, как мы несчастны, как мы безобразны,
            Дальше так не можно, нам нужны купцы.
            Словом, так и делом, издали закон.

            Тут купчишки с гиком, прибежали мигом
            И не вину братью взяли в оборот.
            И пошла потеха, каруселью века,
            Обобрал голодных, накормил ослов.

            Ох, хитрющ же, сука, наш явленье Бука.
            Вот вам де немножко, нам особый вход.
            Вот вам де свобода, прав да и забота.
            Наши же ребята вам и поддадут.

            Мол, живите миром, нам на сладость, с жиром.
            Загребайте гроши, если их дадут.
            Мы вам де поможем, песни о вас сложим,
            Вы б пошли ребята только в нужный путь.

            Вот вам и потеха - пропаганда века.
            Съездил вокруг смеха, пробудил народ.
            Добрые де лишки, лакомны словишки,
            А в одном из банков пополнялся счет.

                1 февраля 1988 г.”.

Но как бы там ни было, жить стало легче. Появились лишние деньги. Правда, частые приезды жены, со временем стали все реже. Антон добился своего, ему нашли общежитие, по договору, но и этому он был безмерно счастлив. Хотя, какое это счастье, - каждый день приходить домой, и запираться в голых стенах. Сын, как-то еще скрашивал его существование, и он метался из одного дома, в другой. Все вроде было хорошо, если можно назвать хорошей такую жизнь. Но что-то беспокоило и волновало его. Все перемешалось в голове, это была:

          “ Б Е З Ы С Х О Д Н О С Т Ь .

            Что-то все не так, не так.
            Беспокойство, мрак, мрак,
            С совестью своею на коне, коне.
            Задыхаюсь Я на вертеле, тебе.

            Каждый поздний час, сейчас.
            Все кошмары, не для вас, для вас.
            И снесли метлою - чистота всегда.
            Вымели и в грязь, грязь.

            Где твой дом то - тут, тут.
            И при встрече не бегут, бегут.
            Как же будешь, да все так, так.
            Да кругом теперь бардак, бардак.

            Задыхаешься, ну да, да.
            И свобода не нужна, бурда.
            Дети как живут, растут, тут.
            Бузотерят как всегда, всегда.

            Что жена то, все дела, дела.
            Что не слышно, так ушла, ушла.
            Как же будешь, да смогу, могу.
            Что молчишь, да нет, я жду, жду.

            Ну, за встречу, я не пью, пью.
            Что шалит, да иногда, всегда.
            И не видел никого, а кого?
            Значит, не забыл, забыл.

            Вы то, как - никак, никак.
            Все спокойно, хорошо, давно.
            Дети как живут, растут, тут.
            Бузотерят как всегда, всегда.

            Ну, счастливо вам, пока, пока.
            Заходите в гости иногда, а куда?
            Ну, до встречи может, доживем, живем.
            И ушел в туман, туман”.

Шло время. Новым потрясением, обрушившимся на страну, стала борьба с пьянством. Торговали водкой, теперь с обеда и давали на руки только по две бутылки (литр). Зато, резко увеличилось количество мест, торгующих из-под полы, спиртом, причем весьма сомнительного качества. А пьяных на улицах города, кажется, даже больше стало. Поначалу их аккуратно забирала милиция, но со временем, все реже и реже.
Жизнь Антона, стала более однообразной. Днем работа, вечером бильярд, а в выходные сын. Праздником служили приезды жены, хотя особой радости, тоже не вызывали. Если поначалу, Марина приезжала потому, что скучала, то потом, в основном, за деньгами и продуктами. Личная жизнь супругов стала ломаться на глазах, и если этого не было видно, то чувствовалось. С таким настроением прошел почти весь, тысяча девятьсот восемьдесят восьмой год.
Антон не заметил, ни его приход, ни окончание. Зима сменилась весной, весна летом, лето осенью. Осень снова смениться зимой. Даже отпуск, когда Марина, сын Слава и он, были вместе, прошел незаметно и серо. Единственное место, где еще дышалось легко и спокойно, был институт. Может, поэтому и заметил, очень похожую на него женщину.
После рождения ребенка, Ирина, так ее звали, вернулась в отдел и практически не отрывалась от чертежной доски, все работала и работала. Такая недюжинная работоспособность, удивляла и восхищала его. Со временем, между ними завязалось деловое знакомство. То Антон подскажет какую-то интересную идею, то Ирина поправит его эскизы.
Человек, существо общественное и жить в одиночестве не может. Так и он, фактически оставшись один, вольно или не вольно, но испытывал потребность в общении. К счастью, в лице Ирины, нашел большее, чем мог ожидать. Нет, в то время, о каких-то чувствах говорить не приходилось, хотя зарисовки на эту тему появились:

                “ - себе.
            С этим, увы, не поспоришь,
            Ты мне нравишься очень,
            Но не со мною только..,
            Это, конечно, жаль”.

С приходом в институт, Перегибова, как честного и порядочного комсомольца, избрали на весьма почетную должность, в местной комсомольской организации, - заместитель по идеологической работе. Понимая, что это делается для галочки, он все же какую-то работу проводил. Устраивал политинформации, выслушивал наставления в райкоме ВЛКСМ, и многое, многое другое…
Честному человеку всегда трудно жить, в лживом обществе. К тому же, начавшиеся перемены, с приходом Михаила Сергеевича, комсомол затронули слабо. Вернее, как сказать? Коррупция, может быть, даже и усилилась. Скорее всего, чувствуя скорую гибель, власть имущие, от комсомола, обогащались всеми возможными способами, уже ни кого и ни чего не стесняясь. Таким образом, уже тогда начал формироваться будущий класс предпринимателей и коммерсантов. Так называемая, “Советская буржуазия”.
Больше терпеть такую наглость, Антон просто не смог и поэтому подал заявление о выходе из членов ВЛКСМ, хотя ему оставалось дотерпеть всего один год. Поступок был смелый и дерзкий. Куда только его не таскали, и на партбюро института, и на личную беседу с парторгом, в присутствии директора, и в райком комсомола. Но вызов сделан, и отступать было некуда.

                +       +       +

В конце февраля, Митрий, неожиданно, узнал о серьезной болезни Наташи. У нее обнаружили туберкулез, и она уезжала на родину, в город Абакан, лечиться. В подобной ситуации был его отец, поэтому он хорошо знал, что это такое. Вскоре, Наталья уехала и, для Чудило, наступили адские дни. Они чередовались срывами, нервными стрессами и стычками на работе, с начальством и коллегами.
Не в силах терпеть такое положение дел и, для того, чтобы поднять свое настроение, он улетел в Абакан, к Наташе. Шестнадцатого июня в канун своего Дня Рождения, Митрий ступил на Хакасскую землю. Переполненный чувствами, очень огорчился, когда увидел печальный лик возлюбленной и услышал сдержанное спасибо, за передачу и подарок. Сердце его клокотало от досады. Хотя она и была рада приезду, в сердце, все-таки желал увидеть и почувствовать большее. Погуляв, пару часов, в окрестностях тубдиспансера, вдоволь наговорившись (Наташа в основном молчала) и, обменявшись чтецкими декламациями, они попрощались.
У Митрия было немного времени, до отлета самолета, поэтому бродил по городу. Пообедав в столовой; поужинав в пельменной и; напившись жигулевского пива, на колхозном рынке; - он посмотрел кинофильм, “Холодное лето пятьдесят третьего”, и в этот же день улетел домой. Сюжет фильма удивительным образом сочетался с его настроением, как будто это он вступил, в страшную схватку с преступниками. Только победителем назвать его было нельзя. День рождения, Митрофанович отметил на службе. По этому случаю, купил в магазине торт. Сослуживцы подарили декоративный светильник и фарфоровую чашку, что символизировало, для него, льющуюся через край, духовность и вечное стремление к свету.
Приближалась пора вступительных экзаменов в Высшие, театральные учебные заведения и, вспомнив о пяти неудавшихся попытках поступления, в Красноярский институт Искусств, Митрий Митрофанович Чудило, решил ехать в Москву. До службы в армии, он успел десять месяцев поучиться в театральном училище, на отделении “актера театра музыкальной комедии”, а его беседы со звездами кино и сцены, О. Басилашвили, Евг. Евстигнеевым, И. Смоктуновским и другими, давали моральное право на это турне.
Выпросив у руководства летний отпуск, а это было не сложно, так как он никогда еще не ходил в отпуск летом, - Митрий прилетел в столицу. Был выходной день. Утренняя столица выглядела празднично. Повсюду пестрели плакаты с модными словами Горбачевского правления, - “Перестройка”, “Гласность”, “Госприемка”. Под эти лозунги, “со дна” всплыло много грязи и клеветы. Сотрясаемый всевозможными сенсациями и разоблачениями, монолитный и мощный фундамент государства, не выдерживая  нагрузок, “трещал по швам” и стал “проседать”.
Столичные, театральные Вузы, обескуражили его своей стариной и обшарпанностью. Самым безобразным оказался ВГИТИС им. Луначарского. Узнав расписание предэкзаменационных туров, Чудило шел, напевая романтическую песню “Под музыку Вивальди”, как вдруг почувствовал, что на него кто-то смотрит. Томный взгляд пышной особы, средних лет, с чертами еврейки - хохлушки, заставил его остановиться и спросить:
- Вы так внимательно смотрите, может Я, кого-то Вам напомнил?
- Да нет, просто у Вас очень интересное лицо. Чувствуется, что Вы человек нестандартный, интеллектуальный и, возможно, имеющий отношение к Искусству, - ответила она.
- Да, Вы, удивительно быстро угадали. Я приехал поступать в театральные Вузы. Во все, кроме “ВГИКа”, туда, в этом году, нет набора, - признался Митрий.
В процессе разговора он рассказал и о том, что хотел бы повидаться с любимыми артистами: И. Смоктуновским и О. Янковским.
- У Вас хороший вкус, но поторопитесь. Театры, в которых они играют, скоро уезжают на гастроли. Если хотите, прямо сейчас, можно попытаться встретиться со Смоктуновским, я его лично знаю, - бодро предложила она.
Чудило, очень обрадовался, и вскоре, они подошли к служебному входу “МХАТа”. Его спутница быстро узнала, что “звезда” скоро будет выезжать. Немного погодя, открылись ворота, и черная волга выехала со двора театра, а “Гамлет Российской сцены”, увидев знакомые лица, улыбнулся и сделал отточенный, артистичный жест водителю. Волга остановилась и, лучезарно улыбаясь, Смоктуновский обратился:
- Друзья, я рад, что не забываете.
- Иннокентий Михайлович, я нашла людей, помещение и написала интересный сценарий, про Клеопатру. Хотела бы Вам показать! – восторженно предложила спутница Митрия. Улыбнувшись обаятельной улыбкой, сверкнув жемчужной белизной своих зубов, он бархатисто произнес:
- Недурная затея. Надеюсь, мы еще поговорим на эту тему.
- Иннокентий Михайлович, помните мы, с Вами, общались в Красном Яре. Я даже послал Вам послание в стихах, Вы его получали?! - темпераментно обратился Митрофанович.
- Сейчас припомню. Да, получал, любезный друг. Надеюсь, Ваша звезда еще зажжется. Не теряйте Надежды! Всего доброго дорогие, простите, я очень устал, - деликатно и искренне завершил он.
Митрий и его спутница, проводив взглядом волгу, молчаливо зашагали по тротуару. Было по-летнему тепло, и легкий ветерок освежал тело. Вдали виднелся Кремль. Величественно стояли старинные дома, дореволюционной и сталинской эпох. Дойдя до ближайшего сквера, он еще около часа делился со спутницей своими впечатлениями, наблюдая, как солнечные лучи отражались в ее, немного плутоватых, карих глазах и переливались на черных волосах.
Переписав свое философское стихотворение, полное правдивой безысходности, - “Современную трагедию”, обменявшись адресами и, пожелав, друг - другу удачи, они разошлись. Уже вечерело, и надо было подумать о ночлеге.

Чудило, направился к двоюродной сестре своей бабушки, Альбине Константиновне, пожилой пенсионерке, бывшей учительнице. Заранее отправив письмо, он был полон веры, что она согласится приютить его, хотя бы на три ночи. Уже в семь часов вечера, минуя, великаны - дома, Кутузовского проспекта, так называемого “Правительственного проспекта”, подошел к квартире и позвонил:
- Принять тебя не могу, но ужином накормлю. У меня студент живет, - с порога озадачила его родственница.
Митрий вошел в двухкомнатную квартиру сталинского типа, с высокими потолками, внушительными комнатами, коридором и кухней. “И здесь не хватит мне места”?! - подумал он и сразу вспомнил, как, в восемьдесят третьем году, ездил в гости, к двоюродной сестре, Светлане. Она тогда жила здесь и Альбина Константиновна была намного гостеприимнее. Вспомнилось также и то, что странноватая, симпатичная, высокая сестренка очень нравилась ему. Ее бледное лицо, хорошо гармонировало со светлыми глазами и слегка пепельными, вьющимися волосами. И только то, что между родственниками не возможен брак, охладило его тогда.
- Давай, садись. Небось, проголодался, с дороги. Вот тебе “суп Харчо”, пюре с котлеткой, на пару, масло, сервелат. Щас, чай подогрею. Заварка цейлонская, высший сорт. Ну ладно. Как там бабушка твоя, Галя, не пишет. Небось, хворает? - вопросительно завершила она.
Ужин, действительно, оказался сытным и вкусным. Завершив трапезу кружкой прекрасного, горячего чая, он на ходу, удовлетворил ее любопытство.
- Ну ладно, уже темно, пора расходиться. Иди на ближайший, Киевский вокзал, там есть поезд-гостиница, может, найдется место, переночуешь. Возьми палку колбасы, копченой, у нас она дешевле.
- Спасибо за угощение, я сыт, - гордо откликнулся он.
Было уже десять вечера, когда Чудило вышел на улицу. Добравшись до Киевского вокзала, присев на свободную скамейку, он съежился и заснул чутким, тревожным сном. В шесть утра, с трудом дождавшись свободного умывальника, кое-как, все же привел себя в порядок, - помылся, побрился, почистил зубы. Тщательно проверив документы и деньги, поехал во “ВГИТИС”.
Кругом толпились, и парни, и девушки, желающие испытать свои актерские данные. На его вопрос прослушаться, пожилая педагог визгливо вскрикнула:
- Приходить с такой безобразной дикцией, все равно, что прийти безногим, или безруким! Митрофановичу ничего не оставалось, как убраться восвояси.
Узнав, что  параллельно проходят прослушивания в другом корпусе, он быстро пошел туда. Наконец, его “пятерка” абитуриентов зашла в аудиторию. Митрий, сел последним и сосредоточенно стал наблюдать за манерой исполнения “друзей по несчастью”. Девушки очень старались. Обе были симпатичными, одна из них пела песню собственного сочинения, под названием “Алые паруса”. Чувствовалось, что они основательно подготовлены. Один из парней так перестарался, что, тряхнув головой, уронил очки. Педагог, темноволосая женщина, лет пятидесяти, сухо предложила ему их поднять и закончить на этом.
Чудило, когда дошла до него очередь, моментально войдя в образ, начал читать Симонова: “Ты помнишь Алеша, дороги Смоленщины…”. На лице педагога было написано удивление, граничащее с заинтересованностью, но в конце прозвучало традиционное: “Всем спасибо. Вы свободны”. Это означало, что никто из присутствующих ее не заинтересовал.
Настроение испортилось и только то обстоятельство, что впереди еще три Вуза, придавало силы. Обедая в пельменной, Митрий внимательно наблюдал за старушкой, аккуратно завернувшей в салфетку остаток пельменей. Она подошла к холеной кассирше и гордо заявила:
- Знаете, мне Александр Блок стихи посвящал.
- Видно была когда-то красавицей. Нет ничего вечного, кроме времени, - грустно подумал Митрофанович.
Добравшись до Арбата, он гулял по нему до сумерек, то, растворяясь среди прохожих и уличных художников, то, слушая бродячих музыкантов-хиппи, нарочито одетых в рваные джинсы и модные потрепанные куртки. Нечесаные, длинные волосы заслоняли грифы гитар, но это не мешало им играть. Запомнились и показушные стихоплеты, горланящие свои поделки у театра Вахтангова. Он даже пытался, продекламировать свои стихи, но передумал, решив, что у них поэзия - земли, а у него поэзия - неба.
Ночевать на этот раз отправился на Ленинградский вокзал. Еле найдя свободное место, долго не мог заснуть от смердящего запаха “бичей”. Наутро, как и на Киевском, сделав утренний туалет, направился в Щепкинское училище. Прослушивание протекало подобным образом, с той лишь разницей, что педагоги были мужчины, - один молодой, другой пожилого возраста. Каждый прослушивался у обоих педагогов. И хотя, декламация Митрия вызвала заинтересованность, окончательный итог был подобным предыдущему  - “фиаско”.
Снова, до темноты, он слонялся по Арбату, снова, кое-как ночевал на вокзале и снова, ехал уже в “школу - студию МХАТ” и также терпел поражение. Последняя надежда оставалась, училище имени Щепкина. Здесь курс набирал, известный артист театра и кино, - Коршунов. Пришлось поплутать, прежде чем училище было найдено, но оказалось, что уже опоздал. Решительно подошел к поджарому Коршунову, с просьбой прослушать его. Пристально взглянув на, Чудило, он распорядился о выделении ему и юной москвичке, педагога. Высокий бородач, лет сорока, подробно прослушал его и девушку. Заставил даже спеть.
Да, он увидел в Митрии актерскую одаренность, но, в связи, с сильно утрированной нестандартностью, посоветовал искать режиссера-новатора, согласного взять его в театр, без диплома. Несколько ободренный таким заключением, он решил доказать себе свою правоту в диспутах, с отвергшими его педагогами, и направился в театр Ленком, увидеться с Олегом Янковским.
Войдя в отреставрированное здание театра, со служебного входа, обратился к чуткому, пожилому вахтеру и тот, сразу согласившись, вызвал артиста по служебному телефону. Митрий немного растерялся, когда вскоре, один из его любимчиков, предстал перед ним, наяву, и спросил:
- Кто меня вызывал?
Смерив пространство внимательным взглядом и не находя знакомого лица, он остановил свой взор на Чудило.
- Олег Иванович, здравствуйте! Меня зовут Митя, - проговорил голосом артиста Митрий.
Он протянул ему ладонь и, машинально присев на скамейку, знаменитость произнес, все еще прищуривая глаза и рассматривая незнакомца:
- Я Вас слушаю!
Митрий, в привычной для него форме, изложил свои творческие потуги и сделал Янковскому комплимент, по поводу его роли, в кинофильме “Полеты во сне и наяву”. Звезда внимательно слушал его, несмотря на некоторую нервозность вызванную, очевидно, ожидавшей его знакомой дамой.
- У Вас элегантное мышление. Советую поступать на режиссуру. С актерской профессией сложно.
Митрофанович попросил послушать его стихотворение “Истина” и, тут же задал вопрос:
- Во мне есть актер?
- Да, - твердо ответил Олег Иванович, и резко поднявшись, вышел на улицу с дамой.
- А как Вам стихотворение, - не унимался, Чудило.
- Интересно.
После чего он быстро подошел к своим “Жигулям”, девятой модели. Митрий, стремительно последовав за ним, произнес:
- Быть, или не быть!
От крылатых Шекспировских фраз и мысли, что сам играл Гамлета, его худощавый, чуть сутуловатый, стан выпрямился, как струна и, обаятельно улыбнувшись, сел в машину.
- Счастья Вам, Олег Иванович, так держать! – завершил тираду Митрофанович. С этими впечатлениями, пусть и, не добившись признания, не поступив в театральные Вузы, но взбодренный, что он, актер, не требующий дополнительного обучения, Чудило, полетел домой.