"Ш А Р Л О Т К А"
Кто из нас,друзья, сможет похвастать совершенным познанием жизни? Кто сумеет, собрав однажды вокруг себя тучку угощенных внуков и поведав много пристойных небылиц, осадить себя на мысли что он узнал ее полностью? Что она, такая и длинная, и такая короткая, опостылевшая и желанная, известна вся. Не принесет более ничего нового. Кто скажет, выйдя ранним весенним утром на балкон, выкурив добрую сигарку, запитую чашкой не менее доброго кофею, в предвкушении успешных дел и столь же приятного отдыха, что жизнь перестала быть интересной потому, что давно изучена. Что никакими её фокусами нельзя более изумиться. Все превратности её кроме скуки ничего не вызывают.
Довольно... Довольно лгать.
Уж известно. Даже самый мрачный неудачник, соскользнув слякотным промозглым вечером с тяжелой табуретки в последний краткий полет до петельной стяжки, все же втайне надеется, что веревка, излежавшая и подгнившая, может, оборвется, а хранимые небрежно патроны к старому ружью, как-нибудь, да подсырели. И получивши обрыв или осечку, подумает про себя что-то вроде: “ Хм... Вот это оригинально. Нечто новенькое в моей непрухе. Это знак. Нужно срочно все безжалостно сменить и припустить жизнь мимо всех законов смысла. Может даже наизнанку. Ибо, коль не везет следуя им, то всепременно посчастливится - вопреки. А раз так, то начать нужно теперь же, скажем, с грандиозной попойки. А там видно будет...”
Всякий же нормальный здравомыслящий русский человек, который хоть капельку любит приятное общество, умеренные удовольствия и может найти изюминку даже в гроздях сушеного винограда - скажет вам без тени раздумий, что, как бы ни знакома была эта старая каналья жизнь, все ж она чрезвычайно не знакома и чертовски хороша. Особенно после пяти-шести кружек свежего пива...
Если вправду вам сказать, то Митяй Калачиков, добрый мой приятель, больше любил холодный квас в бане и удовольствия не смешивал. То есть женской кампании здесь не разводил, отягощениями и всякими тренажерами не увлекался, а с водочкой ладил не - до -,- во время- или -вместо-, а исключительно после мероприятия и то, отдавая честь дедовскому правилу: попарился, стопочку хватить - святое дело. И старый русский обычай.
На воле, после томительных объятий жгучего пара, он глубоко вобрал прохладного вечернего воздуха и рассудил, что, как знать, видно прав был этот чудак Фрейд. Все измеряется через призму наслаждений.
Замышляя славный выходной с ужином и неброскими развлечениями, Митяй с очевидной ленцой потянулся к себе.
Погода под стать всему была такая же неспешная. Лениво шевелились листья, и ветерок едва гладил бритое лицо.
Кто хоть немного знает нашу обыденность, где-то усомнится. Мол, чересчур все идеально для простого субботнего вечера. Непременно должна проходящая мимо машина обдать густой подколесной жижей, или, к примеру, сломаться квартирный ключ, забиться унитаз, либо, наконец, хотя бы «сбежать» кофе.
Удивительно благополучно добравшись, подозрительно обозрев кухню и раковины, Митяй соорудил традиционный холостяцкий салат из всего содержимого холодильника, добавил к этому чуток специй и огромную миску смеси водрузил перед телевизором, собравшимся издавать полуфинальный футбольный матч с перерывом на новости.
Пока шла тянучая рекламная разминка, Митяй взялся для полного букета разжечь камин... Опасаясь, право же, перебора в наделении себя комплексом восприятий. (Во как загнул!)
Воля ваша, господа, но в погоне за окружением из любимых вещей, слагающих нашу предметную свиту, любой из нас преуспевает в меру своего воображения. Кто-то заводит мощного дога. Или двух. Кто-нибудь облицует туалет зеркальным кафелем.. Этот, может быть, приспособит на номерные знаки любимого “Запорожца” неоновую подсветку. А иной просто разошьет цветочком рукава строгого фрака. У всякого же добропорядочного обывателя, камин, предмет роскоши и, если позволите, домовой стабильности, вполне удачно нами принятый и давно обрусевший, навевает некие Конан Доэлские сравнения. Такое ленивое потрескивание поленьев, кованая кочерга, ворошащая бордовые уголья. Низкий бой часов. Степенная беседа и непременный графинчик хорошего черно-красного вина с жирным мясом.
Можно, конечно, и без мяса... Вот Воланд, сознайтесь, его почитал.
Митяй Калачиков, уже перебиравший прежний чадивший очаг, все же добился оптимального горения и теперь всегда, в часы редкого одиночества, разжигал поленца и следил за рождением и гибелью настоящего огненного эпицентра. Он еще прочел где-то: такое наблюдение самая, что ни на есть натуральная медитация. К тому же какой-то третий глаз, говорят, вибрирует и это, в сущности, хорошо. Короче, не захочешь, а станешь философом.
Не затрудняясь, как совместить вибрацию с трансляцией, он уже удобно внедрился в податливую мякоть кресла и значительно отхлебнул прохладной жидкости.
В такие минуты любой отравится зельем благодушия. Кот позволяет мышам воровать из своей миски, беззлобно поглядывая одним глазом. Старый скупердяй крупнооптовому покупателю прибавит от себя пару пластмассовых стаканчиков. А ревнивый мужчинка простит оплошности молоденькой жены за целую неделю.
Митяй же сейчас мог бы подарить годный вертолет. Если бы, понятно, имел, его.
Но все, чем он владел на нынешний день, так это в большем славными впечатлениями от прожитых лет, кое-каким барахлишком из обстановки, обаятельной, признаться, улыбкой, украшенной блеском бирюзовых глаз да известной суммой, собранной в астрологически удачный период на случай, когда выручить сможет только она одна.
Наши наседали, и Митяй заерзал.
Первые два телефонных звонка он не заметил. От вторых двух отмахивался как от назойливых мух, даже рукой немножечко сделал вот эдак... Третью пару он в львином прыжке настиг у трубки, чтобы возможно вежливо упросить поговорить “в любое удобное для вас другое время”.
Сейчас звонить мог человек не просто садистских наклонностей, а форменный маньяк.
Содержимое трубки поздоровалось, послушало и знакомым голосом, тем, который давно не звучал и узнается нехотя, ответило, что есть, дескать, разговорчик. Не разговор, изволите ли видеть, а именно «разговорчик».
Жену, получившую бы ответ, что это Сева Цурган, Митяй вот уже три недели как ждал назад, поэтому он вхолостую пал обратно в уступчивую плоть кресла.
Не сложно догадаться, что повторяли голевой момент. Митяй припомнил все любимые эпитеты... Добавил еще тройку из резерва. Чтоб, значит, полегчало. И вновь изряднейше отглотнул. И, было, совсем увлекся матчем...
Однако в периоды игровой импотенции маленький такой Севка Цурган возникал из самой извилистой извилины и теребил своей охотой пообщаться.
Митяй вообще не любил такие вот прелюдии к разговору, намеки на серьезность, важность или необходимость встречи. Опыт показал, что от них глупо ждать лучшего, что способно прибавить теперешнее сносное состояние. К тому же неизвестность темы смущала не только героев Ильфа и Петрова. Наслаждение футбольным матчем плавненько стало чередоваться с легоньким прогнозом предстоящей беседы.
А поскольку с Севой был связан тот памятный период астрологической удачи, то направление вскоре вполне четко стало выявляться. Либо какие-нибудь новости из прошлого, не желающего покоиться, либо предложения характерного рода. Либо, еще хуже, какие-нибудь крайне убедительные и неизменно чрезвычайные просьбы. Скорее, конечно, известия.
Что такое, приятная новость, милые мои. Каков её вкус и аромат. Вряд ли хоть сколько-нибудь жизнерадующийся человек не ждет их. Добрая новость, товарищи, всегда уместна. Хоть в дождь, хоть в пургу, хоть под землей, хоть, представьте себе, в неволе. Сила ее сокрушительна. Иной горы свернет, хоть каменные, хоть бумажные, хоть просто навозные кучи. Иной может с терпением паука выжидать месяцы, а то и годы, чтобы однажды в желтом конверте получить несколько почти невозможных строк. Положим: «мне кажется я была не права, возвращайся, прошу, и не забудь подарки, тапочки и зубную щетку» или, допустим, «с прежним удовольствием сообщаю, о Вашем дедушке-миллионере, том который в Канаде, так он все еще жив, здоров, полон сил, чего и Вам желает. Нотариус Рейсфейдер.» Возможно кто-нибудь дважды обернется вокруг земли, а кто-то дважды оборотится волком или ягненком чтобы одним прекрасным вечером ему позвонили приятным голосом с легоньким южным акцентом и сообщили, что его больше не разыскивают. Все, мол, само собой рассосалось, что можно, дескать, чувствовать себя теперь совершенно спокойным, а если есть тяга, то, почему бы нет - и счастливым. Вот что такое настоящая хорошая новость! Плохая же весть, смею вас удивить, - это приблизительно то же самое кроме, разве, привносимого настроения. Ну и, ясно, ожидания.
Особо же положительной от Севки, типчика самого по себе морально динамичного, весьма и весьма верткого, не прогнозировалось. Будучи человеком живучим и способным просочиться сквозь комариный, ну, скажем, писк, он казался вечным, ибо при первом же впечатлении взводил образ мужчины не просто скользкого, а, как бы назвал классик, «скользкого во всех отношениях»... Такие всегда выберут иголку из стога сена, не утонут при всеобщем потопе, найдя свободную досточку, краюшку щепочки в ковчеге. Эти всегда ухватятся за тень ускользающей подножки последнего поезда. Смогут уцепится за шасси улетающего лайнера, выищут лазейку в дремучем лабиринте, придумают правдоподобный ответ на самый, казалось бы, уличающий вопрос. Да ещё найдут и вполне убедительное объяснение. Так просто булавкой их не приколешь. Ибо, казалось, нет причин, нет случая, из которого не смог бы вывернуться такой человек. И если бы пращуры его были динозаврами - будте покойны, они без особых проблем дожили бы до нынешнего юрского периода. Однако кто были Севкины предки знал только он сам. Вместе с тем свою принадлежность он обозначал не вполне четко. При необходимости у него оказывались довольно белорусские корни. При желании фамилия его находила весьма немецкое звучание. Американцы вообще его считали своим, на что он меленько подсмеивался, пристроясь бочком у краешка группового фото... Но уж если совсем припечет, то, не могите переживать, все в порядке; вот паспорт, не угодно ли взглянуть, запись разборчива: Цурган Всеволод Лазаревич-самый сколь только можно породистый русский. Аж в третьем поколении...
Внешне это был сам черт. Рыжий-не рыжий, блондин-не блондин. Какой-то соломенный цвет волос с обширными белыми участками. Вы видали когда-нибудь такое... Плюс какая-то полухромая походочка, яичком пузцо и глумливые глазки неясно-туманного цвета. Чистый бес, словом. Он мог встретится вам в самых неожиданных местах, где можно было предполагать встретить кого угодно-только не его. Случиться Вам, положим, в кои-то веки заскочить на раут к приятелю детства, тому, который в классе считался немного повернутым, с причудами и странностями, а потом вдруг возьми да и стань каким-нибудь богемным и жутко модным поэтом, художником, модельером или просто педерастом; глядишь, а Севка чуть не на брудершафт с дядечкой его пьет. Решили вы, допустим, заглянуть на рынок подержанных вещей, чтобы реанимировать память о старой рухляди и купить безделицу вроде музыкальной лакированной полуавтоматической сигаретницы - можете даже без удивления встретить нового вашего знакомца-Севку. Он с серьезнейшим видом будет втолковывать продавцу дореволюционного самовара все способы скорого раздувания. Даже на симпозиуме почвоведов и мелиораторов он вполне мог некоторое время до банкета делать вдумчивый вид, украдкой поглядывая на часы. А вам ничего это не напоминает?
Митя случайно сам с ним свелся в пору своего поиска и делового становления. Сразу уяснив потенциал и возможность выудить еще неясную пользу, Севка проворно приискал с ним дружбу и уже скоро запросто похлопывал доверчивого Митяя по плечу. Митяй же, привыкший относиться ко всему обычно, неизвестно как быстро, сам того не контролируя, доверил множество личной информации. Причем вовсе не выясняя отчего так цепко внимал этот пронырливый Севка и не подозревая, что эти данные могут когда-нибудь обернуться против самого же Митяя.
Счет сравнялся... С досады за бездарность защитников Митяй швырнул ложку и скинул с колен вялого Болдрика. Даже смятение на миг выветрилось, уступая место легкому азарту. Чего же это, позвольте, вы творите, сукины дети!
В тот вечер Севка так и не приехал. Кто знал его, угадал бы, что Севка выносит паузу. Дает возможность приготовиться к своим сведениям. Определить варианты или направления разговора. Побеспокоиться, словом.
О том, как Севка серьезно относился к обеспечению своего интереса любой внимательный новый друг узнал бы вполне сразу. А что Севка для этого использовал любые возможности - понял бы чуть позже. Митяю удалось это постичь лично... Им тогда нужно было уговорить одну приличную знакомую на некоторую отчасти сомнительную, отчасти заманчивую сделку. Севка перед встречей дал краткое психологическое напутствие. Мол, гляди в глаза прямо, доверчиво. Не торопливо говори, мягко, Обволакивай взглядом и словом, достойно приводи доводы, убеждай нежно, но бесповоротно. Полюби и заставь себя полюбить в просьбе. Будь сначала кроликом, а потом - удавом. Если просишь, то проси солидно, по-миллиардерски, заставь ее проникнуться, оправдываться...
И хоть само предприятие было тухловато, они, к удивлению, удачу пристрелили сразу и буквально наповал. Севка даже не поддакивал, хотя себя, как тяжелую мортиру, держал-таки в резерве, сберегая представительное безмолвие. Мадам неохотно согласилась, чего, точно, никогда бы не содеяла в обстановке иной. Наверняка, тетенька очнувшись, долго еще плевалась и сокрушалась откуда и взявшейся, почти уже забытой своей податливости.
Сейчас уж точно Севка, используя свой надежный арсенал, извлекая выверенные приемчики, рассчитывал на не менее верный результат.
А, между тем, я не шучу, перед перерывом наши снова вышли вперед. Атака при этом была какая-то бесшабашная, на сто процентов авантюристическая, с оголенными флангами, безоглядная, без крепкого тыла, с провальной обороной, сумасбродная какая-то, навальная, заведомо, бесперспективная, но ухарская, с глубинным куражом, да вдруг, как-то нелогично успешная. Только русская футбольная атака может быть вот эдакой... Так не расчетлива, не добротна по-итальянски.. Не классическая по- английски, не столь мощная и неотвратимая по-немецки. По-бразильски не такая техничная, не столь элегантна по-французски, но все же лихая, отчасти виртуозная, чуть криволапая, угловатая, смело говоря, какая-то забубёная и при всем, откуда ни возьмись, - удачная... Мяч ни влетел, ни вкатился, а как-то прыгал-прыгал и влез на полуизлете за черту, неловко пристроившись между углом и линией, доведя вратаря до бешенства.
Болеть за такую команду - безумство. Страдальческое, но ни с чем не сопоставимое удовольствие. По силам это может быть только такому же человеку, только рускому болельщику, плоть от плоти своей любимой команды...
Митяй просто завелся и напрочь изгнал все потусторонние выдумки. Какие, в самом деле, сейчас могут быть еще мысли, кроме так крепко завязанных с экраном... Нужно быть сломанным роботом, чтобы целиком не увлечься настоящим представлением.
А известно ли Вам, досточтимый обыватель, насколько ураганна, как сногсшибательна сила истинного русского азарта. Клялся тут один, что великие состояния свои спускали за одну всего ставочку. Вдохновлялись, представьте, этим, создавали свои нетленные произведения и протискивались в вечность. За какие еще сокровища вы смогли бы купить такое бессмертие? А не затруднит ли Вас, почтенные ценители заморского пива, напомнить правила одной чудной игры под названием «Русская рулетка»? Знать, у бойкого народа могла родиться такая забава, в той земле, что не любит шутить, там, где не нужно выбора, а либо грудь в крестах, либо голова в кустах...
Вот это, я вам замечу, азарт. Не с того ни с сего, а сцепились в пустяке друзья верные, да всунули наспех патрон, и ступай щелкать на курок, пока не разнесет тебе полбашки.
А сможет ли кто из вас припомнить, чем всегда движим был русский характер. Дайте-ка самому сообразить..., какие именно три кита всегда держали великую русскую натуру... Разумеется, наперво удаль. Затем, конечно, терпение. И уж потом, но не последнее, между прочим дело, упрямство. Такое крепкое, нашенское, а у иных и вообще непробиваемое. Почувствуете, как говориться, сочетание.
Митяй хоть в чем и был велик, так это в истинно русском происхождении. Как быть, и он был азартен, а посему лишь утром, проснувшись в сильном запустении, перебирая вчерашние сумасбродные затеи и бытовые думы, вдруг наткнулся на воспоминания о странном звонке корешка старого своего, Севки Цургана, владельца безупречных документов.
Сам приятель, в любимом стиле, в общем внезапно, хотя и ожидаемо постучал в дверь, и застал Митяя врасплох. Именно в самый что ни на есть расплох, когда тот старательно кряхтел в уборной, оформленной с большим художественным вкусом под капсулу космического пилотируемого аппарата.
Сева вперся по-приятельски, не разувшись. Не так, будто исчез на полтора - два года. А словно лишь вчера вечером вышел на минуточку отлить в пивном баре. Потянул деловито воздух и ласково, участливо поинтересовался: винца, мол, Митяй, выпил? “Анапки”, небось хватил? Расслабился,..мол. Что ж, понимаю, понимаю. Сам, дескать, грешу... Намедни, вот тоже Периньоном блевал. А я-то к тебе, знаешь, по делу...
(Еще бы !)
Глянул так же по-дружески в холодильник и вздохнул. Размыслил миг и не в обыкновение предложил угостить Митяя в кафе.
Подивился, Митяй. И хоть знал, что все это не спроста, что Севка не потратит впустую ни копейки, дал-таки себя уговорить. Тем более, что для этого хватило зыбкого намека.
...Отечески наблюдая как голодный и растратившийся Митяй выпивает жиденький супчик с крупными ломтями хлеба, как жадно процеживает сквозь зубы манку, все так же добро-добро, так же доверительно и понимающе заключил, что мириться тебе с супружницей надобно. А то пообносился-то, гляди, весь. Утратился, поистерся, дородность, смотри сам, потерял. Покивал в ответ Митяй: не тяни, мол, кота за абрикосы, проси за чем пришел, пока я, как его, в аб-сти...нентном синдроме остаюсь и мягкотелый еще...
Поморщившись для пристойности (к чему, согласись, такая демаскирующая прямолинейность), Севка солидно, в своей манере, было начал.
Начал и, нужно сказать, преуспел.
Где, интересно было бы узнать, только набираются такие люди качества уговоривать. Им, должно быть, дается это по наследству, с кровью их способнейших пращуров. Ведь научить этому невозможно. Двух университетов не хватит.
Заплел. Заплел кружева Севка. Паутину распустил. О себе затеял излагать, внимания к житью-бытию привлек, приобщил к себе, настроил. Удач своих коснулся, но и о бедах - не преминул потужить. Расположил к себе, допустил, приблизил. В святая святых личной жизни окунул.
Голос его стелился бархатом. Звуком родным. Сирены, усыпляющие моряков Одиссея, не были так сладкоголосы. Великий Юлий Цезарь послушал бы с удовольствием такую аргументированную, логически стройную речь. Сам папа римский для проповедей принял бы в пример такой выбор и смену интонаций. Возмись сейчас Севка адвокатом защищать махрового убийцу, насильника и садиста - можете не верить, конечно, но не просто оправдал бы его, а заставил бы присяжных премировать страдающего невольника за муки вселенские. Поскольку, как помните, нет слова, которое было бы так замашисто, бойко, так вырывалось бы из-под самого сердца, так бы кипело и животрепетало, как к месту сказанное русское слово. Асевка им владел вполне.
Хоть и знал наперед Митяй все Севкины фокусы, а проникся. И не только проникся, а и посочувствовал почти искренне, без малого по-дружески.
Если кто из Вас, уважаемые кредитоспособные граждане, решит, что ни за что бы не уговорил меня такой вот проходимец. Что уж меня-то, тертого калача, ни в жисть бы не провел, ни обставил и уж тем более, ну никак бы не объегорил. То одну секундочку.
Смею Вас предостеречь: не торопитесь, разлюбезные, истину Вам говорю... Ой не торопитесь. Ибо верно сказано в народе. Не говори «гоп» пока, ...как бы повернее выразиться, ...проскакиваешь над забором...
А Севка между тем в глаза глядел. Почти уже в родственники напросился на срок.
Убеждал профессионально, для правдоподобия описывая детали и мелкие подробности. Паузы брал вдумчивые. Закуривал и прелагал хорошую изящную сигаретку. Уговаривал, увещевал. Понадобилось бы воркавать-ворковал бы. Долго говорил, правильно. То есть по правилам. Остановился, помолчал. Поглядел проницательно на Митяя: внимает ли и продолжал...
Соблюдая главный постулат западных психологов, давно уже разложивших суть человеческую на полные запчасти, составляющие, на душевные винтики и шайбочки.- не обрывать резко делового разговора, точно по схеме, Севка плавно решил заканчивать, переходя на все более общие темы, все шире размываясь. Задевая все более отстраненные материи.
Но кто из русских людей, я вас спрашиваю, способен вместиться хоть в одну пусть гениально предложенную схему или идеально выверенную модель. У какого это, интересно, русского, натура позволит помнить, сколько, предположим, вчерась он выкушал рюмок водочки или какое количество шампуриков шашлычка сожрал. Каким это, интересно, таким нужно быть русским, чтобы тебя вот так вот взяли и запросто просчитали да вычислили какие-то смутные алхимики общения.
В завершении беседы, Севка степенно приблизился к кондитерским изделиям. Выбрал самую маленькую из больших шоколадок «для секретарши нужного человечка». Честное слово, не будь кафе муниципальным и не случись Севка в компании, он запросто смог бы малось поторговаться. Может быть, даже просто так, для отвода души. Чтобы дать атавизму проявиться, примерно как старой племенной аристократке спросить рецепт квашеной капусты.
Севка Цурган тепло, как-то даже панибратски попрощался с вовсю уже трезвым и осознавшимяся Митяем, и словно директор Черного моря вышел из кафе в противоположную, естественно, Калачикову сторону.
Митяй в последнее время, выскажу ему заслуженное, взял за хорошее правило, не суетиться. По основательней к вещам подходить, не боясь прослыть тугодумом.
И сразу не отказал Севке, обещал погодить чуточку.
Решил пройтись, подышать-выетриться. Пообслюнявить проблемочку, пообделать вопросик.
Огляделся вокруг и побрел, не выбирая пути.
Долго ходил. То ли гулял, то ли думал. То ль отдыхал, то ль напрягался. Переулки ему попадались при этом те, где редко бывал. Оно и хорошо для свежести образов...
Припоминая обед, невзначай сравнил Севку с черным пасечником, выбирающим тайные пчелиные запасы, трудолюбиво отложенные на суровую зиму. Такому и дела нет до диких пчел: погибнут они или смогут выкрутится-главное ему удастся сделать медовуху из потайных резервов.
В таких вот, признаться, сереньких суждениях и сел Митяй в первую попавшуюся самую обычную маршрутку, решив прокатиться и выйти, там, где сыщет охоту. При этом он вертел подаренное огромнейшее яблоко. Его настойчиво предложила молодящаяся еще особа с хорошим происхождением, правильным обменом веществ, с довольно поддерживаемой фигурой и вполне насыщенной еще грудью... Успела в достаточно кратком монологе укорить Митяя за такое длительное исчезновение из ее поля зрения. Посетовала, злоупотребляя случаем, что в сущности ее никогда не понимали первые два мужа (нечего говорить про теперешнего), и что только редкий круг избранных мог бы по-настоящему называться ее близкими. Так что ты уж, мой дорогой, сделай милость, подходи хоть изредка к телефону, разглядев в определителе номеров мой...
Митяй грел с намеком врученный фрукт, полировал. И думал-соображал. То лениво, то спокойно, то увлеченно, то напрочь забыв обо всем, не замечая окружающей, образно выражаясь, обстановки. Знаете, ведь: поймаешь мысль и давай её мусолить, смоктать-обсасывать. Теребить-насиловать. Всякую фигню, нужно заметить, перебрал Митяй. Просклонял бедную мыслишку вдоль и поперек, все варианты обдумал. И так и эдак нагибал. Ничего путного не решил. Совсем было поник...
И здесь же, случается наверняка и такое, неясно почему решил неожиданный маневр предпринять. Эдакую отвлекающую дымовую завесу напустить. Фуфлица, словом, подкинуть маненько. Чтоб, значит, собраться и распрямиться. Оглядеться-приосаниться, да и просто так по-русски нахально; на ровном месте из ничего, из грязи, так сказать, в князи; из разбойников-в атаманы взять да и завладеть ситуацией. Изловчиться, изудалиться, да и сцапать быка за.... Вот именно, за рога.
Добрался к себе он с вполне уже разработанным планом. Не худшим, чем давешний, применимый к нему.
Набрав подзабытый номер, позвонил предварительно, справился, дома ли Севка, и стал действовать.
Что же вы думаете, милостивые государи, он предпринял? Чего бы, вы полагаете, люди добрые, он мог бы удумать такого необычного да еще и чтоб без последствий, да загадочного-неясного. Странного, но меткого, да к тому же по нашей-то жизни без криминальных мотивов и вообще оттенков? Ни за что, уважаемые, не догадаетесь... Никогда, поручусь, не смекнете.
Так вот... Сделайте одолжение, сконструируйте следующее....
Медленно, но тщательно как в культовых боевиках, поднялся он пешком, в обход лифта на чертов четырнадцатый этаж. Четко, как кремлевский курсант, ставя шаг. Выглядел Митяй при этом, присягну на Писании, идеально. Поправлюсь, не идеально. Абсолютно безупречно. Даже нет-нет, секундочку,- блестяще. Вот вообразите себе: безукоризненно-белейшая, сверкающая рубашка. Вру, право слово, сияющая как думы отшельника, чистая, как горный альпийский воздух. Грачевый при этом смокинг, отливающий синевой, нет фиолетовым, нет просто-таки бездной; тот который Митяй одевал лишь дважды: на первую свадьбу и первый же развод. Воистину, друзья, классика есть классика. Туфли же, цвета смертного греха и горящие как корабельная рында, удавочную зависть скрипачей и ловеласов, решил, не удивляйтесь, не одевать в этот раз, а ограничился, что бы вы думали, совсем босыми ногами.. Да, да...
И вот...
Как каменный гость-командор - величественно. Как кинозвезда, всю жизнь творческую свою игравшая мрачных киллеров, бесстрастных и безжалостных -размеренно, многозначительно, но выдержанно и неотвратимо, так будто должен был в юбилейный тысячный раз скрутить голову жертве, позвонил в дверь. Лицо затверделось посмертной маской. Безучастнейшей словно лик блоковской луны. Открывшая севкина мать, можете и не сомневаться, вздрогнула внутренне, пропустив тут же сквозь себя ворох первых же догадок и не спросившая, что с Севочкой, только лишь потому, что мигом раньше Митяй вперед попросил вызвать его самого.
Что поделаешь, уважаемая публика, мы всегда склонны искать чудес там где их не то что не будет, а намека даже не предвидится. Мы, вспомните, сможем совсем даже запросто создать кумира из круглого ничтожества. Нам же недолго и всеобщего любимца предать анафеме лишь за то, что от всех тайно он использует туалетную бумагу не в цветочек, как вся модная прогрессивная общественность, а предпочитает малодушно старые привязанности к розовой. Ко всему этому всякий из нас всегда помнит, что все гениальное так просто, что даже примитивно. При этом если захотеть, то несложно выудить смысл из полного бреда, да сделать это с мировой значимостью, несколько даже выпятив губы.
Между тем, mamán тут же, будто старая механическая счетная машинка «Феникс» стала напряженно обрабатывать ситуацию.
Сухо, на манер диктора еще советского телевидения, объявляющего об очередном путче, но в то же время учтивейшим образом, Митяй справился, когда вернется “господин Цурган” и неоднозначно покивал: ясно, мол, очень жаль что нет и будет не скоро. А где он? Понятно... А у Вас странных гостей не было ли в последние три дня? Что ж, прекрасно... Так-так-так... Гм... Ну ладно...
Маменька, как самая порядочная домохозяйка из приличной буржуазной семьи, имеющая с соседями добрые отношения, занимавшая им соль и уважавшая участкового, вежливо, о чем мгновенно пожалела, справилась: “Не передать ль чиво?”
Кто ж его знал, что этот более чем странный визитер так буквально примет этот штрих вежливости?
Митяй устало закрыл глаза. Достоинство при этом из него так и перло: наконец, дескать, нашелся один настоящий человек, и это должно было случиться когда-нибудь, который выручит в непростую минуту. Да...да, конечно. Спасибо большое, как там вас, Изольда Наумовна, что ли. Сделаете не только для меня большое одолжение. Вы понимаете, что я имею в виду? Вот, пожалуйста, возьмите это ненадолго. Да, сверточек, а что вас смущает. Так надо, я вам все как-нибудь объясню. Пусть у Вас побудет какое-то время, я сам зайду и заберу. Все будет хорошо Изабелла, пардон, Изольда Наумовна. Какая милая-таки вы женщина. Оказывается, мне Севочка не зря о Вас много хорошего рассказывал. Севочке? Да, можете объяснить, почему нет, но только ему. И все же привет передайте: дома нужно быть. Будьте здоровеньки. Нет, все же вы чудесная, чудесная женщина. Прощайте, однако.
Изольда Наумовна, заперев дверь плотненько, в следующую минуту, как и подобает порядочной обывательнице из приличной буржуазной семьи посмотрела, чего же там, прости господи, такое? (Это, статься, не совсем уместно, но из бдительности, ей-ей, из бдительности.) И, признаться была тихонечко удивлена найденному... яблоку. Да это, позвольте, если не ошибаюсь, даже не яблоко, а яблочище. Все это, дайте сообразить, довольно-довольно странно. Уж не ввязался во что-нибудь нешуточное мой Севочка. Он не гляди, что сообразительный мальчик, а вляпаться в предприятие непосильно опасное вполне способен. А этот мерзавчик молодой каков. Нет, вы слышали, милая я ему женщина. Изольда я ему Наумовна. Сукин сын. Да таких как он нужно даже не задумываясь оставлять без наследства. Бедные, бедные родители. Куда, я вас спрашиваю, мы катимся?
Севочка вернулся по обыкновению к позднему ужину. Аккуратненько вытер обувь о половичек, заботливо поставил в полсостояния туфли фирмы «Шмидт энд Вессон», заботливо же поцеловал встречавшую маму, Изольду Наумовну. Сел за стол перед правильными и вкусными блюдами, занес было ложку, да так маму и выслушал. Сперва рассеяно, а к завершению собравшись. Вида, впрочем, особого не отдал. Прилечь решил... И, заете ли, прилег...
Размышлял что твой самый новый компьютер-«Пентиум» (какой там сейчас) быстро и тщательно.
Заволновался Севка, забеспокоился. Бессоннницей стал тяготится. Аппетит, клянусь вам, утратил на первое время. Ходы-выходы затеял искать, прикидывать, расчитывать, прогнозировать. Фантазировать даже. Верные ответы подбирать на череду не вполне ясных вопросов и вопросиков. Аналитические предпринимать, дайте подберу подходящее словцо, меры... Не привык он наобум, без информации обходится. А ну как дело не простое? Что это такое да к чему это. Здесь, какой то подвох или это та услуга, за которую нужно как минимум требовать дикую мзду. Все передумал Севка, все варианты перебрал. Припомнил даже, вы будете смеятся, невесту пушкинского королевича Елисея, не выдержавшую ожидания и откусившую кусочек белого наливчика.
Как раз перспектива попасть в хрустальный гроб в ближайшую же субботу Севку совсем не устраивала. Но и изводиться сомнениями просто не было сил. Мука стояла, доложу вам, немыслимая. А если быть совсем точным, то несусветная.
Истомился вконец Севка Цурган. От полдника на следующий день, верите ли мне, отказался, с лица спал, маму расстроил, а так и не решил. Что же за конь такой троянский этот яблочный гигант.
Не выдержал однако, и чуть ли не в первый раз проявил нетерпение. Не дождался удобного момента, когда что-нибудь прояснится. Первым захотел позвонить.
Успокоился прежде, разумеется. Настроился. Представил Митяя не другом даже - родственником, братом родным. Здоров, мол, Митяй чего пропал, что там делаешь, старая каналья,...пивка что ль снова выпил? А где исчез? Чего сам заходил. Я-то догадываюсь что это может быть, но видишь, молчу. Думаю, оценишь как следует. Я, надеюсь, в доле? Зря, конечно, маменьку мою посвятил, но ничего, она у меня, как старый кольт, надежна. Хотя и говорит, что странный ты был какой-то.
Но не тут-то было, судари мои драгоценные. Митяй давно уже счел полезным по возможности собирать уроки и быть способным учеником.
Не торопите меня.
Конечно же, к телефону уже неделю как он не подходил и не отзывался ни на какие звонки. Ко всему паре неявных, но общих знакомых попросил отвечать загадочным : “Его пока нет, а по поводу яблока только с ним нужно разговаривать, он нам и сам нужен не меньше. Увидете, передайте, пусть поторопится... все сроки выходят.
Кто, милые мои, рискнет график настроения Севкиных сообщений на митяевский автооответчик составить, тот смело вправе чертить плавненькую, прямую вниз, сходную с медицинским расчетом либидо стареющего похотливца. До ноля. До полного, образно выражаясь, конца. И вот, задержавшись день на нейтральной черте, линия дошла до красной отметки: “ Ты что с ума сошел, засранец? Что это, черт бы тебя побрал, значит? Ты мне прекращай пугать родных. Затеял, что ль чиво? Забирай свою дрянь мигом, пока я не поступил как следует (надобно указать, что «как именно» следует, Севка и сам не решался знать). Ты перезвони-таки мне, милейший, слышишь! А то, ведь мне, смотри, недолго и рокироваться, что будешь делать тогда, где будешь меня искать... Не забывай, кстати, что вещь твоя в моем доме. Перезвони Митяй, слышишь меня, перезвони, зараза.”
Митяй молчал... Только эти мерзкие футбольные матчи напоминали Севке, что Митяй где-то рядом, смотрит их и все помнит...
Так и не пустившись продолжить столь необычное событие, Севка, как учил его еще дедушка Марк, решил поступить мудро и осторожно....
Спустя ровно неделю, одним хорошим крепкосонным утром, в дверь Митяю позвонили. Очумелый и босой, он поплелся открывать. Отворил и, ...ни за что не угадаете,..., никого не увидел. Недоуменно уронил контрольный взор вниз по лестнице и, ничего не понимая, поднял с порога одиноко лежащий зеленый ситцевый пакетик, где обложеное на всякий случай ватой, лежало его яблоко. Не тронутое, такое же блестящее, натертое, упругое и душистое. Таким, наверное, давным-давно сооблазнился ветхозаветный прародитель наш Адам.
Варварски зевая, Митяй вернулся, впал в подушки и с хрустом, удовольствием, не маскируемым чавканьем, смачно, даже смачнее, чем в той рекламе, откусил гигантский кусок. Давясь, захлебываясь сладко-кислым соком, просто-таки безжалостно сожрал обычный библейский фрукт. Весь до семечек.
С тех-то вот пор, соколы мои ясные, хотите верьте, хотите-нет, потерялся Севка надолго и до настоящего времени, уверяю вас, не звонил. А мой Митяй и сейчас прекрасно имеет свои дела, месяц как воротился из Европы, и в эту субботу приглашал меня попариться всласть.
07.07.2000г.