Разговор, Произошедший на Самом Краю
Вечности
Путник шел по незнакомой тропинке, обрамленной непроницаемыми ветвями деревьев. Одиночество пронзало его. Он не знал, почему избрал именно эту путанную стезю, которая начала свой путь под уклон. Не надеясь никого встретить, он брел не торопясь и прислушивался к шушукающейся листве и крикам странной птицы, надрывающейся где-то там, в густых дебрях. Вокруг него была только окрашенная сумерками зелень, позолоченная солнцем, которое еще не зашло, а колебалось в нерешительности на горизонте, скрытом от зрения стволами, сучками и листьями, излучающими едва заметное бледно-красное сияние уходящего на покой светила.
Человек двигался задумчиво, и его интриговала неизвестность избранной им тропинки. Он плыл, словно призрачная бригантина, сверкающая в потемках фантомами лучезарных глаз, и его темная накидка, ласкаемая теплым, едва ощутимым ветерком, развевалась сзади. Ветви сплетались все теснее и теснее, но он раздвигал их, прокладывая себе путь. Внезапно лес распахнулся, и взор его оказался на свободе.
Впереди раскинулось море, кроваво-пурпурное из-за расколотого горизонтом солнечного диска, море спокойное и беззвучное, ласкающее берег чувствительными язычками волн. Потом солнце зашло, и над задумчивым гигантом повис купол вечернего неба, на котором уже зажглись первые звезды. Чуть поодаль, почти у самой кромки берега путник увидел темный неподвижный силуэт человека – таинственный образ, скрываемый посеревшими от сумерек ветвями прибрежного кустарника. Путник не осмелился приблизиться к незнакомцу, боясь нарушить ход его размышлений, а заговорил с ним издали:
– Кто вы?
Человеческий остов остался неподвижен и молчалив, как и дотоле. Казалось, он желал говорить, но не осмеливался. Не обескураженный подобным молчанием, путник решил выразить все, что накопилось у него в душе, излить все невысказанное:
– Я чувствую ваше дыхание, хоть вы скрыты от меня ширмой листвы. Мне легко оттого, что я сейчас говорю с вами, пусть даже вы мне не отвечаете. Я не знаю вас, но думаю, что вам также одиноко, как и мне, а одинокие любят слушать безучастно, лишь в сердце пылая смутной страстью. Мне кажется, что мы с вами сейчас стоим не на берегу моря, а на самом краю сумеречной бездны. Я вижу, как на дне моря колышутся засыпающие морские звезды, как замерли стаи белых брюшек, принадлежащих мечтающим рыбам. Я слышу, как поют перламутровые раковины, и их слушаем не только мы с вами. Целое море, наполненное уставшими моллюсками и дремлющими устрицами, наслаждается их пением.
Путник посмотрел на немую фигуру, а потом продолжил:
– Перед вами философ, который странствовал повсюду и теперь пришел сюда, к этому морю, и едва тлеющему солнцу, и к этой бездне, на краю которой встретил вас. Завтра я собираюсь в новое путешествие навстречу впечатлениям, которые дадут мне пищу для дальнейших раздумий. Меня иногда спрашивают, зачем я думаю, если все равно мне суждено прийти к бездне. Я не знаю, что ответить на это. Говорю только, что я похож на бабочку, которую прикололи булавкой к усохшей доске на самом краю роскошного сада, и я бьюсь инстинктивно и хлопаю разноцветными крыльями, потому что так нужно, чтобы доказать, что я жив, потому что тому, кто увидел свет, предписано жить. Некоторые люди, услышав такие мои речи, в негодовании восклицали: "Да, вы – философ, вы думаете, но не предпринимаете ничего серьезного, чтобы изменить мир! Вы считаете себя выше других, хотя на самом деле вы ниже обычных людей во сто крат, потому что вы парите над вещами в своем вечном стремлении проглотить мир целиком. А ведь, по сути, вы – никто, вы мертвы только потому, что не сделали в своей жизни самого главного. Вы не сделали вещи величиной с земляной орех, вещи, которую можно пощупать руками и которая по-настоящему ваша, и останется после вас. Ведь смысл состоит в том, чтобы выместить энергию своего тела и родить другое материальное тело, качественно новое. Не нужно думать, ведь философские ухищрения приводят лишь к войнам и запустению. Нужно просто взять пустое ведро, набрать в него воды и перенести эту воду в другое место, чтобы ею полить зеленеющий росток." Вот что говорили мне люди.
Я крепко задумался над этим и решил, что можно просто жить и не искать никакого смысла, как ищут оправдания, и быть хаосом среди вечного хаоса. Но все-таки мной владело желание создать что-то новое, и я тщетно искал выход. Я прекрасно знал, что детей рождать жестоко, потому что они проклянут тебя за то, что ты обрек их на жизнь. Кроме того, жить ради того, чтобы кто-то жил это глупо. Получается бесконечная и бессмысленная цепочка.
Но вот однажды пришел момент, когда я остановился и решил, что так и буду бить крыльями и мечтать, смотреть на спокойное море и внимать многоголосью бурых водорослей, и все это затем, чтобы думать. А потом, когда я почувствую, что наступил мой последний час, я возьму необработанный булыжник, пролежавший века на дне иссушенной солнцем долины, и острым инструментом выбью на нем три слова, которые будут принадлежать только мне, ведь это я их придумал, и никто больше до этого не додумается. Над этими словами я размышлял всю свою жизнь, и жил ради них, и испытал все муки ради этих ничтожных букв, которые навсегда запечатлеют меня в булыжнике. Я скажу вам эти слова, ибо надеюсь на вашу честность. Я знаю, что вы сохраните мою тайну и не напишете их так, как это сделаю я перед смертью. Эти три коротких слова пахнут наспех выкуренной сигаретой и тщательно прожитой жизнью, рассветом, который я видел тысячи раз, но все равно не запомнил. Они отдают запахом цветущего мха, сушеными грибами и зайчиками солнца, пойманными в детстве.
И тогда путник легкомысленно открыл незнакомцу осмысленную сакраментальную фразу:
"Всегда жил мертвым."
Солнце давно покинуло мир. Темная фигура продолжала стоять неподвижно и безмолвно, очевидно, обдумывая то, что она услышала. Силуэт, окруженный всепожирающими сумерками, показался философу чрезвычайно странным. Не в силах больше выдержать безмолвия, он подошел ближе и раздвинул пепельную листву кустарника, скрывающего незнакомца. Из мрака вынырнул деревянный крест, по своим очертаниям напоминающий человека, стоящего на фоне моря. Этот диковинный крест произрастал на краю бездны, у самой кромки набегающих волн. Философ нагнулся и прочел на лежащем рядом валуне:
"Всегда жил мертвым."