Волшебные пятьдесят
(история, которая случилась с Батей уже после всего)
Продолжение "Братства Тунгусского метеорита"
Была весна. Едва только пробуждающаяся от зимней спячки природа баловала наблюдательный взгляд маленькими капельками жизни. То смелая травинка, пробивающаяся сквозь пожухлую желтизну соседок, то невесть чего прежде времени набухшая почка на ветке ещё черного, по виду неживого дерева. И множество луж, ручейков, проток, блистающих в лучах ещё скупого, ещё прохладного солнца. Снег медленно отступал пред нерешительностью светила, но всем было понятно, что ещё неделя-другая и весна окончательно победит, воцарится на этих безбрежных просторах, озеленит все вокруг, будто ребенок у которого из всего набора остался только один фломастер.
Юрий Тунгусов сидел в тряском автобусе и тоскливо обозревал намечающееся пробуждение жизни. Что ему от того, что вскоре зазеленеет во всю трава, мощные трактора возьмутся ласкать плугами землю, чтобы она, возбужденная и истекающая жизненной влагой приняла обработанные семена высокоурожайных сельскохозяйственных культур. Пусть укроются цветом сады, прилетят беспечные певцы соловьи, а девушки оденут ситцевые платья, что ему от всего этого? Он то один и грусть-тоска гложет его словно голодная собака мосёл, не отпуская ни на секунду, даже во сне или когда какает. Эх жизнь. Юрий вздохнул.
Красно солнышко высоко
Сильным ручкам не достать;
Моя милая далеко -
Не с кем скуку разогнать.
Кабы были крылышки,
Улетел бы к милушке,
Прилетел и приласкал
И тоску свою унял.
Тунгусов средний был личностью весьма поэтической, но по причине неоконченного среднего думать хореем или пятистопным ямбом не умел, склоняясь больше к форме частушки. Вот и сейчас излил он в эти народные строки свою тоску и печаль, горе одинокого человека среди весны.
А ведь всё могло быть иначе, ещё каких-то три месяца назад он был счастлив, он каждый день мылся, умащал себя городским одеколоном и думал, что нет ничего прекраснее жизни. Своими сильными ногами сельского почтальона метал он снег, пробиваясь сквозь метровую толщину. Своими чуткими руками гармониста он подхватывал её и нёс словно дивный цветок к холмам, где она желала фотографировать зиму. Они встречались губами и только клятый "Nikon" гадко упирался ему в грудь, будто ревнуя к хозяйке.
Автобус изрядно тряхнуло на какой-то уж очень глубокой колдобине и Тунгусов очнулся. Вмиг прикрыл лицо, чувствуя в глазах переполненность слёзами. Сейчас заплачет, закричит от боли, даст волю истерзанному сердцу.
С горки на гору иду,
Колечко на воду кладу.
Колечко тонет и горит,
Сердечко ноет и болит.
Неужели это будет,
Неужели сбудется?
Что любовь моя шальная
Навсегда забудется.
Сжал кулаки, сдержал порыв, подумал он, скорей бы город. Там Юрий рассчитывал найти себе спасенье. В город приехал знаменитый йог Сахья Йьялин, а в районной газете "Вперед" Тунгусов прочитал, что йога позволяет избавиться от всех жизненных треволнений, войти в резонанс и слиться с мировым спокойствием. Для всего этого Сахья Йьялин составлял специальный бизнесплан спасения, неукоснительное выполнение которого, позволяло достичь столь высоких целей. Хотя про перещёлкивания в статье сказано не было, но если уж до мирового спокойствия доходит, то перещёлкивания йогу как раз плюнуть.
Успокоенный этой мыслью Юрий задремал, а проснулся уже от говора выходивших пассажиров. С автовокзала поехал в Дворец культуры на окраине города, где и проводил свои сеансы знаменитый йог. Сначала его не хотели пускать без билета, но Тунгусов вывернул все карманы и даже разулся, предъявив штопанные носки, чтобы доказать, что денег нет.
-Пустите меня бесплатно. Мне очень надо к йогу!
-Уходи, а то получишь!
-Хочу, хочу получить освобождение от мирских треволнений и вылечить перещёлкивание!
Уже и бить начали, когда вышел сам Сахья Йьялин и повелел пропустить. Был он невысок, смугл, с неприятными маслянистыми глазами, но Тунгусов подумал, что если все тайны мироздания знать, так и не такие глаза будут.
-Следуй за мной.
-Ага.
Зашли в кабинетик, где пахло неизвестной приятностью, переливались деликатным звоном железные палочки и высилось кресло, на которое уселся йог.
-Что тебе нужно? Зачем ты пришёл ко мне?
-Я хочу, это, слиться с мировым спокойствием и чтоб перещёлкнуть меня обратно.
-Что ты понимаешь под мировым спокойствием?
-А чтоб так жить, чтоб не терзаться. Я раньше так и жил, пока меня этот над не перещёлкнул и стал я мучатся. А баба уехала.
-Чтобы приобрести мировое спокойствие, нужно понимать мир. Ты понимаешь мир?
-Конечно, я ж в школе учился. Земля вертится, солнце, метеориты всякие.
-Я говорю о другом мире.
-О третьем.
-Что?
-О третьем. Я ж почтальон, я газеты читаю, знаю, что в третьем мире не сладко, как говориться в Африке голод.
-Ты темен и невежественен.
-Это точно. К нам писатель когда-то приезжал, про космос и бесконечность рассказывал, а я нихуя не понял.
-Да. Но я чувствую в тебе потенцию к изменению.
-Ага, *** у меня встаёт.
Тунгусов вспоминл их первую встречу. Она приехала снимать зимнюю природу Полесья. Поля, поросшие лесами холмы, все серебриться, затрудняя работу глаз. По узкой дорожке между селами шла она. Высокая, фигуристая, с длинными светлыми волосами, выпущенными из-под вязанной шапочки. Шла и что-то напевала, очарованная местной природой. Юрий ехал ей на встречу и думал о президенте. На станции один пьяный корреспондент рассказывал, что Кучма вовсе не человек, а кровожадная жаба родом из ивоткинских болот. Неужто правда? Он собирал свой лоб морщинами и крутил педали, буксуя в свежем снеге.
Услышал женский голос. И едва не упал в сугробы по бокам, настолько не ожидал встретить здесь обладательницу такого голоса, стрелой пронзившего сердце одинокого сельского почтальона. Он так растерялся, что притормозил перед дамой и сказал "Здравствуйте".
-Здравствуйте.
Она задорно смотрела на него и улыбалась, обнажая прекрасные белые зубы, от которых Юрий успел уже отвыкнуть на измученной плохой водой станции. Будучи человеком провинциальным не знал он сколько нужно отвалить стоматологу за такие зубы, полагая, что это божий дар в нагрузку к красоте. Этакой красоте, что вмиг пересыхало во рту и сердце, озорной моторчик человеческого тела, пускалось в пляс внутри крепкой Юриной груди. Он бросил велосипед в снег. Дама ничуть не испугалась этого движения, даже засмеялась, этакая столичная краля, привычная к победительной силе своей холёной красоты. Тунгусов подскочил к ней, подхватил на руки и понёс по тропинке.
Они очень подходили друг другу. Она, уставшая от столичной суеты и мужиков-неврастеников с горбами личных проблем. Он, с мозолями на коленях, набитыми бездействующим ***м, подло встававшим по утрам или во время просмотра газет с картинками. Изощрённая принцесса и сильный варвар, про них можно было снимать кино. Или показывать в передаче "Очевидное - невероятное", ведь совершенно недавно внучок придумал использовать отцовский хуй в качестве солнечных часов, но это разве работа для детородного органа.
-Очнись, человек!
Тунгусов будто проснулся и увидел перед собой лицо йога.
-Если ты будешь так отвлекаться, то никогда не достигнешь мирового спокойствия. Подумай, может оно тебе и не нужно?
-Нужно, нужно, как же не нужно! Жить не могу, измучился весь!
-Тогда слушай внимательно. Сейчас я тебе проведу небольшой инструктаж по устройству миру. Постичь его можно, только поняв язык мира. Язык мира - это деньги.
-Ты любишь деньги?
-Я люблю одну бабу, она в Москве, это всё из-за фотика.
-Ты должен полюбить деньги, понять деньги, прочувствовать их суть, научится властвовать над ними и тем обретешь спокойствие. Это сложный путь, многим он не под силу. Ты согласен идти им?
-Конечно, согласен. А меня перещёлкнет?
-Если окажешься достоин.
-Окажусь!
Так Тунгусов оказался в секте Постигающих мир. Зачислен он был в самую нижнюю группу продавцов. С неё начиналось восхождение к вершинам понимания мира. Каждый день в семь часов утра продавцы собирались в небольшом полуподвальном помещении. К ним выходил младший йог Алексей и кричал:
-Как настроение?
-Деньги наши!
-Вы хотите их?
-Мы хотим их!
-Вы получите их?
-Мы мы получим их!
-Как настроение?
-Все деньги наши!
-Объявляю конкурс на лучший анекдот.
Тот, кто рассказывал лучший анекдот, получал премию. Потом им раздавали товар. Самый разный, зонтики, книги, наручные часы, фены. Все грузилось в сумки и должно было быть продано. Нужно было ходить по учреждениям и организациям, предлагать товар всем и вся, живописать все преимущества и убеждать купить. После чего быстро уходить, потому что все товары были крайне не прочные и могли в любую секунду сломаться. Нужно было иметь крепкие нервы и внутреннюю убежденность, чтобы заниматься этим делом.
И Тунгусов преуспел. В первый же день он продал, больше всех новичков, а к концу недели обогнал всех лидеров. Его успех был столь ярок, что сам Сахья Йьялин вызвал его к себе и выдал премию.
-Я знал, что ты способный ученик. У тебя большое будущее. Но я предостерегу тебя древней притчей. Однажды некий человек запряг лошадь в повозку и поехал в город. Лошадь была свежа и ехала быстро, человек подумал, что прибудет в город к обеду. Но лошадь стала идти медленней. Потом ещё и ещё. Человек еле успел в город к вечеру. Отсюда вывод, что начало важно, но ещё важнее удержать успех. Это гораздо труднее и будь готов к этому.
-Я готов.
Тунгусов так сказал, а сам безмерно удивился, чего это мужик ехал в город лошадью. Автобусом же быстрее и скотину поберёг бы. На что у них станция глухая, так и то на конях в город не ездят, разве что на велосипедах.
-Иди, человек, и держи свою волю в кулаке.
-Только бы побыстрее меня перещёлкнуло, а то сил нет.
-Тебя обязательно перещёлкнет.
Юрий ушёл и втюхивал товары больше всех, приносил выручку, получал премии и похвалы. Его поставили бригадиром, с тем чтобы учил других, но он не знал чему. У него были открытое лицо и правдивые глаза, потому люди охотно отдавали ему деньги взамен малосущественных предметов. Честные редко встречались в этом городе, а потому люди были готовы платить за встречу с ними. С ним. Они сперва открывали свои средца, а потом свои кошельки и даже когда только что купленная вещь портилась, то не обижались, понимая, что и честному человеку нужно как-то жить в это сложное время. Потом просыпались среди ночи, вспоминали эти открытые глаза и бритую голову, как такие люди ещё остались, как не скурвились. Чудо.
Тунгусов меж тем продавал примерно столько же, сколько и остальные двадцать агентов. Сердце его стало заживать, прикрытое бронёй каждодневной суеты. Хотя иногда болезные воспоминания вспыхивали. В последний раз это произошло, когда Юрий случайно забрёл в магазин фототоваров. Там продавались только мыльницы и плёнка, но возле кассы висел огромный черно-белый плакат с Никоном. Увидев, его Тунгусов почувствовал, что настроение безвозвратно утеряно на весь оставшийся день.
Никон был виноват в их разлуке и в его повреждении. Никон виноват во всём. Ещё в первое свидание, когда Юрий тащил столичную гостью на руках через снега, фотоаппарат повёл себя крайне недружественно. Болтался, как ненормальный, и норовил побольней ударить своим длинным объективом. Но тогда, в порыве неожиданного счастья среди морозной зимы, Юрий не заметил коварства техники. И дальше не замечал, хотя проклятый фотоаппарат наглел и становился просто невыносим. То нагло подмигивал, то норовил упасть Тунгусову на ногу, а то и вовсе укусил за палец, когда Юрий взял посмотреть столичную штучку, которая стоила три тысячи долларов. Столько денег Юрий боялся даже представить, опосаясь как бы сумма не разорвала ему голову.
Тунгусов продолжал не замечать фотоаппарат. Он мало ценил всяческие сочетания металлов и пластмасс, отдавая предпочтение живой природе. Она захватывала его, эта прекрасная природа украинской лесостепи, поля, леса, озера. Он очень любил мчаться на велосипеде по просёлочной дороге и смотреть на величаво проплывающие мимо пейзажи. Он был чех, но вскормленный на украинской земле, почти забыл своё прежнее имя Густав и истово полюбил, свою теперешнюю родину. Он хотел объять её всю, хотел прижаться к её многоплодному чреву сухими мышцами своего тела и часто лежал в траве, смотря в бездонный океан синего неба. Украинская природа была для Юрия настоящей драгоценностью, которую он бы ни на что не променял.
Тунгусов хотел поделиться своим богатством с гостьей из столицы, водил её в бескрайние поля, устланные блестящим ковром белейшего снега, в леса, заполненные волшебной зимней тишиной. Часто усталые они падали навзничь и угрузая в перине снега смотрели на небеса. В такие моменту Юрий переполнялся чувствами и хотел любви, но она не соглашалась, ссылаясь на опасность простудить мандишку. Тогда они наперегонки бежали к домику на окраине станции, снятому специально для их свиданий. Тунгусов быстро растапливал печь и лез на полати, где начинался праздник любви.
Сперва она всё поражалась размерам Юриного елдыря и рассказывала, что в Москве такого не найти, там все игрушечного вида и даже у студентов из тропической Африки весьма усыхают ко времени окончания обучения.
-Наверное вода плохая, -предполагала она.
Тунгусов от этих рассказов морщился, показывая, что слышать ему такое неприятно. Был он воспитания строгого. Как это часто бывает у отцов склонных к блуду, сыновья у них в половом вопросе очень щепетильные. Так и Юрий совсем не походил на полового разбойника деда Рому, мечтал о светлой любви, так чтоб раз и навсегда, без всякой там опытности в ***х.
Но дама этих душевных переживаний не замечала, а радовалась нежданному плоду Сумщины, чем весьма ситуацию разрешала. Идиллия продолжалась до тех пор, пока однажды ночью клятый фотоаппарат не завыл, словно зверь, в своей тесной кожаной клетке, мудрёно называемой кофром. Тунгусов хоть и не разбирался в технике, но сразу почувствовал что-то недоброе и насторожился.
-Чего это он?
-Ревнует. Ласки просит.
И разговор продолжился дальше, но в тот момент, когда Юрий вспоминал это, он пёрднул. Запахло спиртом - сказывались многочисленные станционные возлияния, когда Тунгусов пытался залить собственное горе. Тут прибежали и сказали, что вызывает йог. Юрий стал сильно крутить руками, вроде делал некие китайские упражнения, а на самом деле разгонял спиртуозное зловоние.
-Иду. Сейчас чакры соберу и иду.
Выветрил и отбыл к йогу, гадая чего ему надо. Как-то он уже охладел к мировому спокойствию, сосредоточился на втюхивании товаров и успокоился. Знал, что это не навсегда, что через несколько месяцев снова возьмёт его тоска и погонит в неизвестные дали, потому что любил Юрий крепко и глубоко впускал в сердце чувства. А потом долго и тяжело с ними расставался. В этот раз опасался, что будет чувствовать свою перещёлкнутость и одиночество до самой смерти.
Йог встретил Тунгусова в нарядном облачении своего хилого тела, в котором сразу угадывался непривычный к физическому труду человек. Раньше Юрий таких недолюбливал и подозревал, но после того, как устроился почтальоном, переменил свои взгляды.
-Знаешь ли ты, зачем я пригласил тебя?
-Нет.
-Ты переходишь на новый этап постижения мира.
-Это как?
-Ты отлично научился продавать существующее, теперь, согласно бизнесплану твоего спасения, должен научится продавать отсутствующее.
-Зачем?
-Деньги - язык этого мира. Научившись получать деньги, ты сможешь говорить с миром так, чтобы он тебя понимал.
-Я и так вроде хорошо получаю.
-Чтобы дойти до мирового спокойствия, нужно расти качественно. Мир таков, что либо поднимаешься, либо скатываешься, другого не дано. Ты был агентом сетевого маркетинга, многие здесь же и застревают. Но ты показал, что достоин большего и я решил перевести тебя в рекламные агенты. Почему ты не радуешься?
-Надо?
-Ты неотесан Тунгусов, конечно надо. Знаешь ли ты, кто такие рекламные агенты?
-Кто?
-Они родственники богов.
Юрий очень удивился. Он часто встречал рекламных агентов. Это были нервные, измученные люди, всегда с какими-то бумажками и затравленными взглядами. Хуже собак, а тут на тебе, какое родство.
-И знаешь почему?
-Почему?
-Потому, что они берут одинаково. Раньше церковь брала десятину для бога, сейчас десятину берут рекламные агенты. Берут для себя. Они продают рекламу, то что не существует. Они продают свою уверенность, своё умение убедить и властвовать. Они уже ближе к заветной вершине. Ты должен стать рекламным агентом.
-А дальше?
-Дальше тебе предстоит перейти в разряд получающих десять процентов плюс ставку, затем пятнадцать процентов, потом тридцать. Ну а на самой вершине будут Великие Пятьдесят. Единицам удаётся достичь этого поднебесья, труден путь туда и длиться он десятилетиями. Тот, кто получает половину от сделку почти в совершенстве понимает мир и практически спокоен. Ты согласен идти?
-Согласен. А меня точно перещёлкнет?
-Достигший Великих Пятидесяти перерождается и становится другим, его духовное тело вырастает, а обычное тело становится бесчувственным к страданиям.
Тунгусов почувствовал некоторый душевный подъём. Большие свершения перед ним и сердце тревожно стучит в предвкушении будущих трудностей. Он сильный, он готов к испытаниям, он добьётся того, что станет подыматься по лестнице процентов, идущей в небеса. И там, среди облаков и пятидесяти процентов, он обретёт покой и перестанет вспоминать знойную московскую красавицу Анастасию Аурес, бессердечную летописицу мира, предпочёвшую фиксацию жизни самой жизни.
-Вот тебе прайсы, вот ответы на главные вопросы клиентов. Ты должен выучить их на зубок. Даже если тебя разбудят среди ночи, ты должен рассказать зачем нужна реклама, как лучше всего провести рекламную компанию, сколько стоит базовый блок, какие предоставляются скидки и почему не стоит размешать рекламу у конкурентов. Даю тебе три дня на подготовку.
Тунгусов ушёл в комнату, выделенную ему на втором этаже Дворца культуры, полностью захваченного йогом напополам с какими-то протестантами. Там он сосредоточился над бумагами, стремясь запомнить всё и познать премудрость агентского дела. Имея опыт почтальона, когда он развозил пенсии и газеты, Юрий не боялся цифр, легко перемножал и делил на бумаге, вдобавок хорошо запоминал, что и как. Потому вымуштровал все за день и прилёг спать, довольный собой.
Несмотря на это, ему приснился неприятный сон о той ночи, когда клятый Никон перешёл все пределы. Выл и выл в сумке, словно раненный зверь. Даже на улице разлаялись собаки, а уж в доме и совсем было невыносимо.
-Может я его черенком наверну и затихнет?
-Ты что, я ж тебе говорила, сколько он стоит!
-А чего он воет, как ненормальный?
-Ревнует. Он привык спать всегда в кровати со мной, а теперь уж который день в кофре. Вот и взвыл.
-Ты что, с фотоаппаратом спала?
-Ну спала, в этом нет ничего плохого, сейчас политкорректность.
-Что?
-Ну, это такое дело, что сейчас не принято осуждать, сейчас нужно понимающе к человеку относиться.
-Так он же не человек, так железяка.
-Ну уж нет. Не железяка! Он мой хлеб. Он так может фотографировать, как никто. Благодаря ему я прославилась. Другими пробовала снимать и ничего не выходило. А когда фотографирую этим, то все в восторге.
-Может его в сени вынести, чтоб хоть потише, а то ведь уши заложило.
-Нельзя в сени, техника деликатная, ещё заболеет, что мне потом делать. Погоди, я сейчас.
Она встала, стремительно, как ухоженная, следящая за собой женщина тридцати пяти лет. Мелькнули её длинные загорелые ноги, Тунгусов удивлялся где это можно загореть зимой, но спросить стыдился. Теперь всматривался в темноту, соображая, как это она будет аппарат успокаивать. Едва угадывал во мраке её фигуру, щелкнули замки на сумке, Никон бесновался дальше, потом какие-то всхлипы и он затих. Тишина сквозь которую проступали её тихие стоны. Тунгусов знал когда она так стонала. Он вскочил.
-Ты что делаешь?
-Не шуми, я сейчас.
-Ты что, его в ****у тыкаешь?
Тунгусов представил этот объектив диметром в мужскую руку. Его чуть не стошнило.
-А как его ещё успокоишь? Да ты не волнуйся.
Юрий не знал, что и говорить. Был он парень весьма целомудренный и даже анекдотов пошлых не слушал, а тут такое. Опешил наш герой, что часто бывает со станционными людьми, не привыкшими к резвостям внешней жизни.
Анастасия вскоре нырнула под одеяло и стала ластится, фотоаппарат и вправду замолчал. Но теперь вдруг приключилось неудобство с Тунгусовым. То по его хую время определяли, а то стал будто шёлковый. А всё психика. Целуются, лижутся, нормально всё, а как только вставлять надо, так сразу страх, что сейчас вставит, а там затвор щёлкнет и перемотает его *** или ещё какая беда. Юрий видел устройство фотоаппарата у дяди Олега, станционного алкаша, занимавшегося этим ещё до армии. Там шторки такие металлические, шварк и будто хуя и не было. С такими мыслями не до шторма в океане любви.
И установился штиль. *** висел, как сломанная ветвь и даже сахарные губы Анастасии не могли его оживить. Юрий понял, что дело в Никоне. Проклятый фотоаппарат лишил его силы и забирает его любовь. С ним надо разделаться и тогда Тунгусов станет таким же сильным, как раньше. Наказать фотик.
Ночью Юрий встал, тихо перелез через Анастасию и прокрался к кофру. Фотоаппарат спокойно спал. Тунгусов взял его за крепкий ремень с фирменной блямбой и осторожно понёс к выходу. Техника ничего не замечала. Уже в коридоре Юрий подумал, что всё-таки три тысячи американских рублей. Это как-то не по себе в колодец бросать такую уйму денег. Задумался над более приемлемым способом мести. Может прутиком отстегать. И тут Юрий заметил, что ***, уже несколько дней не подававший признаков жизни, вдруг зашевелился и в сильном порыве устремился к фотоаппарату. На Тунгусова снизошло, что только выебав Никон, он может низвести его с конкурента в посмешище. Только так он может лишить фотоаппарат воздействия и на себя и на прекрасную Анастасию, которая сейчас спала под периной, полная любви и неги. Тёплая и упругая Анастасия.
Тунгусов почувствовал, что замёрз и решил побыстрее выебать Никон, чтобы разделаться с соперником раз и навсегда. Проблема была в том, что неизвестно куда фотоаппарату засовывать. Юрий осмотрел спящую технику, но ничего приемлемого не нашёл. Тогда отщёлкнул заднюю стенку сунул туда свой *** и стал елозить по плёнке. Фотоаппарат сразу ожил и завыл, но Тунгусов успел перехватить рукой его объектив и утихомирил мерзавца. Так в тихих стонах и бесполезных увёртываниях техника была повержена и навсегда, как думал Юрий, лишена права влиять на людей. Тунгусов вернулся в дом, тыкнул стонущий Никон в кофр и закрыл его на все застежки.
Вроде все наладилось, *** заработал и Анастасия ничего не заметила, но уже следующей ночью Тунгусов проснулся от непонятного беспокойства, тем более странного, что должен он был спать крепко, утомлённый изощрёнными любовными играми, на которые мадам Аурес была большая мастерица. Так изводила, что даже крепкий тунгусовский организм уставал и казалось, что натруженный хуй вот-вот вспыхнет от страсти и трения. Но пожара удавалось избегать благодаря большому выделению любовной влаги. Когда же уставали окончательно, то мигом засыпали до самого позднего утра, просыпаясб не ранее десяти утра.
А тут проснулся и растревожился. Вроде обычная ночная тишина, рядом сладко сопит Анастасия, но Юрий чувствовал, что-то не то. Тревога скапливалась во мраке и изливалась на Тунгусова волнами, вгоняя в холодный пот. Беда, горе, нечто отрицательное неумолимо надвигалось на Юрий, он чувствовал это, но совершенно не знал, что делать.
Хотел бежать и вдруг услышал сухой щелчок. А потом тихий смех ёбнутого Никона. Юрий почувствовал, что произошло нечто необратимое. Нечто страшное, похоронившее его. Он не знал, что именно, но знал, что стал другим человеком. Сломался и проиграл. А виноват во всём Никон, сейчас захлёбывающийся в своем тихом злорадном хохоте. Он его перещёлкнул. Это слово, "перещёлкнул", взялось ниоткуда, может быть из глубин подсознания, а может из космоса. Оно было страшно. Сразу же представлялись огромные челюсти, ещё большие, чем у семиглавого змия, которые перещёлкивают его будто малую травинку. Раз и нет. Он заплакал от осознания невосполнимой потери.
Никон поступил невыносимо коварно. За обычный переёб он отплатил со всей силой чёрной магии, которая разрушает человека, не оставляя от него ничего. Он сломал и убил, изничтожил и смешал с грязью, уничтожил. Его больше нет. Он потерял свою волю, он просто раб проклятого Никона, который будет верховодить им всю жизнь. Потому что перещёлкивания, это идейный переёб. Никон отдал долг сторицей. Просто так выебать, то есть материальный, телесный, физический переёб, это был удар, сильный удар, но удар обычного человеческого масштаба. Притом один раз не пидарас. Куда хуже быть переёбанным один раз. тут правило про один раз не действует и человек сразу становится моральным пидарасом, то есть самым жалким существом на земле. И от этого не отмыться и от этого не спастись.
Мысль о спасении, о последней попытки убежать из фотоаппаратного рабства. Тунгусов вскочил, сцепил зубы и не чувствую в себе сил побежал к кофру с Никоном. Подбежал, голова кружилась, по спине стекал пот, ноги подогнулись. Схватил сумку и метнулся к печи. Сзади услышал крик Анастасии. Она молила остановиться, но Юрий хотел освобождения и метнул кофр в печь, где ещё живо блистали угли с отличных дубовых дров. Кофр мигом вспыхнул, потом послышался вопль горящего Никона, который быстро оборвался. Тишина. Разве что кричала она, но Тунгусов не слушал, он ловил собственные ощущения в надежде, что гибель врага перещёлкнет его обратно, он снова станет цельным и сильным.
Только чуда не случилось. Он остался перещёлкнутым, остался слабым и лишённым воли. Рабом, без хозяина, но рабом, живым трупом, не владеющим собой. Он мог только плакать и жаловаться. Потом только плакал, когда Анастасия ушла. Собрала вещи и уехала в Москву, не в силах простить порчи дорогостоящей профессиональной техники.
Тунгусов спал и вновь переживал тот ужас, когда преданный *** вдруг вышел из повиновения и зажил повинуясь каким-то своим резонам.
*** веселый был бродяга
Лазил спереди и сзади
В ротик, ухо, глаз и бок
Потом лёг и занемог.
Вдруг Тунгусов проснулся от удара по голове и ещё не поняв что и как, услышал голос йога:
-Чтоб лотос жил, ему нужна вода! Проснись человек и будь готов к ответу! Чем хороша реклама?
-Она повышает продажи, улучшает бизнес, создает положительный имидж компании!
-Сколько стоит базовый блок?
-Сто двадцать пять с НДС.
-Какова система скидок?
-Десять процентов за более, чем три подачи, двадцать процентов за более чем десять подач. Ещё скидки даются за размер рекламы и в случае если реклама дается сразу в газету, на радио и телевидение!
Было ещё много вопросов и Тунгусов ответил на все, постепенно выходя из марева неприятного сна.
-Ну что ж, ты готов. Завтра твоё первое задание. Выспись и наберись уверенности, задание необычайно трудно. Ты поедешь в село Сучий Выстороп. Там находится завод, которые делает майонезы деликатесный группы. Тебе нужно продать не менее половины полосы рекламы, возможна оплата продукцией. Через месяц у нас съездов йогинов по вопросам коммуникативной психологии и логстики в системах дистрибуции, будем чем кормить наших бизнесбратьев. От тебя зависеть, не будут ли братья голодать. Помни об этом. И помни, что ты умён и хитёр. Не позволяй себя смять, щит уверенности защитит тебя от всяких опасностей. Поспи ещё и езжай.
Йог ушёл, но Тунгусов до утра так и не уснул. Не то чтобы разнервничался от первого рекламного задания, просто боялся возвращаться в сон, где могло присниться продолжение той печальной истории, от которой он сбежал со станции в город. Уж лучше бодрствовать, чем заново переживать ту боль.
Юрий присел за стол и стал вычислять, сколько будет стоить полполосы, какую скидку можно предложить. Резвый его мозг, мчался вперёд придумывая хитроумные схемы. Предложить пакет рекламы и в газете и на радио, сделать календарики, разработать этикетку и даже фирменный стиль. И за всё это взять целый грузовик прекрасного майонеза! Всем йогам хватит. За этими мыслями застал его рассвет. В некотором душевном подъеме Тунгусов отправился на автовокзал и вскоре ехал в комфортабельной маршрутке на встречу майонезу.
Был конец лета, уставшая под гнётом солнца зелень потемнела и покрылась пылью, часто перемежаясь низкосортным золотом стерни. Юрий смотрел на просторы, смыкавшиеся вдалеке с небом и не чувствовал былого вдохновения. Ему не хотелось бежать или петь. Он понял, что все эти виды природы лишь аляповатые декорации скрывающие истинный мир. Конечно, можно и поле или лес было перевести на деньги, но куда удобней было обойтись без этих посредников, полностью погрузившись в мысли о деньгах, языке мира и основе бытия.
Тунгусов последнее время много думал и удивлялся, как же был слеп всё это время. Попусту тратил жизнь, то на всякие чувствования, то на ожидании космического гостя, в то время как деньги правили миром, устрояли его, создавали смысл жизни и наделяли человека значением. Вот где ответы, а он искал их полях и лесах, пустых и диких. А как же вовремя он ехал со станции, как же вовремя попал к йогам и познал истину бизнеса!
Осознание собственной правоты действует на человека успокаивающе, а тут ещё мягкие сидения, прохладный поток воздуха из окошка, мерное гудение двигателя. Юрий задремал и как бы в подтверждение его душевного спокойствия ему приснился сон вовсе не о несчастной любви, а совсем о другом. Это другое было видимо его будущим. Он летел в некоей освещенной темноте, какая бывает в фильмах, когда герой вроде тушит весь свет, но его хорошо видно в жиденьком сумраке. Вдруг впереди появилась светлая точка, которая постепенно стала расти, приближаясь. Вскоре Юрий мог рассмотреть, что это был чуть сплюснутый шар голубоватого цвета с большими желтоватыми пятнами.
Шар продолжал приближаться, как вдруг Тунгусов узнал в нём планету Земля. Узнал благодаря ботиночным очертаниям Африки. В сельсовете висел обрывок карты с чудом сохранившейся Африкой, поэтому Юрий хорошо помнил эти очертания. Потом опознал и остальные континенты, даже успел подумать, где Москва, которая осталась ещё с советской школы "столицей нашей Родины". Тунгусов успел подумать, что неплохо бы побывать в Москве, там, говорят, совсем другие деньги и мир разработан на невиданные глубины. Ну и конечно повстречаться с любвеобильной Анастасией.
И тут же Юрий прошибла мысль, что ведь он космонавт, раз так рассматривает старушку Землю. Космонавт! Несмотря на всё рационализаторство, приобретённое Тунгусов, в глубине его натуры остался восторг перед покорителями космоса, расширившими границы возможного до невиданных горизонтов. Он гордился, что был назван в честь Великого Гагарина, в детстве всегда хотел быть космонавтом, потом вытеснил эту мечту, а сейчас снова загорелся её со всей силой своего порывистого нрава. Он в космосе! Среди вселенского холода, в тишине испещренной стонами далёких звёзд, задыхающихся от одиночества! Он смотрит на родную планету, такую маленькую и ранимую, как маленькая девочка на обочине широкой дороги, заполненной тяжёлыми машинами. Броситься к ней, подхватить крепкими трудовыми руками, закрыть собой от всех опасностей жизни!
Как она прекрасна, родная Земля, как она мала, этот осколочек жизни, средь мёртвых просторов промозглого космоса! Тунгусов заплакал, чувствуя, что в любой момент родная планета может быть смертельно ранена крупным астероидом. Земля превратиться в один из тех выгоревших кусков безжизненного камня, которых так много во Вселенной!
Вдруг Юрий увидел какое движение за земным шаром, казавшимся размером крупный херсонский арбуз. Движение было малопонятное, но Тунгусов сразу почувствовал в нём угрозу. Что-то недоброе и коварное, было в этом совании за спиной планеты. Он хотел броситься на помощь Земле, но не смог двинуться даже на сантиметр. И вынужден был в бессилии наблюдать, как огромный нож занёсся над планетой, а затем опустился на её беззащитную плоть, врезался и проник словно в масло. Мгновение и земля рассыпалась на две части.
Нож исчез, а Юрий рыдал и рвал на себе волосы, оплакивая гибель человечества. Неожиданно одна из половинок планеты поплыла к нему и опустилась на руке. Мельком Тунгусов заметил, что в этой половине ему достались почти полностью Европа с Африкой, а также обе Америке с остальной мелочью. И тут какой-то вежливый голос произнёс:
-Ваши пятьдесят процентов.
И только тут Юрий понял, что виделись ему на самом деле не какие-то бредни про космонавтов, а то, что он достиг вершины, заслужил Великие Пятьдесят процентов, которые достаются лишь избранным. Пятьдесят процентов от всего.
И солнце лавиной
И небо лавиной
Тебе половина
И мне половина.
Половина еды,
Половина питья
*** пополам,
Пополам малафья.
К чему были эти стихи Юрий не понял, но задумываться не стал, потому что проснулся, восхищенный радостным сном. Он сможет достигнуть Великих Пятидесяти, перещёлкнется, перестанет быть моральным пидарасом, идейно выебанным, а станет бизнесчеловеком, промежуточной ступенью между людьми и духами! Пусть это будет не скоро, пусть много преград впереди, пусть будет трудно и станут терзать сомнения, но он выдержит и взойдёт на вершину Великих Пятидесяти. И тогда его перещёлкнет и он срастётся и позабудет все беды и печали!
Пока же пришлось выходить в Сучьем Высторопе, небольшом поселке укрытом средь двух холмов. Населённый пункт был ничем не примечателен, кроме небольшого заводика примостившегося на склоне одного из холмов и как бы придерживаемого снизу небольшим прудом. Тунгусов прошёл метров двести по пыльной дороге, как знающий человек свысока посматривая на местное запустение в виде покосившихся заборов и развалин домов, обильно поросших молодыми клёнами. Жизнь явно уходила из этих мест. Мысль эта не ввергла Юрия в тягостные размышления о судьбе родины. Он должен думать о рекламе.
Подходя к воротам завода он увидел перед ними черное пятно грязи, остатки большой лужи, истреблённой жарой. Странно, но в грязи не виднелось следов, как будто давно уже здесь не ездили. Если так, то как же предприятие вывозило свою продукцию. Юрий встревожился, уж не закрылся ли завод, когда услышал за забором человеческие голоса и звуки работы различных механизмов. Облегченно вздохнув, Тунгусов постучал в ворота, так как другого входа в завод, ограждённый высоким бетонным забором не видел.
Ему послали на ***. Несколько опешив, Юрий пошёл вдоль стены, надеясь найти настоящий вход, ведь нельзя же было предположить, что рабочие попадали на завод перелезая через стены. Оставался ещё вариант подземного хода, но Тунгусов его отверг, как несерьезный. Потому шёл стены, отмечая его высоту и уважительно поглядывая на кудри колючей проволоки сверху. Заботятся на предприятие об охране, чтоб не воровали. Молодцы.
Юрий не любил бесхозяйственности и раздолбайства, столь распространённых в здешних краях. Не любил прежде всего в себе, потому часто случалось с ним, что не так посчитает, а потом сиди ночь напролёт, переписывай ведомость. Другое дело порядок, когда всё точно, по много раз проверено и обдумано. Здесь Тунгусов остановился, удивлённо смотря вперёд. Перед ним стена самым коварным образом закончилась. То есть совсем. Подозревая недоброе, Юрий заглянул за последний бетонный пролёт и увидел большое поле без всяких признаков промышленности, пусть даже и пищевой.
Расстерялся, охуел
Не ожидал подъебки
Немой вопрос стоит в глазах
Манчжурскою блять сопкой.
Тунгусов решил вернуться к воротам и не обременятся лишними вопросами. И пусть здесь никакого завода нет, зато там он был, значит нужно вернуться туда и вся недолга. Достал папиросу и закурил, стараясь успокоиться. Всё-таки этот клятый забор сумел его вывести из себя. При****ок бетонный, взять бы лома да расхуярить в ****у!
Юрий выбросил почти целую папиросу и сделал дыхательные упражнения для успокоения. Ничто не остановит его на пути к вершинам мира, нет преграды, которая помешает ему дойти к Великим Пятидесяти. Тунгусов спешил вдоль бетонной стены, едва не бежал, но ворот найти всё никак не мог. Уже вроде бы должны были быть ворота, уже давно должны были быть, уже стал узнавать места, что проходил раньше, а ворот всё не было. Зачесался ***, как всегда случалось при расстройстве. Вроде как смеётся кто-то. Был завод и нет. Стена есть, а ворот и завода нет. И села нет. Забор и кусты. Тунгусов хотел отойти в кусты в надежде найти другую дорогу, но потом испугался, что потеряет и стену. А без стены совсем страшно. Вроде как последняя связь с миром.
Юрий оглянулся и присел. Ему захотелось посрать, то ли от нервов, то ли от пирожка, съеденного на автовокзале. Задумчиво стучал пряжкой ремня себя по колену, как вдруг услышал под собой смех. Ощущение было не из приятных, о чём можно судить по тому, как Тунгусов вскочил, словно его в жопу тыкнули длинным сапожным шилом. Присмотрелся и вместо собственного говна увидел трех человечков, смеявшихся удивительно громко для своего малого роста. Судя по всему, смеялись с него, что Юрию не понравилось. К тому же он оказался в дурацком положении со спущенными штанами и грязной жопой.
Человечки всё смеялись. Юрий хотел лезть в карман за бумажкой или вырвать клок сочной травы для подтирки, но тут ему пришла в голову остроумная мысль. Судя по всему он высрал этих малюток, они были одеты весьма чисто и не в говне, следовательно и жопа у него совсем не грязная. С этой мыслью он водворил штаны на место, застегнул пуговицу и матню. Они всё смеялись. Тунгусов хотел спросить, что тут смешного, но потом подумал, что эти мелочи не стоят его времени. Нужно искать вход в завод. Как вдруг человечки стройно, будто вокальное трио запели:
Мы ребята заводные
Были в путешествиях
И как ветры старый парус
Мы порвали Юре анус.
Это уже было оскорбление, которое Тунгусов терпеть вовсе не собирался. Подумаешь, вылезли из жопы, какундели сранные, так ещё и обзываются.
-А ну молчать, говёночки!
-По себе других не судят.
-Ты нами срал, а мы тебя подъебывали!
-Я тебя в мозг ****, всю черепную коробочку обвафлил!
Это решительно переходило всякие рамки и чтобы наказать злоязычных человечков, Тунгусов бросился на них и растоптал. Вдруг запахло говном и Юрий увидел, что его туфли в говне. Он не знал, что повстречал говно-провокаторов, которые только и добивались, чтобы в них вступили. Таким образом они размножались.
Человеки-чебуреки,
****ства императоры,
Норовят, чтоб в них вступили
Говно-провокаторы.
Тунгусов выругался и отошёл к траве вытереть обувь. Человек он был чистоплотный и хоть мылся редко, по причине отсутствия на станции горячей воды, но умывался всегда. Осторожно елозил туфлями по зелени травы, помогая себе маленькой кописточкой. Как вдруг зашумело вокруг, послышался треск, будто что-то тяжёлое и неостновимое прорывалось сквозь кусты. Ничего хорошего это не предвещало, потому Юрий отскочил к стене, выставив вперёд вымазанную в говно палочку. Потом понял комичность ситуации и палочку выбросил.
Тем временем из кустов высунулось чудовище размером с двухэтажный дом и большим количеством голов. Вроде Змея Горыныча, без крыльев. То есть приспособлений для полёта видно не было. Тунгусов ничуть змея не испугался, так как имел с ними опыт общения, когда женил сынка. Хоть и большие, а тупые, обмануть их легко. Чудовище меж тем принюхалось и вдруг извлекло удивительно писклявым голоском:
-Здесь русский дух, здесь Русью пахнет.
Юрий хоть был украинский гражданин, но с русскими себя идентифицировал вполне. А потому резонно обиделся, что на полянке, где пахло исключительно говном всякие реликты позволяют говорить о русском духе.
-Ты чудище говори-говори, да помалкивай! Думай, что говоришь!
-А ты кто такой?
-Я Юрий Тунгусов, рекламный агент.
-Кто твоя крыша?
-Кто?
Юрий не знал всех этих городских базаров о крышах, стрелках и распальцовках. На станции о таком не слыхивали, телевизора не было, поэтому и сериалов про бандитов не смотрели. Чудовище сразу эту теоретическую слабинку почувствовало и засмеялось.
-Так ты ж лох!
И мигом несколько голов устремились к Тунгусову, блистая острозубыми пастями. Юрий понял, что дело принимает нехороший оборот и решил спасаться отступлением. Увернулся от голов и бросился в кусты, надеясь там спрятаться. Но не повезло. Зацепился за кусок железного прута, торчавшего из земли, рухнул, покатился и тут же был схвачен самой проворной головой и проглочен почти без жевания.
В темноте упругих коридоров
Он скользил в желудочном весь соке
Понимал, что нет ему спасенья
Думал о причудах злого рока.
В следующий момент он попал в освещенную залу, наполненную нарядными людьми. Это было несколько неожиданно, обнаружить в грузном чудовище скопление людей, одетых будто в кино, пьющих шампанское из высоких бокалов и что-то оживлённо обсуждающих. Играли приятная музыка, много цветов, ковры с роскошным ворсом. Тунгусов сразу вспомнил о своих выпачканных туфлях, засмущался, мельком глянул на них и замер ошарашенный. Вместо своих бывалых летних туфлей, купленных на распродаже три года назад он увидел дамские туфельки-лодочки, которые ну никак не могли вместить его разложистые ступни. Юрий посмотрел дальше и вдруг увидел себя в виде юной прелестницы, наряженной в кружевное белое платье, перчатки по локоть, а на голове локоны изысканной причёски. Подобная метаморфоза была столь удивительна, что Тунгусова даже передёрнуло. На каком это основании из него, взрослого мужика, служившего в армии, повидавшего жизнь, сделали какую легкомысленную мокрощёлку? Унизительно как-то, насмешка прямо.
Он бы возмущался дальше, но вдруг к нему подбежал молодой человек, видимо офицер, в нарядной форме, с аксельбантами, усиками, тонкой подпоясанной талией и немалым озорством в глазах.
-Наташа, вы сегодня просто великолепны! Вы королева бала!
Офицер очень ловко подхватил Юрия за талия и завертел в каком-то танце, который начал играть оркестр, скрывавшийся где-то за колонами на втором этаже. Танец был быстр, кавалер умел, у Тунгусова закружилась голова и стало волнительно биться сердце. Юрий морщил милый лобик и пытался вспомнить, кого ему напоминает офицер. Его не оставляло ощущение, что это офицерика он раньше где-то видел. Вся эта манерность поведения, озорной блеск в глазах, усики. Что знакомое было в этом облике.
Тунгусов так задумался, что даже не ощущал как ловкие офицерские руки ощупывают юное девичье тело, а расстояние между танцующими нарушило все правила приличия. Ах уж этот офицер, в нём угадывался опытный ловелас, против которого не устояли многие сердца многоопытных женщин, что тут уж говорить о юной девице, первый раз попавшей на бал. Все гости мельком посматривали на эту пару, воплощавшую любовную опытность и цветущую девственность. Невинная овечка в лапах свирепого коршуна, берегись Наташа, не устоять тебе перед этим матёрым соблазнителем.
Он танцевал как бог
Разжег кострище страсти
Вот-вот её подхватит
И унесёт в чертоги счастья.
В самом конце танца Юрий вспомнил. Этот офицерик был дедом. Тунгусов видел несколько фотографий своего родителя в молодости. Это несомненно он. Театральность жестов и блеск в глазах остались до сих пор. И вдруг Юрия стало невыносимо тошно. Он почувствовал как по всему телу идут судороги страсти, как он млеет и мякнет в объятиях офицера, как кружиться голова и бьётся сердечко. Будто последняя ****ь! И ведь прекрасно знает, что будет дальше! Дед всегда рассказывал, что баб без ебли не отпускает. До того доходило, что в тамбуре поёбывал. И сейчас будет также. Сейчас дед выебет его! Какая гадость!
Тунгусова едва не стошнило от этих докучливых мыслей. Нужно что-то делать, как-то предотвратить непоправимое.
-Наташа, давайте выйдем на террасу, подышим свежем воздухом!
Едва выйдя из залы, офицерик полез обниматься, колол лицо своими вздорными усиками и мял груди.
-Дед, это я, Юрий.
-Наташа, вы так прекрасны!
-Дед, это я!
Но напрасны были слова, офицер горел огнём и дело шло к логическому завершению, где-то в тёмном уголке парка.
-Хочу шампанского!
-Что?
-Шампанского. Принесите шампанского и не бокал, а целую бутылку!
-Наташа, потом!
-Нет, сейчас!
Сказал таким капризным голосом, что деду ничего не оставалось как бежать в дом. Тунгусов поправил платье и причёску, немного перевел дух. Что за бред? Заборы, чудовища, балы? Это сон, это плохой сон. Начал щипать себя, чтобы проснуться, но тут офицер вернулся с бутылкой.
-Дайте её мне! Ах смотрите, какой закат!
Дед наивно глянул в указанную сторону, хотя никакого заката быть не могло, ночь на дворе. Получил бутылкой по голове и рухнул на клумбу. Юрий облегченно вздохнул, что самого страшного удалось избежать. Но теперь нужно было думать, что делать дальше. Где искать себя прежнего, где выход из чудовища, как попасть на майонезный завод. Нужно обязательно продать рекламу. От первого задания зависит скорость его подъёма к Великим пятидесяти. Обязательно продать не только в газету, но и на радио. А уж полиграфия потом.
Тунгусов выбросил стеклянную розочку, оставшуюся у него в руках и пошёл по темной тропинке в дом. Хотел найти коридор каким он вошёл в залу, вернуться им и так попасть обратно. Во дворце продолжался бал, играла музыка, люди танцевали, в нескольких кабинетах сидели карточные игроки и отчаянно дымили трубками. Юрий быстро шёл, ища глазами нужный коридор, как вдруг понял, что он не просто на балу, а на первом балу Наташи Ростовой и что он сама Наташа и есть. И именно так проходил её первый бал, а что там Толстой напридумывал, это уже беллетристика.
Юрий шёл по длинному коридору, свечей становилось всё меньше, впереди сгущался мрак. Он подумал, что это и есть та темнота внутри чудовища, откуда выпал. Побежал, семеня тонкими белыми ножками.
-Графиня, вы куда? Наташа?
Не обращал внимание на оклики бежал и вдруг ударился о что-то. Видимо о стену, коварно подкараулившую во мраке. Потерял сознание, а когда очнулся то вокруг стояли люди и говорили на странном языке. Тунгусов понимал их, хотя иностранных не знал.
-Ну что, купчина, жив?
-Жив, жив, в нём здоровью на сто лет жизни.
-Вставай братец, иди домой, там тебя женушка ждёт.
Он встал, пошёл куда-то на мягких, подкашивающихся ногах. Какая жена может быть у Наташи Ростовой? И тут он встрепенулся, увидев, что вовсе он не Наташа, а красный молодец, в кожаных сапогах, справном кафтане да подпоясанный кушаком. И идёт он по деревянной мостовой, каких раньше никогда не видывал, а по бокам неизвестный город, видимо старинный, потому что ни асфальта, ни машин, ни проводов, а всё деревянные избы да белокаменные церквушки. Тунгусов читал прессу середины перестройки, а потому о перемещениях во времени был наслышан и происходящему не удивлялся.
Соображал, что он где-то в Старинной Руси и слава богу, что не каким-то холопом, а человеком уважаемым, купцом. Это хорошо, он идёт правильной дорогой к Великим Пятидесяти.
-Эй, милок, куда идёшь.
Голос застал Тунгусова врасплох. Её голос. Она, знойная фотографистка из Москвы, она была здесь. Хотя чему улыбаться, если даже Дед следовал за ним по временам. Юрий развернулся и пошёл к ней, нервно ожидая, узнает, не узнает. Не узнал он. То есть конечно она, милая Анастасия Аурис, но в весьма раздобревшем виде. Женщина в теле, сиси как орех, так и просятся на грех.
-Уж заждалась я вас, уважаемый Юрий свет Романович. Что ж это бросили вы молодую жену, да по кабакам пошли? С кем же мне скукота развеять? Или может дружка какого себе завести?
-Не надо Тася дружка, буду я теперь дома сидеть и скуку вам разгонять, благо есть чем.
И тут они раскраснелись, засмеялись, обнялись и пошли в дом, большие купеческие палаты. Юрий уже придумал как быть. Раз он купец, значит он деньги в этом времени понимает и может даже недалёк от волшебных пятидесяти. К тому же баба любимая рядом и к фотографии склонности не имеет, так как и самой фотографии нет. Значит, надо в этом времени задержаться и жить припеваючи, в душевном спокойствии и телесном изобилии. Тем более, что такая жена. Неожиданно обнаружил в себе Юрий склонность к крупным формам и уж пил мёд без устали, дивясь резвости своего битого жизнью тела.
Жили душа в душу, не могли друг дружкой налюбоваться, Тунгусов торговлю на прогрессивный лад настроил, успел то у йогов понахвататься про маркетинг да дистрибуцию. Шли к нему деньги и кучками собирались, иной раз наценку и до сорока процентов делал, радостно предчувствуя, что не за горами Великие Пятьдесят, что ещё годок другой и осилит он сей всемирный приз.
Когда всюду хорошо
И хую и материально
Расслабит булки человек
И выгребает моментально.
По ровной дорожке средь цветущих лугов катилось Тунгусовское счастье, как вдруг обнаружилась ему колдобина, ставшая рвом и могилой. Сменился в славном граде князь и вместе прежнего тишайшего властителя прибыл некий дерзновенный о котором только и говорили, что Озорник и Дурелом. Другие называли его Варваром, было и ещё одно имя, полученное им у татар в орде. Там он вконец испортился, распёстал все дурные черты свои и многие беды от него ожидались.
Но человек склонен верить в хорошее, потому когда затрубили о прибытии князя, то вывалил народец на площадь к собору, чтоб посмотреть, кто их теперь будет казнить, а кто миловать. Пошёл и Юрий Романович с супругой, стояли они в толпе и слушали россказни про нового князя. Что жесток, гневлив, коварен, но больше всего похотлив и по сему случаю елдырь имеет нечеловеческой толщины, к тому же он у него длиннее расстояния. Магия такая, что баба от него за версту, а он её наяривает в своё удовольствие. Тунгусов в эти бредни верил, но понимал, что дыма без огня не бывает, как бы не пришлось торговлю сворачивать да бежать от деспота.
Вскоре появился он в окружении дружины своей боевитой на красавце коне, в малиновом плаще да тонкой работы шлеме. И забилось тревожно сердце Юрия, потому что где-то видел он уже надменное княжеское лицо. Кинулся знакомых перебирать, но не дед и не другие, а всё ж видел. Только тогда опомнился, когда назвали татарское прозвище правителя. Кэнон, Кэнон-варвар. Сразу осознал Тунгусов, что морда у князя весьма фотоаппаратная и про *** всё понял. Вот не задача, одни фотики обступают. Жену за руку и домой, чтоб беды не было.
Да только беда не задержится. Через день приходит княжеский тиун и в хоромы зовёт. Да не самого, а с женой. Плюнул Юрий в окошечко, сказал Тасе сидеть дома, а сам пошёл к князю. Надеялся ещё, что в деньгах дело, что обойдётся. Но только пришёл, как напустился князь.
-А где же жена твоя, про которую говорят, что бела она телом и снег черен по сравнению с ней?
-Дома сидит жена, как и положено супруге верной.
-Али грубишь князю?
-Отвествую.
-Так говорю, что веди сюда жену да побыстрее.
-Это зачем же?
-Дело к ней имею.
-Дело значит.
И тут стало Юрию обидно. Что ж это такое делается, что сей ****ный фотик, мыльница с приставкой, по временам лазит и жить ему мешает. Ладно бы человек, а то ж механизм японский.
-Дело значит.
Да как ***нёт Тунгусов князя в глаз, а потом каблучком сапожным да в самое причинное место. Оптику хотел разбить, чтоб вовек больше не заработал срамный объектив и если был вред от техники, так исключительно словесный. Взвыл Кэнон, посыпались с него стекляшки, тут же дружинники вбежали и давай вязать купчину. Скрутили и в тёмную. Держали там без еды и питья, дней несколько, а потом вывели и сказали, что к отсечению головы приговорили.
Переполненная площадь
Народ замер в ожиданье
Когда сделают купцу
Головное обрезанье.
Когда востренький топор
Шею легко перерубит
Рухнет с плахи голова
Милка убиваться будет.
Со связанными руками вели Тунгусова, а он всё смотрел в толпе жену, чтоб крикнуть ей не поддаваться гадкому фотоаппарату, а лучше уходить в монастырь. Но не было жены, а все остальные стыдливо отводили глаза, потому что многие его знали, медовуху пьянствовали и прочие развлечения. Зачитали приговор, толкнули его к плахе, зазвенел отточенный топор под ногтём палача. У-у-ух и покатилась буйная купеческая голова по свежеструганным доскам помоста.
К своему удивлению Тунгусов почувствовал, что вовсе не умер, а продолжает жить, только в усеченном виде. Катился себе, потом даже закричал, чем поверг толпу в смятение и та разошлась будто масло под ножом. За ним погналась стража, но он заметил черную дыру в подворотне и закатился туда. Уже успел понять, что время пронизывает паутина ходов, по которым можно путешествовать.
Закатился, провалился
Полетел во мраки
А когда глаза открыл
Кругом лица-сраки.
Тунгусов даже матернулся, когда увидел, что оказался в неизвестном мире людей с головами чудесного устройства, у которых лицо состояло из натуральной жопы, то бишь двух полушарий ягодиц, щели и очка, скрытого рыжеватыми прическами. Ещё более удивительно то, что жопы были не только лицами, но и жопами. То есть люди говорили, курили, ели, целовались и срали одним отверстием. Юрий не знал выражения "анальная фиксация", но подумал про то, что если ни говно, то жопы очень часто встречаются в его путешествиях, вроде кроме этого больше ничего и нет. Тут его острый мозг потенциального рекламного агента высказал предположение, что все эти какашки и жопки суть признаки Великой Жопы, которая ему не то грозит, не то с ним происходит. Он отбросил это предположение, так как от рождения был оптимист, а наличие в мире Великой Жопы разрушало всё оптимистическое мировоззрение напрочь.
Между тем жизнь Тунгусова среди людей с лицами-сраками не задалась, так они не переставали насмехаться над ним, считая его недоделкой. Они ещё верили его рассказам о том, что раньше у него была жопа, пусть и отдельная от лица, но сейчас он, состоящий из одной головы, был для лицесрачных людей сугубым уродом, какой-то невразумительной недоделкой, причудливой и ужасной. Юрия посадили в плетённую клетку и возили по городам и весям страны, показывая за деньги. Желающих посмотреть на человека без жопы было много, ведь жопа в этих краях была хребтом жизни, от которой зависело всё. Если жопа была велика и благообразна, то это был вернейший признак, что человек сделает карьеру и добьётся успеха. По жопе судили об уме и нравственности, по жопе выбирали жен и покупали рабов. Жопа была всем, фундаментом, стенами и крышей этого дивного общества.
Юрий наблюдал за жизнью лицесрачных людей из своей клетки и дивился двум вещам. Как он сам жив. Ведь лишён всего тела и ютиться в некрупной голове. Уже давно ничего не есть и не пьёт, но живёт. Притом ведь, что странно, Тунгусов думал, что душа человеческая находиться рядом, а то и в сердце, однако после отторжения тела душа осталась с ним, а значит скрывается где-то в голове. Вторая причина для удивления была в жизненном устройстве лицесрачных людей с Жопой в основании. Раньше Юрий никогда не придавал внимания этому малоприличному органу, даже когда подтирался, то старался думать о чём-то более приятном. И вдруг этот партизанский орган, который только и делал, что испускал газы с говном да ещё у некоторых чуял недоброе, этот орган стал основанием и стержнем жизни целого общества.
То ли по причине, что у него осталась одна голова, то ли по какой-то другой причине, Тунгусов стал в последнее время много думать, притом над темами самыми мощными и даже мало связанными с рекламой. Он успокаивал себя, что вовсе не забыл о Великих Пятидесяти, не разуверился в них, он в пути, он идёт и дойдёт. Просто маленькая передышка.
Однажды ему вдруг приснилась она. Вроде дело было в Москве, огромном черном городе, полном жлобства и смога. И в этом говне шла Анастасия Аурес и излучало свою уверенность, за которую он её и полюбил. Потом Юрий заметил, что кроме кофра у неё ещё круглая картонная коробка неизвестного предназначения. Вообще то это была шляпная коробка, но Тунгусов про такие не слыхал.
Анастасия зашла с коробками в дом, поднялась широкой лестницей с ковровой дорожкой и открыла черную металлическую дверь. Во сне Тунгусов сообразил, что это её квартира. Вот Тася поставила кофр на кресло, а коробку на стол. Сняла круглую крышку, запустила руки вовнутрь и извлекла… Тут Юрий едва не проснулся, потому что она извлекал его голову, то есть его, потому что сейчас он только и представлял собой голову.
Раздвоение голов
Фантастики явление
Кого хочешь приведет
В ступор охуения.
Понемногу Тунгусов привык к наблюдению себе, а когда вспомнил, что сон, так и вовсе успокоился. Вот божественная мадам Аурес, всё такая же цветущая и волнующая, держит в рукав голову Юрия и нежно гладит почему-то гладко выбритый череп. Потом даже целует его в район темечка. И тут же взвывает проклятый Никон, которому всё неймётся. Анастасия улыбается и грозит фотоаппарату пальчиком. Тем самым изысканным розовым пальчиком, которым нажимала на кнопочку. О этот пальчик! Она могла так изысканно похлопывать им по головке Юрия, что ему казалось будто он в раю и на него падают большие букеты цветов.
Тут реальность сна заставила Тунгусова оторваться от сладостных воспоминаний. А произошло то, что сахарная Анастасия удалилась в ванну, очень уж любила мыться. Голова Юрия продолжала стоять на столе и соловело оглядываться по сторонам. Видно было, что она полна любовных переживаний, после пальчиковых ласк. Голова закатывала глаза и даже шевелила ушами. И так увлеклась этим, что не увидела страшной опасности. Проклятый Никон вылез из кофра и стал выдвигать свой толстенный объектив. Дециметр за дециметром объектив всё рос и рос, быстро приближаясь к замриянной голове Юрия. Настоящая, голова, то есть та, что видела этот страшный сон, пыталась кричать, чтобы предупредить голову во сне, но та не обращала ни малейшего внимания, полностью поглощённая своими переживания.
Вот объективу осталось несколько сантиметров, вот он угрожающе качается, выбирая момент для удара, словно ядовитая змея. И наконец бросается, подгадав момент, чтобы попасть бедной голове в рот. Раздался чудовищный хохот коварной фототехники, между тем, как голова напрасно пыталась освободиться от объектива, проникающего всё дальше в глубь и грозящего её разорвать.
Тунгусов закричал и проснулся, благодаря чему не увидел конца страшного сна, в котором вполне мог погибнуть. Юрий лежал в своей клетке и тяжело дышал. Его неожиданно охватило отчаяние. Какие в жопу Великие Пятьдесят, если он лишился тела, подвергается преследованиям гадкого Никона да ещё оказался в мире лицежопых людей. Тут и свои законные десять не возьмёшь, тут вовсе о процентах речь не идёт, а одна ***ня, перелив из пустого в порожнее.
Это оказался не конец неприятностей. Утром пришёл хозяин клетки и сообщил, что Юрия приговорили к скормлению муравьям, потому что наличие человека без жопы навевало гражданам крамольные мысли, что можно обойтись без жопы или что она вовсе не основание для мироздания. Тунгусов просил о пощаде, убеждал, что имел жопу, но был лишён её насильно, однако власти лицежопых были неумолимы.
Уже к вечеру клетку с головой понесли в лес к большому муравейнику в виде огромного фаллоса. Юрия ждала страшная смерть, но когда его поставили на вершину муравейника, он ухитрился дёрнуться и скатился в кусты. Он не надеялся убежать, куда убежишь без ног, Тунгусов надеялся уйти из времени лицежопых.
И это ему удалось. Звуки погони пропали позади, а Юрий всё катился меж кустов и деревьев, опасаясь встретить хищных животных. Он ведь помнил сказку о колобке и понимал, что вполне может стать желанной добычей для лисы или медведя. Но события развивались совершенно не в сказочном направлении. Тунгусова вдруг подхватили чьи-то руки и нахлобучили на плечо. Грубый мужской голос сказал:
-Одна голова хорошо, а две лучше. - и глупо заржал.
Потом отвесил Тунгусову увесистую затрещину и предложил:
-Думай голова, шапку куплю! - после чего снова смеялся и побежал по лесу.
Вскоре они вышли из леса и направились к небольшому городку видневшемуся неподалёку. Юрий с удивлением чувствовал, что вполне прирос к чужому телу и лучше уж так, чем совсем без тела, кататься будто ушастому футбольному мячу. Тунгусов даже пробовал отдавать команды новому телу, но оно их полностью не замечало.
-Ты, блять и не пытайся, ты у меня думать будешь, а командывать я сам! Понял?
Юрий уставился на соседнюю голову и нашёл её весьма противной. Бородатый испитый мужик да еще когда говорит, слюней плюётся. Но опять же не по земле кататься, выбирать Юрию было не из чего, поэтому сказал себе терпеть.
Вскоре носитель Тунгусова отправился на большую ярмарку, шепча себе в бороду, что желает получить навар. Человек ходил по рынку, приценивался к разным товарам, а потом спрашивал у Тунгусова стоит ли их покупать и какой с них будет навар. Когда Юрий отвечал, что не знаком с конъюнктурой рынка и потому не вправе давать советы, человек разозлился и стал бить свою плечевую голову, вынуждая к более содержательным ответам. Не жизнь, а что попало.
Попало в голову. Кто-то выстрелил, недовольный уродством двухголового человека и попал прямо в Тунгусова. Голова бедного Юрия разлетелась на тысячи маленьких кусочков и он даже успел подумать, что пожалуй ему придётся сейчас жить маленьким черепным осколочком и как же тогда к нему будут относиться люди, если они даже голову обижали.
Впрочем, опасения эти были излишне, потому что в следующий приход Тунгусова в сознание он обнаружил себя лежащим под обветшалым бетонным забором среди буйной поросли неизвестных кустов. Смердело. Юрий оглянулся и увидел невдалеке тушу чудовища, того самого бескрылого Змея Горыныча над которым сейчас вились тучи мух. Юрий успел ещё порадовать, что дожралась скотина рекламных агентов, когда сообразил, что он лежит в целом виде, то есть полнокомплектно. Голова, тело, конечности, ***, всё на месте. Тут уж Тунгусов стал радоваться совсем сильно.
Он встал, прошёл сквозь брешь в заборе и увидел полуразрушенные корпуса в которых уже росли деревья. Потом вернулся и осторожно пошёл вдоль стены. Радость постепенно утихала. Потому что тело было каким-то другим. То есть вроде своё, даже татуировка якоря, полученная во время мечтаний о море и больших белых кораблях, на месте. Но тело было какое-то чужеватое. К тому же во рту ощущался большой недостаток зубов. Юрий понимал, что после всех приключений наивно было ожидать, что всё останется на месте, однако какая-то подспудная тревога его волновала.
Тревога возросла ещё больше, когда Тунгусов вышел к Сучьему Высторопу и обнаружил, что села нет. Несколько брошенных хат и заросли, даже на дороге, где сильные корни деревьев вывернули асфальт черными завитками. Было похоже, что здесь давно уже никто не ездил. Юрий прошёл километров семь до шоссе и только там увидел движение транспорта, чем опроверг собственные предположения о большой эпидемии, враз выкосившей население этих мест. Остановил машину, та подбросила его к городу.
Сумы очень изменились. Не сказать, что в лучшую сторону, к тому же стали меньше, зияя пустотами брошенных многоэтажных домов. Тунгусов добрался до Дворца культуры, который сохранился неплохо, но ни о каких йогах там не слышали уже много лет. Уязвлённый неприятными предчувствиями Юрий рванул на вокзал и вскоре ехал в грязном, тарахтящем вагоне. Сошёл на станцию, которая тоже заметно скукожилась и переполнилась заросшими пустырями на месте былых дворов. Это сколько ж лет прошло?
Тунгусов не смог сдержаться и побежал к родной хате. Она стояла, даже не так уж сильно покосившаяся, из трубы вился едва заметный дымок. Юрий хотел радоваться, но потом подумал, а вдруг в хате живут сейчас чужие люди, а он ворвётся сейчас со своей глупой радостью.
Предчувствие беды
Его заполонило
Он постоял, ругнулся нахуй блять
И побежал к двери, судьбу чтоб испытать.
Застучал будто малохольный, а дверь открылась сама. Юрий зашёл в родную хату, видя что внутри она почти ничуть не изменилась.
-Есть кто?
-А ты кто?
С печи слез какой-то старичок с одним глазом. Тунгусов сначала напрягся, а потом узнал своего беспокойного родителя.
-Дед!
-О блять, сынок!
-Я, дед!
-Ты где, блять, лазил, придурок!
-Ой дед и не спрашивай!
-Ах ты ж падла рыжая, мы ж уже по тебе все поминки справили!
Дед отвесил подзатыльника и полез обниматься. Оба плакали. Тут из соседней комнаты прибежал внучок, который был уже лысоватый мужичок с пузцом и полным ртом золотых зубов.
-Папаша!
-Сынок!
Много тут был чувств, эмоции захлёстывали всех, постоянно выражаясь во всхлипах, пинках, смехе и матах.
Семья собралась в родной хате
После разлуки долгих лет
И вот уже разлили по стаканам
Пьют самогон отец, внучок и дед.
-Батя, с юбилеем блять тебя!
-С каким?
-Тебе ж сегодня пятьдесят!
-Что?
-Пятьдесят тебе сегодня! Вовремя явился!
Было действительно 28 мая 2023 года. И тут Юрий понял, что неправильно понял про Великие пятьдесят. Это не проценты, а годы. И то, что он смог дожить до них в наше трудное время, настоящий подвиг.
-Так я жостиг их!
-Кого?
-Великие пятьдесят!
-От сынок, ужеж и старый, а дурнэ дурным! Кто ж по пятьдесят пьёт, стаканами надо!
-Это правильно дед говорит, нахуй по пятьдесят, давай стаканами!
-А и давай!
Пьянка продолжалась долго. А когда кончился самогон Тунгусов узнал, что волшебная Анастасия Аурес, ухоженная фотографистка из Москвы, она приезжала на станцию и спрашивала его. Говорила, что разломала Никон через колено и очень жалела, что упустила своё счастье в виде скромного сельского почтальона. Юрию слышать это было приятно, но жалеть ни о чем не жалел. Возраст не тот, чтоб про любовь думать, надо бы теперь дожить до Величайших Семидесяти.