Ты сидишь и впиваешься в меня взглядом. Неизвестно, почему. Ты меня не любишь и не хочешь, чтобы я осталась с тобой жить. Куришь нервно и с претензией на то, чтобы я тоже не спускала с тебя глаз. Не спускаю. Слежу. Целишься в пепельницу, но пепел разбрасывается по столу от резких движений пальцами.
Ты зовешь меня тогда, когда выглядишь неважно: то есть не причесана и одета в какую-нибудь рваную рубашку. Ты зовешь меня, когда хочешь, чтобы тебе читали или слушали, как читаешь ты.
Медленные танцы с участием стремящихся друг к другу бедер. Быстрые игры зимних олимпиад чувства. Ты побеждаешь. Гордишься. Все судьи против тебя, но ты закрываешь им рты. Ты наверху. И ты сверху.
Думаю, что в прошлой жизни ты была моей прабабушкой – чемпионкой, чертовски красивой женщиной. Как-то раз на новогодний маскарад ты нарядилась ковбоем, скрылась под маской. К тебе подходили знакомиться девушки. Влюблялись в твое женское тело, скрытое под мужской одеждой. Шли за тобой в темные коридоры праздника. Забывали о том, кто они такие. Видели только тебя, делали только твоего тела. Они тонули. Ты целовала их так, как никто в жизни не целовал их до этого.
Продолжаешь курить и впиваться взглядом. Ты вампир. Ты уводишь меня в коридоры, как поступала с карнавальными девушками. Я тону. Забываюсь.
Прабабушка работала во дворце пионеров. Делила с голодными детьми войны заработанные своим бесстрашием или страхом хлеб и рис. Учила их самостоятельности и выносливости. А еще – бороться со стеснительностью в общей раздевалке возле спортзала. Она запрещала им рыдать. Однажды прабабушка дала пощечину своей ученице, расплакавшейся от боли в животе. Никто не осудил – так было нужно.
Ты делишься, учишь и запрещаешь. Предлагаешь раздеться и заняться спортом. Упражняешься на брусьях? С гантелями? С партнером? В бассейне? Приказываешь: «принесите мне маты».
Прабабушка воевала; ты собиралась на войну, но осталась. Прабабушка учила немецкий, чтобы разговаривать с фашистами в СССР. Ты выучила немецкий и уехала в Германию.