Свободный день для знакомства с Японией Ракитину удалось выкроить только накануне второй партии с компьютером. С утра он ответил на последние вопросы обучающей программы по теории дебютов, получил заслуженную пятёрку и теперь до завтрашней игры был свободен как птица.
Ихара появился секунда в секунду, в очередной раз проявив просто немецкую пунктуальность – даром что японец!
– Собирайтесь, Александр, у нас большая программа.
«Программа» началась с ознакомительной поездки по городу на хонде, посещения исторических мест Токио, осмотра императорского дворца. День выдался тёплый, солнечный. Движение на запруженных транспортом центральных улицах было медленное, и Саша успевал рассмотреть всё, на что обращал его внимание Ихара, который действительно оказался прекрасным гидом.
В музее японской техники и технологии Саша с самого порога как разинул рот от изумления, так и не закрывал его до самого выхода. Чего стоил один лишь «Сборщик мелких предметов», как окрестил музейный служащий небольшое механическое чудо, похожее на ёжика, только на колёсиках. Ихара веером рассыпал по полу спички из коробка, музейный служащий с помощью переносного пульта подал команду, и ёжик бросился их собирать. Через полминуты спички были аккуратно уложены в коробку, как и положено – головками в одну сторону, причём одну из них он выудил из-под шкафа, где было довольно темно. Затем ёжик подкатился к Ихаре, выдвинул из своей спины металлический стержень и подал коробок хозяину. Не исключено, что при этом он ещё и улыбался, только вот каким местом – определить было затруднительно.
– Одну спичку не поднял, – ехидно заметил Ракитин, кивнув на пол.
– Так она же негодная, без серы, – возразил служащий, – значит, не нужна. Он это хорошо понимает. Вот смотрите...
Пока они втроём разглядывали бракованную спичку и пересчитывали остальные, непоседливый механический зверёк, воспользовавшись предоставленной свободой, взобрался по стене на доску с объявлениями и принялся энергично выколупывать из неё кнопки.
– Это ещё что такое! – спохватился служащий, когда бумажки полетели на пол. – Кто разрешил?!
Он отобрал у шкодливого робота кнопки, пришпилил объявления на место и нажал клавишу на пульте.
– А ну домой!
Ёжик сполз со стены, прокатился по полу и забился под шкаф, обиженно сверкая оттуда своим глазом-фотоприёмником.
– У нас ещё есть «Сборщик крупных предметов», – похвастал служащий. – Он гораздо...
– Спасибо, спасибо! Как-нибудь в другой раз! – в один голос запротестовали экскурсанты, невольно представив, каким чудовищем должно выглядеть это маленькое чудо, будучи увеличенным в несколько раз. И мало ли что взбредёт в его электронную голову считать «крупными предметами»? Жизнь, всё-таки, дороже.
Но даже музейные экспонаты не шли ни в какое сравнение с тем, что Ракитин увидел в токийском университете, куда они направились дальше, в его научно-исследовательских и экспериментальных лабораториях. По словам Ихары, имеющееся в них оборудование могло делать, практически, всё, так что было даже непонятно, зачем здесь нужны люди. Тем более, что от обилия всевозможных приборов и устройств для них оставалось не так уж много места.
Зато студенты здесь были самые что ни на есть обыкновенные. Они шумными стайками выпархивали из аудиторий, без разделения по национальностям – Саша заметил, что среди них были не только японцы – кучковались в коридорах, о чём-то оживлённо переговариваясь и беззаботно смеясь, а со звонком растекались по учебным кабинетам, чтобы там снова превратиться в серьёзных людей и сосредоточиться на проблемах, требующих максимального интеллектуального напряжения. Как всегда и везде, во всех странах, на всех континентах. Настоящие граждане мира!
– Ихара, а зачем вам понадобилось ехать в Москву, имея такой... – Ракитин не смог сразу подобрать нужного слова, поэтому очертил руками большой круг, – вуз?
– Ну, во-первых, московский университет почти в два раза больше токийского – вы сами это отлично знаете.
– Да-да, конечно...
Саше было стыдно признаться, что он никогда не был на Ленинских горах и лишь однажды с борта заходящего на посадку во Внуково самолёта видел вырастающие из низких облаков останкинскую телебашню и шпиль главного здания университета.
– Во-вторых, то что меня интересовало, у вас преподают более основательно.
Вот так! Поставил человек перед собой цель, задачу, нашёл на глобусе точку, где её можно достичь, решить быстрее, легче и лучше, и махнул за тридевять земель набираться ума-разума, невзирая на искусственно созданные барьеры – политические, религиозные, национальные и языковые. Ну что ж поделаешь, если человечество ещё не созрело для того, чтобы собрать их все воедино и выбросить как хлам!
– Заодно и русский выучили, – добавил Саша, – говорите почти без акцента!
– Так ведь и вы... – начал было Ихара, но сразу умолк. Японский язык Ракитина всё ещё вызывал у него неприятные воспоминания.
* * *
Послеобеденную Сашину дрёму, уже ставшую традиционной, прервало верещание телефонного аппарата.
– Александр? Здесь Ихара. Собирайтесь, вас ждёт Фудзияма.
– Правда? Вот здорово! Сейчас спущусь!
– Нет-нет, спускаться не надо! Наоборот, поднимитесь на верхний этаж. Я вас жду возле лифта!
Ракитину ещё в первый день бросилась в глаза необычная конструкция его гостиницы. Даже не всей гостиницы, а её крыши, которая значительно выступала за пределы самого здания и лежала на нём как не по размерам большая крышка на кастрюле. Он полагал, что это дань традиции, желание зодчего воспроизвести старинный японский архитектурный стиль. С практической точки зрения крыша могла служить козырьком, зонтиком, защищающим от непогоды, цветочной клумбой или даже, учитывая неуёмную тягу японцев к техническим новинкам, солнечной батареей. В действительности всё оказалось одновременно и проще, и интересней. Крыша представляла собой небольшой аэродром – вертолётную площадку.
– Рассчитана на шесть маленьких вертолётов, или на два больших, – продолжал гидствовать Ихара.
– Или на один большой и три маленьких, – дополнил Ракитин, потому что именно столько машин стояло в центрах белых кругов, обозначающих отдельные стоянки.
Из большого вертолёта несколько рабочих в ярких комбинезонах выгружали какие-то тюки, ящики и спускали их на лифте вниз. Два других принадлежали полиции, на что указывала полоса на фюзеляже, такая же как на полицейских автомобилях и мотоциклах. Впрочем, один из них вскоре зажужжал, сорвался с места и улетел. Возле последнего вертолёта стоял молодой парень в обыкновенном костюме, ничем не напоминающем лётную экипировку.
– Это наш, – сказал Ихара и направился к парню.
Кабина вертолёта оказалась гораздо просторнее, чем можно было предположить, исходя из общей миниатюрности летательного аппарата, и могла вместить четырёх человек.
– Далеко отсюда до Фудзиямы? – поинтересовался Ракитин, когда они взлетели.
– Через сорок минут будем на месте, – отозвался пилот.
– Наверно, летать на вертолёте – дорогое удовольствие, – продолжал допытываться Саша.
Он вспомнил, как однажды в его родном городе авиаторы, повисев полчаса над телевышкой и устранив в ней какую-то мелкую неисправность, выставили местным властям настолько бессовестный счёт, что городские газеты две недели кипели от возмущения. Но заплатить, тем не менее, пришлось.
– Конечно, дороже чем ездить на автомобиле, но ненамного. Раза в два, максимум – в три. А если учесть, что время – деньги, то даже выгоднее.
Парень надел наушники, как бы давая понять, что беседа – беседой, но управление вертолётом всё-таки требует внимания. Впрочем, после короткого разговора с невидимым диспетчером на непонятную для непосвящённых, но, очевидно, важную для них обоих тему, он снял наушники и больше не надевал их в течение всего полёта.
– Для вас это путешествие бесплатно, не беспокойтесь, – разъяснил Ихара.
– Какое, всё-таки, щедрое ваше Правление! – Ракитин уже в который раз восхитился гостеприимством японцев.
– В данном случае Правление ни при чём. Всё оплатил один человек, меценат. Вернее, не оплатил, а обеспечил. Это его вертолёт, его лётчик.
– А кто он, этот... меценат?
– Не знаю, он не стал раскрываться. В противном случае он не мог бы считаться настоящим меценатом. Известно только, что это – его приз за ваш выигрыш в первой партии. Почти все японские газеты опубликовали её запись и вы теперь у нас популярная личность. Многие восхищены вашей игрой, и я в том числе. Никто не предполагал, что транспьютер потерпит поражение. От никому не известного шахматиста...
Ихара стал говорить тише, как будто размышляя вслух.
– Я разбирал вашу партию, просидел над ней два дня. Транспьютер ошибся только один раз, и вы этим воспользовались. Точнее говоря, даже не ошибся. Он рассчитал сложную, многоходовую комбинацию, результатом которой был неизбежный мат белому королю. Сотни вариантов, тысячи разветвлений! Но вы как будто видели на два хода дальше и поймали его на том, что он не успел рассчитать. Человек не может с такой точностью за такое короткое время проанализировать подобную позицию. Вам просто повезло: вы случайно угадали исход, вероятность которого одна миллионная, миллиардная... почти нулевая! Но такое может быть только один раз! Больше вы никогда не выиграете!
Последние слова он произнёс еле слышно, как бы по инерции, поскольку всё его внимание было сосредоточено на разворачивающейся за окном картине. На фоне ярко-голубого неба вырастал контрастировавший даже с ним ослепительно белый конус идеальной геометрической формы. По мере приближения он увеличивался в размерах, пока не закрыл собой половину горизонта. Шум двигателя изменился: пилот сбросил скорость и начал облёт вулкана, понемногу набирая высоту. Вертолёт вошёл в тень, в кабине стало заметно прохладнее.
– Он живой, – прошептал Ихара, – только сейчас спит. Но скоро проснётся. Видите?
Над вершиной горы висело еле заметное облачко. Вернее, даже не облачко, а небольшое мутное пятно, в котором солнечные лучи преломлялись иначе, поэтому цвет неба в этом месте был более белесый.
– Здесь начинается Япония, – добавил он тихо и одновременно торжественно.
«Похоже, Фудзияма для них – нечто большее, чем просто гора, местная достопримечательность, – думал Ракитин, наблюдая за своим гидом, замершим в состоянии блаженного покоя. – Это как бы их главная точка отсчёта, куда нельзя пойти, а можно только оттуда вернуться, потому что именно от неё расходятся все дороги. Такое место обязательно должно быть у каждого народа, да что народа – у любого человека! В нём олицетворяется его родина, душа, естество...»
Вспыхнуло солнце. Вертолёт поднялся над вершиной, проплыл над кратером к противоположному склону и стал медленно от него отдаляться. Свидание с Фудзиямой подходило к концу.
Сотовый телефон в кармане Ракитина забился в эпилептическом припадке.
– Сашо, куда ты пропал? – к шуму вертолётного двигателя добавился звук ещё одного мотора, причём, гораздо более мощного. – Я тебя везде разыскиваю.
– На Фудзияме, Юрка! Вместе с Ихарой.
– Эка, куда тебя занесло! Чем ты там занимаешься?
– Восхожу, разумеется! Что здесь ещё можно делать?
– Можно ещё нисходить. И побыстрее! Через два часа во Дворце сумо начинаются соревнования. Я тоже в них участвую, так что будешь за меня болеть. Пригласительные билеты у тебя в гостинице. Постарайся успеть хотя бы ко второй серии...
– Успею, не беспокойся! Мы на вертолёте.
– Тогда другое дело! Здорово! Я бы тоже с вами слетал!
Юрка отключился, стало значительно тише.
– Высота над уровнем моря три тысячи семьсот семьдесят шесть метров, – Ихара вспомнил про свои обязанности гида, – последнее крупное извержение произошло...
– Почему мы не взяли с собой босса? – перебил Ракитин. – Он говорит, что не отказался бы составить нам компанию. Тем более, что было свободное место!
– Потому что с двумя такими как вы мы просто бы не взлетели, – ответил Ихара. – Нужен большой вертолёт. Или... три маленьких.
Тоже – шутник!
– Юрка... то есть, Юкио, – поправился Саша, – приглашает на соревнования по борьбе. Давайте возвращаться.
– На соревнования? – растерянно переспросил гид, – Но ведь по программе сегодня вечером спектакль!. Настоящий японский театр, высокое искусство! Такого вы никогда не видели...
Японец выглядел явно огорчённым. Он сразу понял, что никакой, даже самый распрекрасный театр не имеет никаких шансов перетянуть на свою сторону его подопечного, который, казалось, мысленно уже перенёсся на стадион и с радостным нетерпением ждёт начала захватывающего спортивного праздника.
– Не обижайтесь, Ихара, – мягко произнёс Саша. – Сходите в театр с женой. Я уверен, что этот поступок обеспечит вам безоблачную семейную жизнь на долгие годы.
Всю обратную дорогу гид промолчал, то ли продолжая сожалеть о сорвавшемся культпоходе, то ли размышляя над словами Ракитина. В гостинице он осторожно тронул его за рукав.
– Александр, если вы не против... Босс ведь оставил два пригласительных билета? Я бы хотел пойти с вами...
Ну что тут скажешь? Мужик – всегда мужик, будь он хоть трижды японец!
* * *
Японскую борьбу сумо, пришедшую из глубины седых веков – стародавних времён, отличавшихся одновременно и простотой, и жестокостью обычаев, можно было смело назвать борьбой без правил. Хотя на помосте рядом с двумя соперниками и находился третий человек – рефери, судья, – его функции были самые минимальные: всего лишь подать сигнал к началу схватки и не позволить никому из борцов ринуться в бой раньше времени. Зато уж потом с противником разрешалось делать решительно всё: бить чем угодно и куда угодно, душить, ломать кости, выдавливать глаза и даже попросту убить, свернув, например, шею. Нельзя было его разве что пристрелить, хотя по сравнению со всеми допустимыми откровенно бандитскими приёмами это выглядело бы гораздо гуманнее. Если противник выталкивался за пределы круга, обозначенного лежащим под ногами верёвочным кольцом, или кроме ступней касался помоста какой-либо третьей точкой, он считался побеждённым, схватка немедленно прекращалась, и тут уж любое предпринятое против него агрессивное действие могло стать уголовно наказуемым. К счастью, за весь вечер ни один из борцов не расстался с жизнью и даже не получил серьёзных повреждений. Явилось ли это результатом того, что борьба сумо со временем стала более цивилизованной, существовал ли какой-то этикет, негласная договорённость не прибегать к грязным, варварским приёмам, или все спортсмены имели достаточно хорошую подготовку, чтобы не попасться на них – Саша не знал. Но поединки проходили довольно спокойно, без видимого напряжения, азарта, а некоторые из них – и вовсе неинтересно, так что он был даже немного разочарован.
После первых нескольких схваток к Ракитину подсел Юрка. Как боец более высокого класса, он не участвовал в первой, отборочной серии, а начинал со второй, основной и, в зависимости от её результатов, мог выйти в финал, где и определялся победитель. В течение доброго получаса он рассказывал об особенностях этого вида борьбы, объяснял действия арбитра, подробно комментировал малейшие телодвижения спортсменов, раскрывал их намерения. Благодаря его стараниям, Саша стал смотреть на поединки совсем другими глазами, улавливать то, на что раньше просто не обращал внимания. Постепенно он настолько увлёкся происходящим, что не заметил, как приятель ушёл.
Дворец сумо был рассчитан по меньшей мере на десять тысяч зрителей, которые в этот вечер заполнили его до отказа. Как и на других соревнованиях подобного рода, в зале стоял невообразимый шум и гам: японские болельщики оказались на редкость эмоциональными. Даже Ихара, обычно сдержанный, невозмутимый, сейчас не мог усидеть на месте, то и дело вскакивал, размахивал руками, вопил и улюлюкал.
«А я посылал его в театр добывать тихое семейное счастье, – попенял себе Ракитин. – Да он, похоже, готов отдать всё на свете за несколько часов такого дикарского, бесшабашного веселья, такого первобытного буйства!
– Какой вы, однако, неспокойный! – иронически заметил он своему гиду. – Куда делось ваше хладнокровие, выдержка, воспитанность, наконец?
Японец на мгновение замер, не сразу поняв о чём идёт речь, но потом вскипел от негодования:
– Смотри лучше за собой! Праведник нашёлся! Если ты такой смирный, зачем вообще сюда пришёл? Что хочу – то и делаю! Имею право!
Он чисто по-русски засунул в рот два пальца и издал настолько ужасающий свист, что ему наверняка позавидовал бы былинный Соловей-разбойник.
После такого полускандального перехода на «ты» Саша сперва просто обменивался с гидом мнениями о разворачивающихся на помосте событиях. Ихара показал себя очень тонким знатоком сумо, хотя, в отличие от Ракитина, сам борьбой никогда не занимался. Потом Сашей постепенно стало овладевать царившее вокруг всеобщее возбуждение. И вот он уже в унисон с другими зрителями вскакивает и замирает, радуется и возмущается, свистит и аплодирует. Болеет – за японцев, против японцев, вместе с японцами и по-японски. Но не забывает при этом добавлять и истинно русские выражения, как то: «Ура!», «Шайбу!» и «Судью на мыло!» Несмотря на то, что последняя фраза в контексте происходящего большого смысла не имела, она очень понравилась соседям Ракитина, особенно в своём русском варианте, поэтому через короткое время только её и можно было слышать. Тем самым создавалось впечатление, будто действие происходит где-то на необъятных просторах России, а не в далёкой Японии.
От схватки к схватке мастерство спортсменов возрастало, так как слабые постепенно отсеивались, поединки становились всё более напряжёнными и интересными. Юрка боролся великолепно. Во второй серии он одолел всех своих противников и вышел в финал. Ихара, восхищённый выступлениями босса, назвал его «птицей высокого полёта», что было хоть и справедливо, но несколько неожиданно, поскольку таких крупных и массивных птиц в природе не существует, а если и существует, то уж летать они никак не могут.
Вообще-то здесь, во Дворце сумо, Юркины габариты, поразившие Ракитина во время их первой встречи, никого особенно не впечатляли. На помост выходили борцы даже более тяжеловесные, например, два брата-близнеца, которые, в конце концов, и разыграли между собой первое место. Юрка стал третьим призёром и воспринял это как должное, нисколько не расстроился. Тем более, что публика проводила его очень тепло, наградив аплодисментами столь же бурными, как и победителей.
В эту ночь Саша долго ворочался в постели, снова и снова переживая события прошедшего дня и думая о чём угодно, только не о шахматах. Наконец спохватившись, что время уже позднее, а завтра предстоит важная и трудная игра, которая потребует мобилизации всех его сил, проверит качество интенсивной семидневной подготовки, и ставка которой – целый миллион долларов, он уже привычным усилием воли отогнал посторонние мысли и сразу уснул.