Этот маленький отрывок из опубликованной на сайте Проза.Ru повести я назвал ПРЕЗЕНТАЦИЯ. Размещаю здесь, чтобы желающие могли судить о стиле автора, не скачивая повесть целиком.
С уважением, И.Сухарев.
… Она - сильная, молодая - бежит по ряму. Ступни ног, взбивая золотую перину отбушевавшей березовой кроны, взметают вверх самоцветный пух истлевающих листьев; тонкие лучи утреннего света пятнят багряные сарафаны рябин, пронзают зеленый дым еще благоухающих ветел, падают ей на лицо, озаряя его студеной чистотой ранней осени. Несколько шагов, и слышен берег лесной реки: в небо летит испуганный крик застигнутых врасплох куликов, звонко радуется, чуя свежую кровь, затаившийся в камышовой засаде гнус.
Вода. Ветер гонит по ней желтую пену опавших листьев.
Торопясь, девушка, сбрасывает чуни, кухлянку, рубаху и - алмазная россыпь брызг! Визжа от холода, русалкой скользит под воду, выныри-вает, резко перевернувшись на спину, с хохотом плывет к плесу.
За ней наблюдает из кустов, посмеиваясь в усы, случайный свидетель - промышлявший по реке бобра русский охотник Василий. Не утерпел: стряхнул наземь пестерь, скинул обувку, блеснув крестом, ухнул с крутояра вниз, на коротких махах покатил по стремнине.
Ближе, ближе...
Саженях в двадцати от берега ледяным перстом покрестила пловца злая купель: свела ногу донная ключевая струя, боль стеганула ладышку, пудовым жерновом потянуло вниз.
Зажмурил глаза. Спаси, Господи!
Понял: не спастись…
- Да держись, ты! - вернул к жизни пронзительный возглас. Крепкие пальцы вцепились в волосы.
Василий очнулся. Ощутив под собой сильные, упругие толчки ног умелого пловца, заработал руками. Сдавленные легкие чуть не развалила упавшая в них тяжесть, в ушах звенело, но руки все колотили и колотили по зеленой воде, помогая осилить течение.
Двое выбрались на берег, свалились без сил.
…Солнце повисло на макушке широкоплечего кедра, по-осеннему скупо озаряя притихшую землю живительным светом, чуть теплилось.
Придя наконец в себя, Василий приподнялся на локте и… остолбенел!
Пред ним, посреди точно шитого парчой лесного ковра, темнело бесстыдное в дикой своей наготе смуглое девичье тело. Молодая вогулка, обратив в его сторону скуластое живое лицо, ничуть не смущаясь, полудерзко-полувесело ощупывала охотника любопытными карими очами. Лукавая улыбка шевелила влажный створ ее губ, беспроглядный водопад блестящих волос струился вдоль стройного тела, почти скрывая его, но были видны торчащие вверх острые как у волчицы соски и, ниже - упругий живот, шелковый черный мысок и сильные тонкие ноги.
Бесстыдство вогулки поразило, почему-то вспомнилось дородное тело жены, похожее на тесто, из которого можно скатать и выпечь двух таких поджарых девок.
Второй год был женат Василий. Оставив по ранению казачью вольницу, он ходуном угодил в Сибирь и скоро пустил корень в Веселом Привале, сосватав у вечно пьяного кержака падчерицу Акулину. Жену Василий жалел, по-своему любил, но не больно слушал - сам принимал решения. Акулина росла в доме мачехи в строгом уставе, выйдя замуж, вела себя диковато. Окликнешь ее - замрет, будто прислушивается, откуда выстрелят. Никогда, как все бабы, не мылась с мужем в бане; сколь ни звал, заскочит в исподнем, пожурит березовым веником, спину потрет - и все. Cадясь кормить грудью младенца, отворачивалась, а, случись наряжаться при муже, спешила прикрыть наготу. В постели холодна была как наледь, неохотно уступала частым требованиям супруга. К сроку, с божьего благословения, родился у них сын. После родов Акулина раздобрела и как-то успокоилась.
…Смутившись, Василий отвел глаза.
- Волосатый весь, как Хозяин, наши охотники не такие, - подивилась молчавшая до сих пор вогулка, продолжая внимательно разглядывать обнаженное мужское тело. - Я раз во сне такого видала…
Она села, движением гибкой руки откинула за спину пышные, уже обсохшие пряди черных волос, обнажив изумительной формы неожиданно развитую как у взрослой женщины грудь, и совсем обалдевший от всего этого Василий заметил затаившийся в глубокой ложбинке меж грудей костяной шаманский амулет.
«Колдунья!» - почему-то подумал с испугом.
Неожиданно, протянув облепленную песчинками руку, девушка коснулась дрожащими пальцами загорелого мужского лица.
- Красивый…
- Ты, чего?
- Не бойся, глупый, - томно прошептала лесная ведьма. - Обними, ну же, вот здесь… Мой ты теперь…
Василий обратил на спасительницу благодарный взгляд и… провалился в ее бездонные очи.
Утопленник ожил. Словно одурманенный пряным воздухом осени, покачиваясь, приблизился к вогулке, почти физически ощущая теперь источаемое ее кожей тепло. От близости наготы пенило кровь, соленой росой высыпал пот, виски ломало так, что почернело в глазах, пунцово горели скулы... Тяжелая мужская рука опустилась на смуглое угловатое по молодости плечо. Девушка, кротко охнув, прикрыла глаза, и вдруг, змейкой обвив, могучую шею Василия, жадно встретила поцелуй, по-звериному отдаваясь самцу, принятому ее плотью как предназначенье природы. Снова и снова, не ведая устали, она то в бешеной пляске сходила с ума, то, почти потеряв сознание, замирала в объятьях Василия, а очнувшись, заливалась от счастья слезами или почти навзрыд хохотала, и, будто прощаясь навсегда, сжигала мужицкие грубые губы огнем горячечных поцелуев...
Потом говорили.
- Тебя как звать-то?
- Зови шаманкой, меня по-иному не кличут.
- А ты и впрямь колдунья?
- А, то!
- Я к тебе приходить буду, примешь?
- А придешь?
- Не встречал я таких. Приду.
Так и вышло. Не забыл охотник ту дивную встречу. Много годов ходил к шаманке в тайгу. Сутками пьянился ее жадной любовью, вместе рыбалили, ставили ловушки. Когда родилась дочь Урсула, стал бывать у вогулов чаще. Узнал их обычаи, язык, рассказывал им о Боге, научил охотников обращаться с порохом, помог выменять у купцов на рухлядь несколько пищалей, снискав этим искреннее уважение всего рода. Даже старики молодого совсем мужика величали не иначе как по отчеству – Парфенычем. А возвратившись домой от лесной жены и младенца, долго замаливал Василий под образами великие свои грехи…