Контакт: socialwork1@yandex.ru
Александр Маркенджани
Трамвай
Нет нестандартных вагонов, есть нестандартные пассажиры.
Мы ехали в трамвае. За окном тянулись деревья, покрытые снегом, машины, покрытые грязью, немногочис-ленные прохожие, покрытые городским смогом.
Мы были нестандартные пассажиры. По крайней мере, нам хотелось так думать. Мы были молоды, а в молодости всегда так, - кажется, что ты особенный, единственный и неповторимый. И смерть – это то, что уготовано пожилым, она тебя коснется нескоро, потом, когда состаришься, а когда ты состаришься, когда это еще будет, а пока ты молод - ты должен жить.
Как здорово ехать в полупустом трамвае.
Я сидела около окна, рядом со мной Роберт, а впереди Борис.
Трамвай стучал колесами, совсем как поезд. Из динамиков, из которых обычно слышится голос вагоновожатого, объявляющий остановки, лилась музыка. Был первый день нового года.
Мы возвращались из гостей. Все вместе. Сегодня нам по пути. Но так бывает не всегда. Очень часто наши дороги расходились, Борис шел в одну сторону, а я с Робертом в другую.
С Робертом мы друзья, с Борисом хорошие приятели. С ним мы могли бы быть тоже друзьями, но не получилось. У нас с ним много чего не получилось. К сожалению.
- Посмотрите, как много голубей на проводах, - сказал обернувшись к нам Борис.
Мы с Робертом поглядели в окно. Действительно, на линии электропередачи прижавшись друг к другу сидели голуби. Никогда раньше не видела голубей на проводах, только ворон или воробьёв.
- Здорово, - сказал Борис и улыбнулся так, как часто когда – то улыбался Александр.
С Александром я познакомилась тогда, когда работала на радио. Каждый вторник, четверг и субботу, с 11 вечера до 6 утра я развлекала тех, кому не спалось музыкой и своей веселой болтовнёй. Даже тогда, когда мне было очень грустно, мой голос должен был нести позитивный заряд и хорошее настроение. Так требовал программный директор, и музыкальный редактор тоже. Как бы плохо тебе не было – в эфире ты должна быть образцом хорошего настроения. Я думала, что так считают только на нашей радиостанции, но когда пообщалась с коллегами, поняла, что так везде. Почему – то все начальники полагают – радио должно развлекать и поднимать человеку настроение.
Когда мне надоело изображать из себя веселого попугая, я уволилась.
В тот день (точнее - в ту ночь) я была не в духе. Шел пятый час моего эфира. Ужасно хотелось спать. Я пила кофе и принимала телефонные звонки от радиослушателей. Они заказывали музыку и передавали приветы, которые всё равно не достигали ушей тех, кому предназначались. Помню, часы показывали 343, когда в студию позвонил он. Я, как и полагается, спросила как его зовут. Он представился: Александр. Попросил поставить "Imagine" Леннона. А потом я вывела его в прямой эфир. Наша радиостанция была маленькой, и поэтому по ночам мы работали поодиночке. Сам и ведущий, сам и звукорежиссер. Успевай и говорить, и песни ставить. Александр передавать приветы не стал, а сказал:
- Катя, мне нравится ваш голос.
Пару минут мы поболтали вне эфира. А затем я попрощалась и повесила трубку. Мне надо было принимать следующий телефонный звонок.
Через день он дозвонился снова. Переживал - помню я его или нет. Я помнила. Саша заказал песню, мы поговорили несколько минут в эфире, а потом еще чуть – чуть вне его.
Так и повелось. Он звонил в студию каждый вторник, четверг и субботу. С 3 до 4 утра. И каждый раз ему удавалось дозвониться. Мы болтали несколько минут в эфире, затем я ставила песню, и пока она звучала, мы продолжали общаться.
Саша стал специально заказывать песни подлиней, минут на пять – семь, чтобы у нас было больше времени.
Через месяц он пригласил меня на свидание. А через год мы поженились.
Пошел снег. Наш трамвай медленно плёлся через весь город.
- Гляди, снег! – восторженно воскликнул Роберт.
Глупенький, как будто никогда снега не видел. Глаза горят, мальчишка. 25 лет, а иногда ведет себя как ребенок. И влюблен в меня до безумия. Ходит за мной как преданная собачка, смотрит в глаза – готов выполнить любой мой каприз. Мне это, безусловно, приятно. Я позволяю себя любить. Опять позволяю…
Так было и с Александром. Мне нравилось проводить с ним время, но я не любила его. А он во мне души не чаял. Однажды Саша сказал:
- Знаешь, если тебя не будет, я умру.
И посмотрел так печально, что мне стало понятно – действительно, умрет.
А я вот без него не умерла. И иногда мне становится за это чуточку стыдно.
Мы часто бродили с ним по парку, по одному и тому же маршруту. Кормили с рук никого не боящихся белочек орехами и семечками. Около аттракционов покупали мороженое, затем садились на лавочку и долго глазели на лица детей, катающихся на карусели.
Саша любил детей. Надо было видеть, как он возится с маленьким племянником. Трогательное зрелище. Обычно мужчины стесняются на людях проявлять свои чувства к детям, особенно к чужим, а он нет, никогда.
С наступлением темноты мы шли к нему домой. Пили зеленый чай, а потом занимались любовью.
Рядом с его кроватью стоял огромный аквариум, в котором жили всего две маленькие рыбки. Саша мне часто говорил, - посмотри, они как мы, два маленьких существа в большом мире.
Рыбки плавали всегда вместе. Где одна – там и другая. Наверно, им было очень плохо друг без друга. Если одну из них пересадить в другой аквариум, то вторая умрет, сказал как-то Саша.
Теперь мы с ним в разных аквариумах, но я не умерла. Как жила, так и живу.
Мне было хорошо с Сашей. Но всё равно, я его не любила. И он, наверное, чувствовал это. Но никогда не подавал вида. Даже в шутку не спрашивал, люблю ли я его. Потому что если б спросил, то я не нашлась бы что ответить. Скорее всего, соврала.
На первом сиденье трамвая сидела старушка. Она задремала. Трамвай дернулся и из ее сумки посыпались мандарины и яблоки. Старушка проснулась и охая начала собирать их с пола.
Старость, вероятно, неприятная штука. А когда – нибудь и я состарюсь, и мне трудно будет собирать выпавшие мандарины, и не только это конечно. Много чего трудно будет. Из меня выйдет смешная старушка, как представлю себя старенькой и морщинистой, так смех прямо разбирает. Хотя ничего смешного. Все люди становятся старыми, если конечно не умирают раньше. Как Саша. Ему всегда будет 28. Всегда. Какое странное слово, - всегда.
Роберт и Борис помогли собрать бабушке все выпавшие фрукты. Она поблагодарила их и одарила двумя мандаринами. Не из тех, что побывали на полу, а теми, которые удержались в ее сумке.
Оба мандарина достались мне. Я очистила их, шкурки сунула в карман и принялась считать дольки. 33. По 11 каждому.
Его нет уже почти два года. Иногда я говорю о нем в настоящем времени, как будто он и не умирал. Со мной такое бывает.
Даже тогда, когда мы уже поженились, он продолжал звонить мне на радио в прямой эфир. Я всегда удивлялась его упорству – утром ему надо было вставать на работу, и он, наверное, совсем не высыпался. Но продолжал звонить каждый раз, снова и снова. Мы болтали с ним так, как будто не были мужем и женой. Просто радиослушатель и ведущая ночного эфира. Это была наша игра. Каждый вторник, четверг и субботу.
Умер он в среду, 27 октября. Как раз на мой день рождения. Ехал на работу, заснул за рулем и врезался во встречный автобус. Водитель автобуса погиб сразу, двое пассажиров скончались через неделю в больнице.
В ночь со вторника на среду, он как обычно дозвонился ко мне в прямой эфир. Не знаю, как у него получалось дозваниваться каждый раз, но получалось. Поздравил меня с днем рождения.
После эфира я немного задержалась на работе, надо было дождаться начальство. Домой я пришла в пятнадцать минут девятого. Александр уже уехал. На столе стоял букет алых роз и на одной из них висел золотой кулон в виде сердечка. Это был его подарок.
Я поела, задернула шторы и легла спать.
В двенадцать меня разбудил телефон. Это была Сашина мать. Когда она сообщила, что Саша попал в аварию, мне показалось, что это дурной сон, я еще не проснулась. Я крепко зажмурила глаза и открыла их снова. Из телефонной трубки слышался женский голос, вперемешку со всхлипами. Это был не сон, это была реальность.
Я оделась и поехала в больницу. Что я чувствовала в тот момент? Не помню, только помню, что думала, что живым Сашу уже больше не увижу.
Когда спасатели достали его из развороченного автомобиля, он был еще жив. Сашу отвезли в больницу и сразу же отправили на операционный стол. Операция длилась три часа. Но спасти его не смогли. Он умер. Сердце не выдержало, сказал мне потом хирург, - слабое… если бы было крепче, то тогда были бы шансы…
У него шансов не было. Но врачи всё равно боролись. Это их профессиональный долг. Спасать людей, даже тогда, когда шансы ничтожно малы.
Мать Саши рыдала навзрыд. У меня слез не было. Я стояла и разглядывала плакат на стене больницы. На нем был изображен улыбающийся старичок, держащий в руках какой – то препарат, продлевающий его жизнь. Витамины. Пейте витамины такие - то, и ваша жизнь будет долгой и прекрасной! Никакие витамины не спасут от смерти. 33 тысячи человек в год погибают в дорожно-транспортных происшествиях, и один из 33 тысяч теперь ты.
Я подумала, - как жаль, что я тебя не любила.
У него с детства было слабое сердце, сказала мать Саши на похоронах. А я даже не знала. Он никогда об этом не говорил.
- Холодно, - поежился Роберт.
Когда двери трамвая раскрывались, ветер вносил внутрь холодный воздух. Хотя на улице было всего минус три.
- Шапку бы одел, - сказала я.
- Не хочу!
Когда мерзнет тело, это можно пережить, но когда мерзнет душа…
Он умер, но мне не было больно. Я ничего не чувствовала, словно все чувства заморозили. Это как анестезия. Только какая – то пустота в голове и в сердце…
В тот день мне звонили друзья и поздравляли с днем рождения. Они еще не знали о Саше. Тогда я говорила им: Саша умер. В трубке на несколько секунд повисала тишина, а затем мне выражали соболезнования. Я слушала их и думала, - зачем? Зачем люди говорят какие – то слова? К чему они?
Когда я была маленькой, за день до моего шестилетия, умерла моя тётя, мамина сестра. Естественно, празднование моего дня рождения отменили. Папа обзвонил родителей всех приглашенных детей и сказал, чтобы они не приходили. Помню, я легла на кровать, уткнулась лицом в подушку, и заплакала. Я плакала не потому что умерла тетя, а потому что мне было ужасно обидно, что не будет гостей, подарков, веселья. Я думала, - почему тётя не могла подождать два дня, умереть после моего дня рождения? Разочарование было так велико, что у меня даже поднялась температура. На следующий год мой день рождения также не праздновался. (Годовщина со дня смерти тёти.) Потом как – то пошло так, что день рождения проходил в семейном кругу, а затем, по моей инициативе празднование на многие годы и вовсе сошло на нет.
Всё это я вспомнила вечером того дня, когда умер Саша; когда мне звонили родственники и друзья, еще не знающие о случившемся, с поздравлениями с днем рождения.
В тот день мне исполнилось 23.
Зачем ты умер в мой день рождения? Зачем ты вообще умер?
Теперь день рождения у меня четко ассоциируется со смертью. До конца дней своих, сколько бы еще раз я не выходила замуж, сколько бы не влюблялась, 27 октября я буду грустить грустить грустить, вспоминая…
…И всё – таки я тебя не любила.
Рождение – смерть, рождение – смерть. Каждый пройдет по этому пути. Эта дорога длиною в жизнь обязательна для каждого.
Сашу похоронили. Ощущение пустоты не покидало меня. Я сидела дома и тупо переключала каналы телевизора. Моя жизнь круто изменилась.
Лучше бы я тебя любила, так мне было бы даже легче.
На работе мне предложили уйти в отпуск, но я решила – буду выходить в эфир, иначе пустота поглотит меня целиком.
Каждый вторник, четверг и субботу я весело щебетала, развлекая радиослушателей своей пустой болтовней. Лучше пустота в словах, чем пустота в сердце.
Но когда стрелка часов приближалась к трем, мне становилось немного не по себе. Я начинала принимать звонки от радиослушателей; брала трубку с глубоко затаенной надеждой, что сейчас услышу его нежный вкрадчивый голос, - Привет, это я… Я не умер, тебе снится сон. Проснись… Проснись…
Мне очень хотелось, чтобы это был он, хотя я прекрасно знала, - Саша не позвонит, никогда больше не позвонит. Его нет, его нет, его нет, - повторяла я как заклинанье. Его больше нет, но есть я, которая так много ему не сказала.
Через три недели после аварии ко мне в прямой эфир позвонила жена водителя автобуса, того самого, который умер по вине Саши. Она сказала:
- Я ненавижу вашего мужа. Из-за него я потеряла любимого человека. Почему он должен был умереть? Почему?! Если бы ваш муж не заснул за рулем, все были бы живы!
Я не нашлась что ей ответить. Просто взяла и вырубила ее звонок. Это не по правилам, но я так сделала. Потом ничего не говоря запустила песню. Когда она закончилась, я произнесла в эфире:
- Как и вы, я потеряла мужа, и мне сейчас не менее тяжело, чем вам. Прошу вас – не вините его… - по моим щекам потекли слезы, – прошу вас… Я знаю, вам сейчас нелегко, но вы должны быть сильной, должны быть мужественной… держитесь… Ваш муж гордился бы вами…
Затем я вновь запустила песню и больше звонков от радиослушателей в ту ночь не принимала.
Я знала, что Саша был виноват. Из – за него погибли три человека. Но он тоже умер. Если бы он не звонил ко мне в эфир, он выспался и никогда бы не заснул за рулем. Но Саша звонил, поздравлял меня с днем рождения. Это был наш последний разговор. Какие были его последние слова? Не помню, наверное, ничего особенного.
Через день эта женщина позвонила вновь. Она сказала:
- Извините, я была не в себе, я не хотела вас обидеть, просто мне действительно сейчас нелегко.
- Я всё понимаю, - сказала я, хотя тогда ничегошеньки не понимала.
Поняла позже, когда пообщалась с Наташей поближе. Поняла, ЧТО значил для нее муж, и КАК она его любила. Так любить я, может, никогда не буду. Я так не умею.
Общее горе объединяет больше, чем общее счастье. Горе сдружило нас с женой водителя автобуса. Её зовут Наташа. Она на три года старше меня. Теперь мы подруги. У Наташи всегда печальные глаза, даже тогда, когда она смеется.
Иногда она говорит мне, - как жаль, что мы не успели завести ребенка. В такие минуты ее глаза особенно печальны. А я в этот момент почему – то всегда вспоминаю Сашу, играющего со своим племянником.
Трамвай остановился у светофора. Рядом с нашим вагоном притормозил дорогой джип, за рулем которого сидела симпатичная девушка. Роберт внимательно стал ее разглядывать. Девушка, вероятно почувствовав его взгляд, повернула голову налево и посмотрела на Роберта. Их взгляды встретились. Взгляд Роберта выражал интерес мужчины к женщине, а во взгляде девушки я обнаружила скрытую иронию. Так они и смотрели друг на друга, пока не загорелся зеленый свет, и джип стремительно не унес его владелицу вдаль. Роберт посмотрел на меня. Я улыбалась. Он догадался, что я заметила то, как он смотрел на девушку, и засмущался.
Мальчишка. Влюбленный мальчишка.
А всё – таки приятно, когда тебя любят. Мне нравится, что он смотрит на меня с обожанием. Но я совсем не ревную, если Роберт глядит на других девушек. Пусть глядит… Пусть… Я даже буду рада, если он влюбится в одну из них. Пусть разлюбит меня. Я не смогу сделать его счастливым, потому что я не люблю его. Говорю, а сама не верю в то что говорю. Сашу смогла, хотя тоже не любила… Но Роберт не Саша. Роберт счастлив уже тогда, когда я рядом, когда просто говорю с ним, уделяю ему внимание. Ему этого достаточно, пока… Хотя, наверняка, он мечтает о большем.
Ах, Роберт, Роберт, любовь жестока.
После того как умер Саша, я по всей квартире натыкалась на его вещи. Брошенный свитер, костюмы в шкафу, бритвенный прибор в ванной, майки в баке для грязного белья. Я не знала что с ними делать. Наконец, я решила, - собрала всю его одежду в большую сумку и отнесла Сашиной маме. Оставила только халат, на котором изображена большая хищная птица. В клюве она держит человека, который смеется. Его вот-вот съедят, а он смеется. Никогда больше не видела на одежде такого странного рисунка. Этот халат Саша купил в Японии, еще до нашего знакомства. Всегда когда он его надевал, я смотрела на человека и пыталась понять, - почему он смеется?
Я долго думала, что делать с его зубной щеткой. Просто выбросить – не решалась, почему – то мне казалось, что вместе с ней я выкину память о Саше, но делать с ней что – то надо было. Прошло уже два месяца со дня его смерти, не могла же щетка вечно стоять в стаканчике в ванной. Каждое утро, чистя зубы, я глядела на щетку и думала, что с ней делать. Я брала ее в руки, смотрела на растрепанную щетину, гладила ручку, и клала назад. Закончив чистить зубы, я опускала свою красную щетку в стаканчик, рядом с его синей. Он всегда покупал себе синюю.
Вечером всё повторялось.
Шли дни, превращались в недели, те в свою очередь в месяцы; пустота уходила. В одно прекрасное утро я без сожаления отправила Сашину зубную щетку в мусоропровод.
Жизнь продолжалась.
- Тебе понравилось? – спросил меня Роберт, имея ввиду новогоднюю вечеринку.
- Да, было здорово, - улыбнувшись соврала я.
Опять соврала. В последние несколько лет я всё чаще вру. Нет, конечно, я не патологическая врунья, но обманывать людей я стала чаще. Не знаю даже почему. Это происходит само собой, машинально. Наверно, это у меня такая защитная реакция. Самое грустное, что иногда я обманываю даже себя.
Я часто спрашивала себя – почему я вышла за Сашу замуж?
Думала, что смогу полюбить его, или, по крайней мере, забыть того, кого действительно любила? Думала? Да, думала, обманывала себя. Знала, в глубине души знала, что не смогу. Так и вышло: не смогла, ни полюбить Сашу, ни забыть того, другого. А этот другой – Борис.
Любовь к нему вызревала много лет. А когда вызрела окончательно, я была уже замужем.
Впервые я увидела Бориса во сне. Незнакомый мальчик подарил мне горшок с цветком, напоминающий по форме Эйфелеву башню, и блокнот, в котором на первой же странице была написана какая – то абракадабра. Я спросила мальчика, что значат эти символы в блокноте и почему он делает мне такие необычные подарки. А ты подумай, думать полезно, сказал мальчик и ушел, оставив меня стоять в недоумении с цветком – Эйфелевой башней в руках. Странный сон, подумала я и отправилась в школу. На перемене девочки из параллельного класса сказали, что к ним пришел новенький, и немедленно мне его показали. Это был тот самый мальчик из моего сегодняшнего сна.
Нам было тогда по 14 лет.
Наши жизненные пути время от времени пересекались, шли какое – то время параллельно, а потом вновь расходились. Каждый раз, когда мы теряли друг друга из вида, казалось, что мы больше никогда не встретимся, но снова судьба нам подстраивала случайные встречи, каждой из которых мы искренне радовались. Нас словно притягивала друг к другу неведомая сила, противостоять которой мы не могли и не очень хотели. Мы общались, иногда активно, иногда не очень, а затем либо ссорились, либо просто начинали раздражать друг друга так сильно, что находится вместе не было никакой возможности. Впрочем, обида или раздражение быстро проходили, но наши пути снова расходились, и ни один из нас никогда не решался сделать шаг к примирению. Проходили месяцы, а иногда и годы, и вновь случайная встреча на дне рождении какого – нибудь общего приятеля или же купленные билеты в одно купе поезда дальнего следования давали нам возможность как ни в чем не бывало радостно воскликнуть, - привет! и продолжить прерванное общение, как будто бы и не было никаких ссор и взаимной неприязни. И этой возможностью мы всегда пользовались.
Предпоследний раз мы потеряли друг друга из вида за неделю до моего знакомства с Сашей, а нашлись через неделю после моей свадьбы.
Что удивительно – мы никогда не были друзьями, если бы кто – нибудь нас так назвал, я сильно удивилась. Мы приятельствовали. Но постепенно это переходило в нечто большее, перепрыгнув через ступень, под названием "дружба". Это называлось любовь. Мы стыдливо прятали ее вглубь своей души и ни за что на свете не хотели показывать свое сокровенное чувство друг другу.
В какой – то момент я стала догадываться, что Борис неравнодушен ко мне, он же в свою очередь, понял, что и я не безразлична к нему. На эту тему мы никогда не говорили, обходили ее стороной как могли. Наблюдали друг за другом, пытаясь окончательно понять, а действительно ли он (она) испытывает тоже, что и я, не забывая прислушиваться и к собственному нараставшему чувству. Так проходили годы, мы находили друг друга, потом вновь теряли из вида, но продолжали тайно любить. Я знала, что он встречается с девушками, на одной из них даже чуть не женился, до него доходили слухи и о моих любовных делах. Я переживала, он, наверно, тоже. Но мы словно играли в какую – то игру, где признаться другому в своих чувствах было бы поражением. А мы оба по натуре победители, хотя в данном случае мы оба проигравшие. Мы продолжаем играть в эту игру до сих пор. Понимаем, как это глупо, но упрямо продолжаем. Каждый ждет, что первый шаг сделает другой. С каждым годом его сделать всё трудней и трудней.
Музыку выключили, и вновь из динамиков раздается только металлический голос, объявляющий следующие остановки.
На самом деле вечеринка мне совсем не понравилась. И Борис понял это по моему взгляду, и улыбнулся, показывая, что понял. Было слишком много народу, слишком громко звучала музыка, всё слишком… А может быть просто мне не хотелось веселиться. Я перестала любить праздники. А когда – то Новый Год был моим любимым. Хотя в Деда Мороза я верю до сих пор. Надо же мне в кого – то верить. Кто – то верит в Бога, а я верю в Деда Мороза. Иногда я думаю, - может быть, Дед Мороз и Бог – это одно и тоже лицо?
Трамвай открыл двери.
Рядом с остановкой ребята лет семи – восьми играли в снежки. Один из снежков залетел в трамвай и шлепнулся на ступеньках.
Двери закрылись, и снежок остался. Трамвай медленно поехал, снежок начал таять. Я смотрела как снег превращается в воду, и думала, что вот также тают мечты человека по мере его взросления. Люди выходили и заходили в трамвай, топча остатки снежка. То же самое и с мечтой, чужие люди наступают на нее и даже не замечают этого. Но хуже всего, когда твою мечту топчут близкие тебе люди.
Когда – то в детстве я мечтала о…, ах, какая разница о чем я мечтала в детстве! Это было так давно. Детские мечты… Интересно, помнит ли о своих детских мечтах Борис?
Борис никогда не звонит мне, кроме как по делу. Я поступаю так же. Если есть возможность получить интересующую меня информацию у Бориса или у кого – то другого, я обязательно выберу другого. Он поступает так же. Мы общаемся только лицом к лицу, никаких вспомогательных средств связи, телефонов или электронной почты. Нам интересно друг с другом, хотя наедине мы бываем не часто, постоянно нас окружают приятели, друзья, коллеги. Так было, когда мы учились в одной школе, так было и в институте, где мы учились на одном факультете, но в разных группах. Были времена, когда мы ходили вместе по музеям, кинотеатрам и кафе почти каждый день, но даже в те счастливые дни рядом с нами почти всегда оказывался кто – нибудь третий, или даже четвертый, пятый, шестой. Нам было хорошо, но потом мы всё равно ссорились по каким – то пустякам. И вновь наши пути расходились. Мы могли учиться на одном факультете, но не видеть друг друга по четыре месяца. Когда Борис бросил институт после третьего курса, я подумала, что теперь его уже никогда не увижу. Увидела, и не раз, но с тех пор наши размолвки приобрели более затяжной характер. Несмотря на то, что встретиться в стенах института нам теперь не представлялось возможным, судьба находила для нас возможности повстречаться в других местах, иногда совершенно неожиданных.
Любовь странная штука. Кажется, что готов ради этого человека на всё на свете, но в то же время не можешь сказать ему одно простое слово. Подойти, обнять за плечи и сказать "прости". Все это гордость. Никому не нужная гордость.
Остановка. Наш трамвай поравнялся с другим, идущим в обратную сторону. К окну напротив прилип ребенок, что – то показывает мне на пальцах и улыбается. Рядом сидит его мама и тоже улыбается, потому что улыбается ее сын. Я тоже улыбнулась им обоим. Вот так мы и улыбались друг другу, пока трамваи не повезли нас в разные стороны.
У меня тоже мог быть ребенок. Сын. Почему – то я уверена, что именно сын.
Наш с Сашей сынишка. Мог быть…
Выхода всегда два: быть или не быть, оставлять ребенка или не оставлять.
Я решила не оставлять. Знала, что никогда не пожалею если оставлю, но всё равно пошла в больницу делать аборт. Доктор, уставший пожилой мужчина в очках сказал, - девушка, вы хорошо подумали? Жалеть не будете? Наверно, у меня был такой растерянный вид, что он решился спросить. Обычно они не спрашивают, - раз пришла, значит, всё для себя уже решила. А он почему – то спросил. Может, я напомнила ему дочь, или внучку. Я твердо ответила: нет, не буду; но при этом почему – то смотрела вниз, разглядывала его ботинки. Они были устаревшей модели, немного потрескавшиеся, черного цвета, но начищены до блеска. О своих ботинках доктор заботился, вероятно, не меньше, чем о своих пациентках. Или о ботинках заботилась его жена. Кто знает. Хорошо, сказал доктор и провел меня в операционную.
Вскоре всё было кончено.
Быстро. Не больно. Но на душе погано. Как будто потеряла подарок любимого человека. Да собственно говоря, так оно и есть. Только человек, не совсем любимый. Просто очень хороший.
Саше я даже ничего не сказала. Если бы сказала, то он начал бы отговаривать, а я этого не хотела. Решила: сейчас мне ребенок не к чему. Не время. Почему я так решила, не знаю до сих пор. И когда время?
Саша был бы хорошим отцом. А я хорошей матерью. Из нас могли получиться замечательные родители, - так мне недавно сказал Саша в моем сне. Во сне Саша знал.
Иногда он мне снится. Наш неродившийся сын. Не очень часто, где – то раз в четыре – пять месяцев. Он является ко мне голубым полупрозрачным шаром, размером в три больших арбуза. Шар легкий, прыгает по земле как мячик, а я сижу на стуле и наблюдаю за ним. Потом приходит Саша, смотрит на меня, улыбается, что – то говорит. Затем они вместе с шаром уходят. А я остаюсь сидеть на стуле, по моим щекам текут слезы. Я никак не могу расслышать, что говорит мне Саша. Знаю, что это очень важно, но услышать не могу.
В моих снах Саша всегда улыбается, а я всегда плачу. Когда я просыпаюсь, в моих глазах стоят слезы. Я вытираю их кончиком простыни и мучительно пытаюсь вспомнить, что же сказал Саша; может я слышала, но просто забыла? Пока ни разу не удалось. Только однажды неведомо откуда выплыла фраза: из нас могли получиться замечательные родители. Кажется, это сказал Саша, но в этом ли сне? Или в том, что снился чуть – чуть раньше, но был полностью забыт, и от него осталась только одна фраза? Что – то мне подсказывает, что в том, другом, предыдущем.
В трамвай ввалилась большая шумная компания. Я смотрела на их веселые лица и думала, что сейчас вы просто толпа, но если приглядеться внимательней, то можно увидеть каждого человека в отдельности.
Люди, такие одинаковые, но такие разные. У каждого своя судьба. И нет абсолютно одинаковых судеб, как нет одинаковых капель дождя. Я смотрю на пассажиров и пытаюсь угадать, кто они, что их заботит, почему одни веселы, а другие печальны. Скоро вы выйдете из трамвая, и я вас больше никогда не увижу. А может быть увижу, но не вспомню.
Мы – пассажиры трамвая.
Нет нестандартных вагонов, есть нестандартные пассажиры.
На следующей остановке вышел Борис.
- Ну, пока! – сказал он на прощанье.
Я смотрела в окно на его удаляющуюся фигуру и думала: неужели мы так и будем играть в эту дурацкую игру, которая продолжается уже 10 лет? Случайные встречи, расставания. Зачем мы мучаем себя и друг друга? Сколько еще времени нам надо, чтобы один из нас подошел к другому и сказал столь необходимые для обоих слова?
Я больше не могу ждать.
Я обязательно ему сегодня позвоню. Я еще не знаю, что скажу, но это будут очень простые слова. Может быть только три: Я тебя люблю. И этого будет достаточно.
***
Однажды я услышала, что говорит Саша: будь счастлива.
Будь счастлива…
Проснувшись, я не заплакала, как обычно бывало со мной после этого сна, а улыбнулась. Погладила по плечу спящего рядом Бориса и тихо сказала, - я буду, обязательно буду счастлива.
Я уже счастлива.