О семействе Ромашкиных
И О ЛЮБВИ.
Ч А С Т Ь П Е Р В А Я
I
Маргарита Алексеевна, мать пятерых детей, никогда точно не знала, сколько приборов ставить на стол, поскольку славилась своим гостеприимством на всю округу, отчего дети ее, которых время обеда или ужина заставало в процессе ловли лягушек или плетения венков из одуванчиков, всегда появлялись за столом с двойкой-тройкой друзей. Причем вместе с теми же лягушками и не доплетенными венками. Каждый прием пищи был уникален в своем роде, и за столом никому не приходилось скучать, оттого ли, что повариха их Аглаша проявляла не дюжую фантазию при приготовлении еды, то ли что лица за столом постоянно менялись, и никогда дважды напротив себя нельзя было увидеть ту же физиономию. А, может, даже от тех реплик, которые всюду рассыпала maman, при виде очередной живности.
- Что меня там за ногу щекотит? – говорила она частенько, после чего ее массивная фигура с внушительным бюстом исчезала под столом, а затем под установившуюся тишину выныривала с щенком либо котенком. – И кто только посмел принести сие безобразие в дом? – грозно ударив кулаком по столу, да так, как не смог бы ударить даже Степан Иванович, доводя хрустальные бокалы и столовые приборы до недовольного звона, возмущалась она скорей для виду, нежели по правде.
За столом к этому времени переставали передаваться салатницы, вилки покорно опускались, а чумазые, мохнатые детские головки, если б это было возможно, наверное, вообще нырнули бы под стол, желая спрятаться от рентгеновского взгляда maman. Всегда безошибочно и невероятно точно угадывала Маргарита Алексеевна удавалось, кто же пустил собачку в путешествие под стол, в результате которого тот случайно попал в плен ее широкого, старомодного кринолина. И эту, да еще много других тайн, она унесла с собой.
А случалось и такое.
- Егорий, - спрашивала она как бы невзначай, - кажется ли мне, или это у тебя действительно синяк под глазом?
- Да, maman, - отвечал понуро Егорий Ромашкин – первенец семьи.
- Как вас понимать, musie Егорий? – ее слова, наполненные осознанием важного воспитательного процесса, проходили сквозь тишину так же легко, как горячий нож режет масло.
- Да, maman, на моем лице синяк. Я заполучил его в драке с musie Максимилианом.
Далее Маргарита Алексеевна выясняла, какова же была причина драки, кто являлся зачинщиком «сего безобразия», как называла она все, что было ей не по вкусу, и лишала виновного десерта. А десерты, надо сказать, в доме считались превыше всего. Что-что, но Аглаша десерты готовила непревзойденные, и если уж пропустишь один, то начинало тебе казаться, что жизнь твоя кончена и лишена она всякого смысла.
Как бы не отозвались всезнающие мужи о методике воспитания, используемой Маргаритой Алексеевной, тем не менее, нужного она достигла, и дети ее, разъехавшись в разные стороны на учебу, один за другим высылали домой дипломы о непревзойденном поведении в стенах школ и университетов. Не кичилась этими дипломами довольная maman, она просто вывесила их в комнате для приемов над камином, и далеко ни один раз бросались они в глаза входящим к ней в покои почтенным дамам округа, которые осуждали свободу и вольность в воспитании детей ее.
Глава семейства Ромашкиных Степан Иванович, муж достопочтенной Маргариты Алексеевны, был чрезвычайно горд по поводу сего факта. Нет, нет, не тем, что он являлся главой и родоначальником небезызвестного в округе семейства, а именно тем, что супругой его была Маргарита Алексеевна, бывшая княжной Маргаритой Ситровской до замужества. Ошибочно предполагать, что вышел Степан Иванович Ромашкин, молодой студент, у кого за душой не было ни кола, ни двора, а лишь пара-тройка учебных иностранных книг, что вышел он за княжну по расчету какому-либо, а уж тем более денежному. Дабы и дальше вести повествование, нужно для начала рассказать историю знакомства княжны с обыкновенным, нищим студентом.
Тогда Степан Иванович только-только окончил свои университеты и шел по улицам великой нашей столицы, рассматривая величественную архитектуру, разглядывая и дам, безусловно. Так сильно загляделся он на какую-то фемиду, что и не заметил как, переходя дорогу, попал под колеса проезжавшего экипажа. Слава Богу, будучи сельским ребенком, Ромашкин-старший заработал себе достаточно крепкие кости, да и нервы, да и под неусыпным, бдительным присмотром Маргариты Алексеевны он быстро поправился.
- Но как вы живете? – недоумевала юная девушка, беседуя с ним, пока он лежал в постели. – Неужели и слуг-то у вас нет? И поварихи тоже?
- Милая Маргарита Алексеевна, из слуг у нас в доме один дворник, а повариха настолько стара, что, бывало, путает соль с сахаром, или вместо чая принесет стакан кипяченой воды.
- Но как так можно жить? – вновь вопрошала удивленно она. – Если б наша Фросинья сделала чего-нибудь такого, ее, пожалуй, батенька и рассчитал бы сразу. А почему вашу не прогонят со двора?
- Дык старая же, говорю я вам. Жалеет ее хозяйка дома-то. Да и вроде родственницей она ей какой-то приходиться.
- Нет, не понимаю…
Так продолжались беседы порой до поздней ночи, и на удивление быстро сошлись они, как в характере, так и в чувствах.
- Как? И у вас нет ничего, кроме этих трех книг? – вновь и вновь задавала вопросы она.
- Верно, нет, - отвечал Степан Иванович. – Шиллер, Гете, Толстой – вот все мое состояние.
- Неужто совсем ничего нет? И какой-нибудь дальней тетки в Саратове, которая внезапно умрет и оставит вам состояние?
- Нет, - улыбался Степан Иванович, - и тетки нет.
- А что же у вас есть, кроме этих книг?
- Вы, - отвечал, потупив глаза, студент, - провидение послало мне вас, Маргарита Алексеевна.
Скандал, что разразился в доме, когда Степан Иванович выразил свое желание жениться на Маргарите Алексеевне, описывать не будем, и так понятно, как негодовал отец и сколько слез пролила матушка при этом. Но, надо отдать должное, проявился в те дни стойкий, упрямый и сильный характер Маргариты Алексеевны, и после угроз о голодной забастовке она принялась за дело. Семьдесят два часа вытерпели бедные родители, три долгих ночи не спали они и три дня стояли у дверей запертой комнаты, упрашивая съесть хоть крошку свою единственную дочь. Непреклонна же была она, и первой сдалась мать, которая и привела обратно в дом выгнанного тремя днями раньше Степана Ивановича. Вскоре убедили и грозного Алексея Матвеевича, что сей брак нужный и полезный, а спустя месяц сыграли долгожданную свадьбу, после чего уехали молодожены из столицы в N-скую губернию, где и застало их наше повествование.
I I
Ровные поля, покрытые золотом пшеницы, тянулись до самого горизонта. Карета медленно катилась, подрагивая и наклоняясь в разные стороны на ухабистой дороге, причиняя двум путникам – мужчине и женщине – огромные неудобства. Не смотря на продолжительность пути, женщина отнюдь не выглядела уставшей. Впрочем, ее и описывать-то тяжело, поскольку является она истинной красавицей, и в лице ее, фигуре нет никакого изъяна. Причем, даже ум имелся, и глаза всегда глядели трезво. Она из таких женщин, которые никогда не страдают от одиночества, либо от неразделенной любви, да и вообще плачут редко. Мужчины преклоняются перед такими, обожествляют их, носят на руках, и, как правило, часть из них влюбляются в этих женщин раз и навсегда, зачастую, без ответа. О характере ее тоже, впрочем, тяжело сказать что-либо определенное. На светских вечерах и баллах это скромная девушка, опустив ресницы рассказывающая о недавнем посещении монастыря, бедных сироток или безнадежно больных в лазарете. Дома это капризная и своенравная девица, топающая ногами и звонко кричащая на портного, если платье не готово к сроку, либо размер не подошел и прочее. Какова она была сейчас в дороге? Заметно было, что она сдерживается, чтобы не разразиться бурей, глаза ее метали молнии, а рука судорожно сжимала кружевной платочек. На своего спутника она старалась не смотреть. Звали ее Ольга Марковна Заводская и была она роковой женщиной для братьев Ромашкиных…
Около десяти лет разделяли девушку и ее спутника Егория Ромашкина, старшего сына и первенца в семье. Он имел редкий высокий рост, правильное телосложение и карие глаза. Однако ж он не был из ряда красивых мужчин, которые обычно сопровождают красивых женщин. Черты лица его были без изъяна, но влекли сразу глаза его, которые светились добротою и искренностью. Пожалуй, одним явным недостатком обладал он – чрезмерной любовью к своей спутнице. Впрочем, нельзя его в этом винить, ведь сердцу не прикажешь, а уж тем более, когда рядом сидит такая женщина.
- Эх, - воскликнул Егорий, - выйти бы сейчас, да пробежаться до родительского дома! Ведь совсем ничего осталось. Вон, сейчас за поворотом появится наш домик, и сад, и многочисленные ульи по бокам. А мы все трясемся здесь, да паримся.
- Право, - сказала Ольга, - если тебе так хочется пробежаться, то я тебя не держу. А на счет этого путешествия я, кажется, еще все высказала на прошлой станции.
- Ох, какая ж ты негодница, Ольга! – шутливо вскричал он, - ну подумаешь, встретим мы там моего братца Максимилиана, да тебе то, чего теперь его боятся? Ты ведь со мной! Али нет?
- Я-то с тобой, но жить с ним под одной крышей не намерена. Таково мое решение, а ты ж так никаких действий еще не предпринял, - нервно обмахиваясь веером, ответила Ольга.
- Пойми же, я тебе и так не раз объяснял, что не могу я матушку с отцом бросить, и не погостить у них пару дней. Они ведь не поймут, чего это я взял да поселился в городской гостинице, когда у них есть все удобства, да и не видал я их года три. Соскучился! И по маменьке, и по папеньке, и по кухне нашей домашней.
- Заладил ты все про кухню, да про кухню. По-моему, так можно жить в гостинице, а покушать к ним приезжать.
- Да как же это к своим родителям, как в столовую жаловать! Я лучше б с голоду умер, нежели так поступать.
- Но я не хочу и видеть Максимилиана! – взорвалась Ольга. – Не то, чтобы еще за столом с ним сидеть! Неужели ты никогда не поймешь меня и моих чувств? Неужели я тебе настолько безразлична, что готов ты променять меня на тарелку супа?
- И не простого супа, а домашнего. Из домашней курочки с жирной сметаной, - добавил Егорий, а затем расхохотался, видя озадаченное лицо Ольги. – Что ты, право? Неужто поверила?
Он обнял ее и прижал к себе.
- Глупенькая, - продолжил он нежным шепотом, - ты же знаешь, что люблю я тебя больше всех на свете. И что никогда никому не отдам.
- А, - хотела вставить Ольга.
- И Максимилиану не отдам, - догадался сразу Егорий. - Он свое время уже упустил. И ни слова он тебе не вымолвит без моего разрешения, потому что ты ведь моя.
Карета подскочила на последней кочке и, дернувшись, остановилась.
- Приехали! – крикнул Егорий радостно, совсем по-детски и, открыв дверцу, вышел сам, забыв подать руку Ольге.
Оставшись одна в карете, Ольга негодующе посмотрела на удаляющуюся в сторону дома фигуру Егория, а затем, высунув голову в окошко, оглядела просторный двор, двухэтажную деревянную постройку и тихо сказала:
- И вот, я снова здесь. Неужели я всегда буду возвращаться к этим Ромашкиным?
Она самостоятельно вылезла из кареты, взяв в руки кринолин, и встала рядом с ней. Вновь ее взгляд заскользил по резным рамам, по крытой беседке справа от входа, заросшей виноградником настолько, что со стороны ее-то и не разглядеть было. Воспоминания, одно за другим, всплывали в воображении ее, и она вновь еще тяжелее вздохнула.
- Право, не стоило сюда приезжать, - проговорила она тихо. – Столько всего и как будто и не изменилось. Как будто время бежит мимо этих мест. И беседка, и сад за домом, и сам дом. Он так же таинственен, так же приветливо глядят его занавешенные окна. Право, не стоило, - покачала она головой, - господи, только бы его не увидеть!
И она шагнула вперед, как, откуда ни возьмись, вылетела вторая карета, но ловкий кучер успел остановить их рядом с застывшей девушкой. Но одна из лошадей вдруг заржала и мгновенно встала на дыбы, а Ольга, не сдвигаясь с места, лишь успела подумать, что теперь она из этого дома скоро не уедет.
Услышав шум, из дома выбежал первым делом Егорий, за ним уже и Маргарита Алексеевна вместе со Степаном Ивановичем.
- Что такое? – закричала она. – Кто приехал?
- Ольга!!
Егорий с криком бросился к девушке, лежащей на руках у кучера.
- Что с ней? Как ты смел?! – орал он.
- Я, батюшка, остановил лошадей во время. Это она не сдвинулась, право, не виноват я. Батюшка, я действительно остановил их-то, - лепетал он.
- Олечка, родная, ты в порядке? – он упал в пыль и положил голову ее себе на колени.
Но лицо девушки было бледно, а на виске виднелась кровь.
- Матушка! – взвыл Егорий, - немедленно шлите за доктором!
- Ах, несчастье-то какое, - залепетала Маргарита Алексеевна, - и надо же было такому случиться именно в этот радостный день-то!
- Матушка! Шлите же за доктором!
- Сейчас, сейчас, - она исчезла в доме.
А растерянный Степан Иванович, поднял глаза и только сейчас заметил стоявших рядом с каретой свою вторую дочь Елену и юношу рядом. Елена как будто тоже только очнулась и мгновенно кинулась к отцу. Хотя момент и столь трагичен, в нескольких словах опишем Елену Степановну и спутника ее, играющих далеко не последние роли в нашем повествовании. Им обоим было по девятнадцать лет, учились на медицинском, где и познакомились. Елена сразу влюбилась в своего сокурсника. Про него не скажем, что и тот воспылал к ней особой страстью, и, хотя он согласился отдохнуть вместе с ней у родителей ее, было это по большей части оттого, что более некуда ему было ехать, да в пыльном городе оставаться на лето не хотелось. Юноша был красив, имел гордую осанку и чаще молчал, имея привычку наблюдать со стороны на жизнь, будто зритель в театре. Елена же всегда мечтала быть в главных ролях и, нужно отдать ей должное, за ее упорство и уверенность, ей с лихвой все далось. Рядом со смуглым спутником, Елена выглядела бледно, отчего, зная это, всегда использовала румяна, но их избыток делал ее еще менее привлекательной. Елена не красавица, но и не дурна особо, про таких обычно говорят, что на них мужчины-то и женятся. Однако следует отметить, что мало кто женится в девятнадцать лет.
- Папенька! – заговорила Елена со слезами в голосе. - Мы не давили Ольгу Марковну! Кучер во время остановился, мы видели. Это лошадь встала на дыбы, а Ольга-то и испугалась!
Егорий глянул на нее, затуманенными глазами, видимо, осознавая ее слова, но тут несчастная пришла в себя и сухими губами прошептала:
- Говорила я тебе, не стоит мне сюда ехать. Чувствовала я, а ты… Все суп, да суп.
Легкая улыбка промелькнула на устах Егора, он кинулся осыпать поцелуями ее лоб, плечи и руки.
- Родная, - говорил он в промежутках, - я все теперь сделаю, как ты пожелаешь. Прости меня, что так произошло… Прости, что оставил тебя… Ольга, родная моя…
Ольга устало прикрыла глаза вновь.
- Здесь врач-то есть? – с необыкновенной силой вдруг сказала она.
- Конечно есть, родная, как ему не быть-то? – быстро говорил Егорий.
- Да уж, - слабо улыбнулась Ольга, - помню я этого старичка. Неужто жив он еще?
- Нет, Ольга Марковна, - встрял в разговор Степан Иванович. – Никифор Андреич еще прошлой зимой скончался. Пусть земля ему будем пухом, - перекрестился он, за ним и Елена, а с Еленой и сопровождавший ее спутник. – Сейчас у нас здесь молодой врач практикуется. Говорят, хороший, однако умерла на прошлой недели бабка одна, которую он лечил.
Ольга дернулась и слабой рукой схватила Егория за воротник камзола.
- Папенька, - перебил отца Егорий, - ну что вы говорите? Видать и старуха-то старая уже была. Ее и лечить-то было бесполезно.
- Не хорошо ты говоришь, Егор, о пожилом поколении, - покачал головой Степан Иванович, - поди-ка и нас с матушкой уже лечить бесполезно?
- Папенька, - вступила Елена, - Егор совсем не это имел сказать. Мы вас безумно любим, верно ведь, Егор?
- Конечно, - отвечал Егор, поглаживающий пыльные кудри Ольги, - вы своими речами о смертях только Ольгу запугаете. А врач-то, может быть, и хороший.
- Верно, хороший, - отвечал Семен Иванович. – Зимой-то он нашу Анютку от инфлуенции лечил, и, знаете, Ольга Марковна, быстро поправилась девочка. Так что вы не волнуйтесь, полежите пока спокойно, он скоро будет и вас немедленно осмотрит.
- Да, спасибо, я полежу, - проговорила медленно, не открывая глаз, Ольга, лежащая в пыли и песку у самого колеса их кареты.
Кучер к тому времени с каретой, привезшей Елену, отъехал в сторону, но неожиданно раздался очередной шум и звон бубенчиков.
- Может, это врач? – осведомился Егорий.
- Вряд ли, - отозвался отец. – У него бубенчиков нету. Да и лошади уж больно красивые и ухоженные.
Тут карета резко свернула, и пара черных лошадей с золотыми бубенцами остановилась практически у ног Ольги, которая залилась криком:
- Да что это такое! – окрепшим голосом закричала она. – Что им тут места на дворе мало, чтобы остановиться! Не дают человеку полежать нормально! А я тут, может, умираю, - уже ослабев, кончила она.
- Папенька, да кто ж там пожаловал-то? Разберитесь же, - поднял взгляд на отца Егорий.
- Да вроде бы… Ба! – воскликнул Семен Иванович. – Это же Анютка с прогулки вернулась.
Дверца кареты распахнулась, оттуда вышел сначала высокий юноша, а затем весело выпрыгнула молодая девушка.
- И вы такое допускаете, папенька? – настороженно спросил Егорий. – Чтобы молодая девица ездила на прогулки с какими-то юношами?
- Да разве он «какой-то»? Он же рос с ней, да и с вами впрочем, Егорий.
- Неужто это Тимирязин? – пригляделся сын. – Сергей Васильевич, вы ли это? – крикнул он громче.
На лице юноши заиграла улыбка, а, приблизившись, он протянул руку Егорию, но тот держал голову Ольги, потому кивнул ему:
- Не сочти за бескультурье, али неуважение к тебе, Сергей Василич, - начал Егор.
- Понимаю, - ответил тот своим тихим голосом. – Здравствуйте, Ольга Марковна, - затем проговорил он с поклоном.
Ольга открыла глаза и мягко улыбнулась.
- Простите мое состояние, Сергей Васильевич, лошадь чуть не затоптала.
- Как же это вас угораздило? – покачав головой, воскликнула Анюта, шедшая за Тимирязиным.
- Да вот по неосторожности.
- Ничего, сейчас приедет врач и осмотрит ее.
- За Александром Христиановичем послали, папа? – спросила Анюта, слегка покраснев.
- Верно, других-то и нет, дочка.
Коли прервали мы наше повествование однажды, то ничего не мешает нам сделать это во второй раз и рассказать читателю о Сергее Васильевиче Тимирязине и младшенькой в семье Анютке. Тимирязин был крупного телосложения, с острым носом и маленькими глазами. Имел привычку говорить тихим голосом, и собеседнику приходилось к нему наклонятся, чтобы расслышать слова его, если беседа происходила в шумном помещении, к примеру, на балу. С семьей Ромашкиных был дружен с детства, поскольку жил неподалеку, а в особенности со вторым братом Ромашкиным Максимилианом. На удивление всему округу недавно обзавелся невестой и всем видом своим представлял счастливого жениха. Перейдем же к описанию чудесного и милого ребенка Анюты Ромашкиной. В свои семнадцать лет она живо интересовалась медициной, писала стихотворения, которые ни кому не давала читать и прятала их на чердаке, где дети Ромашкины всегда хранили свои детские тайны от родителей. Безусловно, Маргарита Алексеевна не раз натыкалась на них, если искала что-либо, но оставляла их нетронутыми и на прежнем месте, так что дети и не догадывались, что местоположение их дневников, любовных записок давно известно. Еще Анюта была влюблена и, как ей казалось, навечно.
- Вот, негодница-то! – воскликнула Елена, стоявшая позади Анюты и наблюдавшая за сестрой. – И ведь стоит и будто бы не признает!
Анютка повернулась и тут же с радостным возгласом кинулась сестре на шею.
- Леночка! Сестричка! – бормотала она, целуя сестру, - не признала-то действительно. Гляди, какое платье ведь, расшитое, модное! Папенька, видели ли вы, какая наша Леночка красивая стала?
- Как не видать, Анютка. Не нарадуюсь, право. Ах, батюшки, - спохватился Семен Иванович, - матушка же ваша, Маргарита Алексеевна, на кухне приказания отдает, потому и не встречает вас. Идите обрадуйте старую, коли помните еще, где кухня-то наша.
- Как не помнить, папенька! – воскликнула Елена. – Все время мечтала стряпни-то маминой отпробовать!
- По-моему, так семья ваша только об еде и думает, - пробурчала Ольга так, чтобы ее слышал только Егорий.
Тот лишь улыбнулся и проводил тоскливым взглядом побежавших за руку к дому сестер, Тимирязина и молодого человека.
- А ведь с гостем-то так и не познакомила, - задумчиво сказал Егорий.
- Будет время еще перезнакомиться, - ответил Семен Иванович. – Вы-то надолго, надеюсь?
- Как получится, батюшка, - отвечал Егорий уклончиво.
- Чего вздыхаете, Ольга Марковна? Болит ли что-нибудь? – заботливо осведомился Семен Иванович.
- Да вот доктор ваш чего-то задерживается.
И не успела договорить, как, завернув за поворот, вскоре оказался рядом с ней серый жеребец, а на нем юноша, чуть старше Егория, с большой сумкой на плече.
- Александр Христианович, мы уже заждались вас! – сказал Семен Иванович, подходя к нему.
- Что-то с Анютой Семеновной случилось? – неожиданно спросил он.
- Нет, колено ее более не беспокоило. Вот, - указал он на Ольгу, - оказия такая случилась. Лошадь копытом задела.
Александр Христианович присел, ощупал руки, ноги девушки, спросил, не больно ли и, получив отрицательный ответ, сказал:
- Давайте перенесем ее в комнату, где ей и удобнее будет, да и я смогу ее тщательней осмотреть.
Егорий сразу же взял ее на руки.
- Пойдемте, - повел их Семен Иванович.
Александр Христианович, осмотрев Ольгу, не нашел ничего серьезного, кроме нескольких ушибов и синяков, но поскольку сразу понял, что имеет дело с чрезвычайно изнеженной девушкой, то настоял на том, чтобы несколько дней она полежала спокойно, впрочем, спускаясь к еде. На что Ольга возразила, что с радостью может откушать и здесь. Доктор пожал плечами, прописал ей два тонизирующих отвара из трав и спустился в главную комнату, оставив ее наедине с Егорием.
В главной комнате же, расположившись на трех диванах, сидело семейство Ромашкиных, слушая истории Елены о своей учебе. То и дело раздавался смех, поскольку рассказчица из Елены была превосходная, да и мимика и жесты были соответствующими. Александр Христианович Ростовский подождал пару минут, пока не стих смех, а затем подошел к Маргарите Алексеевне.
- О, уважаемый Александр Христианович, не расстраивайте столько прекрасный вечер. Скажите нам, что с Ольгой Марковной все в порядке, - воскликнула она.
- Так точно-с, сударыня, - отвечал Ростовский. – Ольга Марковна в более чем удовлетворительном положении, однако ж, я посоветовал ей отдохнуть несколько дней, потому что нашел ее организм несколько уставшим.
- Что ж, - отвечала Маргарита Алексеевна. – Здесь она быстро поправится, а вам, Александр Христианович, дай бог здоровья.
Ростовский почтенно поклонился и сумел сдержать саркастическую улыбку. Тем временем через боковую дверь вошла молодая девушка, крестьянка, повязанная передником, и, поклонившись, сообщила, что стол накрыт. Все повставали со своих мест, только Анюта оставалась сидеть, но затем, будто спохватившись резко подлетала к матери.
- Матушка, разреши Александру Христиановичу отобедать с нами, - держала она ее за руку, глядела в глаза и быстро-быстро говорила.
- Отчего бы нет, - отвечала Маргарита Алексеевна. – Вызовов-то у вас на сейчас нет, Александр Христианович?
- Никак нет-с, сударыня.
- Тогда извольте откушать с нами.
- Премного благодарен, - с поклоном сказал Ростовский.
- Это не меня благодарите, - с улыбкой сказала Маргарита Алексеевна.
И Ростовский устремил счастливый взгляд на потупившую глаза Анютку.
- Семен Иванович, - обратилась Маргарита Алексеевна к мужу, - пошли кого-нибудь за Егорием, да спроси, чего желает Ольга отведать.
- Да, Маргарита Алексеевна.
Вскоре все сели за стол.
I I I
Однако не успели они ложки в руки взять, как во дворе все снова зашумело, а затем раздался сильный, громкий голос, услышав который аж наверху Ольга все сжалась и в испуге отказалась от обеда, схватив за руку Егория.
- Не оставляй меня одну, - зашипела она. – Не оставляй.
Тем временем, поскакав с мест, семейство вышло во двор приветствовать новоприбывших.
- Неужто я снова дома? – восклицал стоявший посередине двора высокий, худощавый юноша.
- Да, что ж ты, Максимилиан, - успокаивала его девушка, - весь дом перебудишь. У них, должно быть, сейчас послеобеденный сон.
- Неужто мы к обеду опоздали-то? – огорченно посмотрел на девушку Максимилиан.
- А вы как всегда приезжаете последние, - сказала Маргарита Алексеевна, первая выходя на порог.
- Матушка!!
Со счастливым криком бросились они оба обнимать ее, а Маргарита Алексеевна сразу вся засветилась от счастья.
- Да задушите же вы мать сейчас, сорванцы! – проговорил Семен Иванович.
Максимилиан тот час подбежал к отцу и сильно хлопнул его по спине.
- Батюшка, вот и свиделись, наконец-то!
Отец тоже заулыбался.
- А Катерина-то как похорошела!
Стройная девушка подошла к отцу и обняла его.
- Рада вас видеть в полном здравии, батюшка.
- Верно, здравие нас с матушкой не покидает, дай боже еще столько же прожить!
- Али все семейство уже здесь, и мы действительно последними приехали? – воскликнул Максимилиан, оглядывая собравшихся на пороге. – Елена, как же ты вытянулась! – жарко поцеловал он сестру в лоб, - Небось, уже сама достаешь книги с последней полки?
Елена рассмеялась.
- А это наша малютка Анютка? – вскричал он затем. – Надо же! Тебя хоть сейчас замуж выдавай!
Анюта покраснела и скромно улыбнулась. Катерина тоже обняла одну за другой сестру, а затем разглядела и Тимирязина.
- Сергей Васильевич, как же вы возмужали! Надеюсь, еще не женаты? – с кокетством спросила она.
Все улыбнулись, а Тимирязин отвечал своим тихим голосом:
- Вы, Катерина Семеновна, тоже расцвели не на шутку. Однако ж мне очень жаль, не дождался я вас.
- Братец! – удивлено воскликнул Максимилиан, - неужели действительно женат уже?
- Нет, Максимилиан Семенович, еще только обручен. Невеста-с есть у меня.
- Познакомишь, - подмигнув, ответил Максимилиан Семенович.
- Дети, - громко начала Маргарита Алексеевна, - поговорить еще успеете, а там обед на столе стынет.
- Счастию моему нет предела! – вскричал Максимилиан. – Катерина, мы еще и на обед с тобой успели!
Навеселе, они вновь прошли в столовую, а девушка, прислуживающая за столом, принесла еще два прибора и сообщила, что Егорий отказался спуститься вниз, а Ольга Марковна не пожелала отобедать.
- Да неужели не проголодался он? – удивилась Маргарита Алексеевна. – С чего это вдруг? Батюшка Семен Иванович, может сходишь, позовешь его?
- Маргарита Алексеевна, уж не маленький давно, коли есть захочет, спуститься рано или поздно.
- Дай боже, чтобы не слишком поздно, - покачала головой мать.
- Ольга Марковна? – спросил Максимилиан, насторожившись, когда все сели. – Не ослышался ли я? Матушка, в действительности ли она здесь?
- Да, сын мой, приехала вместе с Егорием.
- Как вместе? – рука его с вилкой застыла в воздухе над салатом.
- Максимилиан, прошу, не за столом, - осторожно сказал отец.
- Да и гости у нас, Максимилиан, - добавила мать.
Но он уже взвился и только на лестнице остановил его Тимирязин, пустившийся за ним.
- Да пойми же ты, Максимилиан, - зашипел он. – Она с Егорием. Тебе там делать нечего!
- Что значит нечего? – в полный голос закричал тот. – Пусти меня!
- Сама ж тоже боится видеть тебя. Неужто не заметил, что не спустилась, да и Егорию не разрешила? Куда ты ломишься? Хочешь ссоры с братом родным? Оставь ее.
- Сергей Васильевич, у вас все в порядке? – раздался голос Маргариты Алексеевны из столовой, где все по-прежнему сидели, не притронувшись к еде.
- Да, Маргарита Алексеевна, можете приступать к еде, мы сейчас спустимся. Спустимся, ведь? – обратился уже шепотом он к Максимилиану.
Тот рассеяно кивнул.
- Да что же это делается-то? – весь размяк и опустился на ступени Максимилиан. – Она! Она снова в моем доме, под этой крышей, где… И с моим собственным братом!
Эти слова будто придали ему силы, он вскочил со ступенек, но Тимирязин схватил его за плечи и, глядя в глаза, отчетливо проговорил:
- Сейчас время обеда. А не драки.
Спустившись, они заняли свои места, и разговор завязался тихий и спокойный. Когда же салаты были съедены и ожидали, пока разольют суп по тарелкам, Анюта сказала:
- Знаете, - обратилась она ко всем, желая поделиться новостью, - а наш сосед Андрей Андреевич Орловский тоже навестил свою матушку.
Катерина неловко опустила бокал, ударив ножку его о тарелку.
- Как же матушка его, наверное, обрадовалась, - поспешно отозвалась Маргарита Алексеевна, - ах да, чуть не забыла. Максимилиан, знаешь, кто скоро женится?
Максимилиан не успел и голову к матери повернуть, как Катерина, устремив глаза на Анюту, взволнованно спросила:
- Сам приехал или с другом?
- С дамой какой-то, - безразлично отвечала сестрица, глотая компот. – Вот Александр Христианович ее давеча лечил.
- Больна она чем-то? – с какой-то непонятной радостью произнесла Катерина.
- Максимилиан, ты и не догадаешься, кто жениться! – вновь воскликнула Маргарита Алексеевна.
- Право, матушка, - нервно произнес Максимилиан, - меня это совершенно не касается.
- Еще как касается! – быстро заговорила Маргарита Алексеевна, не давая Александру Христиановичу и рта раскрыть. – Ты там и в списках гостей есть. Вероятно, как узнают, что приехал, то сразу тебя и пригласят сами. А мне уже матушка их рассказывала. Марию Власьевну Лапкину, помнишь?
- Ужель и Лапкин невесту уже имеет? – огорошено произнес Максимилиан. – Когда ж это вы все успели? – спросил он Тимирязина, который спокойно дул на свой суп и даже не думал отвечать. – И кто ж она? – вновь обратился Максимилиан к матери, видя полную отрешенность Сергея Васильевича.
- Татьяна Антоновна Немерова, - торжественно объявила Маргарита Алексеевна.
- Надо же, - заговорила Елена, - три года он за ней ухлестывал…
- Это кто еще за кем ухлестывал, - прервал ее Максимилиан. – Добилась-таки девка своего! Захомутала парня.
- Максимилиан! Что же ты говоришь такое?
- А что такого, матушка? По-вашему, так Никита уж очень сильно влюблен в нее был?
- В наше время так любовь в браках вообще не встречалась, - отвечал Степан Иванович.
- Ну, конечно, папенька, вероятно поэтому матушка и голодала трое суток, требуя у родителей разрешения выйти за вас. Отнюдь не из-за любви к вам!
- Фигуру подправить желала-с, - с улыбкой отвечала Маргарита Алексеевна.
За столом рассмеялись, а Катерина, уличив момент, когда и смех практически стих, да никто не знал еще, что сказать, громко спросила Александра Христиановича:
- Так от чего вы лечили ту даму, Александр Христианович?
Остатки смеха мгновенно стихли, а Маргарита Алексеевна, закатив глаза, решила, что бесполезно перебивать дочку. Все равно ведь выпытает возможное.
- Да мигрень у нее была вчера вечером-с, сударыня. Ничего серьезного.
- Как? – наигранно взволнованно воскликнул Максимилиан. – И жить будет?
За столом вновь рассмеялись, но, пожалуй, не оттого, что понимали сложившуюся ситуацию, а только от комичного вида и голоса юноши. Одна только Катерина кисло улыбнулась и до конца обеда больше ничего не говорила.
- Елена, - обратился к сестре Максимилиан, - ты ведь так и не представила нам своего спутника.
- Ах, какая же я забывчивая! Так обрадовалась приезду домой, что все из головы вылетело.
- Право, - начала Маргарита Алексеевна, - может, не за столом знакомиться будем?
- Матушка, по-моему, все самое страшное уже было пройдено. Так почему бы ни познакомиться с хорошим человеком?
- Ох, - вздохнула мать, - правду мне говорила Мария Власьевна, что слишком много вольности дала я вам.
- Maman, ваши дети-то хоть по любви замуж выйдут, - с важным видом заметил Максимилиан.
- Максимилиан Степанович, - учтиво заговорил Тимирязин, - вы весь обед болтаете. Не пора ли поесть?
Маргарита Алексеевна поблагодарила Сергея Васильевича за помощь, и обед продолжился без знакомства со спутником Елены.
I V
После окончания обеда Маргарита Алексеевна расселила всех по комнатам, а сама вместе со Степаном Ивановичем удалилась вздремнуть часик-другой. Молодым людям же, естественно, не спалось. Их переполняло желание поговорить друг с другом, узнать, кто, чего добился и, наконец, познакомится с молчаливым спутником Елены. Потому, не сговариваясь, спустя четверть часа как отправились родители в свои покои, собрались они вновь в главной комнате. Исключая, правда, Александра Христиановича, который сразу после пищи отправился навещать больных. Сергея Васильевича Тимирязина же Максимилиан настоятельно удержал в доме, да и тот, пожалуй, не очень-то горел желанием уйти.
- Что ж, Елена, знакомь нас, - с улыбкой сказал Максимилиан.
- Зовут его Игнат Аркадьевич Соколов.
Юноши пожали ему руку, а девушки улыбнулись.
- Чем занимаетесь, сударь?
- Учусь, - отвечал Игнат Аркадьевич. – На доктора.
- А, - сказал Максимилиан, - будете как Александр Христианович девочек маленьких соблазнять.
Игнат Аркадьевич смутился, а Анюта вскочила со своего места, подлетев к брату.
- Чего смотришь таким взглядом, лохматая? – по-доброму спросил ее Максимилиан. - Думаешь, не видно, как ты на него смотришь? Как он на тебя? Это maman с рара делают вид, что не замечают. Но мне-то все стало видно.
Взволнованно Анюта глянула на Елену, затем на Катерину и последняя протянула ей свои руки, в которые девочка немедленно кинулась.
- Право, Максимилиан, не стоит быть таким жестоким, - заговорила Катерина, ласково поглаживая Анюту по спине. – Может, Игнат Аркадьевич и не будет девочек соблазнять-то.
Они рассмеялись, а Анюта рванулась из рук сестры.
- Не нужно, Анютка, - ласково проговорила Катерина. – Поверь, никто из нас тебе зла не желает. Мы ж за тебя горой, сестричка.
Девочка подняла глаза и взглянула на Катерину, потом встретила заботливый взгляд Елены, а затем нерешительно, исподлобья глянула на Максимилиана.
- Чего ты волком-то на меня смотришь? – засмеялся тот. – Неужели думаешь, я тебя, лохматая, не люблю, что ли?
Анютка, в шутку прозванная Максимилианом «лохматая» еще с самого ее детства, вновь весело улыбнулась и заняла свое место на ковре у ног Катерины. Вскоре появился зевающий серый котенок, подошел к девочке и завалился на коленях ее спать.
- Что за живность? – спросил Максимилиан.
- Мой подарок, - гордо отвечал Тимирязин.
- Да неужто сего безобразия в нашем доме теперь мало? – вскричал Максимилиан оскорблено.
Сестры засмеялись, а Елена ответила:
- Видать, после нашего отъезда не кому было в дом сие безобразие приводить.
- И Тимирязин, откуда ни возьмись, котенка родителям на голову, - прищурив глаза, сказал Максимилиан. – Чтобы не скучали.
- Да что ты, в самом деле, - обиделся Сергей Васильевич. – Право, я как лучше, а он… Ваши родители действительно скучали невыносимо. Маргарита Алексеевна даже велела девкам крестьянским зимой детей к ней приводить. Учить она их стала грамоте да писанию. А как Анютка заболела, так вообще затосковала. Говорит, нет радости мне без деток-то моих.
- А папенька как?
- А Степан Иванович всех детей в округе водил на утренние рыбалки, зайцев ловить, ракам сетки ставить. Его, знаете, как все дети полюбили. Невыносимо тосковали они по вам всем.
Дети, пораженные, молчали, не зная, что сказать, осознав внезапно всю величину родительской любви к ним.
- А ведь матушка-то на меня всегда кричала, если я живность какую в дом приводил, - начал жаловаться Максимилиан. – Да такие оплеухи давала, что мне и в голову сейчас не пришло бы, что недостает ей, чтобы в доме кто-то да не бегал, не скулил, не пищал.
- А мне говорила, - продолжила Елена, - что когда-нибудь я непременно съем какую-то вредную траву, потому что была в детстве у меня привычка прибежать на незасеянное поле еще до рассвета и пробовать на вкус все, что росло вокруг. И до того хорошо было смотреть, как встает солнце, красное такое, большое, а на губах и во рту чувствовать то горечь, то сладость. И ведь действительно могла съесть я тогда все, что угодно. А ведь обижалась на матушку и считала себя несправедливо наказанной.
Игнат Аркадьевич сжал ее руку, предано посмотрев в глаза.
- А меня батюшка всегда таскал с братьями куда угодно. Родилась же я после мальчиков, и все никак не мог он смириться, что я девочка, - заговорила Катерина. - Брал и на ночные рыбалки, и спать на сырой земле у реки, пока сети для раков братья ставили. А сколько раз пчелы меня кусали! И все оттого, что мальчики всегда помогали папеньке улья перетаскивать. Вот и решил он, отчего и мне им не помочь? Пока maman не вмешалась, пока не втолковала всю разность физиологии мужской и женской, не дал он мне с куклами играть. Так я, в принципе, и поиграть-то с ними не успела, потому что Елена забрала, - с улыбкой окончила она.
- А у меня, знаете, какие братья и сестры злые? – испуганно расширив глаза сказала Анюта. – Мало того, что я вырасти не успела, как они все разъехались и оставили меня тут одну. Так нет же, как только приезжают, так давай сразу издеваться!
Благодарным, счастливым смехом разразились они и кинулись друг друга обнимать, целовать, и не было пределу счастью их, что они все вместе под родной крышей.
- Я думал, они тут с горечью вспоминают своего старшего братца, а они, поди-ка, только и рады, что меня нет! – раздался голос Егория с лестницы.
- Егорий! Неужели?
- Наконец-то, и тебя увидела!
Сестры кинулись обнимать его, только Максимилиан остался на месте. Наконец, рука Егора опустилась на одно плечо его.
- Неужто и по-братски-то теперь не обнимемся?
Но Максимилиан скинул руку брата и вышел во двор. Сестры поражено замерли на месте, а Тимирязин, поклонившись, выбежал за ним.
- И все это из-за Ольги Марковны, Егорий? – спросила Катерина.
- Да, - сказала Елена, - расскажи нам подробно, как получилось, что она с тобою-то приехала. Ведь была же у них с Максимилианом любовь крепкая, и даже обручиться думали.
Егор сел, обхватив руками голову, затем поднял взгляд и протянул руку Игнату Аркадьевичу, сидящему напротив него. Тот назвал свое имя.
- Приятно познакомиться, - отозвался Егорий, - а я тот, из-за которого в этом доме начнутся большие разногласия.
- Верила я, что любовь к брату в сердце твоем еще есть, - сказала Елена, сев у ног его, - что не со зла ты делаешь все это.
Катерина уперлась о косяк двери.
- Чего ж, говори. – Сказала она. – Кто, как не мы, должны понять и помочь тебе?
- Оно-то так, - глухо отозвался Егорий. – Да вот только, что мне делать, коли сердце мое разрывается между любовью к брату и любовью к этой странной, прелестной женщине?
- Кто разорвал отношения первый? Она или Максимилиан? – спросила Катерина.
- Максимилиан, - ободрившись, отвечал Егор. – Однако ж, видимо считает он, что по моей вине так и не вернулась она к нему.
- Неужели могла быть еще какая-то причина?
- Катерина! – вскочил Егорий. – Ты против меня или мне так кажется? Скажи сразу, потому что не могу стерпеть я твоей желчи. Ведь бог всевидящ, и он видит, что ни коим образом не хотел я навредить Максимилиану. Я даже в самом прекрасном сне не мог представить, что судьба пошлет мне Ольгу. Эту прекраснейшую из женщин!
- Женишься ли ты на ней? – спросила Елена, с жалостью и пониманием глядя на брата.
- Если она согласиться, - отвечал тот тихо.
- Или если к другому во время не уйдет.
После реплики Катерины воцарилась тишина, а Егорий, спустя пару секунд, встал и, подойдя к ней в плотную, прищурив глаза, ядовито сказал:
- Теперь я понимаю, почему Орловский оставил тебя. Кто ж вытерпит твой нрав?
Зардевшись, Катерина, не долго думая, замахнулась и ударила Егория по щеке. Но тот лишь ухмыльнулся и прошел мимо, поднявшись затем по лестнице в свою комнату. Елена вскочила и, представ перед сестрой, воскликнула:
- Да неужели после своей неудачной любви ты теперь всем желать зла будешь? Откуда это в тебе, Катерина? Я не узнаю тебя, право!
- Откуда пришло, туда и уйдет, - ответила сквозь зубы она и, развернувшись, вышла во двор.
Анюта подбежала к Елене. Сестрицы обнялись
- Неужели, Еленушка, они так все и перессорятся?
- Нет, Анютка, не допустим. Помирим. Куда ж они денутся.
А Игнат Аркадьевич устремил любопытный взгляд верх по лестнице в комнату, где проживал Егорий с этой прекраснейшей из женщин.
Катерина нашла брата за пасекой. Максимилиан, держа топор, колол попавшиеся ему под руку бревна.
- Где Тимирязин? – спросила Катерина, подходя.
- Домой отослал, - рывком ответил брат. – Один побыть хотел.
- Я не уйду так просто, - уперев кулаки в бока, сказала Катерина.
- Вижу, - не поднимая глаз, отозвался Максимилиан. – Но толку от твоего присутствия здесь будет столько же, как и от отсутствия! – замахнувшись, он четко разрубил бревно на две части.
- Я дала пощечину Егорию.
Юноша застыл, словно она сообщила ему ужаснейшую из всех известий в мире новость.
- За что?
- За тебя.
- Мне не нужна жалость.
- Знаю, - отозвалась Катерина, - мне тоже не нужна была помощь, когда Орловский оставил меня. Так мне казалось. Но потом я поняла, что очень нуждаюсь в тебе.
- Перестань, – буркнул Максимилиан, садясь на крупное, поваленное дерево. – Разве я могу поступить иначе? Ты ведь моя сестра.
- А разве я могу поступить иначе? Разве что-то изменилось с тех пор?
- Но и Егорий твой брат.
- Твой тоже.
- После такого уже нет.
- Он сказал, что это была твоя идея расстаться с ней.
- Люди всегда слишком поздно понимают, Катерина, что им нужно на самом деле. Вот объясни мне ты, отчего озарение приходит так поздно? Отчего правда, жестокая и горькая, вдруг поражает тебя в один прекрасный день, но именно тогда, когда все мосты сожжены? И почему неясная злоба гложет тебя и хочется бежать, оставляя все позади? И в первую очередь, хочется оставить себя, забыть все, что когда-то было значимым, важным, - он остановился, а потом голос его дрогнул, и он добавил, - Я ведь так любил ее. Так любил! И по глупости, по молодости ушел, оставил ее. И слышать не хотел о ней ничего тогда. Я убежал от нее, как бегут заключенные из тюрем. Я оставил ее в незнакомом городе. Вот она и пошла тогда искать приюта у Егория, как у единственно родного человека, после того, как ее предал самый близкий человек. Я жалкий человек, Катерина! Пропащий! Мне нет прощения. Я знаю это. А все, что делаю сейчас, так это от злости, от безысходности. Ведь уже слишком поздно. Такие мы, люди, а в особенности мужчины. Начинаем ценить женщин только тогда, когда их уже нет рядом.
Катерина подошла сзади и положила руки на плечи его.
- Знаешь, - тихо заговорила она, и спокойствие, что было в ее голосе, медленно стало передаваться ему, - Знаешь, Максимилиан, все правда, что ты сказал. Я даже удивляюсь одной вещи, как Егорий заговорил с тобой первый? Ведь это ему надлежало обижаться на тебя и не разговаривать с тобой. Пойми, братец, не стоит из-за женщины разрывать свои отношения с семьей. Ну, не стоим мы этого, право! Если только любовь настоящая, искренняя, светлая, то тогда можно. Даже не то, что можно, просто поймут все со временем, что были вы правы и восстановится справедливость. Ведь помнишь тогда, когда я с Орловским была. Ведь матушка против этого была, на порог его пускать отказывалась. Говорила, сделает он тебе больно, доченька, не верь ему. И разве не разругалась я тогда с бедной maman? Но ведь сбылось все, как и говорила-то. Я к тому веду, Максимилиан, что вдруг надлежит ей с Егорием быть? Что ж тогда тебе из семьи-то исчезать навечно? Бросать нас всех? Да и разве maman может выбирать, кого из вас двоих любить сильнее? Дочерей у нее три, там хоть выбор есть, а тут. Сыновей вообще ценить надо. Я бы посоветовала тебе уехать куда-нибудь. Поехал бы заграницу, поучился бы там, отдохнул. Поверь мне, всякую дурь время выбивает. Если хочешь, то и я могу с тобой поехать. Мне самой соседство Орловского до боли неприятно, но не бросать же из-за этого родителей, сестер?
- А ты со мной поедешь? – нерешительно спросил Максимилиан.
- Конечно! Только с условием, что не будешь ты следить за мной, как за маленькой девочкой. А то удушу, - засмеялась она, и брат тоже улыбнулся.
- А что же с Егорием?
- Свои недомолвки с Егорием я быстро исправить сумею. Надо бы главное, чтобы ты с ним больше не сталкивался.
- Я не буду.
- Уверен? Даже если он с Ольгой к ужину выйдет и сидеть рядом будет?
Максимилиан стиснул кулаки, сжал желваки и процедил:
- Поверь, Катерина, я тебя понял прекрасно. В данном случае игра не стоит свеч.
- Оно и верно. Второго такого семейства Ромашкиных на свете и не сыскать.
- И сестры себе такой я тоже больше не найду.
Юноша встал и крепко обнял Катерину.
- Прекрати немедленно! – крикнула она нарочно хрипло. – Иначе вместо трех, у тебя останется только две сестры.
- Да хоть бы и одна. Но ты!
- Не нужно так, - покачав головой, отвечала Катерина. – Всю семью любить надлежит.
- Вот именно, что надлежит, но не получается!
- Раз на раз родственники не выходят! – улыбнулась девушка. – Всех ему как я подавай. Да советами же замучают, сам не рад будешь.
- Катерина Степановна, - торжественно объявил Максимилиан, - вы есть точная копия нашей maman!
Катерина расхохоталась и села на бревно, устремив взгляд на видневшуюся из-за верхушек деревьев крышу.
- А Орловский приедет, - сев рядом, внезапно серьезно произнес Максимилиан, - помяни мое слово – приедет! Да не один раз еще. Так что можешь пока решать, нужен он тебе или нет.
- Оно-то может и нужен, но стоит ли ему об этом сообщать? Поди-ка живет себе счастливо с этой, новой своей, - Катерина фыркнула.
- Хочешь глянуть на нее? Да чего ты головой качаешь, знаю ведь, что ой, как хочешь.
- Да толку-то?
- А вот что. Давай-ка, бал устроим.
- Ты с ума сошел верно? – вновь захохотала Катерина.
- Да нет, чего хохочешь, - обиделся Максимилиан. – Я тебе дело говорю. А ну тебя, хохотунья!
- Ладно, ладно, - затихла Катерина. – Молчу и надлежащим образом слушаю ваши речи, Максимилиан Степанович.
- Как изъясняешься ведь, а профессора-то тебя в косноязычности обвиняли.
- Была б моя воля, я училась бы там, где меня б ни в чем не обвиняли, да только хвалили бы, - мечтательно произнесла Катерина.
- Это где ж такое? – удивился Максимилиан. – Неужели не нравится тебе университет твой?
- Он-то нравится, вернее здание его нравится. Архитектура, знаешь ли, у него достойна восхищения, однако ж, не предмет мною изучаемый, - она тяжело вздохнула.
- Да он тебе, как мне думается, и не нужен-то особо. Выскочишь вон через пару лет замуж, и только поминай, как звали. Видишь, все мои друзья уже невест имеют, один я такой, - с грустью добавил Максимилиан.
- Ну, Тимирязин еще, может быть, свою-то и любит, но вот личность Никиты Петровича Лапкина мне покоя не дает. Не чистое тут дело, иначе не женился бы он на Татьяне столь быстро.
- Верно, мне тоже такая мысль закралась, что не все чисто там.
- А, впрочем, поживем, увидим. А на счет университетов моих, то желала бы я на актерский поступить. Так влечет меня сцена, театр, право, даже объяснить не могу, как люблю я их!
- Неужели больше меня? – подозрительно покосился Максимилиан.
- Верно, должно быть, меньше, - подавленно отвечала Катерина. – Ведь матушка с батюшкой ужасно рассердятся, коли узнают. Направили они меня в этот университет, вот и приходится там учиться.
- Не узнаю я тебя, Катерина! Только что была такой уверенной, а сейчас готова всю жизнь свою промучаться. Ты бы поговорила хорошенько с маменькой, затем она уж как-нибудь и папеньке все объяснит. Они ж не враги тебе!
- Так и есть, однако ж, я как-то не решаюсь.
- Значит, пощечину Егорию дать решилась, а как за будущее свое постоять, так сразу пас?
- Вот раззадорил ты, Максимилиан! Была б моя воля, прямо сейчас побежала бы к матушке.
- Неужто держит тебя что-то? – осторожно спросил брат, покосясь на Катерину.
- И то верно. Ну, вставай тогда и пошли в дом, - она протянула ему руку.
- Пойдем отвоевывать тебе будущее, сестренка! – крикнул он и побежал с горки к дому.
Катерина еле за ним поспевала. Вдруг Максимилиан остановился у крайнего улья и дождался сестру.
- Чего-нибудь случилось? – спросила она его.
- Да на счет бала-то, сестрица, не объяснил же я тебе.
- Ах, точно. Ну, говори же, что задумал?
- Да разве не приятно было бы созвать в один вечер всех знакомых, чтобы поговорить со всеми, детство вспомнить?
- Пожалуй, что и приятно. Но тогда это не бал, а просто так…
- Нет, - потряс головой Максимилиан, - надлежит быть именно бал! Да и не просто с танцами и выпивкой, а еще и маскерад!
- Ишь, куда замахнулся! А хотя идея заманчивая, потому соглашусь я, наверное, с тобой, братец! – она крепко ударила его по плечу, как обычно делают мужчины при встрече.
- Вот ударила, так ударила! – засмеялся Максимилиан. – Должно у Егория челюсть так и свело!
Катерина замялась, но Максимилиан ловко отвел тему:
- Тогда сейчас же у матушки и спросим, что она думает по этому поводу. Надеюсь, проснулась она. Знаешь ведь, что когда она сонная, то разговаривать с ней невозможно… Ба! А это чья еще карета?
V
Рядом с каретами, что привезли Егория с Ольгой и Максимилиана с Катериной, стояла еще одна, гораздо выше и красивее. Дверцы ее были отделаны позолоченными узорами, а лошади имели гордую осанку и замечательнейший белый цвет да длинные серые хвосты. Молодой человек, примерно возраста Егория или Максимилиана, что-то говорил кучеру, вероятней всего уточнял, то ли это место, куда они ехали. Увидев идущих, он отошел от кареты и поклонился.
- Чего вам нужно? – отвечал несколько грубо Максимилиан, неловко поклонившись.
- У меня есть дело к Степану Ивановичу Ромашкину, сударь. А вы кем изволите быть?
- Изволю быть его сыном. Максимилиан Степанович, а вы?
- Евгений Николаевич Статский, душеприказчик.
- Да батюшка наш, вроде, в трезвом уме и здравии, - удивленно проговорил Максимилиан.
- Очень на это надеюсь, - вновь поклонился душеприказчик.
Сбитые с толку, дети ввели его в главную комнату, и Максимилиан вскоре привел отца вместе с матушкой.
- Я Степан Иванович Ромашкин, - деловито произнес Степан Иванович, кланяясь Статскому.
Тот вновь представился, затем оглядел всех присутствующих и таинственно сказал:
- Я имею к вам дело, сударь, о котором желал бы поговорить.
- У него нет секретов от своего семейства, - вставила Маргарита Алексеевна.
Евгений Николаевич вопросительно посмотрел на Степана Ивановича. Он кивнул:
- Можете говорить.
- Хорошо-с. Я к вам от Марфы Никифоровны, - сказал Статский значимо.
Наступило тягостное молчание, на протяжении которого Маргарита Алексеевна пронзила супруга своего несколькими убийственными взглядами, но так как он сам был в замешательстве и не выдал ни одного слово, то, кашлянув, она произнесла первая:
- И кем-с будет эта Марфа Никифоровна?
Затем Степан Иванович выдал такое, что еще более потрясло его достопочтеннейшую супругу.
- Это случаем не Марфа Никифоровна Славина из Петрограда?
Вот негодник, думалось Маргарите Алексеевне в этот момент, и ведь какое наивное лицо делает, будто ничего и не знает! Не Евгений Николаевич ответил неожиданно:
- Нет, это Марфа Никифоровна Ромашкина из Саратова.
- Как это Ромашкина? – повторила все семейство практически хором.
Душеприказчик искренне улыбнулся, в то время как Маргарита Алексеевна находилась на грани обморока. «Вторую жену завел», - мелькнуло у нее.
- Вы что не знали, что у вас есть тетка в Саратове? – спросил Статский.
- Как это тетка? – тоже спросил Степан Иванович.
- Как это в Саратове? – не меньше его удивилась Маргарита Алексеевна и быстро возвратилась к жизни.
- Все просто, уважаемые, - отвечал Евгений Николаевич, - у матери Степана Ивановича была сестра, которую, впрочем, она признавать не желала, поскольку случился меж ними скандал, о котором в последствии Марфа Никифоровна с большой горечью вспоминала. Знала она, что родился у сестры ее сын и что живет она счастливо, однако не связывала она с нею никогда более. Только на смертном одре будучи, поручила она мне, своему душеприказчику, найти Степана Ивановича, племянника своего, и передать ему, то есть вам, Степан Иванович, во владение поместья ее с принадлежащими селами и душами, проживающими в них, в знак примирения с ее сестрою, то есть матерью вашей.
Когда окончил он говорить, то еще несколько мгновений царила тишина, но потом Степан Иванович первый произнес такие слова:
- Марфа Никифоровна, - обращался он почему-то в левый угол, - знайте, что не могли вы найти более подходящего момента, чтобы передать нам свое состояние. Поскольку растут дети мои, а мы не из богатых. Уважаемая Марфа Никифоровна, на каждой воскресной проповеди мы будем молиться о вас, и, я уверен, матушка моя, Настасья Никифоровна, встретив вас на том свете, обязательно простит, лишь только узнает о вашем благородном поступке.
А Маргарита Алексеевна, расплакавшись, обняла Степана Ивановича.
- Какое счастье свершилось, Степа, - с трудом проговорила она.
- Верно, Маргоша, а ты ж, как знала, когда спрашивала о тетке-то!
- Ох, а смолчал ведь! Смолчал-то, негодник! – шутливо подразнивала она его.
- Почем же я знал, что правдой это окажется, Маргоша? Вот ведь счастье-то…