12.50 Стою на углу дома и сосредоточенно разглядываю сухие, но еще зеленые листья и окурки на асфальте. На бордюре разложен для просушки старый грязный коврик.
12.53 Человек-овца питается шербетом и вишневым «орбитом» и ездит на метро. Соленые огурцы он не любит – целый пакет лежит нетронутый, судя по всему, протухший. Про то, что у нас в подвале живет Человек-овца – это известно. А вот про его рацион и привычки – открытие. Приятно.
12.54 Срочный ремонт холодильников никому не нужен (ни одного объявления не сорвали)
12.58 В маршрутке едут только уставшие тетки старше тридцати. Все, как одна, в коричневых брюках и белых майках из пижамного комплекта (узнать легко – по кружевам спереди). У них циркониевые браслеты и измученные лица.
12.59 Входит заросший худой мужик. Его окидывают сначала оценивающим взглядом, оценка сменяется презрением, а презрение равнодушием. Опять едем, трем указательным пальцем цирконий, теребим кружева майки, вентелируя дряблое тело. Входит пухленькая барышня в черных лосинах. В руке - туго набитая сумка, которую издалека можно принять за третью ногу барышни. Пока она села, упала на меня два раза (в первый раз ее заросший мужик поднял, второй раз – уставшая тетка, похожая на Донцову).
13.01 Похоже, правда, Донцова. Или не Донцова.
13.02 Если Донцова, надо будет автограф взять для бабушки. А может, и не надо. Так трясет, что даже я с трудом свои каракули вывожу.
13.05 На самое неудобное место (за шофером) пробирается дядька в гавайской рубашке и нечаянно, но очень ощутимо проводит по моей щиколотке. Я ощущаю сильное жжение и мысленно ужасно сержусь. Дядька медленно садится и при этом тихо говорит себе: «Тыр-тыр-тыр». Наверное, в робота играет.
13.06. Мимо проезжает грузовик, вооруженный ковшом. Мне кажется, что мы муравьи, случайно закатившиеся на дно детской посудки, принадлежащей ребенку великана. Точнее, в детскую кастрюльку. Сейчас в нее опустят миксер, и превратят нас в крем.
13.10. Покидаю маршрутку-кастрюльку. На ходу успеваю заметить, что рубашка на дядьке вовсе не гавайская. Она вся в маленьких рыбках. А лицо дядьки напоминает морду овцы, с которой сняли шкуру. Точнее, морду этой шкуры. Такую, грустную навеки. Спрыгиваю. Дядька-овца и Донцова едут дальше, на растерзание игрушечному миксеру.
13.15 А, вот почему так больно было! Он же мне по комариному укусу заехал! Ага!
13.16 Интересно, кто-нибудь из студентов замечал, что вентилятор на станции метро «Университет» напоминает розу в готическом соборе?!
13.20 Оказывается, у метро есть свои эльфы – бабки в сиреневых панамках. Шла за одной такой бабкой до самой платформы, а потом отвернулась на секунду, и – бац! Она подцепила точно такую же бабку и болтает с ней весело. Это потому что они эльфы и друг друга опознали. Сразу видно.
13.26 Удивительно, но у всех, кто сидит на скамье напротив, присутствует в одеже зеленый цвет. Кожей чувствую заговор. Играю в сыщика и подозреваю все. Зато они все едет на работу, а я в музей. Ха-ха!
13.30. Неприлично толстый дядька не сводит с меня глаз. У него очень большой живот. Наверняка, это потому, что он пересадил туда очень много разных органов других людей. У него три желудка и восемь почек. Коллекция. Из кармашка рубашки торчит путеводитель по Москве. Ясное дело, ездит – жертв выбирает. Вот и на меня уставился. Подозревает, что у меня неплохой тонкий кишечник. Черта с два.
13.31 Вышла с презрительным видом.
13.35 Выйти спокойно все равно не получилось. Споткнулась о сексуальность Красной Шапочки, рекламирующей метрополитен. Удивительные импульсы от постера исходят. Его бы в нужных магазинах вешать.
13.55 На картине Лианоре младенец Иисус что-то заговорщицки шепчет Богоматери. А она такая довольная, обнимает его одной рукой, а в другой держит красный василек. Может быть, это он где-то сорвал и ей принес?
13.56 Школа маэстро Паоло придала Марии такое выражение лица, как у старшей девочки на картине «Тройка». А младенец перекормлен. Пухлый такой. Вот у пизанского мастера интересная картина. Богородицы глядит очень укоризненно. А у младенца на лице вообще отвращение и непонимание. И еще у него очень большие уши. Это, наверное, в том смысле, что Христос все слышит, все мольбы. Хоть ему и противно.
14.05 Мой телефон – мой позор. Меня изгоняют из греческого зала со звенящим в сумке позором.
14.15 А мне Давид Вероккьо намного больше нравится, чем микеланжеловский. Все-таки, это был сообразительный мальчик, а не могучий Аполлон-переросток.
14.30. «Чайки» Моне притягивают меня за шиворот (если бы он у меня был) и затягивают внутрь. Стою на берегу, укутанная фиолетовым туманом и переполняюсь сверхъестественным счастьем. Делаю шаг вперед и, довольная, улыбаюсь. «На картине изображена Темза». Ну, теперь все понятно. Знаем, плавали!
14.33 Ренуаровские девушки в черном шепчутся, блестят и переливаются. Как будто смотришь на них в дождь сквозь стекло автомобиля.
14.34 Рядом на скамейке – диалог. Пятилетний купидон беседует с чрезмерно кудрявым папашей.
- Па-аап! Чего на стену уставился?
- Это не стена. Это картина.
- А чего на ней написано?
- Я не знаю. Я что тебе, ясновидящий?!
- А дай фотоаппарат посмотреть!
- Нет!
- Ну, дай!
- Нет!
- Ну, только посмотреть.
- Посмотри.
- А открыть.
- Нет!!
- Ну, тогда зубами пощелкай, а я тебя сфотографирую.
Купидон фотографирует, трясет над ухом фотоаппаратом и довольный информирует:
- Слышно!
- Что?
- Как ты там зубами щелкаешь!
14.40 Хочу украсть у них Сислея и подарить тебе. Но смотрительницы тут настолько профи, что даже крамольные мысли отлавливают на лету и смотрят на меня с подозрением.
14. 50 Купила три неясных открытки. За покупку оптом получила скидку- 50 коп.
14.51 Звоню тебе.
14.52 Бросаешь трубку.
14. 53. Перезваниваешь. Оказывается, не на ту кнопку нажал. Ура!
14.55 Карябаю в блокноте, опираясь на ограду возле ХХС. Вдруг рядом слышится вопрос:
- А шо это за здание?
Спрашивает кореец в полосатой рубашке и в черных сандалиях, надетых на плотный белый носок. Он явно обрусел. Точнее, обукраинел.
- Это Храм Христа Спасителя, - поясняет ему подружка, - мы тут уже были!
- Да?! – поражается кореец, потом думает и качает головой, - да ни хрена!
Они спорят, а потом решают пойти в музей. Но я этого уже не слышу, потому что меня там тоже уже нет ни хрена. Я к тебе поехала.
15.10 Гиу-гиу-гиу-ги!
Это гимн троллей-скалолазов. С ним хорошо делать переход на «Парке Культуры». Он внушает уверенность в себе. Я всегда пела его при своих друзьях. А один тип, желая понравится мне, показав, как хорошо он знает мои привычки, как-то взял меня интимно под локоток и тихо попросил: «А покажи еще, как визжат маленькие поросятки!!»
15.20 Звоню тебе. А ты спрашиваешь: Ты где?
А я говорю – выхожу.
А ты – откуда?
А я – из метро! И вхожу.
Ты – куда?
Я – В переход.
Ага! – говоришь ты и подходишь близко-близко, так, что совсем рядом.
- Извините! – неожиданно спрашивает кто-то рядом, - у вас мелочи не найдется?
15.21 Дарю тебе самую неясную из открыток.
15.27 …
15.30 Все блестит и переливается, как у Ренуара. Или у кого там, Бог его знает.
15.36 А ты потом на работу уходишь, вот. Потому что это был обеденный перерыв, который давно успел закончиться.
15.40 Я захожу в метро, стою в очереди, покупаю право на десять поездок. Потом прислоняюсь лбом к ледяной стене метрополитена и отдаю ей жар переживаний: помирились. А потом возвращаюсь на улицу, к колонне, возле которой ты так доверчиво смотрел мне в глаза. Я разглядываю колонну, а потом шлепаю на нее блокнот и в последний раз за день пишу в него. Пишу там, где уже нет места, прямо поверх рисунка Хикати-пикати. Это курица такая, которая несет яйца на завтрак джентльменам. Дописав, обнаруживаю, что я потеряла карточку на метро, и у меня украли телефон.
15.45 Про карточку оказывается правда, про телефон – нет.
-