Бывают дни, перетекающие в недели, недели в месяцы, когда кажется, что мир, вокруг чужой и ты, чужд и враждебен миру. Какие вопросы не задавай - понимаешь их тщетность и бессмысленность. Всматриваешься в окружающее и знаешь – это НИЧТО.
Время опустошения, так его называю, отметая глупое – творческий кризис. Творить нет ни желания, ни сил. Зачем? Главное - для кого?
Опустошение в голове и сердце. Отчуждение…
В такие дни, как раненый зверь, часами кружу по парку, тереблю зубами фильтр потухшей сигареты.
Где ты, затерянный Рай? Где угодно, только не здесь. Живем в чистилище или свинарнике? Ничем не отличаемся от окружающего нас живого мира: говорят, что у деревьев есть память, ergo - они умеют мыслить и мечтать. Почему бы и нет?
Вот мой уголок – скамейка, возле фонтанчика. Журчание воды успокаивает, мысли, как круги разбегаются, теряя содержание, но обретая форму. Думать ни о чем не хочется. Ни ругать, ни вспоминать, только слушать успокаивающее журчание опустошения…
Рядом присел старик. Я недовольно покосился в его сторону, зажег сигарету.
- Молодой человек, а вы не хотели бы переписать свою жизнь заново?
- Что? - Разговоры с сумасшедшим в планы не входили.
Старик зашуршал пакетом, достал толстый том, в черном кожаном переплете.
- Вот книга с белыми страницами, - старческие дрожащие руки опустили её мне на колени. Тяжеловата.
- Старик, зачем ты мне её отдаешь, если она такая волшебная, сам можешь переписать жизнь? Снова будешь молодой и вечно пьяный. – Я усмехнулся.
В серых глазах, взглянувших на меня, паранойи не было. Доброта и мудрость, пожалуй, есть у меня такое чутье.
- Она мне не нужна.
- С чего ты взял, что она нужна мне?
- Разве нет?
Я ничего не ответил, это был период, когда я готов был бежать от окружающего мира, в любую другую реальность.
- Можно написать несколько желаний, или переписать жизнь заново. – Старик поднялся и медленно заковылял прочь, книга осталась лежать у меня на коленях. Странный старикашка. Я долго смотрел в спину черной, сутулой фигуры, задрапированной в старенькое пальто. Нервно рассмеялся. Старичок, с причудами, видно издевался. Что ж, шутка почти удалась.
Я раскрыл книгу, листы девственно белые. Не все, странницы пронумерованы не были, но было видно, что первые отсутствуют, кто-то вырвал написанное. Да, старик на Фауста не походил….
Раскрытая книга лежала на столе. Я сидел над ней и тупо смотрел на белую страницу.
Конечно, я не сомневался, что у старика не все дома, но если на миг представить, возможность переписи жизни? Я улыбнулся - переписать заново, с чистого листа, что бы я написал?
Я родился сыном президента Америки…Нет, не то, при чем здесь Америка, но и сыном нашего мне не хотелось быть…Тогда, я родился в семье лауреата Нобелевской премии, известного профессора, такого-то…Усыновлен Английской королевской семьей и стал мужем принцессы Дианы…Какая чушь…Сын московского олигарха? Еще большая чушь. Племянник Стругацких, а лучше, внук Ахматовой…Правнук славного пирата Моргана…
Ересь…Старик смеялся надо мной…Даже, если б такая возможность и существовала, в этой книге я мог бы написать не одну жизнь, но они не были бы разделены теми годами во время которых мне пришлось съесть не один пуд соли. Это мои года, моё личное то - что уже есть, и то - чего никогда не отнять. Жизнь прожить - не по полям набегаться.
Я улыбнулся, сумасшедшая идея старика мне понравилась. Она меня вылечила. Я почувствовал, что время опустошения закончилось. Я опять, маленькая и великая частичка этой вселенной, со своей особенной жизнью и судьбой - единственной и неповторимой, которую, несмотря ни на что, переписывать не буду.
- Интересно, кто-нибудь пытался написать в тебе новую жизнь?
Книга молчала.
- А желания? Теперь я знаю, что ты не волшебная, обманка, но ради хохмы попробовать можно…
Я быстро написал: « У меня в ванной висят два зеркала». На белом листе мои глупые слова казались чем-то вроде нецензурщины. Захлопнув книгу, медленно прошел в ванную комнату, ведь надо довести эксперимент до конца. Включил свет. На меня посмотрел бледный, с красными глазами, единственный зеркальный двойник. Мы подмигнули друг другу и победно расхохотались. Книга с белыми листами ничего не может материализовать, тем более новую жизнь. Хорошая шутка - лекарство от опустошения.
Умыв лицо, я прошел в кабинет, включил пыльный экран компьютера. Привет, друг, давненько не виделись. Можно приступать к работе. Пальцы забегали по клавиатуре:
« Бывают дни, когда опустишь руки, и нет ни слов, ни музыки, ни сил…»
Хорошие вещи неплохо начинать с небольшой музыкальной вставочки, например, как песня Макаревича.
На другой день, я не бесцельно бегал, а гулял по парку, обдумывая то, что доверю компьютерному экрану. Я смотрел, любил и понимал мир. Правильно, под мышкой держал том в черном переплете. Хотел вернуть его владельцу и извиниться за одну вырванную страницу.
На моей лавке сидел пожилой мужчина, зажимая коленями, пустую пивную бутылку. Не видя ничего, он смотрел на фонтанчик.
Может и не нужна старику книга? Он не просил её возвращать. Я опустился на скамейку.
- Послушай, приятель, не хочешь ли переписать свою жизнь заново, так сказать, начать её с чистого листа?
- Что? – мужчина растерянно и с опаской, посмотрел на меня.
- Жизнь по-новому хочешь начать?
- Кто не хочет? Разве такое возможно?
- Возможно, - я положил книгу ему на колени, - сейчас объясню…
Домой вернулся в приподнятом настроении, дурацкий черный том исчез вместе с незнакомцем, а впереди меня ждала и торопила работа. Рукописи не горят, если их не создавать. Повесил плащ. Вымыть руки, заварить кофе и работать, работать, работать…
Прошел в ванную, склонился над умывальником и медленно распрямился. Передо мной висело два одинаковых зеркала и два зеркальных отображения, раскрыв рот, хлопая глазами, смотрели на меня.
- Эх, старик, - вырвалось горькое…
Зажурчала вода, я медленно мыл руки.
11.01.03.