Первый сон +
Это какой-то кошмар. Он опять прервал эротический сон на самом интересном месте. Вот уже симпатичная блондинка мне улыбнулась. И всё. Зубы почти все и гнилых нет. Я лечу навстречу этим зубам. Они огромны. Я уже свободно прохожу в щели между ними. Зубы крошатся и рушатся у меня за спиной, как старые скалы во время землетрясения. Передо мной огромная коробка из-под зубной пасты. Я вхожу в эту коробку.
- Зубная паста – это всё, что осталось у неё своего, - говорит он вместо приветствия. Он держит в руках бритву. Я смотрю, как он подносит её к голове и отрезает ухо.
- Ну, теперь- то я похож на Ван Гога? Как считаешь, можно ли создавать шедевры по пять штук в день даже c одним ухом? Ван Гог рисовал только по три картины, пока не отрезал ухо. Его детско-плакатный стиль поражал строго количеством. Он выдавливал свой талант по капле на каждую картину, как при затруднённом, но учащённом мочеиспускании. А как тебе нравится чёрный квадрат Малевича? Говорят, это лучшее его произведение. У квадрата получились равными все стороны и углы. Можешь представить худшее? До этого он рисовал неправильные треугольники и серые параллелограммы. Ишь, какое слово красивое параллелограмм. Кстати, вы неправильно говорите – бульонные кубики. Правильнее и красивее – бульонные параллепипеды. Правильность в питании – это важная вещь. Так, на чём мы остановились? Ах да, на голом короле и чудодейственной силе рекламы. Ты задумывался, откуда берутся гении?
Я молчу потому, что знаю – мне отведена роль слушателя. Студента, который должен найти и законспектировать ключевые мысли из этого словесного потока.
- Дело в том, что гении не были предусмотрены. Это издержки наблюдения. Над каждым человеком есть наблюдатель, куратор, который, строго ограниченной системой поощрений и наказаний, ведёт человека по жизни. Наказания, маленькие подсказки, выполнение желаний. Что ты машешь головой? Вспомни, как ты шёл в печали от безденежья, и в грязи тебя ждали пятьдесят две тысячи. А твоему соседу стольник выплыл из водосточной трубы. У кого-то же это отняли. Но это самые простые из сильных желаний. Более сложные, которые касаются статуса человека, его чувств, сначала проверяются временем. Идёт подготовка, как это устроить. И через полгода, год, два, ты получишь примерно то, что хотел. В общем, жадный получит денег, Рвущийся к власти навластвуется всласть, главное сильно захотеть. А ты спрашиваешь – как же гении? Они появляются, стоит только куратору увлечься своим подопечным. Где-то подскажет что-нибудь во сне. Подбросит какие-нибудь упражнения для рук, для ума. Нужных витаминчиков в рацион добавит. Так вот по мелочам и набегает. Потом ходишь, разбираешься, где нарушены рамки дозволенного, а где нет. Я ведь ревизор у этих кураторов. Каждые 11 лет и до таких как ты доходит ревизия. Да не волнуйся ты, не переживай так за своего куратора. Они же многостаночники. Пока в одном полушарии Земли спят, они работают с другими полушариями. Он увлёкся в Аргентине с одним гением, а у тебя полнейший авитаминоз. В отчёте это будет отражено. Говоришь, что не слышал, не видел ничего подобного. Кураторов, может и не видел, но меня то видел не раз. Я к тебе каждые одиннадцать лет приходил. Меня нельзя запомнить. Я прихожу во сне, а сны хорошо забываются. Хорошее, человек забывает очень быстро. А после моего ухода остаётся большая любовь, которая вычищает всё в памяти. Как после ливня. И, хоть не запомни, а пойми, что цель жизни в подготовке к ревизии.
Второй сон +
Я сижу на стуле, который стоит на невероятно маленькой, но очень ровной площадке. Площадка настолько мала, что в двух сантиметрах от каждой ножки, уже начинается обрыв. Это скала ли, гора, но очень высоко. И угол если не 90, то 85 градусов уж точно. Ощущение – хуже, чем дискомфорт. Мысли работают только в одном направлении. Как и когда это произойдёт, то чего я боюсь? Как сдержать непроизвольные позывы организма самому решить в пользу неизведанного? Как я сюда попал? Как выбираться отсюда?
Вспоминаю, как при первой возможности выходил на открытую площадку десятого этажа, вцеплялся в поручни и смотрел вниз. Я говорил себе: - Ты, просто, никогда не жил выше третьего этажа. Ты должен победить этот страх, это желание забросить ногу за перила.
- Всё правильно, ещё вспомни, как ты загонял себя в узкую трубу, и полз, боясь, что мы закроем тебе выход. Заварим, завалим или просто прикроем собой. А ты хотел этого.
Это уже не я. Это в мои мысли вклинивается голос сидящего метрах в четырёх, на такой же площадке, моего истязателя. Скала-гора имеет раздвоенную вершину, образующую аккуратненькое седло. Только сейчас это заметил. Справа от неожиданного собеседника я вижу здание жилого дома. Я не могу разглядеть ни первых этажей, ни последних. На балконе одного из этажей происходят странные действия. Выходит мужчина, надевает колпак повара. Не какой-то там чепчик, а настоящий поварской колпак, какой я видел только на картинках. Потом он срывается и стремительно падает. Почти сразу после этого появляется женщина. Вешает на стену некролог, надевает колпак и прыгает вниз. Затем всё это повторяется снова и снова. Потом пошли парные выступления. Мужчины падали, хватаясь друг за друга. Женщины медленно надевали колпаки и, взявшись за руки, прыгали вниз. Белые колпаки слетали у них с голов и медленно, красиво, планировали. Я знаю, кто задаёт мне задачу и спрашиваю: - Что это значит? – Это любовь. Она разнообразна. Это одно из её проявлений. Тебе нравится? –Так это любовь? Вот она какая. – Я же сказал – это одно из проявлений. Если хочешь увидеть ещё, обернись. Но я не могу пошевелиться. Мне кажется, что от любого движения, стул соскользнёт с площадки. – Ну, что же? Тебе не интересна любовь? Иногда, чтобы узнать что-то важное, достаточно обернуться и посмотреть под ноги. Смелее, узнаешь и, может быть, не сорвёшься. Мне не столько интересно очередное проявление любви, как я понимаю, что у меня нет выхода. Я медленно, явственно ощущая отмирание нервных клеток, оборачиваюсь и смотрю вниз. Там внизу, на достаточно большой площадке, как-то странно ходят два десятка мужчин и женщин. Они как подмороженные. Ходят, не замечая друг друга. Только когда они сталкиваются, на лицах у них, на какой-то миг появляются идиотские улыбки. – Что это с ними? – мне их почему-то жалко. – Это зомби. Они воскресили умершую любовь. Так тоже можно. Смотри, какой интересный результат. Я смотрю вниз, и вижу, как они натыкаются на стены и иногда падают с обрыва. И летят, механически шевеля конечностями. – А ты, знаешь у кого вида, живущего на Земле, самая большая любовь? Глупость не спрашивает разрешения и выскакивает помимо моего желания: - я думаю, самая большая у голубого кита. Я напрягаюсь, когда вижу приближающийся к ножке моего стула, конец шеста, пытающегося сдвинуть её. - Ну, шутник, что задёргался? Самая большая любовь у блох. Так как продолжительность их полового акта доходит до 8-10 часов. А потом они выше всех прыгают от радости, что вся их жизнь проходит в любви. Это тоже факт.
Третий сон +
Открывается дверь. Я куда-то вхожу. Пока не знаю куда. Я знаю, что меня сюда позвали. Не знаю зачем. Ищи, ищи разгадку. А вот, наверное, она. В кресле, закинув ногу за ногу, сидит голая актриса Раневская и курит папиросу. Выпустив дым, она спрашивает: - Я вас не слишком шокирую тем, что курю “Беломор”. Не могу сказать, что мне приятно смотреть на её рыхлое тело, но, почему-то приходится удерживать непослушный взгляд на уровне папиросы. Похоже, моя уловка разгадана – рука с папиросой начинает двигаться вниз. Может не стоит упорно не замечать того, что тебе настойчиво хотят показать. Увидеть и выразить своё мнение. Этого они хотят? Что, я боюсь показать своё мнение?
- Правильно, давайте будем откровенны, - говорит актриса. – Я про тебя знаю всё, а сейчас копаюсь в грязном белье твоих мыслей.
Я продолжаю молчать. Похоже, в мыслях она копается, но что знает всё – представить трудно. Вроде как, всё личное всегда было лично моим.
- Хорошо, может быть, обсудим ваш оригинальный способ заучивания английских чисел. Услышав это, я насторожился. – Да, ты правильно решил, что числа это самое употребляемое в языке, и должно быть на автомате. И, ты считаешь красивых девушек из окна трамвая. С работы, на работу. Зимой, когда за окном темно, изучаются числа первой десятки. Ну, а летом уже в пределах сотни.
- Чего вы хотите? – это были мои первые слова вслух. И подумал, что вслух – это уже лишнее.
- Я хочу кое-что проверить. У меня к тебе есть предложение. Сначала я хотела предложить тебе провести два месяца на необитаемом острове, с женщиной по твоему выбору. Но потом я придумала кое-что интересней. Я помогу тебе принять облик мужа, любой понравившейся тебе женщины, и устроить временное отсутствие настоящего. Полная тайна. Никто ничего не узнает. И ты чист как слеза, получившая массу удовольствия, чувств нового, неизведанного. Это мысль новая, такого я ещё никому не предлагала.
Из двери в левой стене стали появляться красивые женщины, пересекать комнату и исчезать за дверью в правой стене. Они шли быстро, не замечая нас, но времени хватало, чтобы понять, что они красивы. Красивы каждая по-своему. Я поймал себя на мысли, что считаю их по-английски. Потом что-то стало происходить с моими руками, что начало сбивать меня со счёта. Руки быстро меняли цвет и форму. Чёрная, белая, узкая, широкая, с крашеными ногтями, с копытами, с волосатыми ладошками, в гипсе, с откушенными пальцами. Непрерывная чехарда от приятного до тошноты и обратно.
- Давай, решайся, - слышу я голос. – Конечно, здесь надо сделать усилие. Это тебе не дешёвая порядочность, когда не соришь фантиками и не сморкаешься на стены, когда никого нет рядом. Когда ты упиваешься своей порядочностью. Ах, какой я хороший. Никто не видит, а я хороший всегда. Сейчас - то же самое, никого нет. Только эти фантики очень хочется бросить, я знаю тебя хорошо. Мы сопротивляемся нашим страстям не потому, что мы сильны, а потому, что они слабы.
Я слежу за руками, веду счёт, пытаюсь контролировать ситуацию, и понимаю, что бельё, в котором копаются, начинает чернеть.
- Ну, что же ты? Ведь если очень хочешь, то можно? Смотри как созвучно. Если любишь, то можно. Любовь – это же сильное хотение. Есть ещё и незаслуженно обиженное слово – похоть. Это слабое хотение. Что-то (по)хожее на хотение. Итак, существует три степени хотения: 1. Похоть 2. Непосредственно хотение 3. Любовь. Эти слова мы используем, чтобы выразить насколько сильно нам хочется. Причём, незаслуженно ограничивая рамки первого слова в этом списке. Мы говорим: я хочу борщ, я люблю борщ (т.е. очень хочу). Не говорим – у меня похоть к борщу. Что означает – съесть две ложки и плюнуть туда. Я хочу в туалет. Похоть в туалет – толи хочу, толи нет. Потерплю, может, только газы сброшу. Любить в туалет – тоже не применяется. Это такое сильное хотение с длительным терпением, что уже поздно туда идти.
Я слушал это и думал: Когда это кончится? Косой глаз, спроси меня, я уже принял
решение.
Четвертый сон +
В этот раз он не появился неожиданно, ни я не открывал никаких дверей. Мы просто находились в одном помещении. Каждый занимался своим делом. Я сосредоточенно писал что-то очень важное. Важнее не бывает. Борланд лежал на диване. Мы уже привыкли друг к другу, так что было нормально, когда он стал мне жаловаться на боли в животе. Может это и нормально, но его живот меня не беспокоил. Да и есть ли у него живот? Он, постанывая, встал. Сунул руку в рот и стал вытягивать оттуда, сначала рукоятку, потом лезвие самурайского меча. Два коротких взмаха, и он уже аккуратно раскладывает свои внутренности на журнальный столик, как на таможне для досмотра. Вот он рассматривает на свет свои полупрозрачные кишки. Видно, что они забиты каким-то сухим, слежавшимся сеном. Что-то похожее на торф. Он достаёт из кармана молоток и начинает стучать на столе по кишкам, стараясь измельчить торф в порошок.
- Вот она, - слышу я радостный крик. Он показывает мне находку. Через полупрозрачные стенки явно видна пробка от шампанского.
- Не плохо живём, - подумал я. Сначала он пытается разбить её молотком, потом устраивается поудобней, и начинает пальцами продвигать её к выходу. Правда, предварительно определив, к какому ближе. Мне это что-то напоминало. Да это же вдёргивание резинки.
Мгновенно всё переменилось. Я в футболке, не способной сокрыть всё, сижу и вдёргиваю резинку в ту часть туалета, которой у меня не достаёт. Между делом, я спрашиваю или просто говорю.
- Почему-то мне часто снятся сны, что я в таком вот виде, то в транспорте, то на улице, или даже на работе. Почему?
- А, ты не думал, почему ты раньше летал во сне, а теперь бегаешь без штанов? А за что снятся сны о неподготовленности к экзаменам, о не выученных уроках? Эта плата за то, что ничего не осталось от того учения. Твоя сегодняшняя оголённость – это, либо борьба эксгибициониста с ханжой, либо результат твоего полного, внутреннего и внешнего обнищания. Другое ничего не подходит. Ты просто очень подрос.
- А может, это старость? – спрашиваю я.
- Знаешь, чем чаще спрашиваешь, тем скорее получишь положительный ответ. Старость – это явление. Она наступает с согласием с процессом старения.
- Я, вообще, плохо понимаю это старение, также как и тебя. Зачем оно?
- Ну, что тебе сказать? Это когда атеросклероз путаешь со стеклорезом, и всё одновременно, по заданной программе, начинает отваливаться как на том здании.
Мы смотрим на старый панельный дом. Программа, заложенная в сварке, сработала практически одновременно по всему строению. Панели срываются со стен, летят вниз, врезаясь в землю, замирают в вертикальном положении. Отчего-то хочется, чтобы они плавно, как листья опускались на землю. Теперь хорошо видны жители дома. Они в таком же виде, как и я сейчас.
- Затем смерть. Да, не бойся ты. Смерть это хорошо. Она необходима для обновления вида, для выживания рода. Смерть для вас – это жизнь. В вас она заложена программой, ради эволюции. Знаешь, тебе трудно представить, но она не обязательна. В широком смысле, не в вашем случае конечно. Эта программа не закладывается в тех формах существования энергии. где нет эволюции и борьбы за существование. И ещё, простой вывод, при необязательности смерти, вероятна вечная жизнь.
Пятый сон +
Я бегу со всех ног. Не успеваю, не успеваю. Издалека вижу, как не послушная дочь падает с пирса в воду. Там глубоко, она не умеет плавать. Какой-то мужчина смотрит на воду. Наклоняется, берёт её за волосы, потом за руку. Помогает выбраться. Я подбегаю.
- Почти вовремя, - говорит он мне. – Сегодня я поведу тебя в музей.
Мы подходим к чему-то древнему. Кажется, что здание из одних колон. Перед входом стоит громадная статуя Давида.
- Это настоящая, - говорит Борланд. – А во Флоренции всего лишь жалкая копия.
Я вглядываюсь в Давида. Из ушей, глаз, рта, пупа, отовсюду из него ползут жирные черви.
- Срань господня, - шепчу я.
- Не поминай имя господа в суе, - делает мне замечание Борланд. – Это музей глистов. Твой сон будет длится двадцать минут. Сколько успеем, столько залов посмотрим. В разных частях человеческого тела живут свои глисты. Вообще-то это добрые, ласковые животные. Ну, почти животные. Их просто надо своевременно кормить, равномерно распределяя между ними пищу. И тогда, они доставят тебе истинное удовольствие. Если какие-то умирают с голода, то токсины их разложения убивают часть тела, где они жили. В музее представлены перекормленные глисты. Что, в общем-то, тоже не хорошо.
Первый экспонат. Толстый, придавленный своим весом к полу мужчина, что-то ест. Изо рта и треснутого живота у него лезут черви.
- Это самое простое – чревоугодие.
У следующего жирные черви лезли из ушей. Играла музыка, много музыки. Бах, Моцарт, Битлз и похоронный марш.
- Эти глисты питаются музыкой. А вот направо посмотри, эти питаются упражнениями ума. За стеклом сидел мужчина, одетый в женскую одежду, с накрашенными губами, с румянами на щеках. Он листал книги и писал неразборчиво формулы на туалетной бумаге. Уже отходя я понял, что вместо волос у него на голове черви.
Дальше шли черви тщеславия. Они очень сексуально кудрявились на груди у крупного очкарика.
- Здесь на корм идут успехи, победы, даже лесть пойдёт с голодовки. А следующих червей надо кормить физическими упражнениями.
За стеклом стоял красавец с телом Геркулеса. Я залюбовался его мышцами. Ни капельки жира, каждая мышца отчётливо прорисована. Он играл каждой. Но что значит слепой. Смотри внимательней. Это не жилки, не мускулы, а клубки червей. Дальше шёл экспонат с шевелящейся кожей.
- Этого надо кормить лаской. Ласкать, гладить. Дальше, там, в конце коридора, зал сладострастия. Как ты понимаешь, туда мы не успеваем. Туда надо на целый день. Нет, забыл, это же сон. На целую ночь. Откуда там только глисты не лезут. Что делается там, можно наблюдать вот из этого зала.
Я вижу, что стена состоит из одних замочных скважин. К стене приникли несколько человек.
- Здесь находятся глисты впечатлений. Тут есть всё. Телевизор, комиксы, карточные игры, встречи с интересными людьми.
Идём дальше. Как в клетке мечется женщина из угла в угол. В одном углу у неё икона, в другом билет члена коммунистической партии.
- Здесь кормятся духовной пищей. Глисты тут невидимы, как и сама душа.
Мы спускаемся в жуткие, тёмные подвалы.
- Тут находятся самые дикие человеческие глисты, - говорит Борланд.
Мальчик лет пяти. Он засовывает палец в дверную щель и закрывает дверь. Из радостных его глаз текут слёзы. Он счастливо улыбается. Женщина штопает носки, иногда посматривает в угол. Там стоит ведро с водой. Прямо в воде, синим, напалмовым пламенем горит младенец. Дальше сидят хмурые парни с ружьями.
- Давай проскочим их побыстрей. Они из скучного американского городка. Им не хватало отрицательных эмоций, вот и постреляли двадцать человек.
Я вижу почти бездыханную собаку. Шерсть на ней растёт клочками.
-Это не человеческие глисты, но очень поучительно. Хозяева кормили её вырезкой, красной икрой, балыком. А нужно было добавлять чёрствый хлеб, кашу, картошку, очистки, всякую дрянь. Так получается, что читать надо хорошее и плохое. Смотреть и слушать, вперемешку, интересное и нет. Любить женщин хороших и плохих.
- Это, ты уж пожалуй, слишком, - возражаю я.
- Моё дело сказать тебе правду. А ты думай, думай.
Шестой сон +
В комнате кроме меня ещё присутствует сильный запах самогона. Я никогда не знал, как он пахнет, но точно знаю – это его запах.
- Здесь русский дух, здесь Русью пахнет, - слышу я позади себя. Борланд. Он держит в руке жестяную банку. Подносит к ней горящую спичку. Приятное, голубое пламя появляется над краями банки. Борланд, не задумываясь, выливает в рот горящую жидкость. Кто же так пьёт? Нельзя это держать во рту, там же сборище вкусовых рецепторов. Ну вот, сразу не затушил глотанием, сейчас горит во рту маячок с синим огоньком. Во, и кожа изнутри стала голубым светиться. Борланд, пытаясь потушить огонь, начинает засовывать в рот фуражку. Но пламя, лишь на некоторое время сменив цвет на жёлтый, съело головной убор. Со словами “хорошо, что в водке 60% воды”, он хватает бутылку, откусывает полгорлышка вместе с сургучом, и заливает пламя. Изо рта пошёл дым. Он стал его разгонять.
- Эх, не умеем мы пить. Вот ненцы и чукчи средство от комаров запросто принимают.
Я представил это и поморщился. Какая гадость.
- Не скажи, - как будто обрадовался моей мысли, красноглазый.
- Это лучше чем средство для чистки стёкол или от тараканов. Хочешь попробовать? – протянул он мне жестянку.
- Нет, нет, в другой раз.
- А-а, знаю, у тебя, наверное, группа крови вторая? Это значит только кефир. Слабенький детский алкогольный коктейль. Хочешь, я тебе первую сделаю? Тогда проблем не будет.
- Нет, нет, спасибо, мне и так хорошо.
- Да-да, не умеем мы пить.
Он взял меня за руку и потянул к окну.
- Скажи, а ведь правда, так приятно посмотреть в окно, крепко сжимая руками решётку? Смотреть почти не мешает, и упасть не даёт. Упасть можно только с решёткой.
Из окна был виден одноэтажный дом. Под окном которого лежал прилично одетый мужчина. Бросалось в глаза, что его густые седые волосы очень гармонировали с его чёрной бабочкой. Через окно, в доме был виден небритый мужчина, лежащий на диване, рядом с которым стояло два ящика с водкой.
- Смотри, какие они милые и разные. Один умеет пить, а другой – нет. Тот, который снаружи, первый раз попробовал вино на своём пятидесятилетии. Через полгода он стал законченным алкоголиком. Тот, который внутри, не пьёт 11 месяцев в году. Сейчас он в отпуске. Так он проводит пятнадцать последних отпусков. А сейчас они готовят себя к полёту на мою планету.
- Это как?
- Как? Плохо. Лучше подходят для этого наркотики, а также медитация для достижения нирваны или сатори. Пожалуй, лучше наркотики. Потому что нирвана –это всего лишь переход доминирующей роли от левого полушария к правому. И понижение активности неокортекса в доминирующем правом полушарии. Наркотики – только эти чувства сильнее чувств любви, главного мерила силы. Кто узнал их, тому не нужна любовь. Не нужно своё тело, ни сама жизнь. Любовь – это для жизни на Земле, наркотики – это для жизни вне Земли. Для жизни на моей прекрасной планете. Ты хочешь на миг познать эти чувства? Побывать на моей планете?
- Да, да, да.
Стало темно. Только я собрался испугаться, как появилась световая точка. Она стала расти, образовала из себя свет в конце туннеля. А это я уже читал, про эти туннели.
- Читать-то ты читал. Это люминисценция отмирающих клеток твоего глаза. Но надо возвращаться. Пора вставать. Ты сегодня проспал на работу.
Седьмой сон +
Ну, очень жарко, а тут ещё всю улицу перегородила огромная толпа. Пройти насквозь нет никакой возможности. Когда я попытался обойти, понял, что это очередь. Очередь, остановившая трамваи, машины, установившая трибуну. Висят плакаты. Идёт сбор подписей. Один конец очереди упирается в магазин “Табаки”. На его дверях висит объявление – Магазин закрыт, вся ушла на базу. Я осторожно иду вдоль очереди. Все мои карманы вывернуты, наверное, в целях безопасности. Очередь беспорядочно кашляет. Некоторые, сморкаясь и сплёвывая, выпадают из очереди, задыхаясь от кашля. Их быстро подбирали и несли на носилках к неподалеку стоящему Камазу с прицепом, с надписью “Туберкулёзный диспансер”. С трудом переносимые, роняли на асфальт зелёную и коричневую слюну и шептали – КУРИТЬ. Наконец, километра через три, я нашёл ветку, по которой всё-таки ходили трамваи.
Как они изгадили интерьер своими ужасными рекламами. Вот оно, что я давно искал. Фирма АЛЬВИСТ объявляет конкурс на лучшую рекламу своей продукции. Семь миллионов за лучшую фразу дня. О, мне так нужны эти семь миллионов. Я так мечтаю заплатить за квартиру за прошлый год. Купить детям сандали и сладкого. Что, мне трудно что ли придумать несколько дурацких фраз, чтобы их сигареты лучше покупали? И придумывать ничего не надо. Вот у меня в кармане листок с пятнадцатью двух и трёх-смысленых фраз. Мне они совсем не нужны. Мне нужны сандали. Я выиграю это, потому что некурящий лучше знает, что нужно курильщику. Я вспомнил слюнтяев на носилках. Дырку вам от Шарапова, а не бублик. Вы у меня все сдохнете.
Сон делает скачёк. Вроде ничего не произошло, но я знаю, что прошло 1,5 года. У меня всё хорошо, у меня всё есть. Жизнь прекрасна, погода прекрасна. Автобус, на котором я еду, тоже прекрасен. Когда человеку хорошо, а время для этого ещё не пришло, ему скоро будет плохо. На большом рекламном щите написано: Ночь твоя – добавь огня, и нарисована пачка сигарет. Так, так, так. Тук, тук, тук. Думай, что они хотели сказать? Нет, это я хотел сказать. Седьмой пункт моего списка. Почему я раньше этого не видел? Сейчас я, вдруг, понимаю, что все автобусы, все остановки, испоганены этой гадостью. Этот лозунг на балконах, на футболках, на обёртках конфет. Во мне карабкались к выходу, расталкивая друг друга, чувства обманутости, самодовольства, неудовлетворённость неизвестностью. Добавь огня в ночи. Это либо курение вовремя секса, что, в общем-то, опасно. Либо, как предполагал художник, молодёжь между танцами на дискотеке, попивает и покуривает. Либо, по моей версии, усталый человек, незнающий где достать деньги, не может уснуть. Много курит, подсвечивает среди ночи циферблат часов.
Ну, и ладно. Не надо мне ваших денег, вашей славы. У меня всё есть. Никогда больше не буду изменять принципам. Я улыбнулся через стекло дошкольнику, стоящему на остановке. Он улыбнулся в ответ, показав свои гнилые зубы, которыми он крепко сжимал “бычок”. Мне показалось, что я не попадаю в поле зрения его правого глаза.
Восьмой сон +
Я появился чуть поздновато. Самое интересное пропустил. Дункан МакКлауд обтёр меч, положил его, кормильца, на землю. Приготовился к приёму энергии. И тут началось поглощение молний. Всё сверкает, кружится, трещит. Горец орёт как голодный младенец. Когда всё стихло, он облизнулся и сказал.
- Добро пожаловать в Ирландию.
- Как в Ирландию? Ты же горец из Шотландии.
- Знаешь ли ты, о юноша, что племена скотов, давших имя Шотландии, пришли из Ирландии? – сказал он, оценивающе поглядывая на мою шею.
- Зачем тебе это рубачество? - спросил я, потирая её после тяжёлого взгляда.
- Да, хрен его знает. Я, вообще-то добрый. Мне одной головы раз в 100 лет вполне хватило бы. А тут приходится рубать каждую серию. Всё впрок, всё запасы создаю. Как чукча подкожный жир копит. Он хоть к зиме готовится. А мне это всё зачем? Это ирландская наша сущность такая. Больше всего замков с привидениями здесь, в Ирландии. Они копили, копили, обогащались, строили замки. У них спрашивают: “Зачем тебе столько?” А они: “И мне, и детям, и внукам”. Дети же не удержали замки. Кто пропил, кого отравили, у кого силой отняли, от зависти. Есть такой закон. Богатства постоянно перетекают из одного места в другое. Точнее в другие. Когда сразу, когда через сотни лет. Вот и бродят привидения, плачут, что зря копили. Не нужно это никому. Как волдыри на теле – в одном месте рассосутся, в другом появятся. Я думаю, надо жить для себя. А то, от этих наследств потомки становятся хилыми. Приумножить ничего уже не могут. Они же росли не производителями, а потребителями. Вспомни своих Рокфеллеров, Морганов. Где они? Кто сейчас становится миллионерами, что в Америке, что у вас в России? Троечники отпетые. Те, кто не будет выбирать книжные методы. Кто был обделён в детстве способами самоутверждения. Сильно богатому, или очень умному, одарённому, этого не надо. Ему всего хватает. Эти же богатеют и расплачиваются своим здоровьем, жизнью. Их травят, убивают. Ужас, кошмар.
Дункан замолчал.
- Пожил я не мало, - снова заговорил он. - Да, пропади оно всё пропадом.
Он поднял с земли меч, размахнулся и отрубил себе косоглазую башку. Всё началось сначала. Как из бутылки шампанского без пробки, в небо устремилась освободившаяся энергия. Я в оцепенении смотрел на голову у моих ног. Вот ещё один упырь рассосался. И, слава богу.
Девятый сон +
Вокзал. Зал ожидания. Через окно виден пустой перрон. Я только зашёл и начинаю оглядываться. Зал почти пуст. Всего несколько человек, довольно странных. Двое мужчин, держащиеся за руки. Две женщины, тесно прижавшиеся друг к другу. Мужчина с двумя головами. Одна из которых в форме футбольного мяча. У него какие-то изуродованные руки, которыми он пытается очистить мяч от грязи. А вот и Борланд. Я его узнал по глазам. Он сегодня с кубической головой. Скромно сидит в уголке и отпиливает ножовкой один из углов куба. Опилки он аккуратно собирает и старательно заталкивает в карман. Я подхожу и неловко пытаюсь пошутить.
- Я гляжу, вы сегодня явно не намерены сорить мозгами. Потом немножко подумал и сказал совсем уж глупость, - Вы похожи на удава, только что проглотившего сейф.
Борланд грустно посмотрел на меня и сказал:
- Мы ждём. Мы все ждём. Я решил быть более добр к другим. Мои острые углы так затрудняют простое человеческое общение.
- А что, мячик, правда намного лучше куба?
- Не юродствуй. Он наказан. Он очень наказан. В прошлой жизни он был убийцей. Все калеки и уроды в прошлой жизни были преступниками. Это закон наказания.
- А те парочки мне совсем не кажутся наказанными.
- Да, если их не трогать, они будут счастливы. Такие союзы тоже имеют корни в прошлой жизни. Человеком вы проживаете девятнадцать жизней. От трёх до семи подряд то мужчиной, то женщиной. Если ты семь раз был женщиной и семь раз любил мужчин, то очень трудно, став мужчиной, сменить в новой жизни привычку. Исходя из этих чисел (от 3 до 7), по теории вероятности можно подсчитать, что сексуальных меньшинств у вас примерно 10%. Точнее около 13%.
- Борланд, дорогой, ты-то, что такой грустный? Какие перерождения? Тебя это разве касается?
Борланд улыбнулся.
- И то, правда, что это я? Ведь я же вечен.
Я решил поумничать, - Как же вечен, вечного нет. Когда вселенная сожмётся в точку, тебя тоже расплющит. А когда начнёт расширяться, тебя уже там не найти.
И тут он сел на свой педагогический конёк.
- Во-первых, это всё сказки. Эта теория основана на вычисленной массе вселенной, которую подсчитать невозможно. Потому что массы, по большому счёту, нет. Есть протоисточник - энергия. Дорогой мой, энергия первична, а материя вторична. И все виды энергии невозможно учесть. Она заполняет в своём разнообразии всю вселенную. Во-вторых, даже если существует это ужасное бесконечное мерцание вселенной, то всё повторяется согласно теории здравого смысла. И мы с тобой многократно встречаемся во времени. Между прочим, теория здравого смысла - интересная вещь. Вот, например, нужно протоптать тропинку, выбрать естественный путь через вспаханный газон. Бери любых людей, хоть даже китайцев, негров. Все для тропинки выберут один и тот же путь. Нет, с неграми, наверное, не удачный получился пример. Вообще ты меня запутал и отвлёк. Держи-ка ножовку, поработай немного руками над мозгами.
Десятый сон +
Передо мной табличка. На ней по-английски написано – Река Ганг. Я смотрю на мутную, коричневую воду. Сотни стариков сидят в воде. Толи обряд такой, толи помыться пришли. Подхожу поближе к воде. Под одним лысым стариком что-то булькнуло, и на поверхность всплыла какая-то гадость. Ах ты. лысый писарь. Смотрю в его бесстыжие глаза. Красные глаза с косым правым глазом. Давно не виделись. Почти целые сутки.
- Иди к нам, - машет он мне рукой.
- Ага, щас, старый пердун, - думаю я про себя, и отрицательно машу головой. Он выходит из воды.
-А мы тут с ребятами похороны друга отмечали. Вот залезли освежиться.
Я чувствую, от него исходит сильный винный запах.
- Хороший, видимо, был друг?
- А как же? Вон он плавает.
В двадцати метрах в стороне, на отмели, лежит обгорелый труп.
- Мы хоронили его по настоящим индусским традициям. Сжечь и пепел развеять над великой рекой. Да вот дровишек не хватило.
В это время в группе стариков началась паника.
- Ну вот, опять какой-то из наших Чунга Сингхов утонул. И так после каждых похорон. Что поделаешь? Буддизм, свои традиции. Пойдём, я тебе другие религии покажу.
Мы идём вдоль Кремлёвской стены, выходим на какую-то восточную площадь. Вот и мавзолей. На нём написано – Дедушка Иисус.
- Здесь находится тело человека, именем которого раскололи мир на лагери христианизма и мусульманизма. И те тысячелетиями находятся в состоянии то холодной, то горячей войны.
Мы спускаемся по ступеням мавзолея. Вдоль стен стоят солдаты. Они держат в руках как карабины, но турецкие сабли. Обожествлённый человек лежит, такой маленький, полуприкрытый плащеницей.
- Хороший, скажу тебе, был экстрасенс. Сейчас таких ещё поискать надо, - шёпотом говорит мне Борланд. Когда мы выходим, он продолжает: - Бог, конечно, не в нём, а в том, что он проповедовал. Что проповедовалось и до него. Хватит над ним издеваться. Тело его нужно бы похоронить, а заповеди оставить. И так уж ему досталось. Ни дня рождения у него, ни дня смерти. Одни отмечают его рождение 25 декабря, другие 7 января. День смерти у него зависит от плавающего по срокам, праздника Пасхи. У всех нормальных людей – это дата постоянная. Да, собственно, дело и не в цифрах. Мало ли путаниц с числами. Вот, ты, знаешь точно, когда, в каком часу вечер сменяет день, а ночь сменяет вечер?
- Я думаю, что это зависит от солнца, времени года.
- Перестань. Это постоянные величины. На каждые из четырёх времён суток приходится по 6 часов. Если 12 часов - это полдень, то, следовательно, день с 9 до 15 часов. Если 24 часа - это полночь, то ночь с 21часа до 3х часов. А от солнца зависят времена года. Давай, для интереса, вычислим, когда на самом деле нужно справлять начало нового года. Именно, как полагается, солнечного года. Начнём с того, что год должен начинаться с первого дня весны. Всё начинается с весны. Ищем начало весны. Середина зимы по солнечному календарю – 22 декабря, в самый короткий день. Отсчитываем полтора месяца, оставшиеся от зимы. Шестого февраля – Новый год, он же начало весны. Шестое мая – начало лета и так далее. Настоятельно советую 6-го февраля пить шампанское. Пора привыкать всё делать правильно и вовремя.
2000 г.