Быль
Cлучилось это в конце лета, когда я с двумя сыновьями, десяти и двенадцати лет, остановилась в приморском селе Дедеркой близ курорта Сочи. Недалеко от Черного моря мы сняли комнату с широченной двуспальной кроватью на троих и наметили программу отдыха, дабы ничего не упустить из дорого оплаченных отпускных дней. Самое большое бедствие в таких случаях - непогода. И она разразилась...
Шторм швырял о берег белопенные волны, и роскошные фонтаны разваливались в воздухе, кисеей обнимая мол и каменные глыбы. Народ тоскливо расположился на мелкой гальке, некоторые пытались булькаться в шлейфах разбушевавшейся стихии. Взяв семейный фотоаппарат, мы пошли прогуляться - Глеб мечтал зафиксировать разлет брызг.
У парапета над пляжем разыгралась типичная детская сценка. Младшему Пете наскучило смотреть, как старший брат управляется с техникой, и он стал клянчить:
- Дай я щелкну!
На что следовал ответ:
- Испортишь, ты маленький.
Мои попытки "найти консенсус" не имели успеха, назревала драчка.
-Раз так, - сказала я, - вот и деритесь здесь, а я пошла домой.
Надо сказать, что мы привезли с собой к морю большой красный надувной матрац - нашу семейную гордость. По нашим тогдашним средствам он считался предметом роскоши. Матрац был подарен Пете на день рождения в одну из предыдущих поездок и лично мне практически не доставался.
- Драка скоро прекратится, - размышляла я по пути домой. - Мальчишки вот-вот прибегут. Не воспользоваться ли пока матрацем?
Схватила его и быстренько обходными улочками побежала на пляж.
Детям не позволено плавать в небольшой шторм, но я-то другое дело! Море я всегда любила и не боялась его. К тому же, были и другие смельчаки: они сразу ныряли под большую волну и поплавками выскакивали за ее пределами, весело качаясь на мутной зелени. Я сделала нечто подобное. Но при-брежная полоса моря казалась слишком грязной, и только вдали, на глубине, сияла чистая синева. Вот туда-то я и направилась - поблаженствовать!
Потом все будут считать, что я на матраце уснула, и я никого не смогу переубедить - но они были не правы. Просто я не смотрела в сторону мерзкой желтизны. Синее море - красивее! Потом обернулась. Берег был далековато, но ничего страшного, а матрац - подмога. И я погребла.
Пляж сдвинулся влево. Поначалу это не тревожило: подумаешь, вернусь по берегу. Удвоила усилия, однако берег не приближался. Поплыли мимо знакомые места прогулок: сначала ближние, потом дальние...
Я поняла, что ветер дует от берега наискось и меня несет вдоль него. Ориентир не терялся, Кавказские горы достаточно высоки, но вот детали красноречиво свидетельствовали об увеличивающемся расстоянии. Я следила по поездам. Вначале могла даже пересчитать ползущие, как спичечные коробки, вагоны. Потом поезд стал сливаться в сплошную серую ленту. Потом я уже с трудом различала среди гор что-то напоминающее гусеницу...
Вокруг плясал унесенный мусор. Если буду продвигаться к берегу, по законам физики щепки должны смещаться в сторону моря, ведь они легкие, опускаются и поднимаются вместе с волнами на одном месте... Вовсю я старалась оторваться от щепок, но - о ужас! - мусор оставался на месте. Это оз-начало, что героические усилия моих мышц уравновешивались силой ветра, с которой меня уносило в открытое море. Ни метра к спасению!
Вдали показался курортный город Шепси. Там есть спасательная станция. Может, заметят, и, хорошенько выматерив, вытащат? Никогда в жизни, ни до, ни после, я не мечтала так о добротном русском ругательстве. Увы... Как я узнала позже, спасатели в это время были "очень заняты": они пили водку. Смотреть на море им было недосуг.
Над головой затарахтел вертолет - неужели спасение? Красный матрац с воздуха наверняка заметен, ведь я хорошо вижу эту вертушку с воды! Замахать, закричать?
До сих пор трудно объяснить, почему не позвала на помощь. С одной стороны, при таком грохоте волн и мотора мой крик вряд ли был бы услышан. С другой, было унизительно "строить из себя Петрушку", изображать тонущего человека. Представила, как поднимется вокруг этого какая-то суматоха, опера-ция спасения... Я продолжала молча грести к берегу, и приняв меня за благо-получного смелого купальщика, пилот увел машину к горизонту.
Порывами ветра от Шепси донесло звуки орущего на пляже громкоговори-теля и музыки. Потом и это заглохло. Как я завидовала птицам, которые так легко могли отовсюду перенестись на твердь! Почему люди - не птицы?
Над сотнями метров водяной толщи были только волны, наступающие, кажется, сразу со всех сторон. Суматошно пляшущие, ослепительно прекрас-ные, чистые, и сквозь вздымающиеся валы сияло заходящее солнце. Как в кар-тине Айвазовского "Девятый вал"! Когда-то в детстве я училась в музыкальной школе. В классной комнате, где приходилось подолгу ожидать учительницу, висела копия этой картины, и я, покоренная невиданной красотой, однажды попыталась воспроизвести фрагменты ее в своей жалкой акварели. И вот все в натуре, еще лучше и страшнее, чем у художника... последний в жизни взгляд? Пришла мысль: "Это ловушка, прекрасная, сверкающая ловушка". И еще: "Ни-когда не знала, что умереть можно так красиво".
Я плыла уже много часов и не чувствовала усталости, это было удивительно: считать себя хорошим спортсменом я не могла. А невозможность вы-браться на берег становилась реальностью. Вспоминала "Робинзона Крузо". Потом мысли переходили на семью. Детей заберет детский дом, Глеб не даст Пете погибнуть. А вот муж скорее всего сопьется... Муж тревожил меня даже больше, чем дети.
Холодало, немели ноги. Я подгибала их по очереди и растирала. Знала твердо одно: буду грести, бороться, пока не потеряю сзнание, когда бы это ни случилось - днем или ночью.
Постепенно догадалась: мешает матрац. Он слишком легкий, это из-за него, несомого ветром, я не могу приблизиться к суше. А если бросить? Держа за край, опустилась в воду... и тут же захлебнулась и ослепла. Лишишься матраца - скоро выбьешься из сил, зашвыряет волнами, утащит на дно. А может, оставить этот спасительный "островок отдыха" при себе? Скажем, транспортиро-вать, привязав матрац сзади за купальник. Отсчитывать по 500 взмахов вслепую, забираться на "островок" для передышки (не более десяти секунд не-спешного счета!) и снова грести, грести...
Солнце спустилось за горизонт, ветер дул уже не так свирепо и море стало ко мне милостивее. Волны уже не плясали сумасшедше, а пошли более вы-строенными косыми рядами. На берегу в темной полосе гор проступало беловатое пятно: туман? скала? Пятно оставалось неизменным, и когда я после очередной пятисотки поднимала голову, позволяло сверять курс.
Не знаю, сколько было этих пятисоток, очень много... Только как сейчас вижу: поднимаю голову и радостно боюсь поверить - пятно приближается, теперь уже ясно видно, что это скала. И вот она уже нависает надо мной, слышится грохот прибоя...
Поняла новую опасность: волны ворочают камни, сейчас меня перевернет и разобьет. Выручай, "надувной островок"! Забралась на матрац и вместе с ним поверх камней выкинулась на берег.
Встать не смогла: берег выгнулся и закачался. Как близка я была к "братьям меньшим", как опустилась в глубь веков, когда на четвереньках улепетывала подальше от воды! Только после нескольких попыток удалось преодолеть головокружение и приобрести стоячее положение.
Черная южная ночь холодным тюленем легла на побережье, ветер теперь уже был студено-пронзительным. Я закуталась в единственную одежду - мокрый матрац - и пошла вдоль берега. Впереди заплясал жаркий цветок: это парни и девушки жарили на костре шашлыки. Воображаю их удивление, когда из черноты на них выдвинулась полуголая фигура в матраце и задала единственный вопрос:
- Который час?
- Половина десятого.
А я ушла купаться в половине первого...
До дому оставалось пройти еще километров пять. Обычно в этих местах мы ходили по шпалам одноколейной железной дороги, так было ближе и меньше ранило голые ступни. Но я побоялась, что в нынешнем состоянии не замечу нагоняющего поезда и предпочла кромку моря. Удивительно, как без очков на замусоренном, перекроенном ржавыми тросами побережье не покалечила ноги!
Но вот и окраина селения, наш дом. Выбегают плачущие дети. Они, конечно, искали меня, но посчитали, что я ушла на дальний пляж или в гости, чтобы их наказать.
Но почему же не встревожились взрослые, не обратили внимания на ничейную одежду и на пустом берегу? А ее, оказывается, и не было! Пришел пионерский отряд и перед тем, как расположиться, провел уборку: не тронул чужого, а свернув все в клубок, унес под навес. Все это в целости и сохранности вместе с кошельком и драгоценными для меня очками нашел маленький мой дружок Глеб.
Пить! - вот что требовалось в первую очередь. От оставшегося в теле зноя и соли все горело - снаружи и внутри. Глебушка бегал с ковшиком студеной воды туда-сюда, отпаивал. Я повесила красный матрац, своего "провокатора и спасителя" на веревочку сушиться и решила, что никогда его не брошу, даже такой побитый и с потерянной пробкой.
Мы улеглись втроем, как положено, на широкую двуспальную кровать, мальчишки успокоились. А я поняла, что пришло главное страдание. За девять часов бултыханья в полуденном сиянии открытого моря не заметила, как обна-жились из-под купальника незагорелые части тела, и теперь солнечный ожог мучил больше, чем начинающееся воспаление легких.
Наутро по плану у нас была экскурсия в Сочинский ботанический сад. Я уже понимала, что заболеваю, но не хотелось сдаваться. Приняла какие-то таблетки, и мы поехали.
Железная дорога пролегала через Шепси, и вдруг появилось навязчивое желание увидеть спасительную белую скалу - ведь она обязательно возникнет по пути, там нет другой дороги по берегу! Но, может быть, поезд промчался слишком близко и гора осталась неузнанной... Только и сейчас это желание нет-нет и замерцает, как неосуществимая мечта, а в памяти скала осталась запечатленной с моря: туманное пятно, белый склон, нависающий утес...
Не буду описывать подробно, как в жаркий день в ботаническом саду мерзла в черной шерстяной кофте, как морем переправились мы в Джубгу, поступив под покровительство пермского трудового лагеря, с которым должны были вернуться домой... Скажу только, что, скорее всего, выбралась бы из болезни благополучно, если бы не любовь к морю и неразумное стремление использовать отпуск как можно полнее. Не могла уехать просто так - решила на прощание искупаться. В вагоне уже могла дышать только сидя, а в Перми воспаление легких загнало меня в стационар. По разным больницам моталась три месяца, а потом в течение года не могла смотреть на море даже по телевизору.