«Созданье ада иль небес»?
(Работа посвящена исследованию причин трагедии личности М.Ю. Лермонтова и героя его романа.)
Считаю нужным обратить внимание, что в своей работе я буду
рассматривать лишь идейную сторону творчества
М. Ю. Лермонтова и тем самым ни в коей мере не хочу поставить под сомнение его поэтический гений!
В своей работе «Печорин… Загадка образа» я пытался доказать, что главный персонаж романа М. Ю. Лермонтова не является
«героем своего времени». И если это так, то на основании романа нельзя судить о трагедии всего поколения 30-х годов XIX века. И была ли она? С исторической точки зрения –потерянных поколений не бывает! Тем более о поколении эпохи «философствующего духа» никак нельзя сказать, что оно «не бросило векам мысли плодовитой» и не отмечено «гением начатого труда». - В романе Лермонтова отражена трагедия отдельно взятой личности, и я постараюсь убедить в этом, вскрыв её причины.
В предыдущей работе я показал, что М. Ю. Лермонтова не увлекали новые гуманистические течения, скептически он относился и к прежним идеалам. Поэт «бежал» в светское общество, но и там не находил утешения - «скучал глубоко». Среда, в которой вращался Михаил Юрьевич, конечно, усиливала его давно сложившееся пессимистическое отношение к жизни. Но в целом действительность мало влияла на мировоззрение автора романа о герое времени. Он пытается исцелиться, взирая в одиночестве на гордые вершины Кавказа, но и тут душа его не знает мира…
- Лермонтов вечно в борьбе с самим собой. - Здесь, в глубине собственной необычайной натуры поэта, поэтому и следует искать причины его личной трагедии.
1. «С святыней зло во мне боролось» (Внутренний конфликт
демонической натуры М. Ю. Лермонтова).
Величественная природа горного края помогала чувствовать поэту свою исключительность. Она возвышала его над людьми, здесь, как нигде, Михаил Юрьевич ощущал себя «печальным Демоном, духом изгнанья», который «летал над грешною землёй».
По библейской теории Демон роковым образом призван творить зло - он насыщает этим свою душу. Но Демон, тем не менее, глубоко страдает от содеянного зла, ведь путь к Богу для него закрыт. Смех Демона – это торжество от осознания могущества над людьми. И одновременно – это горький смех над самим собой от признания глубины собственного нравственного падения. Вот почему сатанинский смех так страшен.
Я говорю об этом не случайно - тема демонизма проходит через всё творчество Лермонтова. Уже с юных лет поэт чувствует над собой власть мрачного гордого духа:
Две жизни в нас до гроба есть.
Есть грозный дух: он чужд уму;
Любовь, надежда, скорбь и месть –
Всё, всё подвержено ему.
………………………………
Ему поверил я…
И ещё, более уверенно:
Как демон мой, я зла избранник,
Как демон с гордою душой,
Я меж людьми беспечный странник,
Для мира и небес чужой. ( 1830 год )
Уже через год молодой человек убеждён:
И гордый демон не отстанет,
Пока живу я, от меня
И ум мой озарять он станет
Лучом чудесного огня;
Покажет образ совершенства
И вдруг отнимет навсегда
И, дав предчувствие блаженства,
Не даст мне счастья никогда. (1831 год)
О победе злого духа над собой поэт заявляет в 1837 году стихотворением «Моё грядущее в тумане». А в 1840 году Лермонтов, возвращаясь с Кавказского фронта, везёт в Петербург неоконченную рукопись поэмы «Сказка для детей», герой которой светский человек- дьявол. Автор наряжает нового демона во фрак и меняет лирический тон на фамильярный: «Этот чёрт совсем иного сорта – аристократ и не похож на чёрта».
Итак, с пятнадцати лет поэт оставался верен одному и тому же творческому замыслу.
1.1 Демон – чёрный спутник лермонтовского одиночества.
Это постоянство тем более поражает, что образ гордого и злого властелина Лермонтов рисует в поэме «Демон», над которой работал, делая перерывы с 1829 года, а последние поправки в это произведение автор внёс всего за несколько месяцев до своей гибели – в 1840 году! Менялся сюжет, менялся фон самого действия, менялась телесная оболочка главного персонажа – неизменным оставалась лишь сосредоточенность поэта на страданиях «печального Демона, духа изгнанья». Многочисленные стихотворные произведения разных стран перекликаются с поэмой. И всё-таки русский демон иной породы, чем его собратья из Франции, Англии или Германии. Лермонтова не тянуло бы в течение одиннадцати лет описывать и дорабатывать эту дьявольскую фигуру, расценивай он её как простой дубликат знаменитого князя тьмы, которого сделали модным другие писатели. То, что Михаил Юрьевич столь долго и страстно был занят этой работой, означало, что она была для него чем-то большим, нежели занятная литературная игра. Этот труд должен был быть продиктован внутренним порывом и являть собой завещание поэта.
Такую приверженность теме Демона объясняет Вл. С. Соловьёв:
«Первая и основная особенность лермонтовского гения – страшная напряжённость и сосредоточенность мысли на себе, на своём «Я», страшная сила личного чувства». Именно поэтому практически во всех ранних произведениях поэта «просвечивает решительное сознание, что он существо избранное и сильное, назначенное свершить что-то великое. В чём будет состоять и к чему относится это великое, он ещё не может и намекнуть. Но что он призван свершить его – несомненно». Действительно, уже в семнадцать лет Лермонтов заявляет:
Я рождён, чтоб целый мир был зритель
Торжества иль гибели моей.
Русский философ считает такую самооценку верной, свойственной всем избранным людям, - ведь юноша на самом деде обнаружил «чрезвычайные силы ума, воли и творчества». «Отличие Лермонтова здесь в том, что эта высокая самооценка уже с ранних лет связана у него с слишком низкой оценкой других, - всего света, оценкой заранее составленной, выражающей черту характера, а не результат какого-нибудь действительного опыта», - замечает Соловьёв. Строки из раннего стихотворения поэта подтверждают эту мысль:
Что хвала иль гордый смех людей?
Души их певца не постигали,
Не могли души его любить,
Не могли понять его печали
И его восторгов разделить.
«С ранних лет, ощутив в себе силу гения, Лермонтов принял её только как право, а не как обязанность, как привилегию, а не как службу. Он думал, что его гениальность уполномочила требовать от людей и от Бога всего, чего ему захочется, не обязывая его относительно их ни к чему…Сознавая в себе гениальную натуру, задаток сверхчеловека, Лермонтов также рано сознавал и то ЗЛОЕ НАЧАЛО, с которым он должен бороться на пути к высокой цели». Здесь русский мыслитель имеет в виду того демона, который владел поэтом с юношеских лет и до самой смерти. Несмотря на адские муки, Михаил Юрьевич не делал решительных попыток исторгнуть этого «князя тьмы» из своей души – он идеализировал своего демона, лелеял его, пытался сжиться с ним, но не избавиться от него. И в результате – демон всегда торжествовал в душе Лермонтова, доставляя ему всё новые и новые страдания. – Вот почему демонические мотивы пронизывают всё творчество нашего автора.
В образе изгнанника рая из поэмы «Демон» Михаил Юрьевич попытался выразить свой характер в большей степени, чем в Печорине. Это видно, если изучить черты, переданные им своему герою. В изображении Лермонтова Демон совсем не является предводителем адских полчищ, который борется с Божьей волей. Это Демон второстепенный, подчинённый. Зло - это не суть его, а ремесло или развлечение. Однако иногда это ремесло тяготит Демона. Его томит одиночество. Остаток человеческих чувств даёт Демону возможность любить, желать добра, даже плакать над судьбой женщины. Этот мрачный дух ищет спасения в любви невинной Тамары. Однако попытка кончилась неудачно: несмотря на все свои картинные клятвы, несмотря на своё, по-видимому, искреннее желание «любить, молиться и веровать добру», он не мог отказаться от своей природы, не мог полюбить не эгоистической любовью, не мог полюбить весь мир и живые существа. При первом же осложнении «в душе его проснулся старинной ненависти яд». «Демон» - могучий искуситель не смог встать на путь добра:
И вновь остался он, надменный,
Один, как прежде, во вселенной
Без упованья и любви!..
По мнению Мережковского, Демон является одним из тех нерешительных ангелов, которые «в борьбе Бога с дьяволом не примкнули ни к той, ни к другой стороне». Дух отрицанья и сомненья колеблется между тьмой и светом, между конечным и бесконечным, между отчаянием и верой. И если это так, то трагедия Демона – это перенос в вечность мучений, которые поэт испытал на земле.
1.2 Гений обязывает к смирению.
Поэтому в своих стихотворных произведениях Лермонтов так часто обращается к Богу. Решая для себя вопрос: кто он – «созданье ада иль небес», Михаил Юрьевич знал два состояния: то душа его то бросает вызов Богу, заявляя о своих демонических началах, то простирает руки к Всевышнему, с мольбами и стенаниями прося защиты и утешения. Но чтобы найти исцеление в Боге, необходимо смирение…Очень верно, на мой взгляд, об этом рассуждает Вл. С. Соловьёв: «Судьба или высший разум ставят дилемму: если ты считаешь за собою сверхчеловеческое призвание, исполни необходимое для него условие, подними действительность, поборовши в себе то злое начало, которое тянет тебя вниз. А если ты чувствуешь, что оно настолько сильнее тебя, что ты даже бороться с ним отказываешься, то признай своё бессилие, признай себя простым смертным, хотя и гениально одарённым». Осуждая то ЗЛОЕ НАЧАЛО, которое мешало поэту встать на путь смирения философ, видит в его душе трёх чёрных властелинов.
Первый – это демон кровожадности ( по выражению Соловьёва). - Удовольствие терзать слабые создания не оставляло Лермонтова вплоть до трагического конца: «Ему непременно нужна была жертва, - без этого он не мог быть покоен, - и, выбрав её, он уж беспощадно преследовал её», - замечает
И. И. Панаев. «Настроение его ума и чувств было невыносимо для людей, которых он избрал целью своих придирок и колкостей, без всякой видимой причины, а просто как предмет, над которым он изощрял свою наблюдательность…Он считал лучшим своим удовольствием подтрунивать и подшучивать над всякими мелкими и крупными странностями, преследуя их иногда шутливыми, а весьма часто язвительными насмешками», - вспоминает князь Васильчиков. По мнению русского мыслителя, зло волей или невольно делает каждый из людей, но «услаждаться деланием зла есть уже черта нечеловеческая».
Второй демон – это демон нечистоты. Указывая на эту черту натуры Лермонтова, Соловьёв ссылается на факты из биографии поэта – «пороки юности преступной» и на стихи нецензурного характера, о существовании которых известно. (П. А. Висковатов пишет о том, что в1834 году в юнкерской школе издавался журнал «Школьная заря», в который Михаил Юрьевич поместил ряд стихов и поэм – «произведения эти отличались жаркою фантазией и подчас прекрасным стихом, но отталкивали цинизмом и грязью, в них заключавшимися,…первая поэтическая слава Лермонтова была самая двусмысленная …».) Стихов этих я не читал, поэтому мнение Соловьёва подтвердить не могу.
Поэт сознавал, что пути, на которые толкали его эти демоны, были путями ложными и пагубными. Но «высвободиться из-под власти двух первых демонов мешал третий и самый могучий - демон гордости; он нашёптывал: - Да, это дурно, да это низко, но ты гений, ты выше простых смертных, тебе всё позволено, ты имеешь привилегию оставаться высоким и в низости…». Не думается, что прав Висковатов, заявляя, что «сатанинская гордость поэта прикрывала в нём самую нежную, любящую душу». И мы не найдём ни одного указания, чтобы Лермонтов когда-нибудь тяготился своей гордостью и обращался к смирению.
Враждебной силою гоним,
Я тем живу, что смерть другим:
Живу – как неба властелин –
В прекрасном мире – но один. – к этому юношескому убеждению Михаил Юрьевич пришел под конец жизни. Подтверждение этому опять же в печальном финале поэмы «Демон».
Только смирение (как признание свей недостаточности) открывает пути к совершенствованию личности. Гордыня, которая ни в чём не нуждается – никогда. Именно поэтому смирение считается основной человеческой добродетелью, а гордыня страшным грехом.
Вывод, который делает Вл.С. Соловьёв в своей статье «Лермонтов» как нельзя лучше согласуется с крылатой пушкинской фразой – «гений и злодейство – две вещи несовместные». Русский философ добавляет: «Гений обязывает к смирению»! Если бы поэт смирился, снизошёл до людей – ему бы открылся Бог, лишь при этом условии душа его могла обрести мир. Но раз этого не случилось за короткую жизнь Михаила Юрьевича, то, следовательно, душой его владел демон. Он стал интимным спутником поэта, и именно в демонизме таятся причины трагедии этой яркой и гениальной личности.
Воспоминания и письма современников Лермонтова подтверждают такую характеристику поэта. «У него была добрая душа, я в этом уверен, - писал один». «От него исходила злая сила», - утверждал другой. Третий заявлял весьма веско: «В нём было два человека». Да и сам Печорин признавался в «Герое нашего времени»: «Одни скажут: он был добрый малый, другие – мерзавец!..». Действительно, в жизни Лермонтова так много противоречивых поступков, что нелегко приписать их одному и тому же человеку. Неужели этот же самый человек вёл себя
по-хамски с Екатериной Сушковой – и видел идеал любви в маленькой Вареньке? Готов был пойти на всё, чтобы его приняли в свете – и защищал в стихотворении честь Пушкина, от этого света пострадавшего? Писал порнографические стихи - и стихотворные молитвы? Отстаивал свою честь в поединках – и терял её на царском допросе? Любил литературный труд – и кровавую суматоху боёв? Поочерёдно гордый и униженный, великодушный и мелочный, нежный и безжалостный, искренний и лживый, деликатный и грубый, Лермонтов не делал выбора между добродетелью и развращённостью. Для тех, кто с ним соприкасался, он был абсолютно симпатичным или же совершенно отвратительным в зависимости от обстоятельств. Никто из друзей не мог утверждать, что разгадал его душу. Михаил Юрьевич чувствовал внутри себя нечто чудесное и чудовищное одновременно: «Он обладает дьявольским искусством очарования, потому что он демон, и его стихия – зло! Зло без всякой личной заинтересованности, зло ради самого зла!..», - толи в шутку, толи всерьёз писал о себе Лермонтов в письме к Е. Сушковой.
«Он мстит миру за то, что сам “не совсем человек”…Звери слышат человеческий запах. Так люди слышат в Лермонтове запах иной породы», - говорит в начале прошлого века поэт Мережковский.
2. Причины трагедии Печорина.
2.1 Демонизм героя.
И именно демон, обиженный на Бога и презирающий людей, владел душой М. Ю. Лермонтова в период работы над романом «Герой нашего времени». Демон Печорина неоднозначен. Я постараюсь показать, как он менял свой лик.
Когда Григорий Александрович излагает свои мысли о том, «зло порождает зло» - он торжествующий демон: «первое страдание даёт понятие о удовольствии мучить другого; идея зла не может войти в голову человека без того, чтоб он не захотел приложить её к действительности». ( Я не думаю, что подобные идеи типичны для того «современного человека», которого автор так «часто встречал» в обществе.)
Печорин обвиняет в своём несчастье людей: «Я был готов любить весь мир, меня никто не понял: и я выучился ненавидеть…». Этим он подтверждает: «Я демон», но демон, требующий сострадания. И действительно, ему так приятно увидеть это сострадание в глазах наивной княжны Мери, которая не усматривает в откровениях странного офицера никакого демонического коварства. «Сострадание, чувство, которому
покоряются так легко все женщины, впустило свои коготки в её неопытное сердце», - ликовал коварный демон, «насыщая свою гордость».
С княжной Григорий Александрович на самом деле обошёлся как с цветком, который сорвал и бросил на дороге: «авось кто-нибудь поднимет». Печорину «доставляет необъятное наслаждение» мысль, что молодая девушка «проведёт ночь без сна и будет плакать». «Есть минуты, когда я понимаю Вампира!» - восклицает герой. Это сравнение становится понятным, если вспомнить его откровение: «Я чувствую в себе эту ненасытную жадность, поглощающую всё, что встречается на пути; я смотрю на страдания и радости других только в отношении к себе, как на пищу, поддерживающую мои душевные силы». Таким образом, эта демоническая натура способна приобретать черты вампира, пищей которому служит в романе не только любовь неопытной Мери, но и преданное чувство Бэлы.
В ночь перед поединком герой Лермонтова горько признаётся себе в том, что «играл роль топора в руках судьбы» и «как орудие казни упадал на головы обречённых жертв, часто без злобы, всегда без сожаления…». Печорин глубоко и искренне переживает, что «любил только для себя, для собственного удовольствия», удовлетворяя «странную потребность сердца,… и никогда не мог насытиться». Здесь он откровенно страдающий демон, - демон, который полон раскаяния при виде свершённых им деяний.
Но спустя всего лишь несколько часов Григорий Александрович доказывает, что не перестал быть демоном: снова как орудие казни «упадает он на голову обречённой жертвы». Пустой, малодушный Грушницкий… - именно эту жертву вычислил изощрённый ум Печорина. Последовательно наш герой строил интригу, чтобы выставить напоказ слабые качества этого жалкого, в сравнении с ним самим, существа. Демон Печорина «твёрд и холоден, как железо», он предвкушает удовольствие проверить на практике свою теорию человеческой порочности: «Самолюбие и слабость характера должны… торжествовать!..», - провозглашает перед дуэлью главный герой. Он прав: его отчаяние, действительно не вылечить «дулом пистолета». Перед лицом смерти не любовь к земной жизни, а «неизъяснимое бешенство» охватывает эту демоническую натуру.
2.2 Попытка вернуть Веру-женщину.
Возможность обрести веру в Бога.
И вот этот Демон-Печорин, обезумев от потери единственной женщины, которая для него что-то значила в жизни, вдруг становится человечным… Он пытается догнать потерянную любовь и в ней найти утешение. Видимо, имя Вера выбрано автором не случайно. Он « молился, проклинал, плакал, смеялся»…- эти слова, пожалуй, единственное указание на то, что в Печорине всё же жила вера в Бога. Но вера отчаявшегося безумца не была истинной, ведь, взывая к Господу, он тут же и проклинал и смеялся. Не правда ли странная вера?! После бешеной скачки грудь героя разрывается от рыданий, «вся твёрдость, всё хладнокровие – исчезли как дым, душа обессилела, рассудок замолк»…- Такие строки невольно наводят на мысль: наконец свершилось перерождение Печорина, наконец-то он утратил свои демонические черты и стал обычным человеком! Но нет, - демон гордыни снова торжествует в этом, казалось бы, сражённом судьбой человеке! «Если бы в эту минуту кто-нибудь меня увидел, он бы с презрением отвернулся»,- вот отношение Печорина к своему душевному состоянию. Он не желает отпускать от себя своего мрачного спутника и даже презирает себя за то, что на минуту позволил собственному демону снизойти до простого смертного. Чувствуется, что Григорию Александровичу лестно считать себя существом высшего порядка. Поэтому напрасно он погонял коня – Вера-женщина, как и вера в Бога, для него были недостижимы! Печорин вновь обретает лик демона, роковым образом призванного творить зло. Его сатанинский смех, вместо слёз по умершей Бэле – лучшее тому подтверждение.
3. «Кто не может подняться и не хочет смириться, тот сам
себя обрекает на неизбежную гибель».
3.1 Тяжба поэта с Богом.
А между тем, при всём своём демонизме, Лермонтов всегда верил в то, что выше и лучше его самого: «И в небесах я вижу Бога», -писал поэт. Это подтверждают и прекрасные строки стихотворения «Молитва». Религиозное чувство никогда не умирало в поэте, часто оно засыпало, но, когда пробуждалось то боролось с его демоническими началами.
Здесь можно сделать добавки из статьи: стр. 30-31, 51- 53
Но если Михаил Юрьевич и чувствовал «силу благодатную» в словах молитвы, то сам он не делал решительных усилий, чтобы разрушить «заведённое в его душе демоническое хозяйство». Гений желал обрести Бога, но для этого «нужен был сложный и долгий
подвиг, на который Лермонтов не был согласен». Поэтому в стихах поэта чаще слышится обида на Провидение за свою мученическую долю, вопли отчаяния, стенания и вопросы: зачем? к чему? почему? Михаил Юрьевич чувствует себя обманутым Всевышним :
К чему творец меня готовил,
Зачем так грозно прекословил
Надеждам юности моей?..
Добра и зла он дал мне чашу,
Сказав: я жизнь твою украшу,
Ты будешь славен меж людей!..
И я словам его поверил… - Автор этих строк отказывается сопротивляться демонической власти:
С святыней зло во мне боролось,
Я удушил святыни голос…
А ведь только через смирение можно было найти тропинку к Господу, и тем самым дать мир своей исстрадавшейся душе. Сознавал ли это Лермонтов?
Если в стихах Михаила Юрьевича слышится осознанное желание обрести Бога, то в «Герое нашего времени» эти попытки, на мой взгляд, бессознательны. Создаётся впечатление, что религиозное чувство поэта дремало в период его работы над романом. Что касается авторской позиции относительно спасения души, то Лермонтов выражает её устами Печорина: «Душа, страдая и наслаждаясь, даёт во всём себе строгий отчёт и убеждается в том, что так должно;…она проникается своей собственной жизнью, - лелеет и наказывает себя, как любимого ребёнка. Только в этом высшем состоянии самопознания человек может оценить правосудие Божие». В последних словах я улавливаю некое противоречие. Мне думается, что лермонтовский герой ни в каком правосудии Господнем не нуждался. – Действительно, зачем рассуждать о суде Бога, если душа всё равно остаётся «любимым детищем», она сама себя лелеет, сама и порицает. – В земной жизни человек с таким мировоззрением не способен к перерождению. И вряд ли такая изнеженная душа способна оценить справедливость Высшего правосудия после смерти. Неудивительно, что такой тип самосознания создавал благоприятную почву для развития в поэте демонического начала. Откровение Михаила Юрьевича, высказанное Печориным, согласуется с мнением Вл. С. Соловьёва о том, что вместо борьбы с личностным злом, поэт выбрал путь идеализации своего демона.
Может поэтому, безуспешная попытка героя романа уйти от демонизма и обрести Бога напоминает бег по кругу. Подобные метания были присущи натуре самого Михаила Юрьевича.
Знамением его судьбы была не борьба со злом, а постоянная раздвоенность, головокружительное раскачивание между двумя духовными началами. Поэт не смог возвысить себя над людьми, не смог он и снизойти до простого смертного. Неудивительно, что Лермонтов остался лицом к лицу с чёрным спутником своего одиночества, который и привёл его к трагическому концу.
Вл. С. Соловьёв совершенно справедливо замечает: «Кто не может подняться и не хочет смириться, - тот сам себя обрекает на неизбежную гибель».
3.2 Мотив неизбежной гибели в творчестве Лермонтова.
Лермонтов, как мы видели, не находил гармонии в окружающем его мире, «где носит всё печать проклятья, где полны ядом все объятья, где счастья без обмана нет» («1831 г. января 11 дня»). Вероятно, поэтому через всё его творчество проходит мотив скорой и неизбежной гибели. Чуть ли не в каждом стихотворении звучит мысль, что он «кончит ране» и его «ум немного совершит»:
«Пора! – Устал я от земных забот
……………………………………………
Ужели захочу я жить опять,
Чтобы душой по-прежнему страдать…», - говорит поэт в пятнадцать лет.
«Пора уснуть последним сном,
Довольно в мире пожил я;
Обманут жизнью был во всём,
И ненавидя и любя», - решает для себя семнадцатилетний юноша. Михаил Юрьевич, предчувствуя свою гибель, желал и страшился её одновременно. Желал, - так как лишь в смерти видел избавление от земных страданий:
Пора туда, где будущего нет,
Ни прошлого, ни вечности, ни лет;
…………………Всесильный Бог!
Ты знал: я долее терпеть не мог;
Пускай меня обхватит целый ад,
Пусть буду мучиться, я рад, я рад…
Хотя бы вдвое против прошлых дней,--
Но только дальше, дальше от людей!.. («Смерть» 1830 г.)
Но уход от земных забот пугает, и это, думается, у поэта связано с его сложным отношением к Богу в течение всей жизни: Скажи, ужель одна могила
Ничтожный в мире будет след
Того, чьё сердце столько лет
Мысль о ничтожестве томила?
И мне спокойну быть? О нет! – вопрошает Лермонтов Творца в стихотворении «Ангел Смерти» (1831 г.). Выше я говорил о том, что сознание Михаила Юрьевича постоянно металось между двумя духовными началами – между неверием и верой. Всё творчество поэта наполнено этими настроениями: то поэт ощущает в себе Бога, то он его отвергает. Поэтому и страх смерти у страдающего гения неоднозначен:
- Когда всё существо поэта наполнено Господом, страх смерти – это боязнь справедливого Божьего суда; ведь молодой человек знает о присутствии в своей душе непобедимого злого начала:
Жизнь ненавистна, но и смерть страшна,
Находишь корень мук в себе самом,
И небо обвинить нельзя ни в чём. («1831 г. Июня 11 дня»)
Вина его разве в том, что он не мог подчиниться чуждому для него миру, враждебному поэту-гению, что гордый он не захотел искать примирения, что независимый он не склонился перед Творцом. Лермонтов словно просит не наказывать его за «мятежное роптанье» в стихотворении «Из Андрея Шенье»:
Я много сделал зла, но больше перенёс…
Пускай виновен я пред гордыми врагами,
Пускай отмстят…В душе, клянуся небесами,
Я не злодей, о нет! Судьба - губитель мой. (1831 г.)
Поэт будто бы верит в загробную жизнь, «грядущее тревожит грудь», озадачивает вопросами:
Как жизнь я кончу, где душа моя
Блуждать осуждена, в каком краю
Любезные предметы встречу я?… («1831 г. Июня 11 дня»)
- Когда вера В Бога покидает Лермонтова, и он остаётся наедине со своим мрачным демоном, - мысли о совершенном уничтожении после смерти терзают его душу: Ужель единый гроб для всех
Уничтожением грозит? («Отрывок» 1830 г.)
«Страшно подумать,- писал Михаил Юрьевич М. А. Лопухиной в конце 1832 года,- что настанет день, когда я не смогу сказать: «Я»! При этой мысли весь мир есть не что иное как ком грязи». Ощущая себя «над бездной смерти роковой», поэт и в 1837 году уверен в том, что
«…Настанет час кровавый…
И я паду, и хитрая вражда
С улыбкой очертит мой недоцветший гений, -
И я погибну без следа
Моих надежд, моих мучений.» («Не смейся над моей
пророческой тоскою»)
Но как не велик ужас перед бездной, Лермонтов торопится даже туда, «где будущего нет».
Мотив собственной смерти в творчестве М. Ю. Лермонтова интересен именно тем, что его явственное предчувствие неизбежной и преждевременной гибели оказалось верным.
Вл. С. Соловьёв объясняет этот факт гениальным двойным зрением поэта. Под двойным зрением философ понимает способность переступать в чувстве и созерцании через границы обычного порядка явлений и схватывать запредельную сторону жизни и жизненных отношений. Указывая на то, что Михаил Юрьевич «не был занят ни мировыми историческими судьбами своего отечества, ни судьбою своих ближних, а единственно только своею собственной судьбой», русский мыслитель говорит, что « тут он, конечно, был более пророк, чем кто-либо из поэтов». За несколько месяцев до смерти Лермонтов видел себя неподвижно лежащим на песке среди скал в горах Кавказа, с глубокой раной от пули в груди. Это отражено в стихотворении «Сон», написанном незадолго до гибели:
… С свинцом в груди лежал недвижим я;
Глубокая ещё дымилась рана,
По капле кровь точилася моя.
Лежал один я на песке долины;
Уступы скал теснилися кругом,
И солнце жгло их жёлтые вершины
И жгло меня – но спал я мёртвым сном.
Вл. С. Соловьёв уверен в том, что «та удивительная фантасмагория, которою увековечено это видение,…не имеет ничего подобного во всемирной поэзии, и могла быть созданием только потомка вещего чародея и прорицателя, исчезнувшего в царстве фей». Если к этому добавить всё, что сказано выше, то слова Михаила Юрьевича: «Я предузнал мой жребий, мой конец,…Смерть моя / Ужасна будет; чуждые края / Ей удивятся»,
- оказались пророческими. И можно с уверенностью утверждать, что Лермонтов не только предчувствовал свой роковой конец, но и прямо видел его заранее! Какова же связь между воображаемой и действительной гибелью поэта?
3.3 Невозможность найти утешение в Боге, привела поэта и его героя к фатализму.
«Он умер ещё так молод. Смерть вдруг прекратила его деятельность в то время, когда в нём совершалась страшная внутренняя борьба с самим собою, из которой он, вероятно, вышел бы победителем и вынес бы простоту в обращении с людьми, твёрдые и прочные убеждения». Как горестно это замечание
И. И. Панаева! Действительно, если бы Михаилу Юрьевичу суждено было жить дольше, он, возможно, нашёл бы спасение в Боге. Ведь даже, когда казалось, что вера совсем угасала в нём, - поэт всё-таки именно в религии пытался искать успокоение. Стихотворение «Выхожу один я на дорогу», написанное в год смерти, поражает тем, как глубоко и прекрасно ощущал Творца, этот разочаровавшийся в жизни демонический гений. Его вера, думается, явилась бы в конце концов такой, какова она у Достоевского. – Пройдя испытующий огонь тягостных и мучительных сомнений, широкого размаха колебаний и самых резких и мрачных отрицаний, она потеряла бы характер наивной веры и приобрела бы характер веры убеждённой и живой.
Но Лермонтов не смог преодолеть этот долгий и сложный путь, он не смог разрушить «с детства заведённое в его душе демоническое хозяйство». Снисходительное отношение к своему ЗЛОМУ НАЧАЛУ привело к победе последнего.
Итак, к концу жизни в душе Михаила Юрьевича утвердилось господство «мрачного властелина». «Удушив святыни голос», он перестаёт бороться против демонических сил и пытается найти окончательное и странное разрешение жизненного вопроса не в Боге, а в фатализме. Усталый и измученный поэт решает: его демон неодолим. Зачем бороться? Может просто смириться с ним? Но это значит признать себя побеждённым… Сильное «Я» Лермонтова не может ужиться с такой мыслью. Идея, что он роковым образом призван творить зло, что так ему предопределено свыше, - именно эта идея вполне соответствовала исключительной натуре русского гения. В стихотворении «Валерик» (1840 г.) он констатирует:
……в раскаяние бесплодном
Влачил я цепь тяжёлых лет
И в размышлении холодном
Убил последний жизни цвет.
И далее: Мой крест несу я без роптанья:
То иль другое наказанье?
Не всё ль одно. Я жизнь постиг;
Судьбе, как турок иль татарин,
За всё я ровно благодарен…
Автор этих строк признаёт, что он боролся с судьбой, но напрасно! Ему не выйти из того рокового круга, который очерчен вокруг него. Об этом свидетельствует и содержание поэмы «Демон»: изгнанник рая вроде и стремиться встать на путь добра, но ему помешали, поэтому он, с сознанием полного права, становиться настоящим Демоном, стихия которого всё «собранье зол».
В романе «Герой нашего времени» поэт как раз и решает для себя вопросы: Существует ли предопределение свыше?
Можно ли угадать его?
Михаил Юрьевич желает получить утвердительные ответы. Именно поэтому в повести «Фаталист» его Печорин оказывается прорицателем. Он говорит Вуличу: «Мне казалось, будто вы непременно должны нынче умереть», - и тем самым точно предсказывает судьбу приятеля, то есть угадывает предопределение.
«Я чувствую, что мне не долго жить», - с печальной иронией признаётся поэт Гвоздеву ( - товарищу по юнкерской школе) всего за несколько дней до роковой дуэли. Предчувствия и героя, и самого автора оказались верными… Может и вправду, «вечный судия» дал Лермонтову «всеведение пророка», способного предсказать не только чужую судьбу, но и свою собственную? («Пророк» 1841 г.) Страшный вопрос, не правда ли? Тем более, что за ответ на него Михаил Лермонтов заплатил жизнью…
3.4 Дуэль Печорина и последний поединок Лермонтова носят характер фаталистического эксперимента.
Поэт устал от сомнений и разочарований. Он должен хоть в чём-то быть убеждён до конца. И прежде всего - в своей собственной судьбе.
Не будучи до конца уверенным в теории фатализма, Михаил Юрьевич пытается проверить её на практике. – Пусть сам случай рассудит: есть ли предопределение, и каково оно, демон я или человек. Тем самым Лермонтов подошёл к своей последней черте. Он ищет тот случай, который разрешит его сомнения. В романе «Герой нашего времени» под маской Печорина автор ставит именно себя в различные критические ситуации:
- Дважды его герой в буквальном смысле бросается на нож: первый раз – это случайность («Тамань»), второй – отважный поступок («Фаталист»).
- В повести «Княжна Мери» Печорин затевает интригу. Играя низкими моральными качествами жертвы, он шаг за шагом подводит себя к барьеру и смело становится под дуло пистолета.
Хочется отметить, что лермонтовский герой сам ищет эти смертельные ситуации. Может, поэтому они напоминают схватку с судьбой. В этой схватке демонический персонаж оказывается победителем и побеждённым одновременно. Печорин остаётся жить. Но зачем? – Чтобы мучиться самому и мучить других, а после бесславно и безлико умереть где-то в пути - видимо, так ему было предопределено свыше… (Вполне вероятно, что трагичная судьба Байрона подогревала воображение Михаила Юрьевича, когда он выстраивал жизненный путь своего героя. Известно, что его знаменитый английский кумир, прожив яркую жизнь, умер от обычной лихорадки.)
А каков удел самого поэта? – Автор словно примеряет на себя судьбу своего же героя. – Нет, он не в силах смириться с подобной участью! Страдающий и мятежный гений не желал так долго ждать разрешения своих вопросов.
Роковая дуэль – это страшный фаталистический эксперимент Лермонтова, его собственная схватка с судьбой. Поединок из романа о герое времени повторился в жизни:
- Фоном служили всё те же гордые вершины Кавказа.
- Только интригу затеял не Печорин, а Лермонтов, не Грушницкий, а Мартынов был избран жертвой для колкостей: по свидетельству одного из секундантов – князя Васильчикова, Михаил Юрьевич сам «напросился на дуэль и поставил своего противника в такое положение, что тот не мог его не вызвать».
- И теперь сам Лермонтов становится под дуло пистолета:
«В эту минуту, - писал Васильчиков, - я взглянул на него и никогда не забуду того спокойного, почти весёлого выражения, которое играло на лице поэта».
Все подробности его поведения, приведшего к последнему поединку, и во время самого этого поединка носили черты фаталистического опыта. Об этом говорит в своей работе и
Вл. С. Соловьёв. Философ считает: «На дуэли Лермонтов вёл себя с благородством, - он не стрелял в своего противника, - но по существу это был безумный вызов высшим силам, который во всяком случае не мог иметь хорошего исхода». И далее:
«В страшную грозу, при блеске молний и раскатах грома, перешла эта бурная душа в иную область бытия». – Лермонтов без страха встретил смерть, пытаясь найти решение загадки, которая волновала его все годы:
Придёт ли вестник избавленья
Открыть мне жизни назначенье…?
Вестник избавленья пришёл очень рано. Даже, быть может, слишком рано, явившись по воле того, кто так долго взывал к нему в своём одиночестве.
3.5 Встреча Михаила Юрьевича с Богом, которого он искал и не обрёл при жизни.
В работе прошлого года я пытался доказать, что, беспощадно обнажив перед нами «историю души» Печорина, М. Ю. Лермонтов тем самым не запечатлел в его образе портрет своего поколения.
В настоящей работе я старался, не ограничиваясь рамками одного романа, вскрыть глубинные причины трагедии и автора, и его героя. Сопоставляя характер того нравственного тупика, в котором оказался Григорий Александрович с мучительным внутренним конфликтом Лермонтова, я прихожу к выводу:
В романе «Герой нашего времени речь идёт о трагедии души самого поэта. Увлечённость индивидуалистическими идеями западных романтиков, в силу необычайной напряжённости личного начала Михаила Юрьевича, вылилась для него в мучительную личностную трагедию. Крайний индивидуализм Лермонтова тем более мрачен, что он основывается на демонических началах, утвердившихся в душе поэта, который не смог встать на путь смирения. Неудивительно, что внутренний конфликт этой демонической натуры, мучительно переживающей в себе вопросы вечности, страдающей и отрицающей, могла разрешить лишь смерть.
Вполне естественно, после этого, всеопределяющим мотивом в творчестве Михаила Юрьевича Лермонтова считать трагедию отдельно взятой личности, а не целого поколения.
Только погибнув, русский гений снизошёл до людей, только так доказал себе и нам, что он не «созданье ада». И только после смерти произошла встреча поэта с Богом, которого он искал, но так и не нашёл при жизни. И лишь после смерти больная, исстрадавшаяся душа поэта, наконец, обрела мир!