В курилке по обыкновению было полно народу, было надымлено и можно было, собственно, топор вешать. Как всегда царил гул голосов, из которого иногда вырывались отдельные фразы, но фразы эти были совсем бессмысленными, и обращать на них внимание мог себе позволить только полный простофиля и идиот.
Когда я вошел, все лица разом повернулись ко мне, расплылись в довольных улыбках и поприветствовали слаженно, как играет симфонический оркестр под управлением заслуженного дирижера России. Мы вообще очень слаженная команда, да без этого и нельзя в нашей работе.
-Привет, Андрей, как дела?
-Как живешь, старик?
-Давно не виделись...
-Курение вредит здоровью!
Хохот.
-Болел?
-Что-то ты, Андрюшенька, вроде как похудел, осунулся. Зеленый какой-то стал... Ты приходи ко мне вечером, сладенький, я тебя вылечу ото всех недугов.
-А можно я вместо него приду?
-Оба приходите - мне не жалко.
-Наташка-то наша - сердобольна-а-ая...
-Андрей Васильич, мое почтенье. Хотелось бы обсудить вопрос сохранения...
-Не приставай ты к человеку, Никодим. Не видишь что ли: человек покурить спокойно хочет.
-И хочет, понимаешь, и может...
Хохот.
-Говорят, Андрей, тебе практиканта припаяли.
-”Припаивают” - это, между прочим, из другой оперы. Припаивают обычно срок.
-Практикант еще хуже срока.
-Некоторым видней. Я, например, этой участи благополучно избежал.
-От больших заслуг перед Отечеством что ли?
-Не важно, но факт остается фактом: у тебя уже три практиканта стажировались, а у меня - ноль практикантов, ноль стажеров.
-Нашли чем гордиться, Николай Федорович. Мне думается, что практикантов посылают тем, к кому уже сложилось особое доверие, кто не раз доказал свою лояльность верхам.
Честно говоря, новость о практиканте слегка выбила меня из колеи. Только, понимаешь, выйдешь с больничного, соскучившись по любимой работе, и собираешься с головой окунуться в милое твоему сердцу дело, как обязательно тебе подсунут какую-нибудь подлянку неожиданную. В самом деле, ну разве можно так? Практиканта - сверхзанятому человеку. Хуже стажера может быть только стерилизация в порядка поощрения повышенного полового тонуса.
-Вы гляньте только! Андрюшка-то позеленел!
-Да, вот так и происходит психический срыв. Нельзя было, конечно, прямо сразу на человека, который только, знаете ли, от болезни едва оправился, столь печальную новость обрушивать!
-Бесстыдство какое...
-Валидолу дать?
-А я могу коньячка предложить. Для сугрева центральной нервной системы.
-Да коньячок-то твой липовый. Денатурат настоящий!
-Но-но-но!..
-Помню, пила я однажды такой коньячок - симфония, честное слово...
Все разговоры проходили мимо меня. Я просто был не в силах вслушиваться в несерьезный треп свои коллег. Даже забыл о закуренной сигарете и обжег пальцы. Приятели потихоньку расходились по рабочим местам, на прощание похлопывая меня по плечу, словно говоря: “Да, друг, тебе сильно не повезло. Но ты не дрейфь, старина, все образуется”. Наконец в курилке осталось только двое человек: я и Петр из Отдела Баталий. Он подошел ко мне, облокотился рядом о подоконник и мягким своим необыкновенно голосом произнес:
-Ты вот что, Андрей... Я понимаю насколько тебе тяжело, и как тебе необходим этот чертов практикант - как заноза в заднице. Но! Через такое испытание должен пройти каждый, чтобы подтвердить свое мастерство. Я, к примеру, когда ко мне привели первую партию стажеров, был в ужасе. С тем, что я отлично делал один, они вчетвером не могли совладать достойно. Однако же, через неделю они заработали весьма прилично, и я был ими доволен. Более того, я сам почувствовал, будто бы и мне был преподан некоторый урок. Одним словом, Андрей, постарайся справиться, и ты сам окажешься на высоте успеха.
Слова Петра меня несколько успокоили и придали некоторой решимости. Все-таки он был одним из самых выдающихся водил. Работать одному в Отделе Баталий - это вам не фунт изюма. Здесь, знаете ли, необходимы недюжинные силы, смекалка, ловкость и, надо полагать, ум.
Когда Петр попрощался, пожелал успеха и ушел, я закурил новую сигарету, собрался с мыслями. Решил, будь что будет, но нервов сам себе портить не буду. Свои, все-таки.
Я продвигался по коридору к своей студии, как матадор, наметивший место на шее быка для финального удара. С яростью урагана я рванул дверь на себя, но, видимо, это и был мой финальный удар. Я так и застыл в проеме, словно парализованный, лишившийся сил для передвижения. Решимости моей, как и не было.
Я увидел его... То есть, такого его...
Короче, худшие мои опасения оправдались. Можно сказать, сбылись мои самые страшные и ужасные ночные кошмары. Единственное слово, которое крутилось в тот момент в моей несчастной голове, - это “hombre”. По-другому, и не назовешь то чудо, что подсунули мне в качестве практиканта.
Метра два ростом, как и мой ведомый. Белобрысый. Лицо истинного росича, будто вытесанное по дереву несколькими ударами топора. Далее глаза, загнанные куда-то глубоко под надбровные дуги и напоминающие щели амбразуры. Косая сажень, черт возьми, в плечах. Пудовые кулаки, более широкие чем мои ляжки. Ступни - готовые попирать басурманские земли. В общем, типический остолоп. Мысленно я его окрестил Буцефалом.
-Здрасьте, - звучно гоготнул Буцефал, и я чуть не сел на пол.
С трудом переставляя ноги, продвигаясь по родной студии мимо знакомых агрегатов, как по минному полю, я подошел к стажеры и, встав на цыпочки, заглянул ему в лицо. Буцефал, не мигая, выдержал мой взгляд, а потом снова гоготнул:
-Не ждали?
Я слепо пошарил рукой в поисках стула, поймал - именно поймал - его за спинку, с грохотом пододвинул к себе и сел. Чтобы смотреть на hombre приходилось выворачивать шею.
-Значит, - запинаясь заговорил я, - ты и есть практикант?
Буцефал повертел головой из стороны в сторону и почему-то шепотом, но громким, как в театре, спросил:
-А здесь есть кто-то еще?
-Нет, конечно. Мы одни, - ответил я, недовольно поморщившись.
-А-а-а, понимаю, - многозначительно протянул практикант.
Мне могло и показаться, но я в тот момент отчетливо услышал поскрипывание крутящихся шестерней.
-Ты, естественно, заканчиваешь Академию Телеискусств?
Юноша в ответ великодушно расплылся в улыбке.
-Та-а-ак, - многозначительно протянул я, и снова мне послышалось поскрипывание. На этот раз - мучительно близко, вроде, где-то внутри.
-Что же нам с тобой делать? - не удержался я от вопроса.
-Хы! - и раздалось лошадиное ржание. - Работать!
-Работать, - как попугай повторил я. - Работать, работать, работать... Ах, да! Работать!
Я был, мягко говоря, в растерянности. Совершенно не представлял себе, с чего начинать и каким образом.
-У нас сегодня вечером эфир, - сказал я просто для того, чтобы хоть что-то сказать.
Буцефал с убийственно понимающим и сознательным видом кивнул.
-Готов ли ты провести его? - со страхом спросил я.
Всей своей фигурой Буцефал показал, как он может и хочет. Может - это просто не то слово!
-Аппаратурой вождения владеешь? - с надеждой спросил я.
Hombre вделал выразительное движение, словно ему жал воротничок.
-Значит, не владеешь... - обреченно проговорил я.
-Слегка, - краснея пояснил Буцефал. - Владею.
Короче, что значило “слегка” я выяснил через некоторое время, когда начал объяснять и показывать ему устройство студийного производства. Надо отдать ему должное, кое-что он знал. Например, hombre, имел представление об электричестве и мог воткнуть “вилку” в розетку. Более того, он мог включить видеокамеру и, пускай по-дилетантски, но снимать.
Я долго ходил вокруг да около, не решаясь подвести его к моему - теперь нашему - ведомому. Наконец, я собрался с силами, распахнул перед Буцефалом кулисы и подвел к нему.
Он сидел в своем обычном положении - за большим дубовым столом, сложив руки перед собой. Его седая голова, слегка склоненная под грузом лет и ответственности, блистала налетом мудрости и аристократизма. Он был неподвижен и прекрасен.
Я тихонько наблюдал за реакцией hombre и не мог избежать негодования. Этот отпрыск, стоя перед святая святых, перед величайшим достижением мысли человеческой, не был исполнен ни восхищения, ни благоговения, ни гордости, что он допущен к нему.
Справившись со злостью, я стал терпеливо объяснять Буцефалу управление ведомым.
-Значит так-с... Вот эти двадцать три рычага отвечают за руки, а эти тридцать восемь веньеров - за изображение эмоций... Здесь у нас педали поворота головы и туловища... А эти тросы, наподобие морских шкотов, отвечают за речь. Устройство речи чем-то похоже на орган...
Мы бродили за кулисами. Я все растолковывал своему остолопу ведение эфира, а тот озадаченно крутил бычьей шеей и покрякивал иногда, как от натуги.
-Все понял? - в завершение спросил я.
-Более или менее, - уклончиво ответил Буцефал.
-Этого-то я и боялся, - откровенно заметил я.
-Что вы сказали?
Я решил, что не стоит ему повторять. Скорее всего, он вряд ли поймет.
-Значиться так: я пошел на обед. Держи текст выступления, которое ты сегодня будешь водить. Потренируйся. А потом я вернусь, подготовлю студию к эфиру и... вперед!
Особой уверенности насчет “вперед” я не испытывал, но “вперед” - не самое важное. Единственное, что меня волновало тогда - это, чтобы Буцефал ненароком не сломал что-нибудь.
Hombre был красен, как помидор, лоснился от пота, тяжело дышал, но выглядел веселым, когда я вернулся с обеда.
-Здорово... - в младенческой улыбке растекся он.
Я проверил не своротил ли чего стажер, убедился в целости и сохранности аппаратуры, а затем, неожиданно для самого себя, проявил снисходительность и доброжелательность, сказав:
-А ты, я вижу, парень неплохой.
-А то... - дебиловато ухмыльнулся Буцефал, и я сразу пожалел о своем поступке.
В общем, в дыму подготовки к эфиру я забыл о волнении и даже не стал проверять, справляется ли практикант с вождением. Я только суетился и повторял: “Это еще что! Вот в Отделе Баталий - там запарка!”. Зря, конечно, не проверил.
Перед самым началом эфира я устроился поудобней на стуле и приготовился наблюдать вместе со всей страной за выступлением его. Буцефал нервно подрагивал за кулисами, время от времени подергивая то один трос, то другой, нажимая педальки, словно заправский гонщик, а он в это время вскидывал брови, разевал рот и благожелательно покашливал.
Я неуверенно сосал валидол, в мыслях запивая его коньяком.
Началось.
Буцефал замер с испуганным выражением лица, натянув на себе несколько тросов. Он ужасно по-бычьи уставился в камеру и молча буравил глазами зрителей. Меня прошиб холодный пот, и я бешено замахал руками на стажера, чтобы тот начал водить.
С загнанным видом Буцефал кивнул и что-то там такое начал делать. Ведомый раскрыл рот, помолчал некоторое время, за которое в его рот успела влететь и вылететь муха, и наконец тяжело рыкнул:
-Дорогие соо’отечественники! - и снова томительно замолчал.
Я потерял дар речи, трагически махнул рукой и закрыл лицо руками. Сквозь пальцы я с ужасом наблюдал, как он сурово сдвинул брови и раздельно по слогам заговорил:
-Мы... понимаешь... не допустим...
Буцефал случайно отпустил какой-то трос, и он, клацнув зубами, захлопнул челюсть. Намертво. Hombre дал мне знак не беспокоиться и уверенно потянул лонжи. Он подался вперед всем телом и затянул:
-...чтобы-ы-ы всякие там... понимаешь, бандиты-ы-ы... и негодяи...
Он снова помолчал, а потом:
-Скажем... нет! - “нет” было похоже на взрыв водяной бомбы - брызги были во все стороны. - этим-м-м... проискам.
Эфирное время подходило к концу, а Буцефал не дошел и до половины выступления.
-Нео-абходимые распо... ряжения уже отданы... Виновные... понимаешь, будут наказаны.
Видимо hombre сам понял, что не укладывается в рамки передачи и сразу перескочил на финал речи.
Когда время вышло, я встал, чувствуя себя выжатым лимоном, и выключил камеру. Затем дрожащими пальцами достал сигареты, сломал три штуки, пока прикуривал, и с жадностью затянулся, мечтая о глотке водки.
-Ну как? - как ни в чем не бывало весело спросил Буцефал, выходя из-за кулис.
-Отвратительно, - с отвращением сказал я. - Хуже не бывает.
-Почему? - расстроился он. - По-моему, все было очень мило.
Тут дверь студии распахнулась, и влетел босс. Сказать, что он был взволнован, значит ничего не сказать. Я успел подумать, что сейчас начнется, и началось...
-Это фантастика! Это гениально! Андрей Васильевич, вы превзошли самого себя!
Мне показалось, что я ослышался. Буцефал просиял и победно посмотрел на меня. Я понял, что не ослышался.
-Да, собственно, это не совсем я, - заикаясь поправил я. - Вот, понимаешь, молодой человек.
Босс резко к нему повернулся, с милой улыбкой по-отечески заглянул в глаза и спросил ласково:
-Как твое имя, отрок?
-Борис, - по-детски смущаясь и краснея ответил Буцефал. - Боря...
-Боренька, - так же ласково продолжал шеф. - Ты - гений. Ты - умница. Ты - гигант мысли, в конце концов! Благодаря твоему творческому - я не побоюсь этого слова - эксперименту рейтинг подскочил за пять минут на восемьдесят семь процентов. Самому Якубовичу такое не снилось!
-Я ж не специально, - ковыряя носком пол промямлил Буцефал.
-Боренька! Деточка, вы, - босс вдруг перешел на “вы”, - вы не представляете, как вы прекрасны в своей наивности. Все! Я решил. Вы занимаете должность нашего замечательного Андрея Васильевича, который поначалу разъяснит вам нюансы, потому что, конечно, не все было гладко в вашем вождении, но с его опытом... с его умением...понимаешь! - босс хитро подмигнул Буцефалу и рассмеялся собственной шутке.
-А я? - не смог я удержаться от вопроса.
-Что “ты”?! - рассердился шеф. - Ну, что “ты”! Вот народ! Только о себе! Только как бы лишний кусок урвать!..
Силы оставили меня, я повалился на стул и подумал: “Боже мой! Наверное, я чего-то не понимаю...”.