О семействе Ромашкиных
И О ЛЮБВИ.
Ч А С Т Ь В Т О Р А Я
I
Было уже заполночь, когда Катерина, мерным шагом, спустилась с комнаты своей в кухню. Ей не спалось. Всякие мысли мучили ее.
Уже прошло около недели, как их семейство собралось в родительском доме. Практически успокоились все после неожиданного приезда Евгения Петровича Статского, а матушка с отцом решились на следующее лето осмотреть Саратовскую губернию и переданные им поселения. Успокоились-то практически все, только мятежно было на душе Катерины. Никогда прежде с нею такого не бывало, чтоб терялась она в присутствии какого-либо мужчины, чтоб глаз на него поднять не решалась. Ее тихое поведение, мягкие речи ее становились ей же самой противны, бесилась Катерина на саму себя и оттого старалась говорить как можно меньше, да в обществе Евгения Петровича появляться реже, тем самым возбудив в избегаемом предмете к ней интерес. Статский был хорош собою, и даже Анютка, имевшая на уме одного Александра Христиановича, порой заглядывала на него, но случалось такое лишь тогда, когда заговаривал Евгений Петрович с Игнатом Аркадьевичем о медицине. Особенно хороши были большие глаза Статского, голубые, как ясное небо в солнечный день, а как посмотрит на тебя, так кажутся они морем, тихим и спокойным. Не было в его глазах холодности, хотя и имели довольно светлый цвет, ведь оттого у некоторых глаза и становятся похожими на две льдинки, потому что бесчувственно и безразлично смотрят. А Евгений Петрович глядел внимательно, и подними Катерина на него глаза, заметила бы, что на нее еще как-то, по особенному.
Катерина, старшая дочь, имела очень грациозный вид, и всякое движение ее было плавно. Она никогда не спешила, успевала сделать ровно столько, сколько собиралась, и все в сроки. Особенно выражалось это в чтении книг. Бывало, возьмет она у соседей какой-нибудь томик, и даже если скажут они в шутку, что книга-то на завтра им нужна, ночью спать не будет, но прочтет и принесет к сроку. Очень любила Катерина книги читать, пожалуй, в доме так много и не прочел, как она. Благодаря матушке, были в их гостиной множество полок с французскими романами, однако, их Катерина читала лишь тогда, когда язык сей прекрасный изучала. Изучив же в совершенстве, перешла она на русскую литературу, коей восхищалась на протяжении всей жизни.
И сейчас, сидя на кухне за большим дубовым столом, за которым поместилась бы вся их семья, Катеринины мысли перескочили с Евгения Петровича на книги, а затем на театр, а затем уж на больную тему об ее университетах. Ведь так и не решилась она поговорить с матушкой, в чем себя несусветно винила. По поводу бала Максимилиан как нельзя лучше улучил момент, когда матушка несказанно радовалась Саратовским поместьям, и высказал сие предложение, которое, поразмышляв немного, Маргарита Алексеевна тут же приняла, поскольку захотелось ей сразу же собрать всех своих кумушек и поделиться с ними известиями о возможном переезде. А вот Катерина стушевалась, не решилась и убежала в лес гулять. Право, матушка ей действительно не враг, но все же вдруг расстроиться, обидеться, рассердиться, да мало ли чего еще. Да и за этот университет деньги уплачены, а еще на Анютку средства уйдут, ведь ее тоже уже надобно в пансионат отправлять, итак слишком долго она тут праздно шатается.
Одним словом, невеселую думу думалось Катерине, оттого и голова раскалывалась, а тело горело. Пришло ей на ум в сад выйти, прохладу ночную ощутить, потому накинула она материнский пуховый платок, который как на счастье оказался рядом, да тихо отворила дверь.
Застрекотали сверчки громко, что подивилась Катерина, как это их шум спать людям не мешает, но затем привыкла, и слилось их стрекотание с особенными, бывающими только по ночам звуками, которые в массе своей называют ночной музыкой. Прошлась она по дорожке, вдоль которой склонились травинки, отягощенные капельками утренней росы, и задевала Катерина их подолом платья, отчего тот вскоре промок. Ночной, теплый и легкий, воздух вздыхала она полной грудью и вновь подивилась, что так недавно вышла, а уже и мирно стало на сердце, да голова точно от оков освободилась. Все шла Катерина, оглядывая темный сад, и казался он ей будто незнакомым при лунном свете. Только сейчас поняла она, как же давно не была дома, ведь раньше каждую тропинку в саду могла и с закрытыми глазами узнать, а сейчас идет вот по главной и только диву дается, как же в детстве ни разу не заблудилась-то тут, даже когда среди ночи по лесу гуляла, что за домом. Предстала перед ней железная калитка, которую отворила она тот час и вышла к горке, с которой они бежали вместе с Максимилианом. Оставив позади пасеку, она пошла по подножию горки прямо в сторону озера, у которого не одно лето провели с братьями. Наконец, ровная гладь заблистала перед ней, послышался стук камышей и шорох трущихся между собой листьев. Захотелось Катерине искупаться, как купалась ни один раз она прежде, скинула она без всякого стеснения одежду и босыми ногами ощутила теплую, мягкую озерную воду. Легкий всплеск, и она уже плывет по лунной дорожке, нарушая ее колыхающиеся, золотистые границы.
Устала она вскоре, подплыла к самому берегу и легла, упершись локтями в подбородок, прикрыла глаза и стало ей так хорошо и покойно, как давно уже не было.
Внезапный сильный шорох и голоса привели Катерину в чувство. Открыла глаза она и прислушалась. Благо, была она за буйно растущими камышами, и разглядеть ее с берега было невозможно. Шаги приближались, и Катерина вся сжалась.
- Нет, Сергей Васильевич, ты не прав! – воскликнул слегка приглушено знакомый до боли голос, отчего показалось Катерине, что сердце ее вырвется из груди.
- Отчего ж это так? – спросил Тимирязин. – Путаешь ты что-то, Андрей Андреевич.
- Да как можно! – вскричал ни кто иной, как сам Андрей Андреевич Орловский, и остановился подле камышей, за которыми пряталась Катерина. – Неужто меня на том балу не было? Был я там, Сергей Васильевич, как пить дать был, и все надлежащим образом видел своими глазами, которыми и на тебя-то смотрю! Аль взгляд у меня как у помешанного?
Все на свете отдала бы сейчас Катерина, чтобы вновь посмотреть в его глаза, но лежала, затаив дыхание.
- Право, нет, конечно, - отвечал Тимирязин, - но все ж таки не может быть такого. Ведь как же-то он тогда в глаза Елены-то смотрит и не боится ничего?
Катерина напряглась и по неосторожности спугнула лягушку, которая с громким кваканьем бросилась в речку, но, не рассчитав, грохнулась на спину девушке, которая, правда, и не из пугливых была, да все равно вскрикнула от неожиданности.
- Есть там что ли кто-то? – понизив голос, спросил Орловский.
- Да что ты! – воскликнул Тимирязин, - кому ж тут быть среди ночи-то? Вот уже и светает почти. А мы с тобой так и не договорили.
- Так я уже, поди-ка, все тебе сказал, - удивленно отвечал Андрей Андреевич, - тебе только выводы остается делать, да думать, стоит ли это Елене говорить или нет. Мне-то до этого дела, что? Я к этому семейству уже ничего не имею и знать некоторых оттудова не желаю.
Будь воля Катерины, так она выскочила бы прямо сейчас, какая есть, да повалила бы его на землю, да как надавала бы оплеух.
- Вот Елену только жалко, - продолжал Орловский, - она-то, поди, ни за что пострадает. Жаль, - протянул он.
- Так точно уверен ты, что на балу у князя Милославского ни кто иной, как сам Игнат Аркадьевич Соколов, обнимал хорошо нам известную Ольгу Марковну Заводскую?
- Тьфу, ты, черт! – вскричал Орловский, - да сколько раз тебе это повторять? Да коли не веришь, то, что мне? Уверять не собираюсь, просто говорю, как оно было и как своими глазами видел.
- Зря нервничаешь, Андрей Андреевич. Я прекрасно тебя понял, просто не верится мне как-то. А ты как там сам оказался? – задал Тимирязин вопрос, который и сбитую с толку Катерину мучил.
- Оно, брат, история длинная. Вторую ночь бы подавай, чтоб поведать-то толком. Но могу лишь одно сказать, что такую женщину как Ольгу Марковну ни с кем не перепутаешь.
- Это так, - с тяжелым вздохом отвечал Тимирязин.
- А когда на днях я Елену с ее Игнатом Аркадьевичем повстречал, так долго вспомнить никак не мог, где ж я видел-то его. Аринушка моя напомнила, что видели мы его на балу-то у князя Милославского. Да сказать надо, что не многие-то и приглашены туда были, а меня, вот, позвали, представляешь?
- Несказанно за тебя рад, Андрей Андреевич, - холодно отвечал Тимирязин.
- Да чего ж ты такой неразговорчивый стал-то! – недовольно отметил Орловский. – Как только о Катерине перестали говорить, так сразу сделался точно истукан.
- Да вовсе-то и не из-за Катерины, - вставил Сергей Васильевич.
- Оно-то, брат, сразу видно, из-за кого. Да ладно, как тогда, так и сейчас не горю я желанием прошлое вспоминать, чего и тебе не желаю. А горю я уже желанием вновь в кровати очутиться, да Аринушку свою обнять. Хорошая она у меня, знаешь. Давно именно такую вот искал, чтобы обнять приятно было, да книжек слишком много не читала. А то больно странные мысли рождаются в женских головках после этих умных книг. Право, вредно женщинам читать.
- А чего ж можно им тогда? – удивился Тимирязин.
- Любить мужчин можно. Учиться готовить тоже можно. С детьми сидеть и воспитывать это тоже…
- Ну, ты даешь, Андрей Андреевич! – прервал его Сергей Васильевич. – А все остальное нам, мужчинам, что ли делать? И книжки тогда только для нас пишут, что ли?
- Не понял ты меня, Сергей Васильевич. Отчего ж только для нас? Романы о любви, конечно, для женщин пишут. И продаваться они должны как учебное пособие о том, как надлежит любить мужчину, как быть хорошей супругой, любовницей, матерью. А наше мужское дело их покорять, холить и лелеять. Детей делать, чтоб им совсем скучно не было. А умные книжки для нас-то, мужчин, и пишут. Чтоб на досуге, после прекрасного обеда, посидеть у камина с книжечкой в руке, умные мысли почитать, пока жена-то детей спать укладывает. А вот уж как уложит, то тогда и книжку в сторону и…
- Хватит! – оборвал его Тимирязин. - Ясна мне твоя жизненная философия. Думается мне, что пора спать ложиться. Светает вот практически.
- Эх, скучный ты стал, право! Это все Ромашкины на тебя влияют. Вот приходи ты ко мне сегодня вечером, так пообщаешься с умными людьми. Писатель один из столицы приезжает.
- Спасибо за приглашение, но вынужден отклонить.
- С чего вдруг?
- Да вот есть планы у меня на сегодняшний вечер…
Их голоса стихли.
Катерина же лежала ни живая, ни мертвая. Одна мысль на другую набегала, словно волны на море перед бурей, и каждая следующая была выше и сильней предыдущей, и ударялись они, разбиваясь и разлетаясь в разные стороны о четкую стену, только что воздвигнутую, которая отделяла теперь для Катерины ее прошлую жизнь от новой, настоящей, начавшейся с этой ночи.
С одним четким вопросом легла спать Катерина, звучащим в сознании ее голосом Максимилиана: «Отчего озарение приходит так поздно?».
I I
К завтраку Катерина не вышла, отчего Маргарита Алексеевна, встревоженная, сама поднялась к ней.
- Катенька, - сказала она тихо, садясь у ее изголовья, - отчего ж ты спишь еще?
С трудом, будто тело ее сделалось за ночь из свинца, повернулась она к матери, и та испугалась, увидев ее красные, заплаканные глаза. Катерину бил озноб, лицо горело.
- Доченька моя, - нежно сказала Маргарита Алексеевна, - тебе чего-нибудь надо?
- Максимилиана, - потрескавшимися губами, еле слышно произнесла она. – Позови ко мне Максимилиана.
За ним немедленно было послано, а также отправлен один из дворовых за Александром Христиановичем. Матушка удалилась из комнаты.
- Сестричка, что с тобой? Ты ведь еще вчера была в полном здравии.
- Выслушай, - тихо начала она и передала ему все услышанное вчера.
- Клевета, - побледнев после рассказа, слабо изрек Максимилиан. – Не верю, что Ольга, что она…
Он не договорил, зажал голову руками.
- Братик, - медленно начала Катерина, - поверь, видишь, какая она? Предупреди Егория, он ведь не знает.
- Да как же я-то? Ему?! – вскричал Максимилиан, отскочив к окну. – Он ведь ни единому моему слову не поверит. Лжецом обзовет.
- Тогда ко мне его пошли. Я расскажу.
- Оставь, Катерина. Ты больна. У тебя сил на еще один рассказ не хватит, - глухо отозвался юноша.
- Но ведь надо что-то сделать, - слезы произвольно покатились по ее горячим щекам. – Ведь, - всхлипывала она, - она семью нашу разобьет…
Внезапно снизу послышался крик, кажется Еленин. Максимилиан выбежал из комнаты, оставив Катерину одну.
- Поздно, - только успела прошептать она, как белый, будто снег, Максимилиан снова появился в комнате.
- Убежала, - дрожащими губами прошептал он, - убежала наша Ольга. Вместе с Игнатом.
Катерина, не сказав ни слова, отвернулась к стене. Беспамятство охватило ее.
Только через два часа смог приехать Александр Христианович. Войдя в дом, он даже не знал, кого первым начать лечить.
В главной комнате на софе лежала бледная Елена. Ее за руку держала Анюта, меняя холодные компрессы на лбу. Маргарита Алексеевна, всегда спокойная и сдержанная, беспрерывно плакала, отчего лицо ее сделалось красным и распухло. Она сидела в кресле, а рядом с потерянным видом стоял Степан Иванович, поглаживая ее руку и шепча что-то, ведомое только им двоим. Со второго этажа не смолкал стук в дверь и то и дело раздавался крик вызванного Тимирязина:
- Егор, я говорю тебе, открой, иначе выломаю!
Максимилиан, опустив голову, сидел на ступеньках и будто бы не понимал, где находится, и абсолютно ничего не предпринимал, чтобы кому-нибудь в чем-то помочь. К нему-то, тем не менее, Александр Христианович и обратился.
- Максимилиан Степанович, извольте изложить ситуацию, поскольку я как врач, должен в первую очередь заняться самым тяжелым случаем.
Безо всяких слов Максимилиан встал, прошел мимо по-прежнему стучавшего в дверь Тимирязина, будто не заметив его, пропустил доктора вперед у дверей комнаты Катерины, а сам остался на лестничной площадке. Тимирязин глянул на него осторожно, но будто потерянный в пространстве Максимилиан ничего ему не отвечал, потому тот продолжил свои уговоры Егория открыть дверь. Через каждые пять минут Александр Христианович выглядывал из-за дверей комнаты и просил Максимилиана принести то настойки из кухни, то горячую воду, то еще что-нибудь. Через полчаса, выйдя от Катерины, тихо прикрыв дверь, Александр Христианович настойчиво отвел Тимирязина от все еще закрытой двери, не смотря на все протесты.
- Да вы не понимаете! Он же там один! Он за себя не отвечает! Он в ужасном состоянии! – упирался Тимирязин.
- Поймите же, Сергей Васильевич, - мирно отвечал Александр Христианович, - оттого, что вы дверь его кулаками сейчас пробьете, легче ему не станет. Да и Катерине следует поспать, а вы со своим шумом ей только мешать будете. Лучше помогите мне вот этого спать тоже уложить, - он кивнул на Максимилиана, и к тому внезапно вернулась бодрость, сила и энергия.
- Какой спать? – крикнул Максимилиан. – Как можно сейчас спать! Нужно ловить беглецов! – взмахнул он кулаками, которые доктор мягко отвел в сторону.
- И что будет, если вы их словите? – продолжил он свои увещевания. – Вам здесь надлежит быть, родителям и братьям с сестрами помогать. А вы убегать куда-то собираетесь. Да и беглецы-то ваши, поди-ка, давно уже выехали из нашего округа.
И Максимилиан вновь окунулся в какую-то забывчивость, а Александр Христианович живо протянул ему маленький стаканчик.
- Держите-ка, выпейте.
Максимилиан подозрительно нюхнул жидкость и, поморщив нос, спросил:
- Что за гадость?
- Не гадость, а полезное, успокаивающее средство.
- Эх, - ухнув, Максимилиан опрокинул стакан.
- А спирт-то там есть? – полюбопытствовал Тимирязин, заглядывая через плечо Александра Христиановича.
- А то как же, на спирту и настояно, - отвечал тот лекторским тоном.
- Так налейте мне тоже. Для успокоению, - добавил Тимирязин.
Александр Христианович выполнил его просьбу.
- А теперь пойдемте-ка, к вашей матушке Маргарите Алексеевне.
По прошествию еще часа все были уложены спать настоятельным и заботливым тоном Александра Христиановича. Даже буйного по началу Тимирязина травяная настойка успокоила, и, подложив под голову валик, он заснул тяжелым сном на софе, с которой Елена была перенесена к себе в комнату. Внезапно оставшаяся одна в затихшем доме, Анюта нерешительно подошла к замершему у окна Александру Христиановичу.
- А вы сейчас тоже уйдете? – спросила она его.
Тот развернулся и глянул на нее с небывалой нежностью.
- Да разве могу я оставить ваш дом сейчас, барышня?
- Верно, - разочаровано протянула Анюта, - вы ведь врач и ваш долг быть рядом со своими больными.
Она прошла и села на софу под окном, у которого он стоял. Из угла раздался тихий храп Тимирязина. Их взгляды встретились, и они улыбнулись, но затем Анюта, встав на колени, облокотилась о подоконник и серьезно сказала:
- А больных у нас сегодня много. Одна я здоровая осталась. Вам нужны помощники?
- Конечно, - с прежней улыбкой отвечал Александр Христианович, - ведь все мои помощники спят.
Анюта внезапно зевнула и мигом тихонько рассмеялась.
- Нет, вы не подумайте, я отнюдь спать не хочу. Я просто так… Знаете, такое ведь бывает, когда кругом все спят.
- Верно, как в сонном царстве. Но если вы, Анна Семеновна, желаете вздремнуть, то можете подняться к себе. Это ничего, что я один останусь.
- Впервые меня кто-то назвал Анной, а не Анютой, - удивленно проговорила она, будто и не расслышав все остальное им сказанное.
- Вы достаточно взрослая уже, - отвечал Александр Христианович, окидывая ее взглядом, - да и как только в пансионат уедете, вас только так и будут величать.
- А учиться не скучно? – неожиданно спросила она.
- Что вы, это очень даже интересно. Столько новых вещей узнаешь и каждый день. Здесь-то новости до нас раз в неделю приходят с почтовой каретой.
- Скучаете вы по дому, Александр Христианович?
- А откуда вы знаете, что я не местный? – удивился тот.
- Матушка говорила, что врачом потому и плохо быть, что их в разные части нашей страны посылают. А страна-то у нас большая.
- Верно, большая. Но знаете, Анна Семеновна, к каждому месту привыкаешь. Да и потом меня, может, перенаправят вскоре в другую губернию.
- Как же это? – воскликнула она, но затем мгновенно успокоилась, - Так а мы тоже к следующему лету переедем уже.
- Позвольте узнать, куда?
- В Саратовскую губернию. По счастливому обстоятельству у батюшки нашего тетка там объявилась, мир ее праху.
- Удивительный случай, - задумчиво отозвался Александр Христианович.
- Да, мы долго дивились этому. А вот случилось это горе, и всей радости-то как и не бывало.
- Пройдет, Анна Семеновна, поверьте мне. Болезнь-то у большинства из-за любви и плохо, конечно, что противу любовных болезней лекарств еще никаких не придумали, кроме времени, но все ж и это пройдет. Все еще молоды, у всех еще кровь не раз играть будет. Да и вы говорите, что переедите, а на новом месте скучать нет времени.
- А у вас, Александр Христианович, болезнь из-за любви была? – осторожно спросила Анюта.
- Оно-то как же! Конечно, была. Без этого ни один человек жить не может. Даже не жить, а взрослеть. Любовные болезни, если можно так выразиться, человека взрослее делают. Но с годами все тяжелее проходят.
- И у вас не прошла? – испугалась девочка.
- А я, по-вашему, настолько стар? – улыбнулся Александр Христианович. – Нет, и у меня пройдет. Со временем.
- Так вы и любите кого-то? – бледнея на глазах, спросила Анюта.
- Ох, Анна Семеновна, ну отчего вы такие вопросы каверзные задаете! Вам бы в шпиёны податься.
- Нет, - устало проговорила Анюта, - вероятно, я для вас настолько молода, что вы не можете говорить со мной на серьезные темы.
- Вы-то, пожалуй, и молоды, да, Анна Семеновна, не в это дело. С вами, как мне думается, уже давно можно на серьезные темы говорить. Да только я не готов еще, - отводя глаза, сказал Александр Христианович.
- Что ж, - Анюта сразу расцвела, - когда будете готовы, то знайте, я сразу приду.
Она накрыла ладошкой своею маленькой его ладонь, но быстро-быстро отняла ее и, распрощавшись, счастливая убежала в сад.
- Эка девчушка славная, - пробормотал он, а обернувшись, увидел стоящего на лестнице, бледного, похудевшего будто в мгновение, Егория.
- Решили спуститься сударь, - мягко сказал Александр Христианович, - оно и правильно. Желаете ли вы чего-нибудь? Не болит ли?
Шатаясь, Егорий сошел по лестнице, увидел спящего Тимирязина и хмыкнул, а затем подошел к тому месту, откуда только что убежала Анюта, и тяжело опустился на софу, будто все сило он растратил на спуск и дорогу сюда. Его впалые глаза пристально глянули на Александра Христиановича.
- Любите ли вы Анютку, Александр Христианович? – спросил он спустя некоторое время.
- Отчего ж ее не любить? – отвечал доктор. – Ее и любить-то невозможно. Такая славная.
- Я хотел знать, любите ли вы ее, как любит мужчина женщину? – глаза его сузились при этом.
Александр Христианович побледнел и отвел глаза.
- Я понимаю ваш интерес как брата, дабы никто не обидел сестры вашей, но…
Рывок тигра, и Егорий, держа Александра Христиановича за воротник, прижимает его к ближайшей стене и смотрит в упор, незрячими от боли глазами.
- Мой интерес, - зашипел он. – Да если вы, Александр Христианович, хоть как-то обидите Анютку, внушите ей надежду, мечту, а затем оставите страдать, то я разорву вас на части, потому что не желаю, чтобы моя младшая сестренка страдала также сильно, как сейчас вся наша семья. Вы тут разглагольствовали о болезнях любви, так вот объясню вам еще раз на доступном для вас медицинском языке, – чтобы никаких болезней любви у Анютки не было, и, будьте так любезны, как врач, это обеспечить.
- Я подумываю о том, что попросить у ваших родителей руки Анны Семеновны, - медленно, важно проговорил Александр Христианович, как будто это не его только что к стене прижали, а кого-нибудь другого.
Егорий сразу отпустил его и отошел вновь к софе.
- Да разве после свадьбы болезней разных не бывает-с? – холодно осведомился он. – Единственный брак, который является для меня показателем, так это брак моих родителей, - его голос потеплел. – Ваши родители, Александр Христианович, как поживают?
- Я прекрасно понимаю, к чему вы ведете, Егорий Семенович, но мой ответ вас не порадует. Я вырос сиротой у тетки своей.
- Простите, если задел, чем-либо, - казалось, разум стал возвращаться к Егору. – Я просто не хочу, чтобы это юное и неопытное существо на восходе своей жизни ощущало в сердце такую же пустоту, что у меня сейчас в сердце.
Александр Христианович поклонился.
- Братская любовь не преступление. В свою же очередь хочу сказать, что если я сам когда-либо причиню ей боль, то буду вымаливать прощение на коленях.
- И не только у нее, - пробормотал Егор.
Александр Христианович решил пропустить это мимо своего внимания.
- Когда ваши родители собираются уезжать в Саратовскую губернию? – спросил он.
- Она уже и это рассказала, - покачала головой Егор, - в принципе, - чуть громче начал он, - вам не должно быть до этого никакого дела, но раз уж вы нашим родственником собираетесь стать, то отвечу вам – к весне грядущего года.
- Анна Семеновна будет отправлена в пансионат на эту зиму? – Александр Христианович проявлял не дюжее спокойствие по отношению к этому человеку из уважения к его семье, Анне Семеновне и личной трагедии.
- Вероятно, - пожал плечами Егорий, - матушка собиралась дать ей образование. Нужно будет оно ей при нынешних обстоятельствах или нет, не мне решать.
Александр Христианович еще раз поклонился.
- Мне нужно уйти на пару часов. Передайте вашей матушке, что я приеду к вечеру, чтобы проведать Катерину и всех остальных, а также для того, чтобы серьезно поговорить со Степаном Ивановичем.
Егор ничего не отвечал, только кивнул. Александр Христианович еще постоял пару секунд в дверях, ожидая, что, может быть, удастся и с Анной Семеновной попрощаться, однако, она не появлялась, потому он быстро пересек двор и вскоре исчез за поворотом. Егор же взъерошил волосы на голове, поднялся и направился в сторону кухни, почувствовав непреодолимое желание поесть. Будь Александр Христианович на месте, он бы не упустил возможности упомянуть, что аппетит – первый шаг к выздоровлению.
На кухне Аглаша, их старая повариха, теребя передник и сложив руки на массивной груди своей, командовала двум девкам, когда помешать еду в казане, когда специй подсыпать. Аглаша жила в доме Ромашкиных, почитай, чуть ли не с самой свадьбы Маргариты Алексеевны и Семена Ивановича, и правда будет, если сказать, что именно она вскормила все семейство с самых малых лет. Каждое несчастье или радость Аглаша непременно делила вместе со всеми домочадцами, да и те чуть что зачастую бежали на кухню к Аглаше, где та могла их развеселить и успокоить.
Вот и сейчас Егорий, хмурый и растрепанный, повинуясь еще детским привычкам, зашел в просторную кухню, тихо сел за широкий дубовый стол, за которым этой ночью тоже сидела Катерина, и стал глядеть, как быстро мелькают ножи, разрезая овощи, как туда-сюда крутятся девки, под неусыпным наблюдением Аглаши. Та краем глаза заметила его и, перекрикивая шум, спросила:
- Чего хмуришься, как некормленый порося?
Помимо своей воли, Егор не смог сдержать улыбку.
- Вот так-то будет лучше, Егорий Степанович, - тоже улыбнулась Аглаша. – Чего откушать желаете? У вас поди-ка обед сегодня не состоялся.
- Да я вроде, как…
- Как же, неголодны! – вскричала Аглаша, - неужто и свежеприготовленного пирога малинового, вашего любимого, между прочим, отведать не хотите?
- И впрямь пирог малиновый есть? – обрадовался Егор.
- А как же ему не быть, коли только он семейству вашему настроение поднять умеет? – засмеялась Аглаша.
- Ой, ну тогда неси! Да кусок побольше!
- Да хоть весь съешьте, Егорий Степанович, на всех хватит, - сказала она, ставя перед ним большой, круглый, румяный пирог, от которого отходили горячие струи воздуха и веяло чертовски аппетитным запахом, - Да и на сытый желудок жизнь вам сразу лучше покажется.
- Умеешь ты, Аглаша, в любой момент человеку помочь, - сказал Егорий, откусывая большой кусок.
- Да как же не помочь моим любым Ромашкинским отпрыскам? – спросила она и вновь засмеялась.
Совершенно без причины, как тогда при входе, он просто улыбался, и охватывало его такое же теплое, как пирог, и доброе, как Аглаша, спокойствие. Наконец, когда пол пирога было съедено, Аглаша отослала девок, а сама, поставив кружку чая перед Егорием, села напротив, положив свои полные, розовые локти на стол.
- Как Маргарита-то Алексеевна себя чувствует? – спросила она с жалостью.
- Верно спит еще.
- А вы-то как, Егор Степанович?
И вдруг захотелось ему рассказать ей все-все-все, как началось, и как было, и как закончилось, и как с Катериной разругался, и как на брата обижался, но внезапно понял он, что этого-то как раз и не нужно, потому что смотрела она на него такими глазами, в которых ясно читалось, что она уже все давно знает.
- Да как я могу быть, Аглаша, - начал он жалобно, - ведь ты ж сама знаешь, что любил-то ее больше жизни.
- Знаю, что любили, - тихо промолвила она, - да вот она-то никого не любила. На этом самом месте разговаривала я с Максимом Степановичем, и ведь тоже жаловался, причитал, что, дескать, жить без нее более не может, гляди и сделает, чего с собой. Да, бог милостив, обошлось. Катерина Степановна тоже частенько заходит. Сядет в уголочке, чаю попросит и сидит долго-долго. Все смотрит куда-то вдаль. Анютка Степановна и той порой взгрустнется, придет ко мне, да я ее пирогом угощу, и она сразу носится как резвая козочка. Я за вас-то не боюсь, Егор Степанович, вы жизнь свою любите, да и у мужчин с этим делом легче. За Елену Степановну страшно мне. Как приехала, пришла-то ко мне рассказывать, какая у ней любовь там, почувствовала я неладное, потому что как-то все хорошо у них выходило. И вот ведь, разразилось. И ведь знаете, что меня удивляет? В семействе-то и раньше, если счастье, то у всех как-то сразу, а если горе, то никогда не у одного. А сейчас-то видите, как всех прихватило. Каждый на себя часть боли-то взял. Я так разумею, Егор Степанович, что любовь – дело приходящее, в особенности у таких добрых молодцев, как у вас с Максимом Степановичем. Успеете встретить еще тех, которые приглядятся вам. А когда дележка начинается, так это совсем худо. Чего на свете людей мало, что ли? Да отойди ты в сторонку, а коли не судьба, так и не будет счастья-то, сколько не дерись. Мой вам добрый совет, Егор Степанович, перестаньте горевать, а то ж вы так несчастье всему семейству принесете. Если уж совсем невмоготу станет, то приходите ко мне. Посидим, поговорим, чай, и легче станет. А дальше этих кухонных дверей никогда ничего не выходило. Даже когда матушка с папенькой вашим ругалися.
- А разве такое было?
- Вот видите, - улыбнулась Аглаша, – до гостиной-то никогда ничего не доходило, а уж тем паче до детской.
- А я думал, у maman с рара идеальный брак! - задумчиво проговорил Егорий.
- Что вы, батюшка, такого и в природе-то не существуют. Людей бог разных сотворил, вот они и жить-то без ссор не могут. Ссоры это для разнообразия, чтобы жизнь раем не казалась, да и совесть частенько именно после ссор свой голос подает, разве оно не так?
- Так, Аглаша, так. А как ты думаешь, стоит ли Анюту за Александра Христиановича выдавать-то?
- За дохтура? – переспросила она. – А почём бы и не выдать. Он человек благородный, он Анютки Степановны не обидит. Я так разумею, а что он уже руки ее попросил?
- Вроде сегодня вечером собирался прийти к батюшке.
- Ах, ну это хорошо, что сегодня. Они-то как раз на хорошее перестоятся и, поди-ка, через пару дней да плохое забудут.
Егорий вздохнул.
- И вы забудете, помяните мое слово, Егор Степанович! Как Катерина Степановна господина Орловского из сердца своего выкинула, так и с вами будет.
- Как выкинула? Когда ж она успела-то? Не верю, Аглаша.
- Ай, да только слепой не заметит, как она теряется, когда этот новый господин Статский в комнату входит, которого, между прочим, ваша матушка тоже не просто так в доме-то погостить оставила.
- Ай да женские хитрости! – ударил по столу Егорий. – Ну, матушка! Ну, Аглаша! Небось, не без твоего совету оставила-то?
- Да понаблюдать просила, - скромно ответила Аглаша, - ну я и отвечала, что не ладное тут дело.
- Поди-ка, вот и вторая свадьба намечается, - присвистнул Егорий.
- Да и не очень-то намечается. Катерина Степановна слега ведь, а Евгению Николаевичу на днях-то уезжать надобно.
- Может помочь-то им? – хитро улыбнулся Егор.
- Нет, Егор Степанович, не нужно мешать. Два влюбленных сердца, если бог велит, найдут дорогу друг к другу даже через тысячи верст.
I I I
К вечеру Александр Христианович вновь пожаловал в дом. Маргарита Алексеевна, вся бледная, встретила его и сперва не давала ему сказать ни слова по волнующему его вопросу, расспрашивая, каково состояние каждого ее чада. Когда опрос окончился, то Александр Христианович не вставал со своего места, удивив тем самым Маргариту Алексеевну. Когда же он попросил позвать Степана Ивановича, тот явился незамедлительно, потом что посланный за ним дворовой описал состояние Маргариты Алексеевны, как крайне взволнованное. Затем они вдвоем сели перед Александром Христиановичем, взявшись за руки, и не могли уж отвести глаз до тех самых пор, пока не вымолвил он главную просьбу свою. Маргарита Алексеевна тогда взялась за сердце, а Степан Иванович, потерявшись, крикнул:
- Велите послать за доктором!
Откуда ни возьмись, появившийся Александр Христианович авторитетно заявил:
- Да, я ведь доктор.
Впрочем, Маргарите Алексеевне тут же стало лучше и, выразительно глянув на супруга, она попросила Александра Христиановича выйти, чтобы обсудить с мужем сие безобразие, так и сказала она. Хорошо, что Александр Христианович был человеком не новым в доме и знал о любимом выражении Маргариты Алексеевны, однако ж, особой надежды знание это в него не вселило, потому спустился он с лестницы в главную комнату в препротивнейшем расположении духа, где и был встречен Егорием.
- Ну что? – без введения сразу спросил он.
- Сказали-с, что подумают и сейчас же мне сообщат.
- Эх, это плохо, что подумают. Ведь могут подумать, а потом могут и передумать, - играл словами Егорий, но Александр Христианович не признал шутки.
Тем временем Маргарита Алексеевна вновь строго глянула на супруга.
- Что ж, - начала она. – Изрекай первый свое слово, Степан Иванович.
- А чего это я, матушка? – спросил супруг. – Я бы тебя вначале послушал с удовольствием.
- У меня, Степан Иванович, как ушло сердце в пятки, только он назвал имя Анютки, так по сей час там и сидит.
- А на мне, думаешь, волнение никак не отразилось? – опять пошел на попятные Степан Иванович. – Вон, вишь, как рука дрожит.
- Эх, батюшка, да рука-то эта у тебя уже как лет пять дрожит-то!
- И не правда, матушка, всего минуты три. Да и почки чего-то заболели.
- Не позвать ли тебе доктора? – ласково прошипела Маргарита Алексеевна.
- Оно-то и верно, что лучше послать, - спокойно отвечал супруг.
- Так доктор-то и не далеко. Сходи-ка ты сам, поди, в главной комнате сейчас сидит, дожидается.
- Ах, верно ж, недалеко. Пойду, спрошу его, что ли.
И Степан Иванович поднялся, да собрался уже идти, как крик Маргариты Алексеевны остановил его:
- Да куда ж ты, дурень-то! Он жениться на нашей дочери вздумал, а ты ему сейчас про почки свои начнешь. Сядь, - тише произнесла она. – Я тоже волнуюсь и практически не соображаю.
Степан Иванович послушался.
- Утихли-то, вроде, - сам не свой сказал Александр Христианович.
- Разошлась чего-то матушка, - добавил Егорий.
- Слушай меня, Степан Иванович, - мягко заговорила Маргарита Алексеевна, - никогда не думала я, что первой замуж выдам младшенькую.
- И правда, матушка, не видать нам от старших внуков-то никак. Так давать ему разрешение?
- Ох, и не знаю. Может, Анюту-то спросим сперва?
- Дело говоришь, сейчас приведу.
- Да, матушка, звали? – через минут десять бодрым голоском пропела Анютка.
Глянула Маргарита Алексеевна с тоской на девочку, прижала к груди своей.
- Ох, золотце ты мое, - и заплакала.
- Маменька, хорошо ли вы себя чувствуете? Не лучше ли Александра Христиановича позвать?
- Не зови! – хором крикнули родители.
- Ой, опять кричат чего-то, - злорадствовал внизу Егорий. – Дай боже, кабы не подрались.
- Да чего это с вами? – удивилась Анюта.
- Доченька, - первым заговорил Степан Иванович. – Александр Христианович, доктор наш-то, местный, который и лечил-то тебя против инфлуенции зимой, да и вылечил, слава богу, что не дало осложнений каких-то…
- Да что ж ты голову девочке забиваешь, - перестала сразу же плакать maman и вновь прижала Анютку к себе.
Но та вырвалась и серьезно, глянув на родителей, сказала:
- Я согласна выйти за него и уже давно люблю его.
Маргарита Алексеевна все причитала.
- Мама! Слышите ли вы меня? – крикнула уже в конец разозлившаяся Анюта.
- О, родной сестринский голос слышу, - вещал Егорий, будто пророк, с призраками говорящий, - неужто упирается?
Александр Христианович, одной рукой облокотясь о софу, чтобы не упасть, другой достал из своей врачебной сумки нашатырного спирту и нюхнул чуток.
- Эк вас пробрало-то, - заметил Егорий, покосившись на бледного доктора.
- Конечно, дочурка, слышу, - говорила, плача Маргарита Алексеевна, а потом вдруг остановилась.
Перекрестились взгляды их со Степаном Ивановичем и кивнули они, порешив, если любит, то так тому и быть. Через пару минут, успокоившись, вызвали они Александра Христиановича, который был уже в практически невменяемом состоянии, и объявили торжественно о своем родительском благословении.
- Анна Степановна! – кинулся Александр Христианович обнимать Анютку, а родители вновь заплакали.
- Ах, сколько произошедшего и всего-то за один день, - шептала Маргарита Алексеевна.
- Матушка, не стоит вам так волноваться, - отвечал Степан Иванович, ведя ее под руку, когда они вместе спускались в главную комнату, чтобы поведать всем новость.
Катерина чувствовала себя гораздо лучше уже и пожелала спуститься, сидела она рядом с дрожащей Еленой, обнимая ее и успокаивая. Максимилиан стоял за спинами сестер, а Егор, улыбающийся, все тормошил Тимирязина, который недовольно поглядывал на него и бормотал:
- Точно помешался ты, Егорий.
На что Егор отвечал очередным взрывом смеха.
Когда Степан Иванович вновь завел речь свою о тех подвигах, «которые успел совершить Александр Христианович за короткое пребывание в нашем доме», Маргарита Алексеевна толкнула его в бок, вышла вперед и сама как-то неловко произнесла:
- Александр Христианович Ростовский пожелал жениться на нашей Анютке. Мы с батюшкой не препятствовали союзу этих любящих сердец.
Сестрицы, хоть и были не совсем здоровы, повскакали, бросились обнимать и целовать Анюту, смущенную и зардевшуюся. Юноши по очереди пожали руку Александру Христиановичу, и только Егорий остановился напротив него и вскричал, заломив руки:
- Ох, негодник! Забираешь девочку из семьи-то!
Все стояли пораженные, не зная, что ответить, а Тимирязин, покачав головой и цокнув языком, неожиданно громко проговорил:
- Точно говорю, помешался.
Но Александр Христианович не растерялся и спас ситуацию.
- Ничего. В счет брака лечение обойдется вам практически даром.
И они захохотали вместе с Егорием, а на лицах домочадцев появились слабые улыбки.
- Шутники, - сказала Маргарита Алексеевна. – Меж тем мы совсем забыли об еде сегодня!
- Стол уже накрыт, - появилась из-за двери в столовую Аглаша.
- Это кто ж распорядился? – в недоумении спросила Маргарита Алексеевна.
- Егор Семенович, матушка.
- Как чувствовал-с, - с поклоном отвечал Егор.
- Право, - говорила по дороге в столовую Маргарита Алексеевна сыну, - какой-то ты не такой сегодня.
- Чрезвычайно рад за Анютку, маман, - улыбаясь, говорил Егор.
В столовой он оббежал всех дам и отодвинул им стулья, буквально рассыпаясь в любезностях. Сестры не могли скрыть улыбок.
- Да в тебя точно бес вселился! – вскричал Тимирязин, когда Егорий попытался и ему стул отодвинуть.
- Семейство свое, сударь, чрезвычайно полюбил, - говорил ему Егорий, садясь и повязывая салфетку на груди. – Передайте-ка мне, вон того аппетитного салату, который так прелестно готовит наша Аглаша.
Вопреки обыкновению, сегодня за столом практически никто не разговаривал, кроме Егория.
После приема пищи, который по количеству блюд вмещал в себя и пропущенный обед, и настоящий ужин, Катерина отправилась к себе, попросив матушку зайти, как только та освободиться. Через четверть часа Маргарита Алексеевна, в чепце и халате, вошла со свечою в комнату дочери.
- Как ты себя чувствуешь, Катерина?
- Уже гораздо лучше, матушка.
- Ну, и напугала же ты нас с утра, девочка.
- Да чего только сегодня не случилось.
- Это правда.
- Матушка, я бы хотела вас попросить кое о чем.
- Говори, Катя. Исполнить постараюсь.
Она перевела дыхание.
- Можно ли, матушка, перевестись мне в другой университет?
- А по что тебе другой? Неужто этот не по нраву?
- Нет, матушка, не по нраву. Хочется мне в актерский поступить.
- Ах, на сцену захотелось.
- Не говорите так, матушка, будто это какое-то очередное мое желание, - обиделась Катерина. – Я про это долго думала, все сказать никак не решалась.
- А чего боялась-то?
- Гнева вашего, а так и получилось. Простите меня, матушка, не буду я больше ничего желать другого.
- Да чего же простить тебе, Катерина? То, что желание свое выразила? Али что матери боялась? Нет, Катенька, - добавила Маргарита Алексеевна, понизив голос, - по мне, так иди ты учись туда, куда сердце тебя зовет. А в этот университет тебя отправили с батюшкой лишь потому, что молчала ты и на вопросы никакие не отвечала, когда спрашивали тебя, куда пойти учиться хочешь? Говорила только: «Пойду, матушка, туда, куда вы пожелаете». Ну, вот что я тебе скажу, наконец, подумала ты и решилась-то, а то, поди, по моей вине бы мучалась всю оставшуюся жизнь.
- Ах, маменька! – воскликнула благодарная Катерина, приподнявшись и обняв Маргариту Алексеевну. – Какая же вы славная и хорошая, маменька! Как хорошо, что именно вы -наша матушка, а мы - ваши дети!
- Глупенькая, - рассмеялась Маргарита Алексеевна, - да будь у тебя матушка другая, ты бы и представить не могла, что возможно по-другому.
- Неправда, маменька, - резонно отвечала Катерина, - вот сейчас как представила, так сразу страшно стало. Никакой другой мне не нужно! Честно-пречестно.
- Ай, говорить ты мастерица. Ладно, поди-ка, устала уже. Ложись, отдыхай. Семену Ивановичу я все сама скажу. Если не сегодня, то завтра. Но в другой университет ты поступишь точно. Сладких снов.
Расцеловавшись, они простились.
V
На вечер этого дня, что только-только начинался, и был намечен бал-маскерад, задуманный Максимилианом. На удивление все поднялись рано и уже к восьми успели позавтракать. Суматоха в доме стояла невообразимая. На кухне Маргарита Алексеевна совещалась с Аглашей по поводу меню, а девки носились с продуктами. Степан Иванович подписывал пригласительные, которые Максимилиан должен был развести соседям. Он столкнулся с Катериной, которая единственно только проснулась и выходила из своей комнаты.
- Катерина, я еду пригласительные раздавать. Скажи, к Орловским заезжать?
Благодарными глазами посмотрела она на него и кивнула. Он сбежал с лестницы, но остановился и вновь глянул на нее.
- Им два давать или один?
- Ох, братец, знаешь, - сказала она ему, - вот до этого мне уже нет никакого дела!
Глянув на нее удивлено, Максимилиан пожал плечами и до полудня его не было видно. Перекусив, Катерина стала помогать сестрицам мастерить бумажные гирлянды, которые собирались они развесить по деревьям. Сидели они в беседке, что заросла виноградником, который так хорошо спасал от жары, создавая прохладу и тень, когда на пороге появился Евгений Петрович. Катерина первая заметила его, но не подала виду, пока Елена не воскликнула:
- Евгений Петрович, вы вернулись из своего путешествия!
И тогда Катерина не подняла на него своих блуждающих по цветной бумаге глаз.
- Чего же вас так долго не было? У нас столько всего произошло, - говорила без умолку Елена. – Да вы не стойте на пороге-то, садитесь. Вы гирлянды делать умеете?
- Вот этого-то как раз нет, Елена Степановна.
- Да ничего, мы тоже особо не можем похвастаться искусством, - засмеялась Елена, поднимая криво склеенную гирлянду.
- Катерина Семеновна вот делает их замечательно, как я погляжу, - ответил Евгений Петрович.
- Действительно. Катерина! – обратилась Елена к сестре, - ты поучи-ка нашего гостя, а мы пока с Анютой отнесем батюшке сделанные гирлянды повесить.
- Да, может, и не нужно более делать, - прошептала Катерина.
- Нужно, - уверено сказала Елена. – Чем больше, тем праздник веселее и ярче. Ну, пошли, Анют.
Они удалились, а Евгений Петрович пересел ближе к Катерине.
- Как же у вас это так ловко получается? – подивился он. – Видать, нет у меня таланта в отношении гирлянд. Хрупкое это дело, а у вас, Катерина Степановна, пальчики-то вон какие тонкие, изящные.
Эти изящные пальчики замерли, а взгляд Катерины медленно заскользил вверх, пока не соединился с взглядом Евгения Петровича.
- Спасибо вам, - тише обычного заговорила Катерина. – Но и вы обязательно их делать научитесь.
- Да когда же я научусь, когда мне завтра на рассвете уезжать уже надобно? Да и вы уже, чай, закончили.
- Уже уезжаете? – дрогнувшим голосом, спросила Катерина. – Отчего так скоро? Не понравилось ли вам у нас?
- Как можно, - со вздохом отвечал Евгений Петрович, - замечательнейший дом, прекраснейшие люди. Жаль, что так скоро, но дела-с не ждут, уважаемая Катерина Семеновна.
- А как дела ваши, по которым вы в город ездили?
- Увенчались успехом, Катерина Семеновна. Слава богу, долго разбираться не пришлось, но целых три дня потратил, да зря.
- Отчего же зря? – скромно говорила Катерина. – Работу сделали и удалась она вам, грешно говорить, что зря-то.
- По мне, Катерина Семеновна, так лучше б я эти три дня тут провел. Чем вдалеке от вас, - добавил он тихо.
Катерина поспешно глаза потупила, но улыбка предательски осветила лицо ее.
- Вы будете на балу, Евгений Петрович? – слабо спросила она.
- Конечно, буду, милая Катерина Семеновна. Да только не долго, завтра рано вставать.
И вновь и вновь хотелось Катерине все спрашивать его о чем угодно, лишь бы вот так сидеть рядом, в тепле, уюте, да чтоб с ним рядом. Но он встал неожиданно, поклонился и, сказав, что нужно вновь идти ему, вышел. Вскоре вернулись сестры.
- Ужель оставил тебя Евгений Петрович? – подивилась Елена.
- Сказал, что идти ему надобно. Деловой человек, - горько добавила Катерина.
- А на этом балу маменька объявит о нашей с Александром Христиановичем помолвке! – радостно заявила Анюта, покусывая виноградный усик.
- Ох, обскакала же ты нас, да в дамки быстро, - как-то болезненно засмеялась Елена.
Анюта, сев между сестрами, взяла руку Елены, потом Катерины и, посмотрев ласково в глаза им, отвечала:
- Своим счастьем я вам благодарна.
- Да мы-то тут причем? – удивились девушки.
- А тем, что мы учиться уехали и оставили меня одну, - расхохоталась Анюта. – Будь здесь кто-нибудь из вас, наверняка, Александр Христианович на меня бы и не посмотрел!
- Вот ты, дурочка, - засмеялась Катерина. – Это ж не от него-то зависело на ком жениться.
- А от кого же? – не поняла Анюта.
- Да от судьбы же, Анютка. Коли свыше ему дано с тобою быть, то будь хоть весь дом полон красавиц, непременно б женился он только на тебе.
- Думаешь? – недоверчиво спросила Анюта.
- Уверена, милая моя.
- Ах, какие ж вы обе хорошие, - Анюта обняла их за плечи, затем поцеловала по очереди и выбежала из беседки.
Вскоре вернулся Максимилиан и, влетев в беседку, шумно плюхнулся на скамью:
- Сестры, - торжественно заявил он, - а вы уже придумали себе костюмы на сегодняшний вечер?
Они только руками всплеснули, и затем все вместе помчались на перегонки к дому, где чуть не сбили с ног Маргариту Алексеевну.
- Вот сорванцы-то! – вскричала она радостная и счастливая.
Кусочек солнца выглядывал из-за верхушек деревьев, рядом с озером, у которого бал решили делать, носились дворовые со столами, стульями, девки приносили еду, выпивку и прочие принадлежности. Из своей кухни выбралась даже и Аглаша, которая медленно прошла до озера под руку с Анютой и под строгим присмотром Егория, и сейчас она правильно расставляла блюда по столам. Казалось, ее крик был слышен еще около дома. Затем все заглушили музыканты, рассевшиеся под сенью широкого дуба и начавшие настраивать свои инструменты.
Из окна своей комнаты Катерина с тоскою проводила садившееся солнце.
- Вот и последний день, что мы вместе, окончился, - с грустью сказала она.
В двери постучались, и послышался Анютин голос.
- Катерин, помоги мне застегнуть одну вещицу.
Когда Анюта вошла в комнату, то Катерина не смогла сдержать смех. На сегодняшний маскерад девочка выдумала стать поварихой, отчего было сплошь завешана разными кухонными приборами. Несколько столовых ножей Катерина сняла сразу, не смотря на Анютины сопротивления. В принципе, костюм вышел очень даже смешным и оригинальным.
- А твой костюм поражает любое воображение, - с сарказмом сказала Анюта, оглядывая простое платье Катерины.
- Я не смогла ничего придумать, - сконфужено отвечала та.
- Ничего, сейчас вместе сообразим.
Так, позвякивая, Анюта вновь вернулась, принеся с собой пучок травы, несколько веточек сирени и пару цветков с главной клумбы во дворе.
- Матушка же убьет нас! – воскликнула Катерина.
- Темно будет, авось, не заметит, - хихикнула Анюта.
Так, понадеявшись на «авось», девочка принялась мастерить Катерине костюм. Через несколько минут он был готов.
- Все, - довольно произнесла Анюта, - теперь ты лесная фея.
Катерина глянула в зеркало и немедленно вытащила пучок травы, торчащий из ее волос.
- Ты что? – закричала Анюта.
- С ним я похожа на Бабу-Ягу, чем на фею, - с этими словами она распустила волосы и, быстро сплетя венок, одела его на голову. – Так-то будет лучше.
- И фантазия твоя, гляжу, заработала, - вновь не преминула уколоть сестру Анюта.
- Молчи, повариха, твое место на кухне!
Взявшись за руки, они вышли на улицу, где встретились с Максимилианом, одетым в потрепанную рубашку и многочисленными соломинками на голове. Как он объяснил, это был костюм пугала огородного, а также рассказал, что мимо него недавно прошел ангел, а точнее будет сказать Елена, закутанная в простыню, и заморский негр, которым стал Егорий после того, как замазал лицо свое углем. Матушка с отцом просили их не дожидаться, потому они втроем пошли по тропинке к озеру.
Народу было еще немного, но с каждым мгновением все прибавлялось. Соседи мягко подшучивали над друг другом, не узнавали порой хороших друзей своих, прославляли приготовленную еду и говорили без умолка.
- Максимилиан, - найдя брата, спросила его Катерина, - неужто вся округа съехалась? Так много народу.
- Что ты, сестрица, на всю округу пригласительных не хватило бы, но тут, как я погляжу, многие без них-то и приехали.
Когда стемнело и зажглись самодельные фонари, развешанные на деревьях, начались танцы на приготовленной для этого поляне. На кадриль Егорий пригласил Елену, и во время танца она дернула его за рукав, показав взглядом на странную пару, танцующую неподалеку от них.
- Да это ж матушка с батюшкой! – захохотал Егорий. – Они поменялись своими одеждами!
Со Степана Ивановича, одетого в женское платье, да раскрашенного умелой рукой, еще не один вечер потом смеялись соседи, а Маргарита Алексеевна, с трудом затянутая в сюртук, выглядела необыкновенно строго, но тоже крайне комично. Правда, не долго вытерпели они в таком одеянии, спустя два часа Степан Иванович поминутно падал, наступая на подол своего же платья, а Маргарите Алексеевне не хватало воздуха, потому удалились они переодеться и принять свой обыкновенный вид.
Искала в толпе Катерина Евгения Петровича, но все никак ей это не удавалось. Неожиданно предстал перед ней, будто из земли вырос, пират в маске и с длинной саблею на боку. Он предложил ей руку и, не говоря ни слова, провел от шума чуть поодаль, где остановился молча, не сводя с нее глаз, блестящих в прорезях маски. Вдруг поняла Катерина, что не Евгений Петрович нарядился пиратом, и все предположения ее оправдались, когда тот сбросил маску. Перед ней стоял Андрей Андреевич Орловский, любезно кланявшийся ей ниже, чем полагалось.
- Позвольте выразить вам свое почтение, Катерина Семеновна, - заговорил он, и от звучания этого голоса, да так близко, голова Катерины закружилась.
- Зачем вы здесь? – с трудом проговорила она.
- Так ведь бал, Катерина Семеновна, - его глаза дьявольски блеснули, а рука потянулась к талии Катерины. – Позвольте пригласить вас?
Не дожидаясь ответа и не предполагая сопротивления с ее стороны, Орловский тут же стал вальсировать с нею, тихо отсчитывая ритм:
- Тра-та-та, тра-та-та, - нашептывал он прямо в ухо. – Как вы сегодня обольстительны, Катерина Семеновна… Тра-та-та, тра-та-та… И чертовски красивы… тра-та-та… Я скучал по вам, Катерина. Очень скучал… тра-та-та. Как вы вновь невероятно близки мне!
Его губы склонились к ее устам, как с криком вырвалась она из его объятий.
- Какой же вы подлый человек, Андрей Андреевич, - прошептала Катерина.
- Отчего вы решили так? – с непоколебимой улыбкой спросил Орловский.
- Как поживает ваша Ариша? – гордо вскинув голову, громко сказала Катерина. – Сидит дома да детей воспитывает?
Орловский смешался.
- Что вы такое говорите?
- Вы прекрасно знаете, - уже зашипела Катерина, подходя к нему ближе, глядя строго в глаза, - мне ясна ваша жизненная философия, Орловский!
- Ах, вот о чем вы, достопочтенная Катерина Семеновна, - холодно произнес Орловский. – Не сомневался я в том, что Тимирязин не умеет держать языка за зубами.
Она хотела ответить, что Тимирязин ничего ей не говорил, что сама она недалеко от этого места была и слышала весь их разговор, но вовремя смолчала, лишь, ярко блеснув глазами, чеканя каждое слово, произнесла:
- Отчего, Андрей Андреевич, озарение приходит так поздно? Отчего, скажите мне на милость, правда, такая жестокая и резкая, поражает ум и после этого хочется забыть свое прошлое, как нечто постыдное? Можете ли вы объяснить мне это, Андрей Андреевич, ведь это ваше мужское дело направлять женщин на путь истинный!
Ничего не отвечал Орловский. Впервые в его взгляде, помимо эгоизма и самонадеянности, промелькнуло нечто вроде грусти, тоски, но он спрятал истинные чувства свои, поклонился вновь и ушел, не дав ответа. Вероятно решил, что если уйдет так, то последние слово останется за ним.
Вскоре Катерина вернулась к гостям, несколько взволнованная, но счастливая. А тем временем Максимилиан проследил за Егорием, который отошел от толпы танцующих и устремился в темноту. Переживая за брата, как бы он не натворил чего-нибудь с собой, ведь с побега Ольги мало времени прошло, Максимилиан последовал за ним. Отойдя прилично, Егор резко обернулся, застав брата врасплох.
- Чего крадешься за мной, как убийца?
Максимилиан смешался, но не нашел что ответить. Тогда Егорий присел на какой-то выкорчеванный корень, устремив глаза на горевшие вдалеке фонари.
- Садись, - буркнул он Максимилиану. – Или так и будешь над моей душой стоять?
Тот послушно сел.
- Егор, - начал после долгого молчания Максимилиан.
- Да, перестань. Не нужно.
Максимилиан замолчал.
- Право, не собирался я с собою ничего делать, если тебя это волнует. Да и на счет Ольги я на тебя больше не в обиде.
- Правда? – обрадовавшись, сказал Максимилиан.
- Да не задавай же ты глупых вопросов, - отмахнулся Егорий. – Разве не могу я любить своего брата, которому в детстве столько синяков понадовал?
Максимилиан нерешительно улыбнулся, а Егорий залился хохотом.
- На, вот, - вытащил он какую-то бумагу из кармана. – Прочти. И вынеси из этого жизненный урок, что все трудности возникают в первую очередь из-за женщин.
Тот развернул и заметил знакомый Ольгин почерк.
- Право, это ведь тебе письмо, может не стоит.
- Читай, - буркнул Егор. – Мы оба любили одну и ту же женщину. Потому такое же письмо она и тебе могла бы запросто написать.
Вот письмо Ольги, которое прочел Максимилиан:
«Здравствуй Егор. Знаю я, что крайне больно тебе сейчас читать это письмо и, хотя и собиралась я несколько дней перед тем, как написать его, думаю, что причинят тебе мои слова несказанную боль. Пусть покажется тебе это письмо жестокими, но в нем нашло свое отражение правда нашей действительности, в которой мы рождаемся, любим и умираем. Да, да и даже порой от любви-то и умирают многие. Я не хочу, чтобы ты сотворил что-либо над собою, Егорий, потому что будет это жестоко по отношению ко мне и моей памяти, что будет храниться обо мне в семействе вашем. А если же ты выживешь, то уже через полгода, уверена, тебе будет неприятно вспоминать обо мне, потому сразу говорю я тебе сейчас - забудь. Забудь все, что было, все, что могло быть. Мечты забудь, надежды похорони. Я уверена, что, читая эти строки, ты качаешь головой и думаешь: "Нет, Олечка, мне нужна только ты"… Пройдет время, и ты поймешь, что я была права. Ты очень неопытен, романтичен, склонен преувеличивать истину, и это хорошо для начала, только если не пребывать в этих небесах всю жизнь. То, что у нас ничего не получилось - не твоя вина и не моя. Моя вина есть, но она в другом. Она в том, что я должна была предвидеть и думать сама. Но к тому моменту, как мы встретились я была слишком измотана, измучена, чтобы предвидеть и решать. Ты спас меня от неминуемой голодной смерти в незнакомом городе, когда Максимилиан, человек которому я подарила лучшие годы своей жизни, предал меня, переступив через все самое дорогое, что я подарила ему. Я была безумно благодарна тебе, однако, прости и ты меня, как я простила со временем брата твоего. Ведь сейчас я снова полюбила и нет у меня другого выхода, как бежать с ним, потому что его тоже держат обещания, данные Елене. Предвижу и страдания Елены. Ты успокой ее, вам вдвоем, уверенна, в доме будет оказана большая поддержка. Я понимаю, что, возможно, после этого письма тебе не захочется меня видеть более, не захочется и вспоминать, потому что это причиняет боль. И мне поверь больно, и я разделяю боль твою, однако ж, пойми другого пути нет. И если ты, во имя той любви, которую я подарила тебе, отпустишь и не будешь более держать меня в своем сердце, то получишь мое искреннее прощение и благословение. Прошу тебя, не меняйся и не становись злым, обиженным на судьбу человеком, не теряй себя и свою семью. Ты замечательный, добрый человек, преданный друг. Не ищи в себе причину того, что ничего между нами не вышло. Эта причина во мне, поэтому не мучай себя напрасно. Повторюсь, сказав, что, может быть, каждое слово из этого письма кажется тебе диким, страшным, резким и неправильным, но нет у меня времени оправдываться. Игнат уже стучит в окно, мне пора, любимый.
Спокойной ночи (ты спишь сейчас). И знай, ты нашел во мне друга и, если судьба вновь сведет на вместе, то я постараюсь помочь тебе всем, чем могу.
Спасибо тебе за все.
Твоя Ольга».
- Вот женщины, - недовольно проговорил Егор, - прочти я его еще вчера, то, возможно, и убивался бы, как и предвидела она. Но тот камзол, в который она письмо засунула, только сегодня матушка решила в стирку отдать, и Аглаша письмо случайно нашла. А сейчас, веришь, мне нет до ее слов никакого дела.
Максимилиан еще раз пробежался глазами по словам и понял, как из-за глупой, но красивой женщины он чуть было не потерял родного брата, потому кинулся обнимать Егора.
- Тьфу, - сказал тот, - ты б еще с поцелуями ко мне полез.
- Можно, - нерешительно начал Максимилиан, - можно я разорву это письмо?
- Чего бы нет, - пожал плечами Егор, - только дай и мне половину. Как никак, мне оно было адресовано, и мог его я первым разорвать, да только решил дать тебе почитать прежде.
- Спасибо, брат.
- И тебе, спасибо, брат.
На «раз, два, три» они разорвали письмо Ольги на мелкие кусочки и с тех пор больше о ней не вспоминали.
Вскоре гости стали разъезжаться. Еды практически не осталось, выпивки и подавно. Музыканты, зевая, ставили инструменты обратно в чехлы, а Катерина, понурив голову, брела домой. Евгения Петровича на балу она не нашла. Проходя мимо беседки у дома, ее внезапно окликнул его голос. В полумраке она с трудом разглядела его.
- Катерина Семеновна, не бойтесь. Это я.
- Чего ж вы на бал не пришли, Евгений Петрович? – спросила она, неловко садясь рядом с ним.
- Костюма так и не придумал. Да и не знаю я там никого. А вы ждали меня?
- Ждала, - отвечала Катерина, благодаря небеса за царившую в беседку темноту.
- Жаль, что так вышло. Знал бы я, наверное, пришел бы тогда. Катерина Семеновна, - неожиданным шепотом позвал он ее, - а можно спросить вас кое о чем?
- Спрашивайте, Евгений Петрович.
- И вы ответите мне?
- Отвечу, Евгений Петрович.
- Что за мужчина увел вас от гостей?
- Так вы были там! – вспыхнула она.
- Не следовало мне задавать таких вопросов. Это ведь не мое дело.
- Ничего, что вы спросили, - тихо отвечала Катерина. – Этот мужчина, - она задумалась на секунду, - это призрак из прошлого.
- Вы уверены, что из прошлого?
- Да, абсолютно уверена, Евгений Петрович. Ему нет места в моей жизни.
- Отчего вы так горько это сказали?
- Вам показалось, право. Отнюдь даже и не горько.
- А почему Елена Степановна днем сказала, что столько всего произошло, пока меня не было? Действительно ли многое имел несчастье я пропустить?
- Что вы, даже хорошо, что вас тут не было. Я не по тому говорю, что видеть бы вас тут не желаю, просто произошедшее накапливалось много лет. Человеку незнакомому, наверное, и не понятно бы многое было, пожалуй, окажись он здесь в самый разгар действия.
- А вы бы объяснили мне, Катерина Семеновна, в чем дело, будь здесь?
- Объяснила бы. Отчего б не объяснить.
- Но сейчас ведь все хорошо?
- Да, Евгений Петрович, на удивление.
- А почему бы вам сейчас мне все не рассказать?
- Что вы. Долго будет, а вам завтра на рассвете уезжать. Выспаться надобно бы.
- Но я не скоро вернусь.
- Знаю.
- И вы будете ждать меня, Катерина Семеновна?
- Буду, ждать, Евгений Петрович.
- И дождетесь?
- Непременно дождусь…
18-19 июня, 2003 год.