***
Здравствуй, мой старый друг!
Вот я и начинаю опять свою переписку с тобой, прерванную полтора года назад. Много поменялось с той поры. Теперь я на новом месте. Здешние места цивильны, хоть и шумны. Привыкаю к гулу самолетов, но своего картонного крова я не покину, покуда не унесут меня злые силы сами в мир иной.
Не зря до последнего таскал я свой концертный фрак, как будто верил, что он послужит мне еще. Стали меня посещать такие мысли после того, как принялись к нам сюда свозить большие черные мешки, с ближайшего аэропорта. Сначала накинулись мы на них, калеча друг друга почем зря. А теперь образумились. Зиночка накрывает нам столы, мы пользуемся ароматными гигиеническими салфетками, а как мне нравятся консервированные ананасы от Люфтганзы. Неужто в воздухе не лезет во чрево такая прелесть.
Лелею надежду за лето в такой благодати восстановить свой тенор. Приложу к тому все силы, потому как чую, не пережить мне будущей суровой зимы. И песня моя зазвучит этим летом.
Искренне твой.
***
Что привело меня сюда?
Возможно, подозрения, что нашей жизнью управляют убожества. Они не просто оправдались, а колоритно отразили монстроподобных свиней во фраках. Холуйское воспевание паскудократии не для моей тонкой кишки.
Им было мало иметь власть, они жаждали проникнуть в сознание и стать нашим вожделением. Получить наше добровольное признание. Помнишь, как попали мы в коридоры ТВ? Как дороги вдруг оказались наши минуты. Инвестиции в общественный мазохизм – самое роскошное излишество, доступное богатству. Богатство не может жить не признанным, потому что оно рождено для показа. Его суть – услада. А какая услада без горящих по его поводу глаз, жадно вращающихся по сторонам.
А может, надоело воспитывать раболепие перед теми, кого не признавал. Нет бы, скинуть пар на сплетенки, да злословие за глаза, так нет же! Поганый «дворянин», сиди теперь на помойке.
Но не это доконало меня, просить глубины у грязной лужи – чистоплюйство. Я на это не куплюсь. Диплом воспитанного, распихивающего всех «локтя» – вот что я считаю обманом небес, подачкой, кинутой мне, как кость. За что?
Это презрение к моим ошибкам?
Нет, мой путь на свалку был предопределен. Сытый теперешний желудок позволяет предаться думам о пути и неизбежности.
Здесь не лучше чем у тебя там, здесь просто нет терзающих ожиданий, которые являются частью твоего мира, но уже не моего. Внушенные иллюзии заставляющие подвывать чужую песню. Однажды мне стало это мерзко – в этом суть моего приговора к картонной коробке.
***
Лучики солнца, наконец, растопили жир небес и согрели нас, возбудив во мне лихие воспоминания.
Помнишь дружище, как однажды завалились мы в колхозную баню. Распугали к чертям половину баб, и впервые тогда поняли, что они «хотят» также как и мы. О, это было открытие! Первый раз, «нажравшись» этого добра от пуза, курили и гнали назойливых девок, пока не получили тазом помоев по мозгам.
А потом бежали голяком в ночи по перепаханной ломтями пашне, под выстрелы охотничьего ружья нам вослед. Ужо помню, несся я, не чуя ног, и задница моя сжималась в кулачок.
Эх, сейчас бы мне ту молодку, да на коленки к себе посадить. Быстротечно времечко, уплыло, просочилось сквозь сито моих жадно растопыренных пальчиков.
Нефть, газ и бабы – наш экспортный потенциал. Ты спрашивал, в каких краях теперь моя любовь? Могу ответить. Она продана на экспорт.
***
Если б ты знал, как серьезно я ставлю под сомнение ценность ваших ценностей - тебе бы стало страшно. Нет, ты не торопись лететь в конец письма, ты остановись и прочти еще раз. Ваши ценности – дерьмо! Они были и моими. Как удачно я очистился от мусора внутри себя, но теперь он вокруг. Иногда мне кажется, что это тот мусор, который я вывалил из себя. Теперь я лазаю по его горам с безмятежной легкостью. И думаю, сколько же гектаров свалки в твоей голове, еще не отторгнутых задавленной в тебе чистотой. Вы счастливы тем, что не замечаете, насколько отравлены.
***
А помнишь, как однажды мы всей своей хоровой капеллой бродили по старой Москве до утра и наткнулись на ту афишу, и плевались на неё. Этой рожей оклеен весь город, его телом пропах эфир, а наша администраторша, милейшая Лиза, стояла перед этим козлом на коленях, чтобы он выступил на концерте у стариков.
Ну а чего мы ожидали? Актер, режиссер – это уже давно не миссия, а способ набить брюхо витаминной жрачкой. С каждым годом всё более удачная мутация живота и жопы.
***
Надо мной пошел вверх красавчик толстобрюхий. Растопырил крылышки, блестит на солнце. Там люди, невидимые мне, охраняемые его брюхом. Между ними и мной, господи, всего-то метров двести пустоты. Даже не пощупаешь то, что нас разделяет.
Но что-то позволяет им кормить меня ананасами.
***
Где они, наши серые и тупые годы неуверенности и страха. Сожаление о болотном времени – это та изжога от умиления своими цепями, которая доносится сюда через годы.
Вульгарное менторство, которое мы принимали за наставничество. Образованное похабство – за раскрепощённость души. Эпатаж - как иллюзия самовыражения, набор прилагательных из унитазно-половой жизни, вычисляемых формулой «прослыть!». И мощная патока слово-пены, скрывающая истинные причины злых глазёнок.
Я аплодировал тебе, когда ты ответил тому мудаку, измазавшему твои стихи помоями. Он сказал, что ты уже старовозрастен для поэзии? Ты нашелся! «До сорока надо пить, да баб трахать, а потом уж писать садиться». Молодчина! «Несозрели-с мы до сорока, извиняйте!» Может, кого и приучали с пеленок жар загребать, а мы вот сами… а мне вот не стыдно, что всю юность в носу проковырял.
***
Полдня таращился на упаковку колготок с цивильной евро-попой и ляжками. И вспомнилось мне прошлое-пошлое. (Эт так, каламбурчик) Всё, что делает в искусстве красивая самка, востребовано с рёвом. Около неё вьется толпа поклонников и подпевал, рыскающих бриллианты в отвалах пустой породы. Я часто думаю над этим, понимая, что не может всё быть так примитивно устроено. Я еще не понял СУТИ красоты, подаренной богом. Одна из оставшихся загадок, которая держит меня на этом свете.
***
И я взошел на ту сцену, про которую тебе клялся. И она даже одарила меня романом, но это было баловство, забава. Я свешивался в оркестровую яму после каждой её партии, смотрел, как чудна она в черном концертном платье. Как снимала беленький платочек с плечика, убирала скрипку и, светясь улыбкой, смотрела на меня. Вовик, сидящий сзади, прилаживая скрипку к новой партии, напоминал ей, что пора оторвать от меня, обалдуя, свой влюбленный взгляд. Ревновал, зараза! Скупой красавчик, набитый козырными трюками для каждой пробегающей мимо юбки.
***
Мой милый друг!
Побольше оптимизма! К чему спорить с жизнью. Целуй жопу, если все поют, что это солнце. Как знать, может, мы ещё привыкнем к его новому виду. Я стал умнее, и это подарило мне часы сытого досуга, которые я посвятил размышлениям над природой вещей. Во мне больше не живет злобы к этому миру. Потому что я простил ему всё и позволил быть таким, каков он есть.
Найди компромисс в себя-продаже. Я его нашел, он правда кажется кому-то жестоким финалом больного старика. Но моя душа чиста и просветленна. И как подарок судьбы - все сытые свалки открыли передо мной свои двери.
20.06.03 Д.И.У.