Картонный город
Он ехал, а в те дни погода стояла прекрасная, чтобы проехаться вот так беззаботно по всем знакомым местам с ветерком, – обыкновенное человеческое счастье, которое приносит людям велосипедная прогулка, – и педали слегка поскрипывали, а руль ходил послушно влево-вправо под его умелым руководством. Все выглядело вполне сюрреалистично: и город с его скользящими лицами, и небо, повисшее над строениями, которые казались весьма крупными, небо, нарисованное размашисто Гогеном или еще кем-то. Словом, почти настоящее, и облака расчерчивали голубизну и птицы, пестрили черными точками на воздушном холсте. Он свернул влево на узкую улочку, донельзя знакомую (deja vu), почти сказочную (магическая пародия), и увидел двоих, которых замечал здесь всегда в это время дня: мужчина, везущий женщину в инвалидной коляске. Ровно в четыре часа они появлялись в интерьере домов, казавшихся нереальными, будто кто-то смастерил их ради шутки из картона. Он глянул на коляску с большими колесами и задумался о постоянстве и изменениях. Ровно четыре, и они снова здесь, постоянные в сумятице дней и в то же время призрачные, как обманчивые звезды, как дом, который стоял здесь всего каких-нибудь полгода назад и вдруг ни с того ни с сего исчез, словно провалился. На самом деле, снесли, открывая новую площадку для очередного строительства, а новое потом опять незаметно для обычного человеческого глаза превратится в старое, только пройдет каких-нибудь 20 лет, и опять площадка чиста, как и теперь, в этот яркий день, когда он колесил по этой улочке, рассматривая её происходящие изменения, казавшиеся неестественными, будто внесенными в реестр, который был составлен совсем не им, а кем-то другим в час безмолвного досуга, сидя за молчаливым пасьянсом. Как бы то ни было, сегодняшняя реальность казалась ему временной, ненастоящей, придуманной. И проезжая, он посмотрел на город и подумал, что здесь кто-то был, и здесь так усердно трудилась чья-то рука, ловко работающая ножницами по цветной бумаге, чик… чик… и город готов. Не сразу, постепенно, словно экспромтом, без лишних эмоций, крыши приобрели настоящую свою форму. Коричневые картонные крыши, бумажные занавесы в пыльных окнах. Что-то не то. Не город, а целая мастерская, развернутая перед глазами. И люди, бегущие люминесцентные куртки, ботинки, застывшие в простенке велосипеды, вроде бы такие же, на котором он ехал теперь, работая ногами, наслаждаясь меняющимися экспозициями города. Лавки, блестящие магазины, сотканные из папье-маше, красочная бутафория модных шляпок, развешанных на витрине. Заходи, примеряй, и если хочешь сам стать манекеном, покупай и иди восвояси, чтобы через секунду слиться с толпой, то есть, иными словами, войти в картину, которая его окружала, пока он велосипедничал, поглядывая время от времени на солнце, оставшееся в стороне, появляющееся и исчезающее за декоративными верхушками зданий. Жалкая имитация всё это: и машины, дымящие чёрным заревом, и припудренные щеки красоток, стоящих кучками на бульваре, переминаясь с ноги на ногу, бросая сигарету в сторону, чтобы следом посмотреть на высокие башенные часы и утолить жажду времени, усмирить повседневную тягу успеть куда-то. Неужели ямы в мощёном тротуаре, куда проваливаются в обморочном ступоре бегущих спиц велосипедные колеса, настоящие, ведь когда-нибудь их заделают, и пройдет сам собой этот обморок, исчезнут неоновые огни рекламы, и вместо них появится свет загоревшихся звезд, появятся неожиданные ноги ночью с мерцающие огоньками, которые, ему казалось, он помнил наизусть, но они все равно каждый день становились новенькими и непредсказуемыми. Картонный город походил на загадку, которою предстояло, в конце концов, решить, определить место каждой вещице, каждой лавке, каждому пешеходу, найти самому себе место, потому что он ехал, и, будучи в постоянном движении, оставался в некотором недоумении относительно своего статуса. Неожиданно он испугался, когда вдруг увидел новую картину улиц. Это не город, а выставка, экспозиция, которую он терпеливо рассматривал, поворачивая остренький подбородок и так и сяк, выхватывая игру красок, дрожащие в светотени реснички людей, хаотичные лица и машины, вписанные в нежную небесную рамку. Так вот, он ужаснулся, ибо поймал себя на том, что он, может быть, уже давно стал частью этого старого картонного города, где дома исчезают сами собой и крыши меняют свой цвет, ведь дождь и сезоны продолжают делать свое дело, несмотря на настроение обитателей. Немного необычно казалось ему ехать, перекочевывая из картины в картину, необычно из-за того, что он смотрел на чередующиеся шедевры жизни и думал о том, что странно быть поневоле вписанным и в то же время играть, резвиться, будто собачонка на длинном поводке, перебегать с одного полотна на другое и всё время обнюхивать, искать чего-то. Для него это было бегством, ибо не мог он вот так встать и замереть из-за того, что боялся, что и картинка замрёт вместе с ним. Движение, игра страстей картонного города, большой гам машин, сигналящих на перекрестках, светофоры, словно вытаращенные глаза, меняющие свой цвет с вампирического на донорский, настоящий театр, в который приходится играть каждодневно, действовать, насильно быть вписанным, размалеванным, одетым в шутовское платье. Показалось ему, что когда он выехал на эту прогулку, был он живой, а теперь, глядя на искусственный лоск, сам стал картонным, потерял свою человеческую сущность, запутался и, в конце концов, прилип к этой богатой картине, стоящей перед глазами.
Скрипнула музейная дверь, и шаги посетителя гулко потопали по длинному коридору, из зала в зал, изредка останавливаясь на полированном паркете, чтобы по-своему оценить результат, а потом тихо подошли к оттенённому занавеской уголку, в котором сияло полотно. Осталось внизу только прочитать скромную ремарку: ‘Велосипедная прогулка по городу’. Неизвестный художник.