Городские псы – пестрые уличные шуты с капризными птицами в головах. В какую сторону встрепенется она, куда ненароком качнет ее собственный ветер? И каким будет он в этот раз, когда вернется в темную низкую келью собачьего черепа? – Холодным и хмурым, упав с высоких вершин, где помчался за какою-нибудь голубицей, да так и не сумел нагнать. Или войдет все еще пахнущий теплом, весь в пыли, потягиваясь, будто только поднялся посреди двора, где нежился он на своем солнечном пятне с очертаниями незнакомого континента.
Душистые медовые травы из-за города принесет он сюда в своем потоке или же волнующие ароматы столовых, (наполовину по дороге расплесканные, а может и в самом деле были они такими обидно жидкими), что бы припрятать их во всевозможных щелях, между памятками о зарытых, не вспомнить точно уж где, костях и сердобольных кухарках, которые иногда угощают всех окрестных псов похмельной похлебкой на задних дворах.
Здесь хранятся еще выцветшие лоскутки рассказов старого ослепшего пса, которого кормило все собачье племя в его теплом подвале с ржавыми трубами. Когда они, еще глупые толстолапые щенки доверчиво слушали его истории о собачьих ангелах с белыми глазами и святых, умевших творить чудеса. Саги о бесстрашных героях и их запутанные родословные, уходящие корнями в темные леса далеко за городом и зоопарки, куда они бегали глядеть на волков. Потом, когда они стали постарше и думали уже только о драках с коварными котами, и о том, как вытряхнуть из них все их девять жизней, он научил их искусству читать вывески и названия улиц. И поведал о лечебных травах, заставляя вызубривать наизусть их названия и описания, что бы потом, при встречах с другими собаками, обменивать эти сведения на равноценные, умея отличить басни о панацеях от незнакомых полезных снадобий. Одна из этих травок, к примеру, что растет поблизости многолетних, слоеных как пироги, свалок, делает кровь темной и горькой, и потому злобные блохи, грызущие славные мясные собачьи сны, надолго покидают пыльную шкуру. Другую травку, растущую только на окраинах, нужно собирать ранней осенью и если суметь ее высушить где-нибудь в укромном месте, а потом есть понемногу, то будет не так уж и зябко в наступающие холода. А когда все улицы и дворы засыпит ослепительным снегом, глаза не будут болеть и слезиться, схватывая сонные веки ледяными крошками.
Сколько же еще всего спрятано в этих щелях в виде измятых клочков, на которых что-то написано? Сколько важных для собаки вещей скрыто здесь? Забытых до той поры, когда та сумасшедшая птица собачьего настроения или рассудка, вдруг не выдернет их, что бы помягче выстлать свое убогое гнездышко. И тогда остановиться вдруг бедный пес, тут же позабыв, куда и зачем бежал. И только махнет ему уже из далека куцым своим хвостом прежняя его надобность. Долго будет стоять он, растерянный, посреди дороги, тревожно рассматривая с обратной стороны желтых глаз своих, вдруг выплывшие неведомо откуда нелепые, искаженные, как в бутылочном кривом осколке, морды мальчишек. Пока не вспомнит, содрогнувшись, где и в каком дворе напали они на него, и до какой улицы гнали, швыряя камни и комья грязи.