Застрелил я эту сволочь.
Он напоследок крикнул что-то - я плохо расслышал в шуме выстре-лов. Его даже согнуло от моей очереди из автомата, он уронил свою винтовку с оптическим прицелом и повалился на спину. Брызнуло мне красным на сапоги.
- Здорово ты его завалил, - похвалил сержант, когда я спустился вниз по склону к месту, где залег наш взвод.
Все поднялись, отряхивая штаны, а Витька, друг мой, так и не встал. Лежал он лицом в землю - рука правая еще сжимает оружие, левая держит горсть песка, и вместо затылка у него что-то влажное и кро-вавое.
Я кивнул сержанту и сел рядом с Витьком. Разжал его левый кулак и пересыпал песок себе на ладонь. Потом дунул, и ветер унес на себе кварцевую крошку. Я поискал медальон друга, но кто-то уже срезал цепочку.
Ревя и швыряя из-под себя комья грязи, у обочины остановился бро-нетранспортер. Люк распахнулся, и из машины выбрался капитан. Он осмотрел нас, спросил:
- В чем дело, сержант?
Сержант подбежал к нему, вытянулся по стойке смирно и отрапорто-вал.
- Уничтожена одна боевая единица противника, снайпер. Потери: один раненый и один убит.
Капитан ничего не ответил, подошел ко мне. Присел рядом на кор-точки. Я обратил внимание на стойкий запах дешевого алкоголя.
- Дерьмо! – с тихой яростью сказал он. - Сколько можно?..
Последний вопрос был обращен в никуда и остался без ответа. Только где-то далеко ухнул снаряд.
Колонна наша проходила через маленький город. На его узких улоч-ках мы не увидели ни одного человека - лишь облезлые костлявые со-баки да стаи одуревших от голода котов рыскали среди стен. Мы еха-ли по этим омертвевшим улицам и ловили настороженные и злые взгляды из-за мутного оконного стекла. Таким образом мы без про-исшествий выбрались из города, а там на окраине один из наших, совсем еще пацан, год назад призванный, закричал страшным голо-сом и ударил из автомата по увязавшейся за колонной псине. Собака перекувырнулась через хвост, осталась лежать, а у парня отобрали оружие и беззлобно дали по шее.
Ехали мы через степи и невеселые мысли о возвращении домой не давали мне покоя. Что я там делать буду?
На границе места не было от бронетехники. Перед тем как подошла наша колонна там уже торчали две танковые бригады. За нами под-катили еще три мотострелковые роты. Начало темнеть, и отдали при-каз устроить привал, а уже завтра утром переходить границу. Домой двигать.
Поставили мы с ребятами палатки и пошли с земляками знакомить-ся. У мотострелков оказалась канистра спирта. Вокруг их костра до-вольно быстро образовалась порядочная компания. Братались. К по-луночи основательно нализались. Некоторые здорово озверели. Нача-ли орать, что они, дескать, еще дадут прикурить этим «черножопым». Одним словом, неприятности назревали. Какой-то лейтенант как гикнет, что тут в восьми километрах деревушка есть, - и пятнадцать пьяных парней залезли на бронетранспортер, укатили в разнесчаст-ную деревню. Некоторые подбивали тоже поехать, но без зачинщи-ков пыл угас. Кто спать пошел, кто - дальше пить, а кто еще черт знает что.
Вернулся бронетранспортер через полтора часа. Солдаты оказались на удивление притихшими. Уселись у костра и молчат.
- Ну как? - спросил я. Не то чтоб мне интересно было, просто тишина надоела.
Лейтенант глянул на меня ошалелыми глазами и сказал:
- Ребенка задавили... Девочку.
- Ну и что?
Он выпучился на меня:
- К-к-как что?!
- Ну задавили, - продолжал я, - и задавили. Что с того? Вы же вроде за тем и поехали. Или не так? Задницы какие-то надрать хотели...
Он долго смотрел на меня, а потом и говорит:
- Свинья ты...
Три дня поезд гнал без остановок через всю страну домой.
Приехали к ночи. Перрон освещался неоном. Мимо пронеслись и за-мерли лики встречающих. Один сосед узнал свою мать. Заплакал и рванул наружу.
Я остался один в купе. Все разбрелись.
…Никто не знал, что я возвращаюсь, потому как я перестал писать письма еще полтора года назад. Какой смысл пытаться держать связь с другим миром, с другой планетой? У них свои заботы - у меня другие.
Таксист попался разговорчивый. Чесал языком, что твой попугай. О том, о сем.
- В увольнение? - спрашивает.
- Нет. Демобилизовался, - говорю.
- А... ну и как?
- Никак, - на дурацкий вопрос соответствующий ответ.
- Угу... Кормили дерьмово?
- Не без этого, - говорю. - А здесь как жизнь?
- Нормально, бывало и хуже...
Мама сказала:
- Коля!.. - и осела, прислонилась к косяку, придерживаясь рукой, опустилась на стул. Постарела.
- Здравствуй, - сказал я, - войти можно?
Она энергично закивала головой, раскрывая рот словно рыба, выта-щенная на берег.
Я бросил вещмешок на пол, разулся. Молчу, не знаю о чем говорить.
- Господи, Коленька, я же тебя еще не ждала... Ты же не сообщил...
- Да, мама, я не писал. Только не надо меня винить.
- Я и не думала тебя винить! Просто это так неожиданно...
Тут из комнаты вышел отец. Щуря близорукие глаза, смотрел на ме-ня. Сказал:
- Вернулся...
После этих его слов что-то шевельнулось в моей груди, в той пустоте, которая образовалась там. Неосознанно я подошел к отцу и обнял его. Почувствовал я, что так надо. А он гладил меня по бритому затылку и приговаривал: «Вернулся... вернулся... Вернулся!..»
Мы с родителями сидели на кухне. Было заполночь. На столе стояла полупустая бутылка водки и наскоро приготовленный салат. Банка со шпротами и блюдце с солеными огурцами.
Мама не отрываясь смотрела на меня блестящими глазами и время от времени утирала платком срывающиеся иногда одинокие слезы. Отец что-то рассказывал про свою работу, про жизнь семьи эти два года, про то, что сестра моя, Катя, в прошлом году вышла замуж и живет теперь с супругом на другом конце города. Раз в неделю заез-жает навестить.
- Значит, комната моя свободна? - спрашиваю.
- Конечно, сынок.
- Тогда пойду-ка я спать. Спасибо за ужин...
Они не задавали мне никаких вопросов, не просили что-нибудь рас-сказать. И я был чертовски благодарен им за это.
Утром я сказал отцу:
- Мне нужна работа.
- Подожди пока, отдохни. А через месяц мы снова об этом погово-рим, - ответил он и уехал в свой НИИ.
После завтрака я остался один. Ходил по квартире, трогал мебель. За-глянул в фотоальбом. С отвращением увидел себя прежнего, закрыл альбом. Посмотрел телевизор. в выпуске новостей с ненавистью угля-дел паутину лжи. Матюгнулся и выключил «ящик».
От безделья задумчиво пролистал телефонную книгу. Странно, но я всегда отлично помнил номера, а тут сообразил, что не могу припом-нить ни одного телефона своих знакомых. Только одна комбинация засела в мозгу - телефон моей девушки. Бывшей. Однако ей я не по-звонил, а набрал номер самого близкого друга. Почти забытый голос сказал:
- Алло?
- Здорово, - говорю.
- Я вас слушаю.
- Не узнаешь? Совсем зазнался?
- Андрей, ты что ли?
- Ага, сейчас! Три раза. Это Николай.
- Какой Николай?
- Тот самый, - сказал я и повесил трубку.
Он не перезвонил.
Перед тем как позвонить Ольге, той, что когда-то была моей девуш-кой, я выкурил несколько сигарет.
Она сразу меня узнала. С первых слов.
- Коля, как ты?
- Живой, а все остальное ерунда, - говорю. - Скажи лучше про свои дела.
- Давай не будем говорить об этом по телефону, лучше встретимся где-нибудь. Идет?
- Конечно идет. Где?
- В баре «Пилот». Знаешь где?
- Вроде помню. Через час?
- Да. Я успею.
- Тогда до встречи, - сказал я.
Она повзрослела и стала даже еще красивее, если такое было воз-можно. Мы сидели напротив друг друга, и я долго не мог ничего ска-зать.
- Ты изменился, - сказала она. - Возмужал.
Я кивнул и хлебнул пива.
- Времена меняются, и мы вместе с ними, - говорю.
- Да, - задумчиво проговорила она.
- Ты тоже изменилась...
- Постарела? - усмехнулась она.
- Нет, стала еще красивее.
- Это комплимент?
- Разумеется. Ну, так рассказывай о своей жизни, мне чертовски ин-тересно.
- Пожалуйста. В прошлом году закончила университет. Работаю в из-дательстве рецензентом. Платят прилично, а вот рецензии пишу на полное, извини за выражение, дерьмо.
- Как родители?
- Прекрасно. Мечтают о внуках, - сказала она и запнулась.
Она замолчала, и я подбодрил ее:
- Ну продолжай, я весь внимание.
- Понимаешь, Ник, тут такое дело... Я замуж вышла.
- Ну да? Здорово. Рад, очень рад.
Она изумленно уставилась на меня.
- Что с тобой? - спрашивает.
- Со мной все в порядке, а что?
- Я ожидала несколько иной реакции. Все-таки... - она не стала про-должать.
- А чего ты хотела? Чтобы я начал бить посуду и грозиться удавить тебя на пару с супругом?
- Хотя бы… Это было бы вполне понятно... Да, ты действительно очень изменился...
- Послушай, Оля, там, где я был, успеваешь распрощаться со всем. Не только с любовью, но и с самой жизнью. Я же не знал, вернусь или нет. Не мог же я предполагать, что ты готова ждать меня вечно. И ес-ли помнишь, уходя я сказал тебе, что ты абсолютно свободна.
Ольга ничего не говорила и внимательно смотрела мне в глаза.
- Тогда я не понимаю, - наконец сказала она, - зачем ты позвонил мне?
- Извини, но, не смотря на то, что мы больше не вместе, нас слишком многое связывает и рвать это вовсе не обязательно. И потом, я пола-гал, что тебе необходимо избавиться от чувства вины.
- Знаешь, - заговорила она, - мне неприятно разговаривать с тобой. Как будто не с человеком живым говоришь, а с рассудительной бес-человечной машиной. Где твое сердце?
- Не знаю, - честно признался я.
Она поднялась и пошла прочь. У выхода обернулась и сказала:
- Я считаю, нам не стоит больше встречаться.
И ушла навсегда.
Не нашел я работу. Ни у отца в институте, нигде либо еще.
-Что ты умеешь? – спросил меня старый знакомый.
-Я? – переспросил я и задумчиво потеребил сигарету. Криво ухмыль-нулся и говорю жестко: «Убивать…».
Приятель поперхнулся чаем и сказал, что торопиться на работу. А я сидел за щербатым столом, тянул пиво, курил папиросы и вспоминал два года прошедших под знаком смерти. Они оставили на мне пе-чать такую заметную, что я стал чужд всем и каждому.
И тогда я наконец понял, что мне делать. Куда идти, с кем говорить.
В казенном вагоне было холодно, стриженные солдатики кутались в шинели. Я стоял в тамбуре и смотрел на проносящуюся мимо страну. Она проходила мимо меня и сквозь меня, а я ехал вперед, туда, где вздыбились горные массивы, и надеялся хоть что-то ощутить, хотя бы горечь потерь, но пустота была и оставалась.
Я задавил окурок, поправил ремень с двуглавым гербом на бляхе и пошел в купе.