Я один. Уж несколько часов в квартире никто не появлялся. Я наблюдаю за входной дверью – ни звонка, ни шагов. Мне давно нужно бы поесть и по нужде, но терпеть пока можно. Хотя неудовлетворённые потребности мешают сну, но чем меньше движений, тем больше шансов заснуть.
Что-то инородное проникло в воздух и стало расти, заполняя пространство вокруг меня - то ли волнение, то ли напряжение. Остановился лифт на площадке моего этажа, и шаги двух пар ног направились определённо сюда. Защёлкали замки, дверь распахнулась, оголив проём. Хозяин вернулся не один, с ним была новая подруга, с ним была… Она. Я встал, пристально в Неё вглядываясь, лениво приблизился, чтобы поприветствовать парочку. Женский запах волновал особым оттенком: в нём была открытая незащищённость. Она была слабой, очень слабой и оттого доверчиво-дружелюбной. В ней отсутствовало зло, что встречалось редко. Тому, в ком нет зла нельзя причинить даже малейшей боли. А почему, нельзя? Я растерялся: запрет стоял внутри, в сердце. Куда-то ушло спокойствие, сердце сжалось и упало в мочевой пузырь. Ощущение мерзкое. Новая подруга хозяина заинтересовалась мной и присела рядом на корточки.
- Э, да ты суров, приятель, - развеселилась Она. – Меня зовут Нина. Ты будешь меня любить?
Глупая, ещё никто не смеялся над моим видом. Боялись, это было! Её руки легли на мою морду, потом на затылок. Я терпел. Мне не приходилось испытывать подобного. Что это - нежность? Утомительно. Но от Неё я вытерплю всё. На всё согласен, лишь бы Она осталась рядом.
- Не трогай его! Рэм серьёзный ротвейлер, он на любое оружие натаскан. Смотри, как бы руку не прихватил, – приостанавливал Нину хозяин. – Пошли на кухню, кофе сварю исклю-чи-тельный. Такой кофеварки как у меня в городе больше не встретишь.
- Не тронет, я чувствую, - дурачилась Она. – Меня животные за свою принимают, не бойся. Видишь, видишь, какой он у тебя ласковый!
Она снова смеялась и тормошила меня за уши, за массивные лапы, я позволял ей это. Первый раз в жизни допустил подобную фамильярность. Женщина все-таки, дура, с кем связалась! Я не о себе, я о хозяине! Он многих за последнее время сюда приводил, а потом гнал в шею! Может Её не прогонит?
Они пили кофе в центральной комнате. Хозяин выпендривался по полной, даже свечи зажёг. Я вслушивался, как он напористо Её обрабатывает. Мастер! Основное в технике – обезвредить женскую соображалку. Нужно с напором прорабатывать её, так чтобы всплыли на поверхность эмоции, среди которых главная - жалость. Мне наскучило валяться в своём углу. Я пошёл к ним, надеялся выпросить угощение. Она сжалась в углу дивана, поджав под себя ноги. Я уткнулся в Её колени. Смышленая, отдала мне половину своего лакомства. Хозяин разозлился, а плевать я хотел на это! Она так, вообще, внимания не обратила, а может, не увидела, что он бешеный. Погладила меня, и снова прониклась бреднями хозяина. Молчунья. О себе ни слова, только слушает. Всплакнула даже, утирая слёзы ладошкой. Хозяин тоже плакал год назад, когда Ирина оставила его навсегда. Ушла Иришка, наказав мужу с сыном не разлучаться. Слово взяла пред уходом, что вырастит хозяин ребёнка самостоятельно. А как растить одному? В доме должна быть женская рука. Вот и приходят теперь подруга за подругой, да никто не задерживается надолго. Эта, чувствую, подходит – наша!
2
Ближе к ночи я засобиралась домой. Алексей меня не удерживал. Просто, глядя в глаза, с какой-то обречённой решимостью протянул связку ключей от квартиры. Я поколебалась, но взяла, чтоб не обидеть. Алёша пристегнул поводок к ошейнику Рэма и пошёл то ли пса выгуливать, то ли меня проводить до метро.
Я спускалась по эскалатору вниз, машинально перебирая услышанное. Жизнь утратила реальность – насмешка какая-то. Два дня назад мой друг уехал в Москву на запись нового сольника. Я упрашивала позволить мне проводить его до вагона. Не разрешил. Купил на прощание охапку георгинов у вокзала и ушёл в толпу. Да, точно, я разозлилась, но георгины не выбросила, они всё ещё в моей квартире. А потом, то есть вчера, подошёл этот тип со шрамом на груди. Сказал только, что ему нужна я, очень нужна и оставил телефон. Не надо было звонить, любопытство женское подвело. Мне не нравятся его усы, смущает лицо в конопушках, да и, вообще, за версту от него разит смесью наглости с пошлостью. Типичный самец, качок-вышибала, хозяин новой жизни! Но этот самец недавно похоронил жену и остался с шестилетним сыном, да собакой, которую я сегодня увидела. Мрачный пёс, подозрительный. Мне кажется, он в каждом видит врага. В моей сумочке ключи от чужой квартиры. Может сама жизнь подталкивает меня на путь жертвенности где, не имея своего ребёнка, мне суждено вырастить чужого. Наглый тип всего-то обычный врач. Ну, если следовать правде, врач он не совсем обычный – хирург. Нигде не работающий хирург. А откуда тогда деньги на вполне обеспеченную жизнь?
Он позвонил, едва я добралась до дивана. Он знает, я соглашусь. Однако, как он вульгарен! Как с ним в люди выходить? Моё окружение не примет его, а его круг общения наверняка отторгнет меня. Чем я рискую, если попробую ввязаться в эту авантюру? Я не девственница давно. Что-то есть в нём особое, дикое. Он хищник, которого мне не приручить, как ни старайся. Что мне делать с этими ключами, не переезжать же к нему в самом деле?
Соглашаюсь на знакомство с его сыном. Парнишка очаровательный. Шатен светленький, голубоглазый и нежный в маму, наверное. Волосы длинные отросли, с год их должно быть ножницы не касались. Чувствую, что страшно ему, обнял меня крепко-крепко за шею и зашептал на ухо так, чтобы отец не услышал: «Останься, пожалуйста. Я боюсь здесь, он от бабушки меня забрал». От мальчика пахнет молоком и булочкой. Я смеюсь и, была – не была, прижимаю Андрюшку к сердцу точно родного сына.
- Мне нужно уехать завтра, - голос Алёши чуть подрагивает. Взглядом хирург опёрся для прочности в пол дальнего угла кухни. – Побудь с ними, пожалуйста. На кого их ещё можно бросить?
- Или забери нас к себе, – легкомысленно тараторит Андрюшка.
К себе? Смешно! С ребенком я управлюсь, но с собакой-то что делать. Это же монстр настоящий, у него взгляд уголовника.
Я мужественно собрала небольшую сумку с вещами, без которых не обойтись и переселилась-таки на пару дней в их вместительную квартиру, пропитанную насквозь мужским духом.
В первое утро там, открыв глаза, я не обнаружила рядом хирурга. На кровати, прижавшись ко мне, спал его сын. А на прикроватном коврике - дремал поуркивающий пёс. Мне нужно было обоих не только накормить, но и выгулять.
- Умоляю тебя, Рэм, только не убегай! – Причитала я, впервые в жизни пристегивая поводок к ошейнику ротвейлера. Пёс вращал глазами и почёсывался от нетерпения.
3
«За кого Она меня принимает? Я хочу быть с Ней рядом, Она мне нравится, зачем же убегать?» Во дворе я давно был полноценным хозяином. С моим выходом мелкие шавки расступались и держали безопасную дистанцию. Мне потребовалось минут двадцать, чтобы полностью опростать мочевой пузырь. Как только я облегчился, сам подошёл к Ней и покорно подставил голову, чтобы снова ощутить привязь.
4
Алексей вернулся на третий день. Я продержалась это время и в дальнейшем домой не уехала. Приходила в свою квартиру в основном за вещами, времени и так не хватало. Я работала пять дней в неделю, возвращаясь вечером, готовила, стирала, гладила, а ночами, полумёртвая от усталости отдавалась жёсткому сексу. Я впахивалась в повседневную бытовуху, не задумываясь, что с каждым новым днём меньше и меньше шансов на возвращение в привычный для меня мир. За пару месяцев такая жизнь стала мне по силам. Ночами, когда Андрюшка уже спал в своей комнате, а его отец не мог насытиться моим телом, привлечённый размеренными скрипами кровати в спальню крадучись входил Рэм. Глаза его горели, он не только внимательно оглядывал наши сплетённые тела, но и обнюхивал их.
- Пшёл вон, кобель! Вон, я сказал! Удовлетворяйся, говнюк, в своём углу.
Рэм контролировал себя, а потому слушался, но удалялся с неохотой. Были ночи, когда он не реагировал и замирал у кровати как вкопанный, тогда Алёша вскакивал и пинал пса в бок. Одного двух ударов было достаточно, чтобы собака вспоминала про место.
В доме бывали гости, довольно часто. Обычно, мне приходилось заниматься и столом, и присутствовать на застолье. Знакомые Алёши воспринимали меня как ошибку жизни, за глаза приклеив прозвища «цаца» и «цыпка». С моим кругом знакомых Алексей общаться не пытался, как будто до него я жила в стерильной пустоте.
Однажды среди ночи Алёшин сон прервал телефонный звонок. Хирург заматерился раздражённо, пытаясь в темноте натянуть на себя джинсы и свитер.
- Что-то случилось? – Сквозь дрёму пробормотала я.
- Какой-то сучьей твари череп задели, - процедил он, - подлатаю к утру и вернусь.
Он исчезал и появлялся всегда внезапно, без предупреждения. Иногда отсутствовал несколько дней. Чем чаще он отсутствовал, тем больше в сокровенном ящике для денег на хозяйственные расходы, скапливалось банкнот в пачках, стянутых резинками.
В тот особо запомнившийся день, сына отвезли к бабушке, Рэм на полу глодал гость, время от времени, пытаясь преподнести её мне как драгоценнейший подарок. Я решилась на откровенный разговор. Лёша не стал ничего скрывать. Мой муж работал на самую обычную бандитскую группу. Всегда и везде он был готов к экстренному вызову, ибо от него зависела чья-то жизнь: он штопал тех, кого опасно было размещать в больницах. В порыве откровенности он показал мне содержимое своего походного кейса.
Ночью на спящего Рэма упала боксёрская груша, до того подвешенная на крюк в потолке. Алексей использовал её, чтоб выплёскивать ярость, помогало. Рэм воспринял падение груши как атаку врага. Он терзал её до утра, превратив в кожаные клочья и покрытие из опилок. Хозяину выходка Рэма понравилась, пса поощрили за успех в боевых действиях изрядным куском мяса. Мой мозг больше не просеивал информацию, отныне, он скапливал её, превращая в самый банальный страх.
Зима выдалась трудной. Лёшу регулярно забирали на дело. Однажды мы прогуливались перед сном, предоставив Рэму полную волю. Алексей с кем-то коротко переговорил по телефону. Вскоре подъехал микроавтобус, в нём были двое, кроме водителя.
- Поехали в гости, Нина: пора тебе с Главным познакомиться. Приглашает, уважил!
Алексей уже подталкивал меня к машине. Я не перечила, пристроилась у окна, прижав к ноге посерьёзневшего пса. Молчали дружно. На проспекте Славы автобус резко притормозил: пьяная пара пыталась перейти улицу вне зоны перехода. Водитель выругался.
- Ну-ка, останови! Учить козлов надо! – Алексей уже выскакивал на улицу, за ним остальные.
Мужчину били сильно, женщина попыталась его защитить. Мой Алёша толкнул её кулаком в грудь. Она не удержалась на ногах и упала спиной в раскисший снег, но поднялась-таки быстро и, не осознавая, что беда рядом, пошла с кулаками на обидчика. Я видела, как хирург в боевом броске выкинул вперёд левую ногу. Удар повторно пришелся женщине в грудь, она отлетела на несколько метров и уже не вставала. Рэм в избиении не участвовал: наверное, схватка с таким противником была для него унизительна.
- Уроды, а ну в автобус! – Мой леденящий крик возымел действие на нападавших: меня услышали.
Все подчинились, что удивительно. Опьянённые бойней они долго приходили в себя с упоением смакуя, кто кому, какой нанёс удар. Спустя минут сорок мы добрались к Главному. Он посмотрел на меня ровно, без выражения, как на пустое место, и более уже не замечал. Да я и была для него пустотой. Пили и ели за столом много, я молчала, с ужасом осознавая, что пути назад больше нет. Жуть брала оттого, что живу с мужчиной, способным однажды в состоянии аффекта меня убить. Удар ногой по женщине на проспекте расставил всё по местам, иллюзий не осталось. Мы вернулись домой на рассвете.
- Лёша, как ты мог ударить женщину? Она раз в десять слабее тебя.
- Будет знать, кому можно переходить дорогу, а перед кем лучше на обочине прогнуться, - похохатывал он.
- Ты серьёзно, Лёша?
- Да в кого ты такая сучка юродивая? – Разозлился он. – Говорили мне, что ты дрянь хлипкая, не поверил дурак, вот сам убедился.
- Я уеду к себе, Лёша. Вещи соберу и уеду.
Упав бессильно на кухонный стул, я просидела в прострации всё время, пока хирург принимал душ.
- Не могу так больше, не могу, уйду сейчас отсюда, уйду и всё… - Вышёптывала я тот бред, что вертелся волчком в голове. Увесистый удар в грудь отрезвил меня. Передние лапы ротвейлера припечатали моё тело к стене. Из левого глаза Рэма выкатилась большая слеза, потом ещё одна. Пёс завыл. – Я пошутила, Рэми, я пошутила. Я буду здесь всегда, обещаю тебе.
Он отпустил меня и ушёл на родной матрас. Лежал, уложив голову на передние лапы, и недоверчиво приглядывал за каждым моим жестом, за каждым перемещением по квартире.
Утром бабушка привезла Андрюшку и снова семейная жизнь со своими радостями и трудностями позволила мне просто плыть по течению. У меня и приёмного сына была маленькая тайна от отца. Алёша строго запрещал ребёнку брать съестное в кровать. Андрюшка слушался, но тосковал по тем временам, когда мама прятала для него под подушку яблоко. Я уступила просьбе ребёнка, а он пообещал съедать яблоко полностью так, чтобы не оставалась даже крошечного огрызка. За непослушание и его, и меня Алёша мог серьёзно наказать. Мы хитрили и это нас роднило особенно. Однажды в самое неподходящее время Алёша открыл дверь и вошёл в детскую. Заигравшийся ребёнок, обнимавший и целовавший меня, выпалил то, что сорвалось с языка:
- Пап, выйди: ты нам мешаешь!
Алеша оторопел, но вышел, ничего не сказав в ответ. Просто прикрыл дверь. Спустя четверть часа мы встретились на кухне. Он курил, в пепельнице было раздавлено несколько свежих окурков. Его взгляд не обещал ничего радужного.
- Сына у меня украсть решила? Убить тебя мало за это! – Он замахнулся, но не ударил. – Спать пошли.
В эту ночь его секс превратился в насилие. Утром Алексей молча оделся, собрал сына. Они ушли, не выгуляв собаку. К вечеру я обнаружила Андрюшку на квартире у бабушки. Суровый наказ – не отдавать мне ребёнка – она выполнила. Я провела в неизвестности пять долгих дней. Спала уже не на кровати, а на диване в центральной комнате, чтоб находиться поближе к входной двери. Часто просыпалась от ужаса, ибо явственно слышала посторонние вздохи и стоны, придя в себя, осознавала, что нависающее страшное лицо – это всего лишь собачья морда. Рэм тревожился, чувствуя опасность, и как сильный мира сего хотел меня защитить. Он то и дело вскакивал, вслушивался в меня, улавливая дыхание, успокоительно лизал мои щёки и лоб, а потом снова ложился на пол, забываясь скоротечным поверхностным сном.
Алеша вернулся повеселевшим до легкомыслия с новыми пачками денег. Привёз много дорогих подарков и сыну, и мне. Днём бабушка привезла Андрюшку и снова всё пошло, как и прежде.
5
Я познакомился с Ниной, почти сразу как она переехала к хирургу. Как-то не спалось, взял машину, да и заехал ночью попить пивка. Ещё одна девица с кукольным личиком, сколько их тут было после смерти Ирины. Задница хорошая у девушки, значит, мозгов Бог не дал. Других вроде поумнее: в мужской трёп не лезет, молчит. Третей к нам за стол не подсела, извинилась, в спальню ушла.
- Как тебе с ней, хирург?
- Пресная. Провоцирую на скандал, думаю, может истерику закатит или посуду побьёт. Не реагирует, всё в себя прячет. Готовить пытается, но сразу скажу, не ресторан! А член о неё почесать, оче-ень даже ни-че-го!
- Часто чешешь?
- Да каждую ночь, если дела нет.
- А днём? – Ухмыльнулся я.
- Днём, Николай, не поверишь, она работает! – Захохотал хирург. - В месяц имеет меньше, чем я за сутки.
Потом за пару недель я уже привык к Нине как к мебели. Прозвал молчуньей. Спросишь что, ответит пару фраз и снова, как её и нет в кухне. А трепались мы, чем дальше, тем откровеннее. Только в тихом омуте всегда кто-то живёт, хоть и не видно. Вот и из Нинки чёрт выполз однажды. Хирурга как-то понесло без тормозов, закуражился. Это передо мной-то!
- Наматываю мили на кардан и пулю в скат влепить себе не дам… - То ли ехидненько, то ли разочарованно подытожила Нинуха.
- Не лезь к мужчинам в разговор, поэтесса! – Резко оборвал её хирург.
- Но тормоза отказывают, - кода –
Я горизонт промахиваю с хода! – Задумчиво дополнил я процитированную строку. - Это Высоцкий, хирург! Да что ты понимаешь, хирург, если тебе классика Владимира Семёновича не по силам!
6
Я не знала тогда, что бандит Николай фанат Владимира Высоцкого, что дома у него своеобразный частный музейчик кумира – книги, записи, плакаты, фотографии. Две строчки и он проникся ко мне симпатией, даже чуть-чуть зауважал. Стал наведываться часто, даже когда Алёши дома не было. Вот так запросто приезжал на чай с пирожными или шоколадом. Мы говорили с ним о жизни и перебирали ерунду всякую, сплетни. Что-то не давало ему покоя, и это что-то просилось наружу. В одну из встреч он решился.
- Окрести меня в церкви, Нинух! Я ребят два года просил, смеются надо мной.
- Собрался бы один, проблемы то нет сейчас. – Я видела, с каким трудом давался ему этот разговор. Помолчали.
- Я боюсь один.
- Что страшнее, чем на дело ходить? – Я не таила иронию.
- Другое это, другое… ну, так что?
- Ладно, прокачусь с тобой, только Лёше не говори, не отпустит меня в церковь.
Спустя три дня мы купили в лавке нательный крест на тесёмке за пять рублей, заплатили за таинство и с талончиком спустились в церковный подвал. Смешно было смотреть на качка-бандита с закатанными до колен штанинами. Николай ну очень серьёзно держал зажжённую свечу, я же стояла за его спиной, перекинув на руку полотенце. Моя тоненькая свечка горела тоже, я не вслушивалась в то, что читал батюшка: мыслей не было вообще, какая-то бездумная лёгкость и только.
Свершилось, как говорится! Бандит Коля в порыве радости не удержался и проговорился вначале Главному. К вечеру все уже насмотрелись на его скромный крестик, даже Алёша.
Ближе к полуночи, так и не дождавшись хирурга, я, взяв с собой Андрюшку, отправилась на выгул ротвейлера. Рэм был чрезмерно серьёзен. Предчувствие мешало ему наслаждаться кратковременной свободой. Большую часть прогулки по саду он шёл рядом, а когда приёмный сын шутливо замахнулся на меня рукой, злобно зарычал и прихватил руку ребёнка пастью. Впрочем, только припугнул, укуса не было.
Припозднившийся отец ждал нас дома. Сын одновременно возбуждённый и напуганный проступком собаки, тут же рассказал отцу о выходке Рэма. Алёша промолчал. Ночью меня впервые не тронул. На следующий день Андрюшку снова перевезли к бабушке без объяснения причины. Я укладывала его вещи в дорожную сумку и понимала сердцем, что расстаюсь с мальчиком навсегда. Вернувшись с работы, я поняла, что и ротвейлера в квартире нет.
Поздно, около одиннадцати ночи, хирург приготовил крепкий кофе. Мы были одни.
- Пусть будет проклят день, когда ты навязалась на мою голову, а я это допустил. Ты украла у меня не только сына и друга, но даже собаку. Такого я тебе не прощу никогда, даже если на коленях поползёшь. – Зубы его были столь крепко сжаты, что слышался отчётливый скрип. Глаза, как всегда, смотрели мимо меня, на этот раз в стену.
- Опомнись, Лёша, ты сам дал мне ключи, привёл сюда, Я не добивалась такой жизни. Это ты силой стащил меня с накатанной дороги и загнал в лес непролазный. – Я ещё не понимала, что конец близок.
- Я могу размазать тебя о стенку, столько во мне ненависти к тебе, но ты исчезнешь отсюда другим путём. Давай, по последней чашке, Нинуха!
- Ты гонишь меня? Я служила тебе как кухарка, как прачка, как уборщица. – Мой страх раздувался вокруг и, налетев на Лёшину защиту, отскочил обратно.
- Прошло время, девочка…
Он не успел договорить, как я выплеснула ему в лицо горячий кофе.
- Мразь ты, Лёша, самая скользкая мразь на свете.
Хирург ударил меня резко и неожиданно. Я помню только, что когда падала, зацепила рукой на столе его любимый бокал. Когда пришла в себя, почувствовала, что правая рука занемела. Рука была перетянута резиновым жгутом, а Лёша в раскрытом походном кейсе перебирал ампулы. Сил на сопротивление не было, я угадывала чутьём, что сейчас произойдёт страшное. В мизерном шансе вырваться на свободу, я попыталась ударить Алёшу в спину, но его руки среагировали мгновенно и отбросили меня обратно на диван. Я почувствовала укол в руке и меня потащило на большой скорости в черноту. Но сила жить одолела хозяйничавшую в моём теле дурь. Я нащупала на поясе мобильник, ничего не соображая, слабеющими пальцами попыталась надавить на какие-то кнопки. Соединение произошло, далёкий мужской голос выплыл из мрака.
- Бандит, он убил меня, - прошептала я только это.
7
Я не находил себе места весь вечер, маетно было. Так и не успокоившись, решился лечь в постель. Вибровызов защекотал грудную клетку. Едва различимые слова зашелестели ребусом. Кто? Кого? И как молния – Нина, Нинку! Её-то, дуру, за что? Живи, живи-и, Нинка! Я выскочил на улицу в трениках, майке и носках. Ноги не чувствовали холода. Машина не заводилась. К стоянке подъезжал сосед по площадке.
- Друг, дело жизни, машину дай на час!
Руки тряслись жутко, никогда так меня не колбасило. Денег с собой не оказалось. Сосед не спрашивал, понял без слов, беда. Было не до правил, гнали, чтобы только успеть.
Лифт, сука, ползёт как черепаха. Выскочил из кабины прямо в растворённую настежь квартирную дверь. Хирурга дома не оказалось. Везде горел свет. В центральной комнате на полу у дивана валялась посиневшая Нинка. Пульс не прощупывался ни на запястье, ни на артерии. Я тащил её на руках вниз по этажам, совсем обезумев. В машину, скорее в машину! Сосед ждал, больницу выбирал сам, ту, что была ближе всего. Нинка, тяжелущая, какие там пятьдесят килограмм в ней, все сто! К врачам заносили уже вдвоём.
- Спасите, братки! Нина это! Передозировка, а чем, не знаю…
8
Всё белое и чужое. Значит так и выглядит мир, где нет реальности. Реальность, однако, была: появился бандит Коля с цветами и апельсинами. Поцеловал влажно в переносицу, уколов кожу щетиной. Я поморщилась. Пересохшие глаза смотрели с трудом, хотелось промигаться, а потом зажмуриться и больше ничего и никого уже не видеть.
- Ты Нина у Бога избранная! Как дозвонилась-то до меня? Ка-а-к? Не должна ты была дозвониться. Отмазал я тебя, не тронет больше. Караулить буду, чтоб чего не случилось. Если что спросят, правду умалчивай. Скажи, нашла какую-то дурь решила попробовать первый раз, вот и укололась в вену.
- Зачем? Скрывать зачем, Коля? – Моё лицо передёрнула нервная судорога. Видеть бандита не хотелось, я отвернулась к стене.
- Да чтобы жить, Ниночка! Ты молодая ещё! Живи, радуйся!
- Лучше б ты меня там оставил!.. – Спазм в горле не дал договорить.
- Я тебя как мать свою спасал, Нина. – Голос Николая упал до шёпота. – Сейчас поеду к Главному на беседу.
- Я тебе не мать.
- Зря ты так! Ты со свечкой стояла, когда я крест на себя надел. Мой долг заботиться о тебе. Забудешь всё. Поправишься, кататься поедем! За рулём полихачишь! Он пальцем тебя больше не коснётся. Главный, тебя уважает.
Спустя неделю я вернулась домой. Бандит Коля навещал меня каждый день неутомимо. От него я узнала, что Андрюшка болеет. У мальчика дифтерия: не выдержала душа ребёнка последствий ещё одного стресса. Но мне так и не захотелось увидеть приёмного сына снова.
Рэм отказывался есть, только пил, но не часто. Лежал на своём матрасе, сложив голову на вытянутые передние лапы. Однажды поздним вечером встал и попросился на прогулку. Хирург обрадовался, вывел ротвейлера в сад. Рэм какое-то время кружил по кустам, подбирая палки, и вдруг во всю мощь тренированных лап кинулся бежать. Алёша приказывал псу вернуться, подавал команды, которых ранее Рэм бы не ослушался, но сегодня ротвейлер мчался прочь без оглядки на прошлое.
9
Вот она долгожданная свобода. Мне хватит сил найти Нину, - стучало в сердце. Я помню Её запах. Я сумею разобраться в лабиринте улиц, в лабиринте миллионов ног. Мой нос уловит среди десятков тысяч запахов единственный нужный мне оттенок, тот самый редкий, где нет зла. Я услышу Её голос и покорно замру рядом, а если Она позволит, то головой коснусь её колен. Сердце будет неистово биться в груди от волнения и счастья, как тогда в первую нашу встречу. Мне нужно быть рядом: в этом смысл моей собачьей жизни. Я упрямо то бежал, то шёл, опустив морду к асфальту. Я дисциплинированно переходил улицы на «зелёный». Мой мир сжался до одной единственной цели – быть рядом с Той, Кто однажды пришла туда, а потом внезапно исчезла.
10
Как долго шёл он? Не знаю. Что ел в пути, где спал? До меня Рэм не дошёл, да это и к лучшему. Звонил Алеша, приезжал несколько раз, очень просил вернуть собаку, потом успокоился, говорят, взял на воспитание щенка.
Три раза в год – в мой день рождения, в свой день рождения и на восьмое марта ко мне приезжает на чай бандит Николай. Сейчас он работает грузчиком в одном из универсамов города.
Прошло время, оно, как известно, лечит. Я многое передумала с тех пор. Я не искала ни правых, ни виноватых. Всё ближе и ближе ко мне глаза Рэма, приёмного сына и хирурга. Мне нужно собрать всё мужество, чтобы выдержать взгляд каждого. Почему Алёша обвинил меня в краже? Изначально я не могла совершить подобного, но совершила же! Мужчине более всего в жизни нужна любовь женщины, ибо она дополняет его. Алёша отчаянно нуждался в любви, и небо откликнулось на его мольбу. Высший разум выбрал моё сердце, ибо я без принуждения напросилась в добровольцы. Вселенная не отговаривает, оно просто даёт востребованное. Я вызвалась донести дарованное до адресата, меня никто не гнал туда насильно. Я принесла и вручила Алёше ниспосланную любовь, но любовь спасительную необходимо принимать как лекарство, частями, день за днём до полного исцеления. Однако срок её действия и сила её могут иссякнуть гораздо раньше желаемого исцеления.
Шли дни, я укоренялась в доме хирурга, считая, что Алёшу это устраивает. В этом была моя основная ошибка. Постепенно я подмешивала в лекарство-любовь множество чувств, далеко не всегда они были светлыми. Так вместо подарка Свыше я предложила Алёше собственный суррогат. Он был терпим на вкус до тех пор, пока я не подмешала в него страх.
В один из дней от любви ничего не осталось, но я не заметила это.
Страх заполнил каждую клетку моего тела, комфортнее всего ему было в моём сознании. Он напоминал мне страх животного, угодившего в западню. То униженно, то агрессивно, я прокручивала свои думы, а что если Алёша встретит на пути кого-то, кто будет привлекательнее меня, интереснее, моложе. Какой тогда финал ждёт меня? Я серьёзно опасалась за свою жизнь. Хирургу хватало своих ежедневных страхов и стрессов, он искал во мне любовь и поддержку, чтобы не умереть заживо. У меня же быстро иссякло и то, и другое. Хотя я не совершила предметной кражи, но мой поступок был неизмеримо ниже, я перетянула на себя ту часть любви Рэма и Андрюшки, которая предназначалась не мне. Их любовь была для хирурга спасительной соломинкой, опорой в жизни. Он имел очень мало, но я забрала у него и это. Вот так я углубилась в лабиринт псевдо-любви, не заметив, что дорога, по которой иду, уже и не дорога, а опасная тропа.
Рэм любил меня искренне, ничего не требуя взамен. Животные иначе не умеют: им дана небом только истинная любовь. Право принять или отвергнуть такую любовь есть у каждого. Было такое право и у меня - я сделала выбор не в пользу Рэма.
Я нашла в себе силы удалить из сердца подделку только сейчас. Может быть, помудрела: жизнь не стоит на месте. Смогу ли хотя бы мысленно покаяться перед Андрюшкой, Рэмом и Алёшей за то испытание, что бездумно принесла им? Как говорится, дозрела! Что ж, прости меня, Рэм, я поняла, наконец, сколь жертвенным и благородным было твоё сердце. Прости меня, малыш – приёмный сын, твоя мудрость и искренность не раз обескураживали меня. Прости меня и ты, Алёша, за типичную женскую беспомощность. То, что подобное свойственно большинству представительниц моего пола – не оправдание. Простит ли мне Вселенная содеянное? Она уже простила. Откуда подобная уверенность, спросите вы. Всё просто: мне дарована возможность жить дальше, а это говорит о многом. Вот так.
Пытаюсь вернуть на прежнее место то чувство, что однажды наполнило моё сердце светом. Пытаюсь, но не могу. Я верю, новый доброволец, несомненно, женщина, очень сильная духом, донесёт, и преумножит именно ту любовь, в которой нуждаются и Алёша, и его сын, и подросток-ротвейлер. С поправкой на человеческую слабость в любом серьёзном деле Небо даёт каждому как шанс не одну, а целых три попытки.