День рождения или Окрашенное портвейном 2.
Свои дни рождения я любил в ранней юности, нравилось получать подарки и в очень поздней молодости, когда перестал пить, и был повод встретиться со старыми друзьями, по которым очень скучал за время вынужденного несвидания. Убого-счастливое время, когда я был директором школы, имея полный джентльменский набор руководителя невысокого ранга советского розлива: бабник, пьяница и член КПСС. Перестройка сделала меня беспартийным, врачи освободили от пьянства, а годы от женщин. Но это будет еще не скоро, а пока мне только 28!
В учреждении день рождения начальника – это ритуал, который по части не очень искренних славословий, напоминал поминки, сопровождавшиеся скромными и не очень скромными подарками с обязательным адресом. В первый год моего директорства день рождения прошел почти незаметно, без подарков и памятного адреса, но с коньяком, так как за два месяца работы учителя еще не успели ознакомиться с моей биографией, но справедливо посчитали, что если и пить, то только благородные напитки. Они хотели как лучше, а я любил портвейн.
Район, в котором располагалась школа, несмотря на все сегодняшнее благоустройство, не могу вспомнить добрым словом. Марьино того времени можно было сравнить с гетто, к тому же построенном на дерьме. Причем на дерьме в прямом смысле этого слова: здесь ранее располагалась станция аэрорации, на которую стекались нечистоты со всей Москвы. Жителями гетто были «лимитчики», иногородние рабочие, приехавшие в Москву за лучшей долей. В те годы «лучшей долей» считалась московская прописка. И основная масса домов были заселены рабочими с крупнейших заводов: ЗиЛ, АЗЛК, ГПЗ. Эти дома были не просто общежитиями, но семейными общежитиями. В трехкомнатной типовой квартире жили десять – двенадцать человек. Фактически «лимитчики» за вожделенную московскую прописку продались в рабство. А рабам во все времена хотелось «хлеба и зрелищ». И то, и другое они получали сполна. Пили семьями, подъездами, домами. Потом муж бил жену, отец сына, а сын отца. Проспавшись, шли на постылую работу, и снова пили, и снова били. А в ночь с пятницы на субботу делали детей. Детей получилось много: школа работала почти в три смены.
Утро дня моего рождения начиналось буднично и знакомо. В дверях школы стояла мать многодетного семейства Мохнаткина и поджидала меня. В любое время года она приходила в школу в одном и том же виде: всклоченные волосы, галоши на босу ногу, ядовито – зеленая комбинация и сверху плащ из «болоньи» без единой пуговицы. Завидев меня, радостно начинала: «Директор, а директор. Здорово! Я к тебе пришла на учителей жаловаться». А заканчивала всегда одной и той же фразой: «Хоть я и закончила школу дураков, но все понимаю. Вы меня просто дурите». Все восемь детей были от одного мужа. Муж, мелкий, по плечо жене, казался разумным и немногословным. На все упреки в адрес детей, здраво отвечал: «Но что же вы хотите? Мы ведь с женой одноклассники». Сегодня она пришла просить материальную помощь. Вдвоем мы написали на мое имя заявление. Она попросила прочитать вслух. Текст заявления ей понравился: «Молодец, директор. Все правильно написал». Но видимо, почувствовав, что перехвалила меня, тут же добавила: «Тебе меня все равно не обдурить».
Прозвенел звонок на урок. Стало тихо, и я прошел к себе в кабинет, надеясь спокойно почитать «Советский спорт» и прикинуть шансы киевского «Динамо» на чемпионство. В турнирной таблице «Динамо» уверенно опережало всех. Хорошая команда. И «Советский спорт» - газета хорошая. Всего одна страница про мудрую политику партии.
В кабинет без стука вошел учитель труда, но секретарь парторганизациии и старше меня на двадцать лет, поэтому без стука.
- Приветствую. Я тебе не помешал?
- Нет. – Я с сожалением отложил газету. Поговаривают, что он «стучит» на меня в райком партии. – Что там у тебя?
- Посмотри протокол вчерашнего партийного собрания и подредактируй его. Я, ты знаешь, не большой мастак писать.
- Хорошо, оставляй, я посмотрю.
Мы были на «ты» с тех пор, как стали вместе пить. Я понимал, что пить с ним и опасно, и нехорошо, но у него всегда был в шкафчике мой любимый портвейн. И, выпивая стакан драгоценного напитка, я каждый раз давал себе страшную клятву, что все, в последний раз. Но каждый раз что-то мешало сдержать «страшную клятву». Вот и вчера. Если бы не партсобрание, я бы ни за что не стал с ним пить.
В школьной парторганизации состояло всего четыре человека. Он, я и две учительницы начальных классов. Одна, как позже выяснилось, была шизофреничкой и писала на меня очень здравые анонимки, другая - писала кандидатскую диссертацию и объясняла детям спряжение глаголов примерно так: что делает – первое спряжение, что делаИт – второе спряжение. За время моего директорства количество членов партии оставалось неизменным. Может быть, в школе и были желающие записаться в партию, но видимо не знали точного адреса.
Поговорив ни о чем и выпив по стакану моего портвейна, секретарь парторганизации ушел. Вслед за ним явилась председатель профкома, и от лица и по поручению коллектива подарила цветы и ту самую бутылку коньяка. День моего рождения проходил постно и благостно. Не было разбитых стекол, вывороченных умывальников и разбитых унитазов. Размеренное течение дня слегка нарушили два незначительных происшествия. Один восьмиклассник пытался во время урока математики выпрыгнуть из окна. Он не хотел, чтобы ему поставили «два». Когда я вошел в кабинет, он стоял на окне, цепко держась за оконную раму. Мои получасовые уговоры, и его нестерпимое желание пописать, позволили заключить сделку. Учительница пообещала не ставить ему «два», а я разрешил сбегать в туалет. Другой восьмиклассник уже на уроке русского языка «двинул» по лицу учителя. Учитель с окровавленной губой прибежал ко мне в кабинет, испуганный и растерянный. Он был молодым специалистом. И смех, и грех. А произошло вот что. Ученик сидел на первой парте прямо перед учителем, и что-то рисовал в тетради. Учитель перегнулся через стол и хотел отобрать тетрадь. Ученик, молча и не вставая, врезал учителю по лицу. Надо заметить, что кулак у парня был еще тот. Его отец, спасаясь от побоев сына, нередко вызывал милицию. По окончании восьмого класса ученик сел в тюрьму за нападение на наряд милиции. Я поднялся в класс, пригласил к себе в кабинет драчуна. Пару раз стукнул его головой о сейф и предупредил: «Еще раз тронешь учителя, голова вообще в сейфе останется. Понял?» Он с пониманием кивнул и отправился на урок, хотя по-человечески я его понимаю: таких учителей надо не бить, а отстреливать еще перед входом в школу.
Так в трудах и заботах прошел день. Часов в шесть я выпил стакан коньяка и задумался: «Выпить все бутылку сейчас или чуть-чуть оставить на завтра»? Мои размышления прервал стук в дверь.
- Войдите, - в кабинете появился Сережа Мерцалов, с которым я работал в школе до ухода в директора. Мы особо не приятельствовали, но он был моим постоянным напарником в школьных походах, что, конечно, сближало.
- Можно войти Юрий Иванович?
- Заходи, присаживайся. Очень рад тебя видеть. – Я действительно очень обрадовался.
- Приехал поздравить тебя с днем рождения. Не возражаешь?
- Какие могут быть возражения.
Весь диалог велся в полушутливом тоне. Мы присели. Сережа вынул из «дипломата» бутылку коньяка. «Такой же»,- отметил про себя я.
- Давай выпьем за твой день рождения в таком роскошном кабинете. – Сергей мне льстил: кабинет был убогий, как и все в образовании. Но очень большой. Все равно было приятно. Мы выпили по стакану коньяку. Здесь я хочу сделать пояснение: мы пили из стаканов не потому, что были людьми некультурными, просто в школьной столовой другой посуды не было. Завязалась непринужденная беседа людей, которые друг другу не в тягость, так как не часто видятся. Под присловье « А помнишь, как…» мы непринужденно перешли к моей бутылке коньяка. Беседа становилась уже шумной. Мы даже пытались петь. Неожиданно в дверь кабинета постучали. - «Кого еще несет так поздно»? – недовольно подумал я. Но вслух ответил: «Войдите»- одновременно, убрав бутылку и нехитрую закуску со стола. Этот жест у меня уже выработался до автоматизма. В дверях появилась молодая женщина в длинной коричневой дубленке.
- Можно войти?- но, увидев, что я не один, хотела уйти. – Я в следующий раз зайду, извините.
Еще толком не разглядев ее лица, я был поражен голосом. Я не могу дать ему какого-либо точного определения. Его тембр моментально превратил меня в кобеля, учуявшего течную суку. Элементарно захотелось ее трахнуть. На самом деле в пьяном виде я могу лечь спать с кем угодно или почти с кем угодно. Но это был особый случай. Правда, понял я это только несколько месяцев спустя. А в том момент мой мозг лихорадочно искал решение извечной проблемы озабоченного мужчины: «Как и где»?
Я засуетился, поставил еще один стул, помог раздеться и как можно доброжелательнее, но с директорской важностью произнес: «Я вас внимательно слушаю». И в то же время уже просчитывал возможные варианты выпровождения гостя. Поздравил, выпили, песни попели. Что еще? Пора и честь знать.
- Мне сказали, что вам требуется учитель музыки, - полу утвердительно спросила она, присев пока на краешек стула.
- Правильно сказали. Кстати, как Вас зовут? Меня Юрий Иванович.
- Ольга, Ольга Владимировна.
- Значит так, Ольга Владимировна. Проблему трудоустройства мы обсудим с вами завтра. Школе действительно нужен такой специалист. А сейчас, если не возражаете, присоединяйтесь к нашей компании.
- У Юрия Ивановича сегодня день рождения, - вмешался в разговор Сергей и налил ей коньяка.
- Закусить апельсин и шоколадка.
Ольга Владимировна не отказалась, пожелала мне здоровья и аккуратно пригубила коньяк.
-Так вы меня возьмете все-таки на работу? – спросила она меня.
-Да, но завтра. – Голос действительно был удивительный, но и внешне она была очаровательна: блондинка с большими серыми глазами и очень детским взглядом. Эта детскость еще больше подчеркивалась румянцем на щеках. Я больше никогда не встречал женщин с таким взглядом! Не до не после, никто так не помыкал мной, как эта женщина с взглядом ребенка и нутром беспощадного дрессировщика. Она сделала из меня пуделя, преданно смотрящего в глаза и беспрекословно, выполняющего команду «Ко мне»! Произойдет это не сегодня и не завтра: для дрессировки нужно время. А сейчас…
- А сейчас позвольте пригласить вас на танец, - Я уже основательно захмелел и хотел быстрого исполнения желаний, точнее, желания. А танец или сокращает путь к исполнению желаний, или делает их несбыточными. Я поставил в магнитофон кассету со специально подобранной для таких ситуаций музыкой. И начался этап «танцы - шманцы – обжиманцы». Уже через несколько мгновений я услышал ее тело и понял, что это будет. Осталось только придумать, где. Сергей, судя по тому, как внимательно смотрел на нас, уходить не собирался, что у меня уже вызывало вполне законное раздражение. Наконец, на третьем танце меня озарило: «Ольга Владимировна, вы не возражаете, если я вас как нашего будущего учителя познакомлю прямо сейчас со школой. Покажу ваш кабинет музыки, нашу учительскую». Ольга Владимировна не возражала.
Я прямиком потащил ее в учительскую, так как от нее у меня были ключи. В пустой школе гулко слышались не только шаги, но и мое учащенное дыхание. В дверях, не включая свет, с директорским пафосом произнес: «Это наша учительская, в которой Вы можете отдыхать на переменах и общаться с нашими замечательными учителями». Одновременно я привлек ее к себе и попытался прислонить к стене, но не очень удачно: она головой стукнулась о стенд «Экономика должна быть экономной». Извинился за причиненные неудобства и суетливо стал стягивать с нее джинсы. «В юбке было бы удобнее и побыстрее», - подумалось мне. Джинсы были на ней в обтяжку, поэтому снимать их было тяжело.
- Не очень удобно будет без спального места. – Заметила Ольга Владимировна.
- Все будет нормально.
Кое-как я стянул с нее джинсы и сосредоточился уже на поиске удобной позиции. Узкие джинсы, неудобная позиция, спешка – короче, я оконфузился. Джинсы она уже одевала сама. «Я писать хочу».- Только и произнесла она. Я показал ей туалет и сказал, что жду в кабинете.
В кабинете никого не было. На столе лежала записка: «Желаю удачи». Я достал из шкафчика бутылку портвейна и аккуратно налил себе в стакан.
На следующий день я принял ее на работу, через три месяца развелся с женой и остался один. А Ольга Владимировна выступала на каждом школьном концерте. Голос у нее был удивительный