Раздолбанный ПАЗик пылил по степи со скоростью пятьдесят километров в час. Мотор его рычал с надрывом, грозя вот-вот задохнуться в собственном смраде. Жара за сорок стояла уже второй месяц; и ни единой капли влаги не выпало на умирающую степь; и плавящиеся в жестяной печи пассажиры время от времени вскакивали, открывали окна, делали один-два глотка и закрывали их снова – серо-бурый пепел выжигаемой солнцем земли не позволял дышать вообще, наполняя собой густое и горячее, как борщ, варево, которое кто-то по ошибке назвал воздухом. Пыль ложилась на потные лица, превращая их в какие-то жуткие маски, тёмно-серые, с неровными вертикальными светлыми полосами.
Мотор вдруг поперхнулся, закашлялся и взвыл ещё надрывнее. Молодой шофёр-казах повернул к пассажирам своё круглое лицо и, гаденько улыбнувшись, сказал:
- Кранты, ребята. Радиатор щас закипит. Хорошо, если километров пять проедем. А до ближайшего колодца километров двенадцать. Так что придётся кому-то из вас за водой бежать.
- Как это кому-то из нас? – завозмущались наперебой пассажиры. – Это же ваш автобус!
- Ну, не хотите, как хотите, - ответствовал тот. – Я не тороплюсь, могу и тут позагорать, пока не остынет.
- А когда остынет? – снова на разные голоса начали спрашивать пассажиры.
- Ну, к ночи, наверное. Так что продолжим путь наш завтра с утречка.
Мотор, который чихал и сморкался уже непрерывно, наконец не выдержал и заглох.
- Ну вот и всё, - прокомментировал шофёр, - отдыхаем.
Спустя четыре с половиной часа из зыбкого марева снова возникли Андрей и Степан. Лица их были черны, изнурённые переходом под палящим солнцем при сорокапятиградусной жаре и пыткой ещё более невыносимой – плещущейся в ведре водой.
- А вот и водичка! – приветствовал их шофёр, дремавший вполглаза в тени автобуса на том, что осталось от травки. – теперь хоть умыться можно по-человечески, - и, нагло осклабившись, принялся плескаться в ведре, поливая себе лицо и грудь, а затем опрокинув его себе на затылок. – Ффу, хорошо-то как!
Андрей и Степан смотрели на него, и во взглядах их тусклыми сполохами ходила ненависть.
- Ну чо стоите, как бараны? – ответил на их взгляд шофёр. – Давайте садитесь уже, щас поедем, - и, взяв пустое ведро, сам направился к автобусу. – Остыла уже водичка-то, долго вы гуляли.
- Мест нет, - заявила женщина за стойкой, когда Андрей Степанович подошёл к ней с заискивающей улыбкой и просьбой разместить их семейство.
- Но как же так? – растерялся Андрей Степанович. – А что же нам теперь делать?
- Это ваше дело, что вы будете делать. А у нас мест нет. И не создавайте скопления в холле. Давайте, давайте, выходите отсюда.
- Но куда же мы пойдём? Уже ночь почти, а у нас тут женщины, дети. Им отдохнуть надо, помыться...
- Здесь вам гостиница, а не комната отдыха с совмещённым санузлом. Вот завтра в девять баня откроется, и идите туда, мойтесь, сколько хотите.
- Послушайте, но нам же надо где-то переночевать...
- А ночи сейчас тёплые. Можете на лавочках спать. А можете прямо на травке. Или вон на тюках ваших. Ишь, сколько понабрали.
- Ну знаете, это уж слишком! – возмущение Андрея Степановича не могло более сдерживаться и прорвалось наружу. – Я хочу немедленно поговорить с вашим начальником.
- Да пожалуйста, - цинично ответила женщина за стойкой. – Только где он сейчас, вас туда не пустят, а в таком виде и подавно. А с завтрашнего дня он в отпуск улетает на Канары. Так что зайдите через месяц, может, тогда повезёт.
Толстый мент метисской наружности, в потемневшей подмышками и на спине форменной рубашке вальяжно стоял в воротах в тени караульной будки и цинично курил. За истекший час это была пятая, кажется, сигарета.
- Ну чо вы прёте, как бараны, - цедил он лениво сквозь зубы. – Вот через двадцать минут откроемся и вызовем всех в порядке очереди да не напирайте вы. Вон, объявление, что ли, не видите, или читать не умеете? Отойдите от ворот. Давайте, давайте, пять шагов назад. Кру-гом! Шагом-м-арш! – и заржал. Из КПП послышался хохот коллег.
- Послушайте! – не выдержал Фёдор, старший внук Андрея Степановича. – Вам что, удовольствие доставляет над людьми издеваться?
- А ну назад! – в круглом метисском лице появилась свирепость и пухлая рука потянула за ремень висящего на плече автомата. – Назад, кому сказано!
- У нас же здесь дети, старики! Пусть они хоть в тени у забора постоят, раз вы их внутрь не пускаете.
За забором был разбит небольшой парк. Под деревьями среди цветов стояли скамейки. Доносилось журчание невидимого отсюда фонтана.
- У деда вообще стенокардия, он валидол изо рта не выпускает, эта жара его вообще убить может.
- Ладно, - часовой прикинул возможные осложнения, вызванные смертью деда. – Старикам и детям подходить к забору разрешаю, - и скрылся в караулке.
- Вы что, офонарели?! – закричала сидящая за столом женщина, увидевшая, как всё семейство Ней пытается втиснуться в её кабинет.
- Да они все со мной, - нерешительно заметил Андрей Степанович.
- Ну так тем более им здесь делать нечего! Выходите все, выходите, - и, уже мягче, Андрею Степановичу, - садитесь, пожалуйста. Чем я могу вам помочь?
- Вы что, офонарели?! – второй раз за последние две минуты произнесла женщина любимую, по-видимому, фразу, узнав, что всё семейство желает уехать сегодня. – Куда я вас, на головы, что ли, посажу?! Или вас в багажное отделение сложить штабелями? Да у меня люди за два месяца звОнят, места бронируют, а вы сегодня явились такой оравой и сегодня же уехать хотите? Да вы что?.. – и прикусила язык, заметив, что собирается произнести любимое слово в третий раз.
- А завтра? – робко спросил Андрей Степанович.
- Завтра вообще рейсов нет. И послезавтра нет. В пятницу. Но в пятницу тоже мест нет.
- А когда есть? – спросил Андрей Степанович упавшим голосом.
- Когда есть? Так. Так. Ага. Вот. Через три недели могу вас отправить.
- Через три недели? – в голосе Андрея Степановича послышалось отчаянье. – Господи! – и он потянулся за валидолом.
- Ну что вы, товарищ, успокойтесь, всё наладится как-нибудь, - залопотала женщина, увидев, что Андрею Степановичу стало дурно, и испугавшись, как бы не пришлось ему ехать на машине скорой помощи. – А вы знаете что, вы поезжайте в Россию, в Омск или в Челябинск, у нас как раз на Омск автобус почти пустой, а оттуда вы быстрее уедете, там и автобусы, и поезда, и самолёты...
- Хорошо, - Андрею Степановичу было уже всё равно. Сердце сдавливал раскалённый обруч. – Поедем в Омск, - и начал шарить по карманам в поисках нитроглицерина.
- Ну вот и готово, - сказала женщина, когда минут через десять цвет лица Андрея Степановича начал выдавать в нём живого человека, - с вас...
ПАЗик на этот раз оказался Икарусом. Вентиляторы в нём хотя и были, однако не работали, но хоть сидения были поудобнее. Жара донимала по-прежнему, но они куда-то двигались, и одно это давало небольшое облегчение.
Через два часа Константин Фёдорович, джентльмен десяти лет, попросился в туалет.
- Потерпи, - сказала ему мать.
- А я и так уже целый час терплю! – заявил Костя и соврал. Терпел он от силы минут десять.
- А я тоже пИсать хочу! – заныл Степан-маленький, внук Степана Андреевича.
- Мамочка, а меня тошнит, - захныкала шестилетняя Галя.
Не прошло и пяти минут, как весь автобус наполнился нытьём и всхлипыванием многочисленных отпрысков славного семейства, и Андрей Степанович сделал попытку встать.
- Сиди, дед, - остановил его Фёдор и отправился вперёд к водителю.
- Запланированная остановка через три с половиной часа, так что ещё час потерпеть придётся, - ответил водитель на просьбу остановить.
- Послушайте, это же дети, они же просто не дотерпят.
- Памперсы им дайте. Или пусть в банку какую-нибудь сходят, потом на остановке выльете.
- Хорошо, но их, кроме того, укачивает, а у вас даже вентиляторы не работают.
- Только не вздумайте мне автобус заблевать!
- Мамочка, меня сейчас вырвет, - плакала Галя.
- А ну тормози, сволочь! – за спиной Фёдора появился его брат Петька, Галин отец.
Шофёр понял, что ещё чуть-чуть, и его начнут бить, и в драке ему не поможет даже монтировка. Осознав безвыходность своего положения, он нажал на тормоз. Фёдора, державшегося левой рукой, развернуло и спиной приплюснуло к лобовому стеклу. В грудь ему упёрлись руки Петра, который в этот момент отпустился, выжав из неё весь воздух. Костя, который уже не мог сидеть и пританцовывал в проходе, упал и заревел. По штанам его расползалось мокрое пятно.
- Ну, сука... – прохрипел Фёдор.
- Сегодня вы не уедете однозначно, - сообщила девушка, приветливо улыбаясь, - но я посмотрю, что я могу для вас сделать, - и её пальцы затанцевали на клавиатуре так, что у Андрея Степановича зарябило в глазах.
- Так, - сказала она некоторое время спустя, - я могу вас отправить малыми партиями в течение четырёх дней, либо двумя автобусами в один день, но только через неделю.
- А одним автобусом никак нельзя? – голос Андрея Степановича был слаб и дрожал.
- Почему же, можно, - возразила девушка. – Вот, например, двадцать шестого ещё достаточно свободных мест, но вы же хотели уехать побыстрее.
- Даже неделя – уже многовато, - вздохнул Андрей Степанович. – Деньги тают на глазах. Ведь даже законные права свои без взятки не отстоишь, - Андрею Степановичу вспомнились разборки с милицией, куда бегал жаловаться побитый внуками шофёр; вспомнилось унизительное ожидание, откровенная грубость и хамство и наглая ухмылка офицера, требующего взятку.
- Есть ещё один вариант, - сказала девушка. – Поезжайте через Москву. Там от немецкого посольства не меньше десяти автобусов идёт каждый вечер. Если и не все в одном автобусе, то уж точно все в один день уедете.
- А как же мы там-то порознь?
- А автобусы все сперва через Франкфурт на Одере на Берлин идут. Поезжайте до Берлина и там друг друга дождитесь. Ну, часа три, может, самым первым погулять придётся, пока самые последние подтянутся.
- Придётся, видимо, так, - вздохнул Андрей Степанович. – А до Москвы нам как лучше добраться?
- Можете на самолёте попробовать, но это только завтра утром...
- Ох, дороговато станет нам поездка, - перебил Андрей Степанович.
- Ну тогда попробуйте поездом. Фирменный, «Иртыш». Тоже, конечно, не самый дешёвый вариант, но намного дешевле самолёта, и билеты на него почти всегда есть. В один вагон не обещаю, но если договоритесь с проводниками... – и девушка выразительно пошевелила пальцами.
Лагерь в вечерних сумерках производил удручающее впечатление. Высокий, метра два с половиной, забор с колючей проволокой поверху; близкий лай собаки, по голосу, вроде, не крупной, но зато не одной – вскоре к ней присоединилось ещё трое или четверо; хмурый дядька, будто нарочно говоривший на каком-то трудноразбираемом диалекте и ругавшийся, когда его не понимали – а не понимали почти никогда.
- Вот уж точно лагерь, - поёжившись, прошептала своему мужу Александру Гуля, второй представитель национальности, допущенный в семью. Александр обнял жену и прижал к себе.
- Точно, - прошептал он в ответ, - только вышек с пулемётами не хватает, - а Андрей Степанович подумал: «И зачем мы сюда приехали? Как ставили фашисты проклятые на наших людях эксперименты, так и ставят. Только мы к ним теперь сами идём».
Внутри, однако, оказалось поуютнее, чем снаружи.
Кричащий и ругающийся на своём диалекте дядька сумел-таки объяснить, что надо сдать багаж в камеру хранения, оставив только самое необходимое на три дня. Если понадобится что-то ещё, то в любой рабочий день можно придти с десяти до четырнадцати и взять. Управившись с вещами, дядька указал на высокое одноэтажное здание, что-то вроде клуба или столовки, и семейство Ней потянулось туда.
Это и было чем-то вроде клуба, где их рассадили по довольно мягким и удобным стульям, прочитали короткую лекцию об общих положениях и режиме на правильном хохдойч, раздали то же самое, отпечатанное по-немецки и по-русски, собрали документы и подвергли медосмотру. Промурыжив всех таким образом часа два, уже около полуночи, когда младшие уже давно сладко спали на коленях своих родителей, а старшие встряхивали головами, мужественно борясь с подступающим сном и накопившейся в изнурительной дороге усталостью, им, наконец, указали, куда они должны идти ночевать.
Утром они бы ужаснулись и пошли ругаться, но сейчас ни у кого не осталось для этого сил. Место, в которое они пришли, оказалось спортзалом, в котором, кроме них, потело, храпело и смердело общество человек в сто пятьдесят.
- О боже! – простонала Алла Константиновна, а Андрей Степанович достал нитроглицерин.
- Ахтунг, ахтунг! Айне дурхьзаге!
- А? что случилось? Война? – Андрей Степанович спросонья начал бестолково шарить по тумбочке и уронил очки.
- Успокойся, пап, - раздался с соседней койки голос Степана. – Ну какая война? Просто какое-то сообщение.
- Сколько времени-то? – поинтересовался Фёдор, лежащий через три койки.
Андрей Степанович нашёл, наконец, очки и взглянул на часы.
- Пять минут шестого.
- Вот суки, мать их! – подал голос Пётр, пошедший образностью речи в дядю Константина. – Всё равно ведь работать только в восемь начинают, какого рожна народ будить?
- Вы извините, ради бога, - возник в неевском углу какой-то полуодетый незнакомец. – Это нас. В шесть тридцать автобус отходит, который нас на место жительства повезёт.
- Ахтунг, ахтунг! – снова раздалось из репродукторов.
- Вот, слышите? – опять заговорил сосед. – Они сейчас всех, кто сегодня выезжает, так вызывать начнут. До полшестого это будет продолжаться. А потом можете опять спать хоть до девяти.
- Уснёшь тут теперь, пожалуй, - проворчала Алла Константиновна. У меня как душа оборвалась, когда я этот ахтунг услышала, так до сих пор пустоту в животе чувствую.
- А это вы напрасно, - ответил незнакомец, - привыкайте. Здесь это каждое утро. Да и вас через пару дней так же вызовут. Ну, мне пора собираться а вы успокойтесь и постарайтесь не обращать на это внимания. Доброго вам утра.
- Гуль, - позвал Андрей Степанович.
- Да, дедушка Андрей? – откликнулась девушка.
- Ты, я гляжу, самая боевая да любопытная, не считая детей, конечно...
- Спасибо, дедушка Андрей, - Гуля закраснелась и опустила глаза.
- Да брось смущаться, девонька, а возьми-ка лучше Саньку, да сходите вы в город на разведку. Хоть посмотрите, куда нас занесло. Что за город, магазины тут есть какие поблизости, да что почём, а то у нас ведь еды на сегодня есть, а завтра...
- Хорошо, дедушка Андрей. Сань! Саня-а!
- А что ж не купили ничего? – спросила Алла Константиновна, когда Гуля и Саша закончили рассказ.
- Да боязно как-то, - ответил Александр. – Всё не как у нас.
- Да ну боязно! – отозвалась Гуля. – Сам сдрейфил, и мне не дал ничего купить. Боязно ему, видите ли. Ну ничего, я завтра одна схожу, без Саньки, и накуплю всего, вам такое и не снилось.
- Вот, глядите! Дедушка Андрей, как вы думаете, что это? – и Гуля достала маленькую сеточку, в которой лежали какие-то шарики, завёрнутые в красную фольгу.
- Конфеты, что ли? – спросил Андрей Степанович недоверчиво и скептически.
При слове «конфеты» дети, чей интерес и так уже был на пределе, вытянулись и вытаращили глаза ещё сильнее.
- Не-е, - улыбнулась Гуля, - это сыр. Конфеты вот, - и сменившееся было на разочарование и обиду выражение детских лиц восстановило первоначальное своё состояние.
- А вот смотрите, как у них хлеб продаётся!
- Ишь ты! – восхитилась Алла Константиновна. – Всё для людей. А удобно как! И резать не надо.
- Нет, не надо, - продолжала Гуля. – У них тут всё порезанное и даже потёртое можно купить: колбасу, сыр, да всё, что угодно! – и вытаскивала из пакетов упаковки сыра, колбасы, копчёной рыбы, всё готовое тут же к столу.
- А это что в стаканах? – спросил Андрей Степанович.
- Это, дедушка Андрей, йогурты.
- Йогурты. А что это такое?
- Это вроде кумыса, только вкуснее. И с фруктами. Очень вкусно и полезно. Так, апельсины, бананы. Персики я брать не стала, они тут мелкие и зелёные...
- А это что за зародыши слив в банке?
- Ну дедушка Андрей! Это же оливки! Их в мартини кладут. А вот и мартини. Я взяла бутылочку – надо же наше прибытие отпраздновать! Ой, глядите, дождь! Надо же! Первый за это лето.
- Ну слава богу! – отозвался Андрей Степанович. – Значит, жить будем.
- Ахтунг, ахтунг! Айне дурхьзаге! Фамилие Ной битте ире захен фон дер ауфбеварунг абхолен унд ам плац фор дем тор коммен. Да верден зи ум зекс ур драйсик абгехольт. Ихь видерхоле. Фамилие Ной битте...