Первокурсник Ваня Зябликов проснулся от хрюканья, которое периодически раздавалось в его комнате – шестнадцать квадратных метров общежительской «трёшки» он делил ещё с двумя «сокамерниками» – студентами Пашей Пяткиным – деревенским рубаха-парнем и Серёжей Коньковым – вислоухим спортсменом из Винницы. Ваня бодро выпрыгнул из постели и, протёрши кулачками глаза, деловито осмотрел комнату: на полу валялись пустые бутылки от пшеничной водки, разлитый ананасовый сок, два презерватива, и в углу особняком стоял тазик с блевотиной, в котором была сложена вся Ванина одежда. «Мда-а», - сказал Ваня и затопал ногой, словно в такт какой-то неслышимой мелодии. «Хда-а-а-а», - перекривлял его незнакомец, незаметно стоящий за резной рамой зеркала. Окна были зашторены, и в комнате стоял полумрак, поэтому Ваня не смог как следует разглядеть человека в зеркале, но силуэт незнакомца показался ему в высшей мере подозрительным, и он медленно двинулся ему навстречу – неожиданно из глубины зеркала вынырнула громадная свиная морда и чуть не укусила Ваню за нос. От испуга он задницей упал в какую-то липкую лужу, замельтешил руками и прикрыл ими лицо, но, наткнувшись пальцами на такое же свиное рыло, завизжал и начал в ужасе метаться по комнате, пока, случайно наткнувшись на дверь, не выскочил в коридор. Гражданин в зеркале казалось ещё немного потоптался на месте и убежал вслед за Зябликовым, по трамвайному оставляя дверь незакрытой.
Иван заперся в уборной и всякими способами пытался избавиться от головы парнокопытного – натёр ей уши, больно щипал за щеку, ногтями царапал шею и, случайно поскользнувшись, разбил «пятак» о бачок унитаза. Когда из него двумя маленькими струйками полилась кровь, он несколько приутих, и в зеркале снова показался незнакомец, теперь он тихо стоял в углу комнаты и жалобно смотрел на Зябликова, как будто что-то от него хотел, но никак не мог сказать. Через время, сидя на холодном кафеле, Ваня с удивлением заметил, что уменьшился ростом и, кажется, немного потолстел, так что резинка его трусов натянулась тетивой и грозилась лопнуть. Теперь он напоминал маленького толстого лилипута с нахлобученной на голову кабаньей мордой, словно африканский абориген перед каким-то таинственным обрядом. Решив, что слезами горю не помочь, Зябликов привёл себя в порядок – ополоснул голову в холодной воде, причём до умывальника он доставал уже только на цыпочках – и, открыв дверную щеколду, выглянул в коридор.
Первокурсник Коньков тихонько сопел под одеялом и, сладко похрюкивая, перекатывался с одного бока на другой, когда его кто-то больно, аж до слёз, укусил. Коньков возмутительно крякнул, отдёрнул укушенную руку и, высунувшись из-под одеяла, увидел здоровенного борова стоящего передними лапами на кровати и слюняво фыркающего прямо ему в лицо.
-- Пшёл вон! – Серёжа с силой спихнул его с кровати. Боров пытался было огрызнуться, но только глотнул воздух и повалился своим тучным телом на пол.
-- Чья свинья?! – недолго думая прокричал он в распахнутую настежь дверь, но с коридора донеслось одно лишь слабое уханье. – Во, мудаки! Сергей схватился за спортивки, но их другой конец уже смоктал треклятый боров.
-- А ну, отдай! – кричал на него озлобленный Коньков, на одной ноге прыгая по кровати, а другой пытаясь дотянуться до наглого кабана. Но боров вцепился в них, как компостер в проездной билет, и брюки дали трещину – по комнате прошлась трескотня расходящихся швов, и одновременно Сергей выпустил свой край штанины, наверное, опасаясь испортить вещь окончательно. Боров не заставил себя ждать и, не выпуская брюк, протянул их через лужу разлитого сока и, собрав на штанинах всю половую пыль, скрылся в коридорном мраке.
-- Куда?! Стоять! – кричал ему вслед Коньков и быстро нагонял своими гигантскими шагами – причём делал он их периодически опираясь то на руки, то на ноги, а потом, вообще, перешёл на рысь.
Когда и где пропал Пяткин точно никому не известно, не знал этого и сам Паша Пяткин – было жутко темно, и стрелок часов было совершенно не видно. Выставив перед собой руки, он вышел на лестничную площадку, накинул пиджак – с распахнутых окон тянул холодный воздух – и растворился… потому что где находился Пяткин с субботнего вечера до четверть шестого утра следующего дня остаётся большой загадкой, но точно известно, что ровно в указанное время он снова появился на территории студенческого общежития № 3 с баклажкой пива под мышкой, измазанный в губную помаду и с торчащей из зубов сигаретой. Затеяв небольшую ссору с вахтёршей, он поднялся на свой этаж и, войдя в открытую дверь восьмой комнаты, увидел стоящего на кровати орангутанга, который разрывал его спортивные брюки вместе с каким-то нагломордым боровом. Примат кричал голосом Конькова, а боров хоть и молчал, но по выражению глаз и жестикуляции выдавал в себе Ваньку Зябликова. Они не заметили вошедшего Пяткина, который растерялся и столбом стоял посреди комнаты, не зная как ему поступить. Когда боров, визжа как самый настоящий Зябликов, ринулся бежать, зачем-то волоча его подранные брюки, а орангутанг бросился вдогонку, он с облегчением перевёл дыхание и через несколько минут пришёл в себя.
К этому времени всё закончилось. Только со стороны балкона доносился тихий спокойный разговор, какой, наверное, и может произойти между ещё не до конца проснувшимися молодыми людьми в четверть шестого утра. Опёршись локтем о перила, нога за ногу стоял гигантский примат с рыжими бакенбардами, по-боксёрски сплющенным носом и, закрываясь от ветра, подкуривал сигарету. Ещё одну такую сигарету он всунуть в пасть борову, который задыхаясь кашлял через нос, боясь её выплюнуть.
-- Помнишь, какую дрянь пили? – спросил боров, наконец-то откашлявшись.
-- Пшеничную дрянь, - орангутанг сплюнул, и громадный комок слюни улетел куда-то вниз. – Пашу не видел? – несколько задумчиво спросила обезьяна. - Может он от неё того… сгорел?
-- Вряд ли, - забурчал боров, выпускал струю дыма из оттопыренной щеки, - он скорее в какого-нибудь троглодита превратиться!
На балконе появился улыбающийся Паша Пяткин:
-- Привет, пацаны! – орангутанг удивлённо забегал по нему глазами. – Павел… – наигранно представился Пяткин и протянул ладонь примату. Боров незаметно прошмыгнул в щель между его ногами и перилами (Паша ухмыльнулся). Орангутанг занервничал, не зная куда девать свои массивные достающие до колен руки, потом нехотя пожал руку и заговорил дрожащим голосом, заставив волноваться и самого Пяткина, словно перед ним действительно стоял здоровенный троглодит. У Паши закружилась голова, в глазах помутнело, пол зашатался, словно на аттракционе, и в рябящем за спиной обезьяны окне вместо страшного троглодита увидел зам. декана З. Ю. Коровина, который смотрел на него своими круглыми глазами как будто решая, толи дать ему затрещину, толи спустить с пожарной лестницы. Пяткин растерянно сел на ступеньку лестницы и, взявшись руками за голову, протяжно замычал. В аккомпанемент боров начал похрюкивать и, жалко взвизгивая, подпрыгивать, а примат заухал и, в такт выбрасывая ноги, принялся активно чесать под мышками.
17 июля 2003 года