Тарас из четвертой квартиры дурак

Тарас Балашов
ТАРАС ИЗ ЧЕТВЕРТОЙ КВАРТИРЫ ДУРАК

Странно, что эта надпись, в сущности, сделала мою судьбу. Смешно... Но все действительно началось со Слова.

Череда последовательных совпадений, как бы бессмысленных, а на самом деле – маниакально ведущих к одной конкретной цели. То, что меня назвали Тарасом. То, что моим родителям дали в пятиэтажке именно квартиру номер четыре. Появился на свет Бяша, научился писать, взял в руки шинельный карандаш и создал на стене поэтическое заклинание, образец, правильный четырехстопный амфибрахий, с двойным ударным А в начале и в конце, с двумя слабыми гласными посредине:

РА-РА!
ЕР-ИР!

Наверное, именно поэтому моя рука не поднялась стереть Бяшины слова, они и до сих пор хорошо сохранились, сквозь десятилетия.

Тараса отвоевала мать, и это было ее первой крупной победой в семье, куда ее привезли из ЗАГСа. Бабушка хотела назвать меня Игорем.

ИГОРЬ ИЗ ЧЕТВЕРТОЙ КВАРТИРЫ ДУРАК – нет, совсем не то.

Однажды я узнал, что по первоначальному ордеру нам полагалась третья квартира, но перед самым вселением там случился пожар, и она долго пустовала.

ТАРАС ИЗ ТРЕТЬЕЙ КВАРТИРЫ ДУРАК – нет, не годится.

Именно благодаря Бяшиному шедевру я и начал писать стихи в семилетнем возрасте. Эта фраза поразила меня, обидела, я принял ее всерьез, я крутил ее с утра до ночи, как навязчивую песенку, она требовала продолжения, обрастала мясом и жиром:

ТАРАС ИЗ ЧЕТВЕРТОЙ КВАРТИРЫ ДУРАК,
ОН КУРИТ ЯДРЕНЫЙ И КРЕПКИЙ ТАБАК,
ОН СПИЧКИ, СОБАКА, У МАМЫ ВОРУЕТ,
ОН ДОМА, КОЗЕЛ, НИКОГДА НЕ НОЧУЕТ.

Не думаю, что при другом соединении обстоятельств я бы вообще не начал писать стихи. Скорее всего, это бы произошло, но в другое время, с другим разбегом. И, поскольку вся наша жизнь связана одной длинной причинно-следственной нитью, к настоящему моменту я бы пришел в совершенно другую точку судьбы.

Возможно, я бы стал не песенным текстовиком профи, а ПОЭТОМ, раз в год выпускал худенькую книжку, носил длинную гриву, выступал, пьянствуя, на вечерах, параллельно трудился младшим научным сотрудником в НИИ, имел жену и детей, брюхо и язву желудка.

Такой поэт написал бы иначе, с переносом строки, вот так:

ТАРАС ИЗ ЧЕТВЕРТОЙ КВАРТИРЫ ДУРАК
И ДАЖЕ УБЛЮДОК: ОН КУРИТ ТАБАК
ДЕШЕВЫЙ, ЯДРЕНЫЙ... ОН СПИЧКИ ВОРУЕТ
У БЕДНЫХ ДЕТЕЙ, И ДАВНО НЕ НОЧУЕТ
ОН ДОМА...

Наверное, болтаясь между каждодневной работой и словом, рвущимся изнутри, где-то в середине девяностых я бы стал желтым романистом, как это сделали многие братья-поэты. Я бы писал вялотекущие «русские триллеры» или «женские романы» – под женской фамилий, разумеется. Крутясь перед зеркалом в виртуальном дамском белье... Тоже возможный путь и возможный способ существования.

Одно я знаю наверняка: в той, другой жизни я никогда бы не встретил тебя. Песенка ты моя.