Часть первая, в которой автор уныло рассуждает о смысле жизни
Наверное, где-то по белому свету бродят настоящие мужчины. Свободные, гордые, честные, щедрые, умные. Они добры и печальны, как динозавры после серии гендерных исследований армии ласковых феминисток. Они неприлично богаты. Они умеют готовить, вышивать на машине и менять колесо без домкрата. Они любят пиджаки из светлого льна, которые элегантно мнутся на спине. Они никогда не храпят, а из болезней страдают исключительно интеллигентной мигренью. У них вычищены зубы и ботинки. Они не читают в туалете.
/интересно, а настоящие мужчины ходят в туалет?/
Они никогда не повторяются и умеют молчать без налета пошлой загадочности.
Они вообще не повторяются, потому что я таких еще никогда не видела.
В общем, где-то, наверное, они бродят.
По крайней мере, хотелось бы верить.
Ну, речь не об этом. Просто наболело.
Часть вторая, в которой автор знакомит пытливого читателя с самой настоящей женщиной
Алеся Гордон ковырялась вилкой в тарелке с макаронами и тихонько похрюкивала от удовольствия. Она была настоящей женщиной. Она была красива, умна, образованна и умела получать удовольствие даже от тарелки с липкими макаронами. Почему-то настоящие женщины в природе встречаются чаще, чем динозавры. Тем более, после гендерных исследований.
В свои двадцать семь лет Гордон была начальницей службы новостей одной эфэм-станции, что, впрочем, не мешало ей отменять встречи потому, что она получила сотрясение мозга, прыгая на диване. Или обещать он-лайн немецкому программисту из Бремена, что она непременно выйдет за него замуж, а потом долго удивляться, увидев его возле своего подъезда с двумя чемоданчиками и кипой миграционных бумаг. Или, катаясь на забубенном аттракционе в рамках презентации нового парка развлечений, орать дурниной на полгорода:«Да, это круче чем секс!!!».
Она не умела петь и печь кулебяку, перепивала роту сослуживцев, летом не носила белья, а матом ругалась виртуозно в любое время года.
Мужчины ее обожали и боялись, женщины ее ненавидели и тихо мечтали облить уксусной эссенцией.
В общем, Гордон была настоящей женщиной.
И, соответственно, настоящей стервиссимо.
Это все было понятно и вполне объяснимо.
И, как всякая приличная настоящая женщина, находилась в перманентном поиске приличного настоящего мужчины. Ну, или хотя бы просто приличного. В этом она не отличалась от любой нормальной особи женского пола, достигшей половой зрелости.
Но с настоящими мужчинами в нашей акватории перебои, знаете ли. Поэтому приходилось довольствоваться имеющимися в наличии элитными мальчиками в тесных джинсах и с грецкими орехами вместо задницы, и дядями в открытых «Альфа-Ромео», с совершенно неприличными фамилиями и лысинами, и добротной немецкой металлокерамикой во рту. К своим же двадцати семи годам Алеся успела два раза побывать замужем и один раз не захотеть ребенка.
Короче, жизнь ее была интересна и насыщена.
Часть третья. Ритуальная.
В тот вечер Гордон прискакала ко мне в гости с бутылкой вина, ночным кремом и каннабисом, завернутым в флайер группы «Виагра». Я поняла, что ночь будет жаркой, и поставила варить макароны. Это у нас ритуал такой: раз в две недели собираемся у меня. Курим траву, едим макароны с сыром, пьем вино, остатки заливаем в кальян, а потом включаем запись «Спокойной ночи, малыши!» за 14.09.1996 года. Ума не приложу, откуда у меня эта кассета, знаю только, что когда после мультика начинается колыбельная, мы с Гордон уже в хламе – соединяемся пятками (это я ее научила – Анахату открываем) в память о Курте Воннегуте, а потом плачем над нелегкой долей усталых игрушек, которым какого-то черта не дают уснуть ребята, настойчиво игнорирующие одеяла и подушки. Затем смываем друг другу косметику, пьяно целуемся и ложимся спать.
Только в тот раз все по-другому получилось.
Мы допили вино, дунули, я уже пошла готовить лежбище для просмотра нетленного детища советских педагогов и телевизионщиков, как тут Алеське стукнуло в голову пойти принять душ и выщипать брови. Через десять минут заверещал ее мобильник, и она, оставляя за собой мокрые следы на паркете, выскочила в прихожую.
Ругалась она долго и смачно. Ее лексикону позавидовал бы любой мурманский портовый грузчик. Волк из «Ну, погоди!» уже убегал от чудовищной свиньи в бюстгальтере на шесть персон. Гордон наконец бросила трубку, посоветовав собеседнику идти на ***, и плюхнулась голым задом на диван.
- Казззззлы,- буркнула она, затягиваясь сигаретой.
- Беда какая, - посочувствовала я.
- У меня отпуск или где? Я отдала моральный долг Родине еще на прошлой неделе. До пятого числа следующего месяца я свободна как Африка. Ей-бо, як диты малые, - Гордон возмущенно сопела, выпуская клубы дыма. Я подумала, что она похожа на дракончика из диснеевского мульта «Мулан». – Ну вот, колыбельную пропустили.
Часть четвертая, в которой автор знакомится. Два раза.
Гордон сопела еще минут пять, а потом предложила погадать на телефонном справочнике на предмет устройства внеочередной роковой встречи. Я отказалась. Последняя незапланированная роковая встреча у меня не задалась. Я бежала на какую-то прессуху, совершенно взмыленная, с трудом соображая, где находится район с трогательным названием Лошица, как вдруг на плечо легла чья-то очень тяжелая рука. Я пискнула от неожиданности, а вторая рука уже показывала на маленькую плюшевую уточку, которая болталась у меня на рюкзаке.
- Девушка, а у вас гусь повесился.
Я проблеяла что-то вроде: «Все-таки повесился», наплевала на славный район Лошицу и забастовку водителей маршруток, и пошла пить пиво с обладателем властных рук. После того, как я узнала, что мужчину зовут Ипполит, поняла, что наша встреча была ошибкой.
Из возможных мероприятий на тот вечер нами были предложены нарды, катание на роликах по лестничной площадке, собирание мясорубки на скорость и исправление даты рождения в паспорте на матричном принтере. Нарды и мясорубка вылетели в полуфинале, у роликов не оказалось двух колес, а идея с паспортом начала меня не на шутку занимать. Тут в дверь позвонили. Я подползла к глазку и увидела смутно знакомого брюнета в спортивном костюме «Adidas». Мама учила меня не открывать чужим людям дверь, но этого субъекта я определенно где-то уже видела. Послав к Бениной маме осторожность, открыла дверь.
- Здравствуйте. Иван Мельников. Сосед. С пятого этажа. Зубной врач. А вы меня затопили.
Я попятилась к стенке.
- Здравствуйте. Алиса Коренева. Соседка. С шестого этажа. Журналистка. Извините.
Из гостиной высунулся бесстыжий нос Гордон. Я сделала страшные глаза, и Гордон, фыркнув, вылезла целиком.
Часть пятая, в которой непутевый автор получает уникальную возможность попасть на бабки
- Лиса, что тут происходит? – Алеся причудливо выгнула правую бровь, что придало ее лицу весьма грозное выражение. Реакция окружающих на это выражение «смотреть-в-глаза-кому-сказала» была всегда весьма неожиданной, но объяснимой. Сотрудники пресс-службы «Максимуса» начинали суетливо бегать по офису в поисках тапочек шефини, мужчины начинали нервно сглатывать слюну, а Алесин кот с загадочным именем Пошёлнах переставал драть гостьям колготки. В этот раз произошло то же самое. Бедный мужик, возвышающийся над Гордон как минимум на две головы, замер и снова забубнил:
- Здравствуйте. Иван Мельников. Сосед. С пятого этажа…
- Это я уже слышала. А с чего вы, собственно, взяли, что мы вас затопили?
Зубной техник Иван Мельников переминался с ноги на ногу и тупо смотрел на Алесины ноги. Дурында выскочила в коридор, завернувшись в одно полотенце. Тут до меня начало потихоньку доходить. Я метнулась в ванную и чуть не рухнула. По полу плавало белье, косметика, шкурки от апельсина и, почему-то, пять украинских копийок.
- Солнышко, можно тебя на секундочку? – поинтересовалась я и впихнула Гордон в ванную. – А это что такое, убийца? …Сколько МЫ вам должны? – приторным голосом обратилась я к потерпевшему, с ненавистью глядя на Гордон.
-Ээээээ…Ааааааа… Ммммммм…Мммммм…, - замычала Алеся, глядя, как уплывает ее тюбик с кремом.
Мужик встрепенулся.
- Девушка, у вас зубы болят? Приходите ко мне завтра же, или я сегодня могу с вами съездить, правда, уже поздно, но у меня есть ключи от кабинета… Только я ортодонт, но не страшно…
Гордон уже открыла рот, чтобы изящно нахамить, но тут я наступила ей на ногу, потащила в комнату.
- С ума сошла, ты ему еще по саням дай, мне ремонт не улыбается делать после твоих заплывов в море Сантехники. Тем более, вишь, какой заботливый?
Алеся смотрела на меня как на клиническую идиотку.
- Иди оденься, чучело, грехи замаливай, предложи чаю, вина, водки, ну, я не знаю…
Часть шестая, в которой автор пьет чай и удивляется
Через полчаса вода была собрана моими брюками из «Бенеттона», которые я с пьяных глаз приняла за половую тряпку. Мы сидели на кухне и пили малиновый чай в полной тишине. Трава уже отпустила, и Гордон потихоньку зверела. Иван деликатно помешивал чай ложечкой, я сосредоточенно расчесывала комариный укус, а Гордон демонстративно курила сигарету за сигаретой. Затем она кашлянула и громко спросила:
- Лиса, как ты считаешь, если у меня Марс стоит в месте своей экзальтации, и в следующем году у меня может начаться глобальная перестройка жизни, причем это будет происходить очень динамично, то значит ли, что это обусловлено сходящимся на Прозерпину тауквадратом от Юпитера и Нептуна?
Я-то что, мне не привыкать, а на мужика жалко было смотреть. Гордон удовлетворенно хмыкнула и продолжила:
- Так вот, Лиса, понимаешь, Нептун в Водолее говорит о новом отношении к религии. Юпитер во Льве символизирует власть. На возможность резких, неожиданных перемен в сфере религии указывает также кармический тауквадрат, образованный осью Лунных узлов…
Иван что-то пробормотал и шмыгнул за дверь. Его было искренне жаль, но смеялись мы минут десять. Отсмеявшись, я сказала, что Иван, в общем-то, мировой мужик, а Гордон скривилась, и сказала, что только через ее труп.
Через десять минут в дверном проеме проявился сияющий сосед с литровой бутылкой «Финляндии» в руках. Наши с Гордон челюсти отъехали вбок, как каретки у «Ундервуда». Иван сел за стол и заулыбался:
- Продолжайте, очень интересно… Экзальтация, тауквадрат, Лунные узлы… На чем мы остановились? Позвольте заметить только, что Прозерпина образует секстиль к Марсу и нонагон к Плутону, которые, в свою очередь, находятся в полунонагоне, а ведь Плутон и Прозерпина являются управителями года Муфлона, который закончится двадцатого марта будущего года…
Я тихо сползла под стол. Гордон открыла рот и по слогам четко произнесла:
- Это-пол-ный пиз-дец.
Я собралась в кучу и закашлялась. Алеся прищурилась и спросила:
- Так как, говорите, вас зовут?
Иван покраснел и без слов открыл водку.
Часть седьмая, в которой автор пьет водку, занимается непотребством и думает
Иван оказался классным мужиком. Он травил анекдоты, резал закуски, оперативно подносил зажигалку, мыл пепельницу и читал наизусть Бродского. На кворум было вынесено предложение еще дунуть, но Иван отказался. Около полуночи он засобирался домой, но под возмущенный рев вынужден был согласиться на койко-место в гостиной. И стало совсем весело. Пили водку, потом пускали мыльные пузыри, играли в карты на желания, плевались с балкона, разбили тарелку, пили водку. Потом я показывала Ивану зубы (ну неправильный у меня прикус, может, еще что-нибудь сделать можно), потом пели песни про трех бобров и друга, который вдруг, а потом Иван принес фотоаппарат, и мы фотографировались, и пили водку, а потом стало совсем хорошо, правда, плохо тоже было. Два раза. А потом я сидела на окне за шторкой и сосала лапу огромному медведю, которого мне подарил папа на выпуск из универа, и слушала, как Гордон объясняет Ивану, что она не любит детей, потому что первую часть жизни они орут и гадят; вторую - орут и требуют Барби, мороженое, Диснейленд и чудовищное Лего; третью - орут, курят, носят материнское белье, пьют отцовский коньяк, покрываются прыщами и ненавидят весь белый свет; оставшуюся часть жизни они уже не орут, но ноют по причине наступления кризиса среднего возраста. Приблизительно по этим же причинам она больше никогда не выйдет замуж. Иван послушно кивал головой и жевал лимон. Потом Гордон подползла ко мне на коленях со стаканом водки в дрожащей руке и предложила выпить на брудершафт, а я сказала, что она с дуба ухнула, потому как в первый раз на брудершафт мы выпили лет так восемь назад, а последний был на прошлой неделе, а она не расстроилась, дрянь, и поползла пить с Иваном. Потом, кажется, звонил Павлин - мой младший брат по разуму. То есть, не поэтому он Павлин, а потому что Паша. Или потому, что у него на копчике татуировка – куст ганжи. Кому как нравится. Кажется, я и его послала. И его – потому что кто-то еще звонил, или это звонили Алеське, или это звонил Иван - короче, я кого-то все равно послала. Потом Гордон сказала Ивану, что он симпатичный, только уши у него красные, а Иван густо покраснел, а Гордон сказала, что пусть так и ходит – не так заметно. Потом я сказала, что хочу спать и мороженого, а Гордон влезла ко мне на антресоли и достала елочные игрушки, и сказала, что пора идти встречать рассвет, а я ей сказала, что ей надо было родиться где-нибудь в районе сорок третьего года на севере Германии. Они с Ваней (госссспадитыбожемой, ВАНЯ, с ума сойти, привет Чехову) вытащили меня во двор и заставили наряжать голубую елку, которую тыщу лет назад посадил какой-то почетный чехол из дружественной нам Молдавии. Потом мы фотографировались, опять пили водку; потом кто-то кричал, что вызовет милицию, тогда пришлось пообещать вести себя тише, и мы с Гордон сели на траву, соединились пятками, спели «Колыбельную», и заплакали. Это ж у нас неотъемлемая часть ритуала. Ваня тоже хотел поплакать, а Гордон все-таки ему нахамила. До семи утра мы, трезвеющие и соловые, снимали с елки игрушки и дождик, вяло переругиваясь. Потом я расцеловала Ваню с Алеськой и одна пошла домой спать, и я думала, честное слово, думала, и поняла, что я счастлива.
Часть восьмая, эпохальная
А потом я заболела. Тривиальной ангиной. Страшная женщина Гордон позвонила в час дня и елейным голоском поинтересовалась, не нужно ли мне что-нибудь принести. Я почувствовала подвох и отказалась. Вызвала милейшую старушку из поликлиники и открыла больничный. Четыре дня я провалялась в постели с температурой и огненным горлом. Ко мне приехали родители и привезли кучу каких-то таблеток, которые я спустила в унитаз, и продукты, коим я была рада несомненно больше. Приезжал Павлин, привез кассеты, ящик «Миллера», три пачки «Мальборо», два ананаса, анти-ангин и брикет семейного мороженого. Я пересмотрела все идиотские комедии, которые притащил Павлин, расстроилась, потому что пропустила обалденную вечерину и не пошла на прослушивание. Заходил Иван и принес настойку прополиса. На пятый день температура и боль в горле спали, но голос стал как у Папанова.
Я поправилась, пошла на работу, написала три бесполезные статьи об открытии Театра Моды, скандале в Союзе предпринимателей и новой образовательной реформе; купила краску для волос, а через три дня чуть не умерла. Позвонила Гордон и сказала, что выходит замуж.
- КУДА? – появилось нехорошее чувство, что мне пора наведаться к психиатру. Или, по крайней мере, к отоларингологу.
- Для тупых. Еще раз. Замуж. Тили-тили-тесто-жених-и-все-дела, -Гордон, как всегда, поражалась моей недалекости.
- Замуж. Замуж. Гордон – замуж. Смешно.
Вера в человечество неумолимо рушилась.
- За кого хоть, можно поинтересоваться?
Алеся замялась и сказала, что приедет.
Не было макарон. Не было травы. Не было приветов Воннегуту. Но были мы. И было пиво.
- За Ваню.
Я чуть не села мимо стула. Слов не было. Они кончились.
- Лис, я знаю, это глупо… Но он хороший. Правда.
Мысль о психиатре не казалась такой уж бессмысленной.
- Ёханый бабай, Гордон…Вы ж один раз виделись!
Гордон хихикнула.
- Я у него живу с той самой субботы.
Молчание.
- Лисенок. Смотри-мне-в-глаза.
- Алеся, ты что…серьезно?
- Нет, шутки шучу.
- Как???
- Так получилось.
- Ты же не умеешь готовить. Ты не любишь детей. Ты неделями не появляешься дома. Ты же говорила, что никогда больше не выйдешь замуж.
- Пока не встречу настоящего мужчину.
- Ваня – настоящий мужчина? Он богат? У него есть костюм из светлого льна? Он умеет вышивать на машине? Он сможет поменять колесо без домкрата? И зовут его…Ваня. Да на тебе сейчас косметика дороже, чем весь его прикид.
- Он перспективный. А вообще…это все не главное. Лис…Он живой. И этого достаточно. Он любит меня, Алиска, любит…
Мы закурили.
- Лесь…а ты уверена?
- Я уверена в том, что с этим человеком мне будет спокойно, в холодильнике будет что-то существенней, чем коробка йогуртов, а в шкафчике будет запас туалетной бумаги. У меня все.
Последний аргумент был просто убийственным. Но сделала еще одну попытку..
- Глупо все как-то получилось. Примитивно и мыльно. Как в сериале. Внезапно вспыхнувшая страсть. Что с тобой происходит, Гордон? Где та стервиссимо, которая…
- Нету больше стервиссимо. Умерла-наигралась.
Я вздохнула. Выбросила белый флаг.
- Ладно, берем. Врачи в семье нужны. Свадьба когда хоть?
- Завтра. К 11:45 в Центральный ЗАГС. Форма парадная.
Часть заключительная, в которой автор. И героиня. И все-все-всё.
Не было шестидесятикилограммового платья с кринолинами и фатой. Не было скромной ресторанной попойки человек на двести. Не было пьяной родни из Крыжополя и разъездов по местным памятникам в лимузинах с прибитыми куклами на капотах. Гордон надела льняное платье, которое ей подарил один из дядек на «Альфа-Ромео» - хозяин крутого ателье. Ваня надел светлый льняной(!)костюм. Свидетелем со стороны Леськи была я, а со стороны Вани должен был быть его какой-то приятель. Но приятель накануне сломал ногу и прийти не смог. Свидетелем пришлось взять скучающего пионера, с тоской тыкающего в кнопки сотового телефона, сидя на лавке перед ЗАГСОМ в ожидании своей очереди за какой-то справкой. В результате длительных торгов пионер стал счастливым обладателем кожаной фенички, календарика с автографом Боно из «U2» и бесплатного посещения зубной клиники. После росписи мы зашли в бар. Посидели, сотрясая стены гомерическим хохотом, вспоминая ту субботу. Затем взяли такси и отправились домой. Возле подъезда (ну не нарушать же древнюю субботнюю традицию) помянули Воннегута и от души порыдали друг у друга на плече. Иван курил, отвернувшись. А мы ревели с каким-то болезненным наслаждением, понимая, что Боженька долго смеялся, перепрыгивая с облака на облако, показывая на нас узловатым пальцем, когда мы самоуверенно пищали что-то насчет своих наполеоновских планов и как мы всех ИХ имели в виду. Слезы были обильными и наглыми, разъедали глаза и похабили косметику, словно понимая, что их еще долго не будет…
На медовый месяц Алеся с Ваней уехали в Италию. Я попала-таки на то прослушивание. Прошла собеседование и получила непыльную работку на радиостанции – озвучка роликов и чтение новостей. Пятого числа ребята вернулись. А потом уехала я. В город, где мне пригодилась та монетка в пять копийок – такая легкая, что способна держаться на воде. Понимаю, что слюняво все как-то выглядит. Но что ж поделать, если действительно хорошо? Гордон научилась печь кулебяку, перевезла свой гардероб и кота Пошёлнах к Ване. Ребенка не хочет до сих пор, несмотря на разъяснительные беседы, которые Ваня проводит среди нее с завидной регулярностью. Я иногда приезжаю к ним в гости, привожу вкусные торты и майки с портретами Че Геваро. И каждую субботу с семи до половины одиннадцатого я читаю «Колыбель для кошки», соединяюсь пятками с чудовищным медведем – презентом моего papa, пью красное вино и думаю. О самой настоящей женщине, о самом беззаботном времени, о трех морщинах на лбу, которых совсем недавно еще не было, о мифических Настоящих Мужчинах в льняных костюмах, которые бродят где-то по небу в своих спортивных автомобилях и вычищенных ботинках и, так уж и быть, ходят в туалет. О липких макаронах с омерзительным белорусским сыром, добрых динозаврах Ване и Павлине, и о брошюре с концептуальным названием «Человек изобрела колесо». О маминых пирожках. О светлой памяти Гордон-стервиссимо (астрал ей пухом) и о ныне здравствующей Алесе Мельниковой (дай ей, Боженька, всего).О самом настоящем живом мужчине, который где-то есть. И пьёть. И спить. То есть, спить не где-то, а дома – там, где меня ждут.Обо всем этом думаю. Честное слово, думаю. И понимаю, что счастлива. Вы уж простите.