Показалось однажды Игнату Касьяновичу, что где-то далеко, за многие тысячи километров от него плачет маленькая девочка. И так это ярко ему представилось, что и у него самого навернулись слезы, так что пришлось даже руку снять с поручня, чтобы украдкой вытереть глаза (как будто соринка в глаз попала). Добравшись до места работы, он занялся надлежащими делами, как вдруг, снова предстала перед ним эта картина, вновь это тронуло его до глубины души - и слезы жалости полились из глаз. "А ведь это становится глупо", - подумал он, очнувшись, на этот раз, - "могут и коллеги заметить". Вернувшись домой, Игнат Касьянович поел и устроился перед телевизором и с газетой в руках отдохнуть. Однако и вечерний отдых был испорчен - девочка так жалобно протягивала к нему свои крошечные ручонки и настолько трогательно смотрела своими большими влажными глазами, что газета вся была измочена, а телевизор невозможно было смотреть из-за полностью расплывшегося изображения. Игнат Касьянович попытался тогда заснуть, но вновь всю ночь ему снилась эта девочка - теперь она плакала и звала его, как когда-то его матушка, ласково по имени: "Игоша... Игоша..." Вынести это было совершенно невозможно - спал Игнат Касьянович очень плохо, часто просыпался и менял наволочку.
Через неделю Игнат Касьянович измучился окончательно. Глаза у него были красные и воспаленные. Терапевт послал его сразу и к окулисту, и к психиатру. Высидев очередь из глаукомных старушек, Игнат Касьянович получил рецепт на противовоспалительную глазную мазь французского производства за 141 руб. В очереди из женщин нервического возраста и молодых людей, объединенных единым горем, с Игнатом Касьяновичем случился новый приступ, и он был великодушно пропущен первым. Из кабинета он выходил, плотно прижимая щедрый ивановский носовой платок к лицу и с рецептом на валокордин в руке. Однако приобретенные в ближайшей аптеке вышеозначенные средства помогли мало.
Шел Игнат Касьянович так в крайне отчаянном положении. Лицо у него было красное и опухшее, его мучил хронический насморк, глаза почти не раскрывались, к тому же ноги у него промокли под воздействием осенних луж, а ботинки были безнадежно испорчены густой выхинской грязью. И вдруг повстречалась ему на пути старушка. Взглянула старушка на него и говорит: "Это душа твоя по тебе плачет. Никчемный ты человек, Игоня. Зачем ты ходишь здесь попусту? Пошел бы домой да и удавился бы лучше..."