Я- наблюдатель. Теперь это моя работа. Вы не замечали, что, как правило, каждый в конце концов получает то, что долго искал, часто лишь в глубине уставшей души, один на один с собой понимая, что именно. И я получил то, что хотел.
Настоящий исследователь лишь тот, кто не боится подвергнуть испытаниям себя. А также тот, кто сумеет остаться в живых. И со временем я подтвердил свою квалификацию, свой рейтинг. И сумел победить суицидальные порывы.
Теперь, как и много лет назад, полного погружения нет, я смотрю на жизнь, словно через прозрачное стекло. Ведь это очень увлекательно. Как у хорошего шахматиста, комбинации здесь никогда в точности не повторяют друг друга, в соответствии с законами статистики. Мне кажется, книга судеб давно написана, а ее язык – это язык математической логики, схемы «если-то» и точки бифуркации, в которых и сосредоточен индивидуальный выбор. Иногда, из любопытства, я делаю перемотку назад и, увеличив картинку, вижу себя внутри действа, глубоко в прошлом.
Наверно в жизни любого человека бывают моменты, когда он смотрит на себя как бы со стороны, дистанцируясь и не вмешиваясь, соединяя в себе два ракурса происходящего, и возможно впервые по-настоящему всматриваясь в себя.
Но, понимая недопустимость своих увлечений, снова возвращаюсь обратно. Ведь кто-то должен писать хронику мира. Мечтая и крутя в пальцах карандаш. День за днем, год за годом.
В один из дней в конце зимы дела занесли меня в Пионерский район, где я до этого бывал сравнительно редко – не особенно люблю эту часть города. К вечеру, когда я наконец закончил все свои дела и, собираясь ехать домой, прибыл на трамвайную остановку, погода окончательно ухудшилась, шел снег, дул пронизывающий ледяной ветер, было довольно холодно.
В соответствии с одним весьма распространенным в реальной жизни законом, любое транспортное движение в нашем направлении отсутствовало, либо прервалось ввиду явного природного катаклизма. После почти часового ожидания, вдали, наконец, сквозь снежную пелену показались огоньки трамвая, неспешно катящегося в нашу сторону. Несомненно, это был самый карликовый экземпляр подвижного состава в городе, специально для нас подобранный. Конечно, он шел в парк, о чем наперебой кричали, используя всю дарованную господом мощь голосовых связок и данный уже непонятно кем запас ненависти, водитель и кондуктор. Однако эти нюансы были уже абсолютно не важны обществу на остановке, находящемуся где-то между обморожениями 1 и 2 степени. После короткой и жесткой схватки, похожей на пиратский абордаж, все мы очутились внутри. Сказать, что стоять было не вполне удобно, значит не сказать ничего, но все были счастливы, а в нашей жизни счастье, почти всегда именно такое, сиюминутное, следует ловить двумя руками пока оно еще здесь, с тобой.
Трамвай постепенно освобождался. Когда я стоял, мечтая о прекрасном, например, когда я доберусь до дома, я вдруг почувствовал, как кто-то тянет меня за одежду. Я обернулся. У окна сидел мой давний приятель Дима Шум. Место с ним только что освободилось и я сел.
Дела его, после вереницы неудач, наконец пошли в гору. Бизнес, по-видимому, процветал. Ему совсем недавно удалось приобрести довольно приличную и вместительную квартиру в новостройках. А, самое главное, появилась семья, несколько месяцев назад родилась дочь.
В последний мой приезд в гости мы угощались текиллой, причем по всем канонам, с лимоном и солью. Дима, желая показать квартиру, водил меня из угла в угол, проделывая замысловатые движения мастерком, излучал благополучие и оптимизм оттого, что все идет как просто великолепно.
Затем я уехал в длительную командировку на Север, а вернулся буквально на днях, усталый и одичавший.
- Привет, как дела, супруга? Где был? Почему не звонил?– накинулся он на меня.
Я устало и скороговоркой отвечал, что все нормально, все отлично, и т.д. Сколько я помню себя, никогда не мог свободно разговаривать в общественном транспорте из-за присутствия мнимых слушателей – вероятно, некий устойчивый комплекс.
Постепенно мы подъехали к моей остановке. Я предложил зайти в гости, посидеть за чашкой кофе, потрепаться – не случайно, что именно мужчины наиболее склонны к сплетням, хотя весьма активно стараются скрыть в себе эту черту.
Однако Дима, сославшись на дела и недостаток времени, предложил альтернативный вариант: немного прогуляться в окрестностях остановки под аккомпанемент пива, а затем разбежаться.
К этому моменту погода несколько улучшилась: ветер стих, стало немного теплее.
- А ты знаешь, я ведь купил машину.
- Какую?
- Девятку.
- Здорово, - констатировал я – Мы теперь на ней будем на барбекю за город ездить. По традиционной программе. С дамами. Или без них.
- Нет, не будем. Я ее уже разбил.
- ???
- Как-то вечером, недели полторы назад, сидели с знакомым по институту, приняли, естественно, очень прилично. Захотелось подышать свежим воздухом. Выехали на трассу, разогнались, полотно мокрое, на повороте занесло, выбросило с дороги, и в дерево. Весь перед всмятку. Водитель я – сам знаешь…
- А сами как?
- Я - как видишь, а приятеля в больницу увезли. Ну ладно, я поехал – время поджимает.
- А тебе куда?
- На следующую остановку
- Но там ведь конечная – парк
- Да, там неподалеку. Ну, всего, дорогой, пока.
Он бросил недопитую бутылку в урну, махнул рукой и вскочил в собирающийся отъехать трамвай.
Я, откровенно говоря, сожалел, что «на кофе» не получилось. Дело в том, что с годами многие мои университетские связи были утеряны, а скорее умерли сами собой. Спаянность нашей компании поддерживалась коктейлями, саунами, поездками по девочкам, учебой, наконец. Потом многие из нас обзавелись работой, семьями, связями, и выяснилось, что король, в сущности, был голым. Мне стало просто неинтересно с многими, а кому-то из них со мной.
Что касается Димы – мы встречались нечасто, примерно раз в полгода. Но с годами эти встречи почему-то становились лишь все более необходимы. Со временем менялись лишь темы ночных разговоров: от философии и религии к маркетингу и управлению – мы становились прагматичнее, хотя бы снаружи. Вдобавок ко всему, мы были еще и похожи внешне, только он – в очках, а я – без.
На следующий день на работе мне сообщили, что мне несколько раз звонил один мой знакомый и оставил записку с просьбой перезвонить ему, что я и сделал. После краткого обмена любезностями он спросил:
- А ты слышал про Диму?
- То, что они попали в аварию? Да, мы с ним вчера случайно встретились. Машину жаль, нет слов. А его приятель вышел из больницы?
Мой собеседник несколько секунд молчал, затем сказал каким-то не своим голосом:
- У тебя несколько странное чувство юмора, и не всегда к месту. Ты не понял. Дима погиб сразу. А приятеля увезли на скорой, но он все-равно через 3 часа умер. Похороны были на той неделе. Я поэтому тогда и искал тебя. Вы все-таки, как мне кажется, были довольно близки.
Я не очень отчетливо помню события того дня. Помню, что все было как во сне. Как в ушах стояла какая-то звенящая тишина, как будто разом стихли все звуки, доносясь словно издалека. Я плохо понимал, что мне говорят, переспрашивал, и, наконец, сославшись на плохое самочувствие и давление, кое-как уехал домой.
Мы все рано или поздно уходим. Но куда? Или мы растворяемся в пространстве, оставляя в нем свой вечно блуждающий след. Оставляя после себя пробел, пустоту, которую уже нечем заполнить, изредка проявляясь как символы нашего мира, когда, перебирая старые коробки, находишь вещь человека, которого давно нет, или когда издалека в толпе видишь до боли знакомое лицо, скрытое в глубине памяти, мчишься, но никогда не успеваешь догнать.
Вспомнилось, как в самом начале нашего знакомства мы всерьез увлекались ложной романтикой самоубийства, а Дима выдвигал вполне реалистичное предложение угнать машину, разогнаться до достаточной скорости и въехать в предварительно выбранный столб.
Эта тема никогда не была для меня просто словами, но я не знал, что впоследствии она станет еще и суровой серой реальностью.
Я помню, как много лет назад, когда уже не мог больше ловить глазами в окне отражение фантома, стоящего за спиной, я начал трясущимися руками рвать в клочья упаковки и глотать горсти сухих таблеток, запивая их водой из под крана, опасаясь лишь, что не хватит.
Потом был панический страх. Страх медленно убиваемого разума, который уже не в силах этому помешать. Потом пришел сон. Без пробуждения, без утра, без рассвета. Я наконец отчетливо увидел лицо фантома. Лицо милой, бесконечно дорогой девчонки с горящими глазами, обрамленными смешными веснушками.
Утро все-таки наступило. Плоть выстояла. Но пробуждения так никогда и не было. Ведь сон – лучшее лекарство.
А фантома за спиной больше нет. Он чужой здесь, ибо принадлежит прошлому. Он где-то далеко-далеко, а может быть там, в пригородной электричке, где много лет назад мчались в неизвестность две пары сияющих глаз.
Наконец, через долгие годы, я попал домой. Автобус вынырнул из лощины и стремительно помчался по равнине навстречу большой блестящей на солнце стелле и окраинным домишкам.
Когда-то очень давно я навсегда уехал из этого города. Уехал потому, что стремился к целям, достижимым лишь в рамках грандиозных мегаполисов. И мне удалось со временем приглушить ощущение родины, потому что оно часто мешало быть свободным человеком Мира. Приглушить, но не забыть.
И всякий раз потом, когда я ненадолго, на несколько дней возвращался, я не мог побороть воспоминания, накатывающиеся как волна, как только показывалась окраина этого маленького уральского городка.
И вот сейчас я снова разглядываю из окна автобуса мелькающие улицы, дома в солнечных бликах, изменившиеся, но все те же. Хотя меня никто здесь давно не ждет, а от того, что меня здесь раньше окружало, остался лишь пепел.
Я иду по знакомым с детства улицам. Рассматриваю лица, невольно ищу знакомых. Но никто не замечает меня, видимо, слишком много лет прошло.
Вдруг в уши врывается звук стремительно мчащейся машины, я оборачиваюсь и понимаю, что не успеваю отпрыгнуть, замираю, сжимаясь, в предчувствии неминуемого удара. Но ничего не происходит: машина проносится, не причинив вреда, а я стою на том же месте.
Кошмар сменяется недоумением. И тут память возвращается. Все возвращается к точке отсчета.
Сейчас я в другом качестве и другой роли. Я стою на искусственной вершине, потому-что даже формально наблюдать лучше всего, находясь выше наблюдаемого. Здесь сильный, почти шквальный ветер. Ветер, всю жизнь сопровождающий меня. Глубоко внизу подо мной огни огромного города. Города, вкус которого отдает горечью.
Вокруг – приборы, ловящие все колебания этого мира.
Этому предшествовал слишком долгий путь. Я помню, как он завершился:
Я иду в легком тумане по уходящей в даль, петляющей дороге. По обе стороны от меня лежит мертвая и пустая земля. До самого горизонта не видно ни малейших следов растительности, только бесконечные сопки всех цветов радуги и черные поблескивающие отвалы пустой породы формой напоминающие египетские пирамиды. С земли поднимаются белесые испарения. Идет нескончаемый моросящий дождь. Вдали, полузасыпанные шлаком, выделяются развалины древнего завода, почти вросшие в землю. Не к месту вспомнилось, что каждый уральский город – это завод. Вдоль дороги, в канаве, течет речушка, поражающая фантастической, нереальной смесью красок.
Внешне это не наш мир, это может быть только за миллионы парсеков от нашей планеты.
Но здесь каждый получает то, чего желал всегда. И добирается сюда лишь тот, кто на всех перекрестках жизни поворачивал строго определенным образом.
Я-наблюдатель. Моя тема – action. И, наблюдая, со временем понял: поднося пистолет к виску, не стоит тратить время на рассматривание спускового механизма и театральные сцены. Он - лишь продолжение руки, а твоя рука ставит точку.
Я вижу чьи-то глаза. Когда-то, очень давно, я хорошо помнил их. И глядят они из самой глубины памяти, не давая желанного покоя.