Тихий, ласковый вечер объемлет рощу, изнуренную уж дюже знойною любовью летнего солнышка. Обнимает, как добрый друг или будто брат – сестру, но не как пылкий, поспешный любовник-день, норовящий до заката испить все соки земные, да воскурить их в небесную синь фимиамом своей неуёмной страсти...
Разбуженные прохладным вечерним лобзанием, засвиристели, защебетали поздние птахи, пичужки-полуночницы, на все голоса, увертюрой своей предваряя всенощный гимн верховного пернатого певчего – соловья-соловушки.
Радостно, с надеждою зашелестели, зашушукались меж собой листья, внемля свежему сумерЕчному ветерку, подставляя изможденные жаром спинки да брюшки бодрящему его дыханию.
«Благодать-то какая!» - блаженно шуршат пёстрые сёстры берёзки. «Бодрый ветер, добрый ветер!» - благодушно басит дородный древний дуб. «Остудимся, осипнем!» - суматошно тревожатся осинки-трусинки… Зашлась, наладилась древесная песнь – все веселее, да ярче, да задорнее.
И весь лес словно ожил, тряхнул космами крон, расправил поникшие долу веточки, задышал полной грудью, ажно ребра-стволы заходили, застонали упоенно. Зеленым шумом вступает вечер в свои права, провозвестник ночи.
Заворочалась, заворчала, ощерилась с прищуром роща матерая, мещерская – величаво, но не злобно.
И прянул пар от волглой землицы, пряный-духмяный, могучий-пахучий – индо слёзы на очи накатили, индо головушка вскружилась от манящего, дурманящего зова природного, извечного.
А и то сказать: уж больно ясно, прозрачно да пронзительно ощущается в такие минуты мысль о величии вселенском и тщете суетной, тленной, бренной. И ходить никуда не надобно, за светом и мудростью, чтоб охватить душою, оболочь рассудком неколебимую силу божественную, явленную окрест в самой тонкой веточке, в самой малой шишечке, да в самой хливенькой иголочке.
От этого сознания так на душе благостно да ладно, привольно да укромно в одно время делается, что хочется приникнуть к матушке-земле, срастись с зеленой травушкой, раствориться в терпком дыхании, умилиться, умалиться и забыться от всех забот и тревог…
Но ночь уж близится, уж дохнула прохладно, а ночи нынче студеные...
Стоят в густеющей тьме сторожа нашей веры, простые и строгие, охранители покоя вечного, блюстители порядка мирского.
А под ними - уж и глаз неймет, а разум чует: примостились, прикорнули лютики-незабудочки, ясная синь российская, и в робкой, неброской голубизне тех лепесточков – глубь озер родных, заповедных заимок, да милых и простых глазонек девчачьих, озорных и зорких, что всех иных дороже и любезней…
Ночь все гуще, все пуще подвывает ветер, нагоняя мрак, развешивая саваны темени по деревьям, что высятся теперь стеной, воедино слитые.
Уж и не видно ни зги, а лишь белеют бесстрашно яички на черной, запретной земле, да кое-где фольговым зипуном блеснет конфетка в талом свете убывающей луны.
Н-да, не полнолунье, однозначно… И я, конечно, не суеверен, но все равно, ну его к бую – на кладбище-то ночевать!
Та-ак-с! Чё тут у нас? Три трубки запечатал, остальные, вроде, не фарцают…
С богом!
Момент истины!
Чё за ё?
А, газом подкачать забыл…
Ура, заработало! И, вроде, не течет, тварь такая…
На скорости, по идее, вскипеть не должно…
Главное – не заснуть!
Всего одна кассета? Не густо… Ну ладно…
Курс – на закат…. «Дан приказ ему на запад»… Дранг нах… нах… Да просто нах! «Главное – прочь, а там все равно!»
Слышен звук едущей легковушки.
Тает вдали
Играет негромкая мелодичная музыка:
It's the edge of the world
And all of western civilization
The sun may rise in the East
At least it settles in the final location
It's understood that Hollywood
sells Californication…
Музыка тает там же...
Титры:
В роли режиссера - автор сценария.
Особая благодарность за содействие в создании идеи приносится ОАО "Автоваз" за
недоброкач...
несовершен...
ненадежн...
нет, все же ***ВЫЕ машины :)