В этот осенний четверг Василий скучал. Скуку он ощущал как нудный сон без потребного для организма желания. Даже пива не хотелось... Нет, не совсем так. От пива он бы, конечно, не отказался, но идти за пивом... на заходе солнца... Скука этого не позволяла, да и финансы не очень-то способствовали.
Можно было, конечно, глазнуть видик, но Василий уже все видимое и невидимое там перевидал, а сам ящик по казенным программам ничего путного и распутного не показывал. За окном журчали джипы, по радио «Европа плюс» передавали местную рекламу, вечерело.
– Ловко кривляются, – посудил Василий о слышимой рекламе, – не сразу поймешь, где эти фиговины продают: то ли здесь, то ли в Москве – так голоса на столичные похожи.
Но старосоветские адреса магазинов и короткие номера телефонов указывали, что речь идет об отличном от московского городе.
Совершив эту догадку, он разумно вздохнул, задумался о своем, затем вслух продолжил процесс соображения:
– А ведь я бы тоже смог работать на радио. Что я трепаться не умею? Они, небось, там каждый вечер немецкое пиво прямо из Баварии потребляют, деньжищи долларами гребут... Эх, мне бы... Я бы на такие деньги каждый день покупал буржуйского пива... и закусона, а на доллары... А чего на доллары? На них же ни хрена у нас не купишь – надо менять или ехать за кордон...
А-а, вспомнил. Можно купить валютных девок. Да-а... А как же Лариска? Как-никак, а она мне все же родня. Ну, в смысле жена... или где?
А девки те тогда кто мне будут? А вдруг попадутся непутевые, начнут пить, воровать – могут и разорить. От такого расстройства и инфаркт недолго подхватить.
Нет, на радио я не пойду. Зачем мне эти доллары? Да еще и неизвестно, какое там на них пиво продают. Вдруг кислое. Во, смеху-то будет, когда поедешь в загранку и купишь там на баксы кислого пива. Опозоришься так на всю Молодогвардейскую.
Василию стало смешно и весело, когда он представил себя в ковбойской шляпе в американском салуне, пьющего через трубочку кислое пиво.
«Так что это даже хорошо, что я работаю в психбольнице, а не на радио», – поразил сам себя глубиной логики Василий и порадовался существующему. У него явно стала подниматься самооценка и даже чего-то захотелось.
По телевизору пропели петухи. Василий вздрогнул. Пора. Тщательные поиски старых заначек по карманам увенчались необходимой суммой. Василий полностью собрался на дело, и почувствовал, что что-то в мире изменилось. Вдумался в себя и обнаружил отсутствие скуки: «Как вовремя я про пиво подумал!»
Он не шел – он бежал, пыль дымилась под каблуками. Возвышенная самооценка гнала его дальше и дальше, прямо к намеченной цели. Успел он туда, куда стремился, за несколько минут до закрытия. Но пиво уже кончилось.
Тяжесть возвращения домой не могла сравниться даже с разгрузкой вагонов. Ноги не поднимались выше тротуара, голова тянула туловище вниз, обида заливала мозг. Еле-еле добрел до соответствующего проживанию подъезда. Сил подняться домой не было. Василий бездумно сел на ступеньки и тяжко загрустил. Все казалось серым и бессмысленным, взгляд утратил резкость.
Какой-то расплывчатый силуэт человека остановился перед Василием и пытался ему что-то втолковать. Сфокусировав глаза на объект, Василий узнал своего напарника по работе и друга по жизни Володьку, который безуспешно тужился до него достучаться.
– Васька, ты чего расселся? Пошли, я пива принес, – в пятый раз с глупой улыбкой повторял Володька одну и ту же фразу, поднимая к лицу депрессанта емкость с живительной влагой.
Василий вдруг понял, о чем шла речь. Новость застала его врасплох, от неожиданности и поднимающейся к зобу радости потерялся дар речи. Василий поднялся, что-то промычал, обнял Володьку и заплакал.
– Да ты чего, Вась? – недоуменно пробубнил нежданный спаситель, похлопал друга по плечу, и они молча стали подниматься по лестнице.
Володьке тоже было приятно на душе: «Сердечный Васька человек, всего день не виделись, а он так мне обрадовался. Аж расчувствовался до соплей».
Вечер крепчал, в емкости переливалось ядреное пиво, надвигалась ночь.