- Ну, вот, внучек, давай, ложись, а я тебе сказку расскажу, как сумею. Бабушка-то нас бросила, укатила в свой шестисоточный рай, а я, как она, сочинять-то не мастак, ну да ничего, завтра она вернется и все будет нормально.
Ну, что, лег?
Эта сказка случилась в нашем лесу давным-давно, еще ни тебя, ни мамы твоей и на свете-то не было, а я был мальчонкой бестолковым. И лес у нас был огромный, и живности там водилось больше, чем тараканов на кухне, и охота была, знатная охота! Из других городов приезжали, ну и, конечно, из нашего тоже охотники приезжали... Да, приезжали. Это сейчас город вырос, и лес – вроде, как и не лес, а парк, тогда же казалось – далеко!
Случилось это весной, когда листики на деревьях еще молоденькие, травка зелененькая, а в воздухе растворен инстинкт продолжения рода, как дурман, так и крутит голову...
Я-то еще не понимал тогда – мал был – думал, это от моей природной радостности мне весной на месте не сидится, а все тянет куда-то... Да...
А лес - он, как человек по утру, весной: просыпается, встряхивается и поет. Поет, заливается голосами пичуг всевозможных, такое птичье царство, звери-то - они потише, не так шумят, а эти твари божьи... Но была в лесу одна птица, краше которой не сыскать, огромная, что твой индюк, перо черное с отливом, брови красные, а хвост уж и не знаю с чем сравнить – такая красота этот хвост! Одним словом, царь птичий, иначе и не назовешь. Хотя имя у него, конечно, было -тетерев имя тому царю, или иначе глухарь...
Вот тут-то моя сказка и начнется... Ты не уснул еще?
Жил-был глухарь...
Хм...
Однажды весной шел этот гордый, неспешный раскрасавец по лесу, а навстречу ему курочка-тетерка.
Надо сказать, курочки-то у глухарей невзрачные, маленькие, пегие, смотреть не на что... Но, знать, не мне о том судить, потому как, увидев ее, красавец голову задрал, крылья расправил, хвост распушил, да и говорит:
- О, прекрасная незнакомка, как ты красива и мила! Твой взгляд лишил меня покоя, и никогда бы не осмелился я заговорить с тобой, такой скромной, такой тихой, самой чудесной из курочек, если бы не огромная любовь, которая угнездилась в моем сердце и не позволит мне молчать...
Тетерочка та, надо признать, действительно ладная такая, и тихая вот уж точно, глазки потупила, травнику, будто разглядывает, и ни гу-гу, вроде и не слышит, как перед ней писаный красавец рассыпается. А тот не унимается:
- Перед твоей красой все меркнет, и я, конечно, не достоин твоего внимания, но...
Что ты скажешь... ОН! Не достоин... И тут... Откуда ни возьмись - другой красавец, не хуже нашего! И тоже смотрит на курочку, на эту ладную, хоть и невзрачную, квочку, потом на соперника, и говорит:
- Что значит - «ты не достоин»? Это я не достоин внимания такой красавицы!
- Нет, - настаивает первый. – Это именно я недостоин!
- Нет, я!
Разошлись не на шутку... Тетерка бочком-бочком отходит в сторонку, чтоб ее ненароком не зашибли. Травку тихонько щиплет, в земле ковыряется. Делает вид, что ее эта разборка не касается вовсе. А петухи распалились, крылья растопырили, хвосты распушили. «Я ее не достоин!» «Нет, я!» И тут из-за дерева вальяжной такой походочкой к нашей квочке подваливает новый персонаж. Глухарь-то он конечно глухарь, но рядом с драчунами и не поставишь – перья ощипанные, тусклые, худой, ободранный, от хвоста – три пера и только. Но, что ты думаешь, прямиком к ней и таким томным голосом (тьфу!) говорит ей:
- Скучаем?
Курочка, она и есть... кура, травку она щиплет... А этот хам, продолжает:
- Мадам, в такое прекрасное утро нельзя тратить время на разговоры, посмотрите, все вокруг озабочены спасением рода! А не заняться ли нам с вами любовью? Курочка посмотрела на него с интересом, прислушалась к спору о недостойности... И скромно так кивнула нахалу...
Что тут скажешь... Птенчики в тот год народились слабенькие, доходяги с рождения… Вот, а через несколько лет исчезли глухари из нашего леса... Выродились... Вот и сказке конец.
Ну что, не уснул еще? Да, а рассказал мне эту историю лесник, он был мужик глазастый, все вокруг примечал, все углядывал...
Я как-то пришел к нему, сейчас уж и не вспомню зачем, то ли мать меня с какой надобностью послала, то ли сам по мальчишескому любознайству дошел, ну, да не о том речь. Лесник обедать собирался, хлеб на столе, соль, лук, а главное – птица огромная, зажарена и стоит посередь стола – горой! У меня аж слюнки побежали, обо всем на свете забыл, так вдруг жареного захотелось, даже сейчас, вот вспомнил, и то... Может бутербродик сделать?
Не хочешь? Ну ладно, я потом себе...
На чем я... Ах да, лесник, как я говорил, был человек приметливый, он и мои мысли враз прочитал, и говорит: «Ну что, разделаемся с этим злодеем вместе?» Я даже опешил: «Каким злодеем? Разве птица, хоть и большая, может быть злодеем?» «А то как же, - отвечает, - из-за него в лесу нашем красоты стало меньше... Разве не злодей?» Я стою дурак-дураком, и в толк взять не могу о чем речь, а у самого от запахов, да и от картинки в животе война уже идет. «Ну что, приступим? А я, пока едим, расскажу, что это за трофей, а ты сам рассудишь, злодей он или как…» Я, ясно дело, поскорей за стол уселся. Съели по куску, хозяин положил еще и поведал мне все, да еще и о том, что почти три года он выслеживал этого негодяя, да, видать, не успел.
- Ну что, понравилась тебе моя сказка?
- Эх, Дед, ты бы телевизор-то поменьше смотрел! Не поверю я, что бы в парке тетерева водились! А лесника твоего, не Дроздов ли зовут? Или он на БиБиСи работает…
- Ну, хочешь - верь, хочешь – не верь, дело твое, только не зря говорится: «Сказка ложь, да в ней намек»!
- Так какой же намек в твоей сказке-то?
- Э-эх, внучек… Чего ж тут непонятного? Ты у нас парень видный, вот как пойдешь завтра в свой Университет, ты пригляди какую-нибудь тетерочку, да на слова время не трать много...
- Угу, и тогда меня зажарят и съедят!
- Чегой-то?
- Так из твоей Дед, сказки так выходит!
- Тебе все хихоньки, а вот вымрем, как глухари...
- Не вымрем, дед, не боись! Это-то я тебе обещаю! И, знаешь, давай, что ли бутерброды, твоя сказка мне весь сон прогнала! Почитаю я, пожалуй, еще сопромат, что бы завтра на экзамене меня не съели!