Я заметил её сразу же, как только вошёл в здание Минского автовокзала. Взгляд невольно выхватил из пёстрой гудящей толпы до боли знакомое лицо, и в голове завертелась мысль – где же я его видел? Только потом, минут через двадцать, пришло понимание, что, скорее всего, со мной сыграла дурную шутку какая-то назойливая телевизионная реклама. О чём, собственно, была реклама – я уже и не помнил, то ли о шампунях, то ли о растворимом кофе, но милый профиль, со вздёрнутым носиком и шапкой золотистых волос, несомненно, прочно отложился в моей памяти.
Необходимо пояснить, что это тот самый тип женской красоты, который бьёт меня прямо в подсознание, минуя мозг, и тогда я, вполне нормальный сорокалетний мужчина, становлюсь способен на любое мальчишество, как бывало уже не раз в моей жизни. Следующее утро обычно сопровождается муками совести и приступами нестерпимого стыда за себя, вот почему я стараюсь избегать таких женщин. «Не забыть, в «Дьюти фри» на границе бутылку хорошей водки взять, для Вацлава» – попытался я обмануть подсознание и увести мысли в другую, более безопасную сторону. Но взгляд так и тянуло, снова и снова, туда, где в уголке, между снующими взад и вперёд пассажирами, примостилось с книжкой в руках существо в коротенькой шубке.
Я чувствовал себя ребёнком, который не может оторвать глаз от красивой игрушки в витрине супермаркета, и понимая всю унизительность такого поведения – ничего не мог с собой поделать. «Ну чего ты уставился, старый козел, ей от силы двадцать лет, ты, как минимум, в два раза её старше, и вообще – с такими девочками спят только отличники!»
Злость помогла, преодолев своё сомнамбулическое состояние, я зашёл в буфет, выпил залпом чашку кофе, купил свежую газету в дорогу и направился к выходу на перроны. До отправления автобуса на Варшаву оставалось полчаса, и я решил скоротать время в его тёплом салоне, от греха, подальше.
Снег поскрипывал под ногами, табло термометра на здании вокзала показывало минус восемь, близились крещенские морозы. Белый, с темными зеркальными окнами «Неоплан», уже стоял на площадке, чуть ли, не упираясь высокой крышей в металлический навес. Сквозь громадное лобовое стекло я издалека увидел знакомое лицо водителя, мне уже приходилось ездить с ним в Варшаву, и у нас, даже сложилось что–то вроде приятельских отношений. Он тоже узнал меня, тут же расплывшись в приветственной улыбке. «Ох, зря Палыч радуется – не повезу я ему водку через границу".
Ни для кого не было секретом, что водители на европейских рейсах, приторговывают алкоголем, купленным в магазине беспошлинных товаров. Лимит – одна бутылка, поэтому, они часто просили знакомых пассажиров, чтобы те провезли добавочную порцию. Обычно, я охотно откликался на такие просьбы, но прошлый раз, уезжая из Варшавы, пообещал Вацлаву литровую бутыль водки "Абсолют", так что, сегодня, пусть Палыч выкручивается сам.
Перекинувшись с водителем парой слов о погоде в Польше, я сел на заднее сиденье автобуса, развернул газету и провёл полчаса, разгадывая никак не поддающийся кроссворд. В конце концов, обнаружилось, что ключевое слово, проходящее через весь кроссворд, задумано автором с грамматическими ошибками. Это открытие до такой степени возмутило меня, что я с треском сложил не прочитанную ещё газету, и засунул её в ящик для мусора.
Натужно взвыл стартер, автобус дёрнулся и мелко задрожал, урчащий, низкий звук работающего дизеля заполнил гулкое пространство салона. Пассажиров было немного, две католических монахини, в черных рясах и таких же черных стёганых куртках, человек семь–восемь студентов, вовсю пользующихся своими рождественскими льготами, и пара пожилых пенсионеров, похоже, из Германии. Палыч пересчитал пассажиров, глянул в ведомость – ещё раз пересчитал, и с недовольным видом уселся на первое сиденье, похоже, число не сходилось.
За окном автобуса спустились сизые январские сумерки, малиновый краешек солнца скрылся за привокзальной гостиницей, тени на снегу из синих стали черными, и в гастрономе, через улицу, зажглись под потолком старомодные, жёлтые плафоны. Какая–то неясная тоска зашевелилась в моем сердце, при виде этой картины, но тут, открылась дверь автовокзала, и в луче света, по ступенькам, сбежала знакомая фигурка в короткой шубке. Скользя по обледенелому асфальту, чуть не падая, она припустила наискосок, через громадную площадь, заставленную автобусами, и направление её движения не оставляло места для сомнений.
– Ну, вот и наш опоздавший – повеселел Палыч.
С шипением отъехала тяжёлая дверь, девчонка влетела в салон, зажав в вытянутой руке белую бумажку билета, будто он служил оправданием её опоздания, Палыч недовольно махнул рукой – ладно, мол, иди уж – и начал выворачивать руль, ловко лавируя между другими автобусами.
Пробежав, качаясь, через весь салон, она рухнула на кресло впереди меня, и, повернувшись, тут же поделилась ужасом пережитого:
– А я читаю, читаю, а потом, ка-ак глянула на часы, и чуть в обморок не упала.
Лицо её от бега раскраснелось, дышала она тяжело, очки в тонкой золотой оправе запотели. Я состроил сочувственную физиономию, как бы подтверждая, «да-да, просто, кошмар!»
Сняв шубку, девушка расстегнула верхние пуговицы на белой трикотажной кофточке и принялась обмахиваться той самой злополучной книжкой, в мягкой обложке, из–за которой она чуть было не осталась в Минске. Поток воздуха донёс до меня запах женского пота, смешанный с тонким, интимным ароматом дезодоранта. Голова слегка закружилась, я прикрыл глаза и попытался вновь вызвать спасительную злость в сердце: «Ну, ты, Гумберт-Гумберт, держи себя в руках, ёшкин кот, тебе ещё всю ночь с ней ехать».
Мощная вентиляция, в конце концов, сделала своё дело, я расслабился, и стал находить даже плюсы в этой встрече – в автобусе было невыносимо скучно, а так, все же, какой-то раздражитель. Она, тем временем, натянула на голову наушники, включила плеер, откинулась на спинку сиденья и закрыла глаза. «Ну, вот и хорошо – совсем успокоился я – и никаких проблем. Через час-полтора, заснём, как миленькие, и, похоже, в этот раз, все закончится, так и не начавшись». Если бы я знал тогда, как ошибался.
Автобус выехал за город, набрал скорость, и полетел, покачиваясь, через заснеженные поля и перелески. От громадного багрового солнца, ещё с полчаса назад висевшего над горизонтом, осталась только маленькая красная полоска на краю быстро чернеющего купола неба. Полоска эта, летела вместе с нами, мелькала сквозь ветви деревьев и постепенно затухала.
Завыванье двигателя, глухое постукивание колёс на неровностях дороги, красная лента заката, отражающаяся на снегу, все это вместе, снова вызвало у меня неясную тревогу. Я прислушался к себе, нет, определённо, у меня было какое–то тревожное предчувствие, вот только, знать бы, к чему оно относилось.
– Послушайте, у вас случайно нет батареек? – между спинками сидений просунулось знакомое личико, с пухлыми губками. «Ага, начинается», со смешанным чувством подумал я, а язык, тем временем, на-автомате, ответил:
– Нет, батареек у меня нет.
– А что же мне теперь делать? – возмущённо поинтересовалось личико, хлопая ресницами сквозь очки. – У меня в плеере сели батарейки, тут же со скуки можно умереть. Давайте, хоть поболтаем, а?
В её последней фразе слышалось какое-то затаённое опасение: а вдруг, серьёзный дядя, в костюме и при галстуке, не захочет болтать с девчонкой? Минутку поколебавшись, дядя милостиво согласился. Хотя в душе у дяди, все ещё оставались сомнения – а правильно ли он делает? Но события уже закрутились, и остановить их было невозможно.
Она села рядом, и через десять минут я уже знал, что зовут её Лена, что работает она в небольшой фирме, в Витебске, а кроме того, учится в высшей школе менеджмента. Что шеф у них хороший, только бабник, но к Лене не пристаёт, потому что у неё с его сыном роман, и они скоро поженятся. Ещё, мне была доверена важная информация о том, что жениха зовут Павел, что он немного «тормоз», но, зато, у него новый «Мондео».
Рассказ сопровождался демонстрацией фотографий Павла и Лены на фоне того самого «Мондео». Чтобы рассмотреть фотографии пришлось уже включить маленькие светильники над сиденьем, и этот конус света над нашими креслами, будто отделил нас от автобуса, других пассажиров, от всего мира.
Серебристый «Мондео» был хорош, так же неплох был и белобрысый Павел, с гордостью опирающийся на капот машины. Я даже слегка позавидовал ему. Вот он такой молодой, лопоухий, а всё у него хорошо: и папа, и машина и прекрасная невеста!
Я сухо, в двух словах рассказал о себе. Что работаю в фирме, связанной с безопасностью данных, что живу с сыном, а сейчас сын в Москве, учится на математика. Вопрос о кольце на моей левой руке Лена тактично обошла, но, когда я сказал, что меня зовут Сергей Викторович, в отчестве мне, было отказано, с подростковой безапелляционностью.
– Нет, я не могу, вы так молодо выглядите. – должен признаться, на этом месте ваш покорный слуга слегка покраснел. – Я буду называть вас Серёжа, можно?
У меня иногда случаются периоды краткого помутнения сознания от близкого присутствия хорошеньких женщин, вот и в этот раз, я брякнул что-то несуразное, про раскрепощённость современной молодёжи, которая мне всегда импонирует. И получил в ответ мимолётный взгляд, где было намешано столько всякого-разного: от залихватской дерзости бесёнка-подростка, до уверенной вековой женской мудрости. А ещё, мне в нём почудилась лёгкая издёвка. Взгляд этот был столь молниеносен, что уже через минуту я начал сомневаться, а не почудился ли он мне в полутьме автобуса.
Мы ещё потрепались о музыке, у неё оказался неплохой музыкальный вкус, о книгах, о поэзии, о фильмах, и так, незаметно, за болтовнёй, подъехали к границе. Автобус остановился у здания таможни. Палыч включил верхний свет, прошёлся по салону и раздал бланки таможенных деклараций.
– Как насчёт бутылочки «Абсолюта»? – заговорщицки подмигнул он мне.
– Палыч, родной, самому нужно, завтра важная встреча в Варшаве, извини.
– Так что, эти твои, бизнесмены хреновы, не могут пойти в магазине купить?
– Ты слово «халява» знаешь? Так вот, поляки его тоже хорошо знают.
Палыч грустно кивнул – «все понятно, с этими ляхами» – и пошёл на своё водительское место.
Я, как обычно, небрежно черкнул в декларации – «нет», «не имею», «не декларирую», и положил бумажку на сиденье рядом с собой. Лена же, заполняла декларацию аккуратно, по-детски прикусив губу и тщательно выписывая буквы.
Вошёл таможенник, мордатый высокий парень в чёрной форме с гербами на рукавах. Быстренько потискав сумочки и рюкзачки студентов и монахинь, он подошёл к нам, и, взяв в руки Ленкину декларацию, уже сделал шаг ко мне, как вдруг, что-то его остановило.
Таможенник повернулся к Лене, внимательно посмотрел на неё, затем, наклонился, и они затеяли какой-то серьёзный разговор. Говорил он вполголоса и его вопросов я не слышал, но зато слышал её звонкие ответы.
– Да, есть.
– Да, получила,
– Да, могу показать.
И она, открыв свою дамскую сумочку, к моему изумлению вытащила оттуда толстенную пачку долларов, в полиэтиленовом пакетике перехваченном белой резинкой. «Тысяч пять, не меньше», определил я на глаз, «если конечно в сотенных».
– Вот, четыре тысячи восемьсот, будете считать?
Таможенник взял деньги, вытащил их из пакета, резким, профессиональным движением провёл пальцем по краю пачки, так что, банкноты образовали подобие моментально сложившегося веера, и, удовлетворённый результатом, отдал пачку Лене. Она продолжала вытаскивать из сумки бумаги, приговаривая при этом
– Вот чек из банка, вот разрешение на вывоз, вот выписка со счета.
Парень как-то не очень заинтересовался этими бумажками. Он достал маленькую записную книжечку, что-то черкнул в ней, забрал мою декларацию и пошёл к выходу.
– Лена! – не выдержал я. – Зачем вы это делаете?
– Что? – не поняла она. – Деньги везу? Так шефу надо их в польский банк положить, а от нас это невозможно сделать, с этим банком нет соглашения.
– Ну ладно, ваш шеф дурак, извините, но вы, зачем вы их декларируете? Это же солидная сумма, зачем светиться? Спрятали бы их, и всё, дали бы мне часть, в конце концов.
– Шеф строго-настрого приказал декларировать, банк не примет без декларации.
Я замолчал. А чего, собственно, лезть не в своё дело? Но шеф у неё, конечно, сволочь ещё та, послать будущую невестку с такой кучей долларов через границу, когда людей в подворотнях убивают за гораздо меньшие суммы.
В нейтральной зоне мы остановились возле "Дьюти фри", где я купил бутылку «Абсолюта» для Вацлава, а на польской стороне вся процедура повторилась ещё раз. Только польский таможенник завёл Лену в дежурное помещение и там, они, вдвоём с пограничником, все же пересчитали деньги. Когда в начале первого ночи автобус, наконец, выехал с пограничного перехода, Лена уже спала, свернувшись калачиком и укрывшись шубкой. Палыч выключил свет в салоне, и мы помчались по ночной Польше. Растянувшись на два кресла, я понаблюдал немного за летящей по ночному небу луной, и незаметно уснул.
Меня разбудил резкий толчок при торможении. Спросонок я не сразу понял, где мы находимся. Неужели уже Варшава? Часы показывали два часа тридцать пять минут, для Варшавы ещё слишком рано. В автобусе было тихо и темно, лишь по потолку бегали какие-то странные цветные пятна. Приподнявшись, я выглянул в окно, рядом с автобусом, на обочине стояла белая «девятка» с вращающейся «мигалкой» на крыше, это её отблески я увидел на потолке.
– Что там, Серёжа? – Лена силилась подняться и дотянуться до окна.
– Да, вроде, полиция. – с сомнением ответил я.
Где же это мы? Луна, судя по всему, уже зашла, впереди была видна только глухая тьма, позади – тот же результат. Только красно-синие сполохи от «мигалки» метались по ветвям подступившего прямо к трассе леса. «Не нравится мне все это», подумал я – «польская полиция на «Ладе»? Ну, допустим, хотя это маловероятно, но остановить автобус, посреди леса, ночью – что-то здесь не так».
Отворилась передняя дверь и в салон вошёл, постукивая ботинками чтобы сбить снег, молодой человек. Плотного сложения, в чёрном свитере, чёрной куртке-безрукавке, с надписью, по-польски «Антитеррористическая бригада», в руках он держал десантный укороченный вариант «Калашникова».
– Польская полиция. – объявил вошедший. – Просьба оставаться на местах, проверка документов.
Как только он это сказал – для меня всё стало на свои места. Парень говорил по-русски, и в этом не было ничего удивительного, польские полицейские часто говорили по-русски, вот только акцент у него был не польский. Он говорил с заметным кавказским акцентом.
Молодой человек достал из кармана куртки маленький криптоновый фонарик, направил яркий белый луч на клочок бумаги в руке, и громко прочёл:
– Позднышева Елена – есть такая?
Конечно же, Ленка уже привстала и приоткрыла губы, чтобы ответить. И ответила бы, если бы не моя ладонь, которая запечатала ей физиономию и бросила обратно в кресло.
– Молчи, это бандиты! – выдохнул я ей в прямо ухо! Что-то промычав и дёрнувшись, по инерции, она затихла. Тогда я медленно и осторожно убрал руку, и приложил палец к губам. Она кивнула в ответ, и вжалась в глубину кресла. Похоже, я переборщил с силой удара, но в данной ситуации поговорка, не до жиру, быть бы живу – была верна как никогда.
– Так что, Позднышева Елена, – повторил молодой человек, – спит что ли?
В памяти вдруг всплыла физиономия белорусского таможенника, то, как он проигнорировал Ленкины чеки, и как списывал её данные себе в записную книжечку.
Вот почему я не люблю декларировать крупные суммы. Но что же нам делать? Может быть, какая-нибудь случайная машина проедет и спугнёт этих ребят – других шансов в этой глуши я не видел.
В автобус вошёл ещё один участник банды, молодая женщина, одетая точно так же, как и парень, черные брюки, свитер, безрукавка, только вместо автомата у неё был большой пистолет за поясом. Её можно было даже не слушать, нос с горбинкой и смуглая кожа ясно говорили о национальной принадлежности. В это время откликнулся Палыч, голос у него был слегка дрожащий, несомненно, он тоже сообразил, кто остановил нас посреди леса.
– Пан полицейский, может, вы не на том рейсе ищете? За нами через час идёт ещё один автобус, и тоже Минск – Варшава.
Молодец Палыч! Ясный винт, никакого другого автобуса нет, но они явно смутились. Жми, Палыч! Главное, не дать понять, что мы их раскусили, играть «на дурочку», полиция – так полиция, мы простые туристы и нам все по барабану.
– А мы, сейчас, у всех пассажиров документы проверим, на всякий случай, и выясним – есть в этом автобусе такая или нет.
Парень с фонариком пошёл по салону, внимательно просматривая по пути паспорта, которые протягивали ему пассажиры. Мы с Ленкой, сидели, ни живы, ни мертвы, с ужасом глядя, как он приближается к нам. Я лихорадочно перебирал в мыслях варианты спасения, но ничего путного, кроме симуляции сумасшествия в голову не приходило. Вот он подошёл к пенсионерам, между нами были лишь два пустых кресла, я весь напрягся, готовясь к схватке, и возможно, к смерти.
Но тут, в салон вбежал ещё один парень, в такой же чёрной униформе, с рацией в руках. Он, не обращая внимания на пассажиров, начал тараторить, на каком-то кавказском наречии, обращаясь к первому «полицейскому», и показывая, время от времени, на рацию.
Что-то странное показалось мне в очертаниях рации, уж слишком крупной она выглядела. Я присмотрелся – это была не рация, у него в руках был профессиональный «Мотороловский» сканер, с дешифратором, применяемый разведками для перехвата шифрованных переговоров.
Я видел такой в специальном журнале, который выписывала наша фирма, стоил он, приблизительно, как хороший автомобиль. «Неплохо живут ребята», мелькнула у меня совершенно дикая, в данной ситуации, мысль.
Вошедший первым бандит явно смутился поведением своего коллеги. Он несколько раз попытался мягко вытолкнуть его из автобуса, но тот, все больше распалялся, а в его речи пару раз мелькнуло слово «полиция». В конце концов, они оба, перейдя на крик, выскочили из автобуса и продолжили спор на улице, и только девушка осталась стоять возле Палыча, поигрывая пистолетом.
Наконец, голоса на улице стихли, первый бандит, заглянув в салон, переспросил Палыча:
– Так вы говорите, ещё один автобус есть?
– Да, да, – закивал Палыч, – мой коллега на нем едет.
– Ну, хорошо, можете ехать.
Они с девушкой вышли и сели в «Ладу», мигалка на крыше погасла.
«Господи, неужели миновало?» Невыразимое чувство облегчения прокатилось по всему моему телу, будто я был связан много часов, а потом верёвки срезали, одним точным движением ножа. Не иначе как тот, третий, услышал, что-то по своему сканеру. Что-то такое, что им сильно не понравилось. Но и Палыч молодец, не растерялся, запудрил им мозги. Водитель завёл двигатель, и осторожно, не газуя, чтобы не занесло, вывел автобус опять на дорогу. Я оглянулся, «Лада» стояла на месте, и за нами ехать явно не собиралась.
– Слушай, получается, ты меня от смерти спас? – повернувшись ко мне, охрипшим голоском прошептала Лена.
– Знаешь, трудно сказать, – начал я, отметив переход на «ты» как должное. – Вообще то, могли и пристрелить, такие не церемонятся.
– Ой, – пискнула она, и схватив сумочку, чуть ли не бегом припустила к туалету. Вернувшись, минут через пять, свежеумытая, пахнущая хорошим мылом и тем самым дезодорантом, она с дружеской доверительностью сообщила:
– Еле успела джинсы снять.
Я успокоил её, мол – ничего страшного, бывает, от сильного нервного потрясения.
Автобус опять летел через ночь, в узких лучах фар тянулся всё тот же высокий заснеженный лес. Казалось, ему уже не будет конца, а мы так и будем ехать и ехать, всю жизнь, по этой узкой полоске асфальта, среди подступивших к самой дороге елей.
– Подвинься, пожалуйста, я хочу с тобой посидеть, успокоиться, а то меня всю трясёт. - попросила Лена. Я без слов подвинулся, и она, сев рядом, тут же прижалась ко мне, её действительно ощутимо трясло. Я потянулся во внутренний карман пальто, достал плоскую фляжку с «Мартелем», и мы глотнули по обжигающему, пахнущему прелой листвой глотку.
Лена положила мне голову на плечо, она все не могла успокоиться, а я, в порыве жалости, обнял её, тихонько поглаживая по голове. Внезапно она приподняла голову и прикоснулась губами к моей щеке. Я воспринял этот поцелуй как естественный жест благодарности, и продолжал гладить её волосы. Но через секунду, она потянулась своими губами к моим, и поцеловала меня ещё раз.
Этот поцелуй невозможно было игнорировать, настолько он был чувственным. В голове у меня полыхнули молнии, вихрем пролетели миллионы мыслей, остались только две из них, причём взаимоисключающие: острое, безудержное, тянущее сладкой болью желание близости с этим милым созданием, и чувство ответственности взрослого человека, которое руководило моими поступками последний час.
Я ещё пытался сохранить остатки самообладания, и даже отодвинулся слегка от Лены, но она вновь поцеловала меня, долго и страстно. Я мог бы продолжать отталкивать её, но для такого шага нужно было быть роботом без сердца.
И плотина рухнула. Весь наш ужас, вся наша энергия, собравшаяся в комок, во время инцидента, весь адреналин, выплеснутый в кровь, все это нашло свой выход в слиянии губ. Мы ласкали друг другу лица, гладили волосы, целовались, будто это был последний рейс в вечность, будто мы остались одни в Космосе и нас неистово тянуло друг к другу в этой чёрной пустоте.
Последним усилием воли я оторвался от неё, и сказал, прямо в эти горячие губы:
– Идём отсюда, подальше от остальных.
Она без слов встала с кресла, и мы осторожно, стараясь не шуметь, перебрались на заднее сиденье.
*****
Я часто вспоминал потом, бессонными ночами, всё то, что произошло на заднем сиденье несущегося через Польшу автобуса.
Взобравшись на сиденье, Лена стала на коленки, приспустила джинсы и начала расстёгивать эту свою трикотажную кофточку. Кофточка была скроена каким-то садистом, мало того, что наверху было множество пуговиц, существовала ещё и главная застёжка, и она находилась в самом низу, как раз на том самом месте, которое было необходимо нам для продолжения общения.
Меня лихорадило от волнения, я пытался помочь ей, но наши пальцы сталкивались, мешали друг другу, сплетались в бессильной нежности, а проклятая застёжка все не поддавалась. Лена не выдержала, рванула посильнее, раздался короткий хруст – путь был свободен.
На бесчисленных лесных поворотах громадный автобус бросало из стороны в сторону, Палыч летел как сумасшедший, похоже, он не столько стремился нагнать опоздание, как испытывал вполне человеческое желание оказаться подальше, от того страшного места в лесу. Из-за этих внезапных бросков, мы не попадали в ритм. Какой к чертям ритм, когда на каждом очередном повороте, приходилось хвататься за всё, что попало, чтобы не потерять друг друга.
Мы без толку провозились на заднем сиденье добрых минут двадцать – а может, мне это только показалось? Но вот, будто сжалившись над нами, дорога наконец перестала петлять по лесу, автобус вырвался на прямую трассу, и я полностью использовал предоставленный судьбой шанс.
Откуда-то снизу, из подушек кресла, в которые уткнулась головой Лена, до меня донёсся приглушенный стон, перед глазами блеснула короткая вспышка света, вздрогнув последний раз, мы обессиленные повалились на сиденье.
Затем, поправив кое-как растерзанную одежду, чуть ли не ползком добрались до своего кресла. Мы сидели там ещё минут двадцать, чувствуя, как уходит лихорадка из сердца. Лена прижалась к моему уху, и спросила жарким шёпотом:
– У тебя это чувство тоже было?
– Какое? – не понял я.
– Ну, будто весь мир рушится, будто в последний раз.
Я ничего не ответил, лишь поцеловал её осторожно и мягко.
*****
Нестерпимо яркий свет бил прямо в глаза, откуда-то сверху раздавался громкий металлический голос. «Что это?» подумал я, «может ночью, пока мы спали, случилась авария, и это уже голос Святого Петра»?
«Варшава, не забывайте свои вещи!» – наконец удалось разобрать. Да это же Палыч орёт в микрофон. Я растолкал совершенно заспанную Лену, и мы попытались, было, как-то собраться, но плюнули, схватили в охапку свои пожитки и побежали к выходу. Автобус был уже пуст, лишь вдалеке, те самые монахини, вдвоём катили свой громадный чемодан.
Добежав до двери, мы столкнулись с Палычем.
– Стоп! – вытянул вперёд ладонь водитель. – Посмотрите сначала на себя, ночные скакуны. Мы огляделись, действительно, вид такой, что сразу загремим в полицию: волосы нечёсаные, рубашка у меня одной полой заправлена в брюки, другая болтается, молния расстёгнута. Лена выглядела не лучше.
– Даю вам пятнадцать минут, приводите себя в порядок, я подожду, мне спешить некуда.
Водитель включил радио и в салоне загремел бравурный польский рок-н-ролл.
– Палыч, – поинтересовался я, заправляя рубашку в брюки, – а ты чего нас «ночными скакунами» обозвал?
– А кто же вы? В три часа ночи устроили такое на заднем сиденье, я еле машину удерживал на трассе.
– Да ладно, откуда ты знаешь? Темно же было.
– У меня на любовников особый нюх, не первый год езжу. – самодовольно заявил Палыч.
– Я, конечно, извиняюсь, – уточнил он, – но, чтобы себя проверить, свет на секунду включил, смотрю, действительно, в «доктора играют»!
И захихикал, увидев наше смущение.
Так вот откуда та вспышка света у меня в глазах, это Палыч, сукин сын, развлекался за рулём.
– Нехорошо подсматривать! – громко и возмущённо выкрикнула Ленка, стоя в раскоряку, со спущенными джинсами посреди салона и пытаясь застегнуть ту самую трикотажную кофточку, на том самом месте. Я принялся помогать, но шансов починить застёжку не было, пришлось взять в её сумочке булавку и скрепить края.
Палыч, внимательно наблюдавший за нашей эквилибристикой, чуть не свалился с водительского кресла от смеха. Лена в жёсткой форме призвала его к порядку, и тогда он, обидевшись, напомнил:
– Между прочим, если бы не я, неизвестно где бы ты сейчас была. – и добавил с кавказским акцентом, – Позднышева Елена.
Нам стало стыдно, действительно, о роли водителя в ночном происшествии мы как-то позабыли. Я залез в свой саквояж, достал оттуда купленную для Вацлава литровую бутыль «Абсолюта», и торжественно вручил герою.
Музыка закончилась, по радио начали передавать новости, услышав знакомое название местности, я посоветовал Палычу с Ленкой помолчать, и с лёта перевёл им экстренное сообщение:
«Сегодня ночью спецподразделение полиции обезвредило банду, терроризировавшую международные автобусы на трассе Минск – Варшава – Познань. При задержании ранен один полицейский и убит один из членов банды»
– Интересно, – задумчиво протянул Палыч, – кого же убили, того высокого? А может, девку, эту, с пистолетом?
Мы не стали развивать неприятную тему и, ещё раз поблагодарив его, выскочили на улицу.
*****
То, что мы прощаемся, как-то не укладывалось в голове. Но утро уже наступило, кругом был ясный день, солнце отражалось в блестящих окнах небоскрёбов, по улицам неслись потоком автомобили, и все произошедшее с нами этой ночью казалось какой–то сказкой или сном.
Мы постояли с минуту, я показал Лене, как пройти к нужному банку, он был неподалёку, на другой стороне улицы, затем целомудренно обнялись, едва соприкоснувшись губами, и она пошла к подземному переходу. А у меня в груди зрело чувство, что все кончается как-то не так. Но я стоял и смотрел ей вслед, не зная, что предпринять.
Казалось, её каблучки цокают не по асфальту, а прямо по моему сердцу. И когда я уже совсем отчаялся и собирался пойти на автобусную остановку, Лена замедлила шаг, остановилась и обернулась. Наверное, у меня был очень несчастный вид, потому что она тут же пошла обратно. А когда подошла почти вплотную, попросила:
– Дай мне свой номер мобильного телефона, так, на всякий пожарный.
Я продиктовал ей номер. Её номер я не стал просить, мне казалось, что не имею на это права. Но когда она записала, не удержался:
– Интересно, что было бы, если бы ты не села впереди меня? Как тогда могла закончиться эта ночь?
И тут она меня удивила второй раз за эти сутки.
– Я не могла сесть в другое место
– Почему это? – удивился я.
Лена потрепала меня по волосам.
– Думаешь, я не заметила, как ты меня ел глазами на автовокзале? А то, что я села впереди тебя, когда весь автобус был пустой? Эх ты, работник фирмы по безопасности. Да я, как только увидела тебя первый раз, чувствую, меня будто током ударило! Смотрю и не пойму, такое знакомое лицо – где же я его видела? А уж когда мы в одном автобусе оказались, тут окончательно стало ясно – это судьба.
– Да, – согласился я, – но какая же это судьба, если всё так кончается?
Она приложила палец к моим губам, и я умолк. Мы ещё раз поцеловались, теперь уже всерьёз, и стояли так, несколько минут, обнявшись и не обращая внимания на прохожих. Затем Лена медленно, пуговица за пуговицей, застегнула на мне пальто, резко повернулась и пошла решительным шагом прочь. А я смотрел на удалявшуюся фигурку в короткой шубке, и думал, что ради таких минут и стоит жить. Потом вздохнул и потопал в ближайший супермаркет, покупать «Абсолют» для Вацлава.
P.S. В рассказе описывается случай из конца 90-х, когда такие банды частенько встречались на польских ( и не только) дорогах. Для тех, кому сумма кажется смешной - в те годы я знавал случаи когда людей убивали за 300 долларов.