От скуки я впрыгнул в электричку. И на солнечной поляне встретил лесовика. "Душа пропала." - попенял я. "Тебе надо найти свое мирамбо," - сказал лохматый убежденно и скрылся в стогу. Я отбил телеграмму Лемондину и рванул в Париж.
Каменный город встретил приветливо. Национальные меньшинства с дорогими собаками всесторонне улыбались, не забывая бить друг друга по морде. Лемондина я сыскал в Лувре. Он елозил около Джоконды и выхватывал фотокамеры у юрких японцев. "Что, браток, притомился?" - поддел я его, ткнув указательным в поддыхало. Он обиделся и ответил вопросом: "Завидуешь, гад?" И добавил: "Турист..."
Выпив два литра гжелки, приятель мой подобрел и признался: "Ни шиша ты тут не найдешь, кроме радикулита". По телевизору передавали Елисеевский Дворец, и я вышед вон.
Прохожие упорно молчали. Кругами летал мусор.
Президент Республики, ростом с кошку, сидел за крашеным дубовым столом и жрал склизких моллюсков, приговаривая странные слова: либертэ, эгалитэ, ипокрисье и др. Над камином висели "Едоки картофеля". "Видал?" - он подхватил вустрицу за лапку и, сделав блаженство, пропихнул в глотку. Животное пискляво верещало.
Чтобы угодить, я брезгливо снял с тарелки одну штуку и начал облупливать с намерением сглотнуть. "Положь где взял, грязная скотина!"
Я вырубил его свернутой в трубку газетой и открыл скрипучий шкапчик. Там лежало мирамбо.
Так я нашел его и положил в кармашек. С тех пор одеваюсь в шелка, потихоньку жирею и уже начал путать чикатило с чегеварой.