Это случилось после того, как я перестала дышать, просто в один день поняла, что набирать воздух в легкие - совсем необязательно…И был сон и ветер, и снег, весенний и грубый, который сыпал яркими солнышками по двору… Я это помню… Тогда еще билось по венам желание все успеть, идти против жизни, а не рука об руку с ней.
Тогда совсем одна я стояла на остановке автобуса, конечно без шапки, ветер залезал в волосы и, путаясь в них, оставлял холод на память о себе. Первое ощущение – нет, не страх, он даже не заглянул в мои мысли, а боль. Женщина, стоявшая почти напротив, взглянула на меня зелеными глазами. Сердце как-то странно дернулось, и в первый раз за три года мне захотелось набрать воздух в легкие.
-Ну что ж, будем жить, - пронеслось в голове.
Если бы ты был здесь, рядом со мной, ты бы сказал, что все это – чушь, и ее – мои глаза не существуют… Но тебя не было близко, и я поверила в нее, в боль, и, наконец, пришел страх. Женщина больше не смотрела на меня, не увидела, не заметила. Я развернулась и пошла пешком домой – больше часа наедине с мыслями и нашими общими глазами, которые все еще глядели, как будто в душу, серьезно и глубоко.
Второй раз я с ней встретилась через две недели - четырнадцать дней тока, блуждающего по телу, путающегося в нервах и нигде не находящего выхода. На перекрестке, около твоего дома, мы натолкнулись друг на друга, переходя дорогу, я остановилась и на мгновение поймала ее взгляд, странно видеть свое отражение в своих же глазах. И еще, я поняла, она тоже не дышит, ей абсолютно также не нужно хватать этот грязный городской воздух. Вдруг что-то внутри меня напряглось и, словно наяву, я услышала глубоко, где-то под сердцем, скрежет тормозов, крик, грохот от падения тела, топот ног… Тишина и в ней – стон раздавленного стекла… А потом – шум, голоса… Человек, лежащий на сером асфальте лицом вверх – к небу, которое он очень хотел видеть, но не мог из-за рук и голов столпившихся вокруг него.
- Через неделю мы умрем, – мячиком проскакало в голове, - то есть умрет она, причем здесь, на этом перекрестке, среди машин и жесткого, жестяного воздуха, напротив твоего дома.
Я обернулась уже на другой стороне дороги, увидела ее спину, а через секунду она смешалась с другими людьми. В щеках пульсировало сердце, пальцы дрожали. Глупое сердце – никак не может прийти в согласие с мыслями. И еще, какая-то странная неопределенность не давала покоя: надо что-то делать, что-то успеть, пока она жива, пока мы живы…
Я подхожу к ларьку и покупаю пачку сигарет и коробок спичек, спички мне нравятся больше, чем зажигалки, огонь от дерева и серы. Это моя первая пачка, не курю, не курила, но засосало под ложечкой, и я не стала сопротивляться, мне – все равно. Мимо шли люди, торопились, шумели, их взгляды скользили мимо, не задевая, не оставляя себя, не оставляя себе. Закурила. Потихоньку перестали дрожать пальцы, голову наполнил дым, густой и приятный, вытесняющий мысли, оставляющий решения. Передо мной – твой дом, серый на фоне однотонного неба из темно-синего бархата.
Увидеть тебя… Зачем? Что я скажу? Но это нужно! Или нет? Теряю мысли. Тушу сигарету о край урной и больше, не думая ни о чем, иду к твоему дому.
«Твой, твое, ты» - мне нравится крутить эти слова в голове. «Твой дом», «твои волосы», «твоя судьба»… - смакуя каждое из них, повторять снова и снова, как до боли понравившуюся песню, которая как будто сливается с тобой, становится тобой.
Вот дверь в твою парадную, железная, с винтом вместо ручки, код угадываю сразу: три кнопки светлые, отполированные, в том числе и твоими пальцами. Захожу внутрь, вызываю лифт, передо мной сразу же открываются двери, захожу внутрь, нажимаю кнопку «семь», одну из не выжженных, двери грузно закрываются. Не люблю лифты, они, словно замыкаются на тебе, во время толчка, что означает начало движения, вздрагивают пальцы. Резкий, грязный запах, разрисованные стены. Еще один толчок – остановка, громкая, тяжелая. Выхожу на твою лестничную клетку, правильно называют это место именно «клеткой», из которой есть выход, правда, не всегда. Передо мной четыре двери, я знаю за какой из них две твоих комнаты. Мебель пропитана твоим запахом, цветы, как это ни странно, ты любишь растения, странно, потому что это увлечение не гармонирует с тобой, твоей внешностью, характером, и вообще, люди когда-то решили, что это совсем не по-мужски. На окнах – фиалки, нежные, бархатные; со шкафов свисают лапы папоротников и плющей; даже на холодильнике притаилась невеста, напротив нее, как полагается – жених. Ты немного смущаешься этого своего увлечения. Я никогда не была у тебя, но знаю твою квартиру до мелочей. И сейчас ты сидишь за своим столом и смотришь перед собой, тебе не важен ни завтрашний отчет, который ты составлял еще минуту назад, ни матч, что показывают по телевизору, хотя ты собирался посмотреть его. Может быть, ты почувствовал, что я, совсем рядом, в нескольких метрах от тебя… - глупая мысль, но так хочется, что бы это было правдой. Сейчас ты не похож на себя обычного – беззаботного, веселого, грубого. А я здесь, перед твоей квартирой, с дверью, выкрашенной в темно-коричневый цвет, с белым номером 240 на черном фоне. Протягиваю руку к звонку, заляпанному краской… Но, что ответить тебе, когда ты спросишь «кто там?»? Сказать, что я встретила женщину с глазами такими же, как у меня, которая тоже не дышит? Представляю, ты посмотришь на меня, может, улыбнешься, но не выставишь за дверь. От части из любопытства, отчасти из доброты, которой не хватит на то, чтобы пожалеть бездомного пса или помочь, поскользнувшемуся человеку подняться, тебе просто было бы забавно посмотреть на девушку, которая говорит странные вещи, не имеющие отношения к реальности. Убираю руку. Проходит время, наверное, что-то около часа, когда из оцепенения меня выводит скрежет твоего ключа в замке. До этого момента я сквозь туман отрывочных мыслей и беспорядочных образов слышала стоны лифта, который гоняли вверх – вниз по этажам, вскрики открывающихся – закрывающихся дверей, шаги людей, иногда лай собак, твой сосед прошел мимо меня к своей двери, оглянулся, как будто был чем-то озадачен – моим присутствием, но мне было все равно. И вот теперь, слыша поворот ключа, я отшатываюсь от твоей двери и, как током, по ноге проходит судорога. Ты открываешь дверь, взъерошенный, в спортивном костюме и мягких, серых тапочках – уютных, ты любишь тепло и комфорт… Смотришь на меня, как-то мельком, для тебя – мимо, не для меня, внутри все съеживается, пячусь и упираюсь спиной в стену, проходишь к лестнице, спускаешься. И опять накатывает безумное желание вздохнуть, я слышу твои мягкие шаги по лестнице, быстрые, как и ты сам. Наверное, надо было вызвать лифт или подняться на этаж выше, идти двигаться, но сердце бьет по щекам и, я способна только отвернуться и упереться лбом в бетонную, холодную стену, что оказывается неожиданно приятным. Ты на лестничной клетке с газетой в руках, подходишь к своей двери, оборачиваешься, я чувствую спиной твой взгляд.
-Девушка, с вами все в порядке? – твой голос
Вдохнуть, срочно, немедленно пропустить воздух! Нет, не могу – разучилась… Только произношу слова:
-Все нормально, - такой обычный, неподвижный ответ.
-Ну, что ж…
Ты поворачиваешься и исчезаешь в своей квартире, передо мной опять только дверь. Может, было бы легче, если бы я умела дышать? Интересно, думаешь ли ты сейчас ну хоть немного обо мне, о той странной девушке, стоящей на лестнице? Курю. Все-таки надо что-то делать… А я просто стою, не в силах что-нибудь предпринять. Пять, десять минут, вот уже пол часа… Опять лифт оживает, тяжело поднимается вверх, к тебе на этаж. Дверцы открываются, и рядом со мной появляется женщина с моими глазами. Я даже не удивлена, все в порядке вещей, так, как и должно быть. Она не обращает на меня внимания. «Слава Богу» – тихонько думаю я. Вжимаюсь в стену. Эта женщина… Не то, что бы красивая, но полная энергии, движения ее легкие, привлекающие, и, наверное, она мне нравится. Женщина делает два шага, теперь она напротив твоей квартиры, взлет руки, звонок. Ты открываешь ей дверь, уже аккуратно причесанный, одетый в серую рубашку, под цвет твоих глаз и черные джинсы.
-Привет, - у нее приятный голос, глубокий, уютный.
-Я так соскучился, - ты говоришь ей, женщине с моими глазами, она светлеет и ты ей в ответ, еще шаг, она у тебя в квартире, дверь мягко закрывается.
Я не заметила, как стало темно, а ведь на улице уже вечер. Меня не расстраивает, что она сейчас намного ближе к тебе, чем я. Внутри какое-то чувство, что все идет именно так, как должно и, это неизменно правильно. Мне спокойно и тихо, мысли, те, что буквально две минуты назад неслись галопом, теперь свернулись калачиком и не шелохнутся. Я – пуста, но не опустошена, как в расплату за какие-то грубые слова.
Ненавижу лифты, спускаюсь вниз пешком, мне тут больше делать нечего.
Она – твое настоящее, я – твое будущее, ведь именно так должно быть, я знаю…
И теперь мой дом, моя кровать, где я засыпаю и просыпаюсь вот уже почти восемь лет. Вокруг – ночь, которая знает все мои сны, а внутри – сердце, как стеклянный кувшин, наполненный красным, горьковатым вином, его поворачивают и на прозрачных стенках остаются разводы. Ветер бьется в окно старыми ветками березы, а здесь тепло и приятно слушать его бездомный вой.
Я уже не думаю ни о тебе, ни о женщине с моими глазами, просто лежу и смотрю в потолок, не чувствую… Не хочу ничего чувствовать, только тепло мерно разливающиеся по телу, только терпкий запах сырой улицы, который просачивается в комнату, даже через закрытое окно, подползает к постели и пробирается через поры в коже ко мне во внутрь.
Засыпаю только под утро, когда уже можно разобрать деревья на фоне серого дома. Мне снятся сны, они путаются, переходят один в другой, не имея границ и очертаний. Эта кутерьма картинок останавливается на мгновение:
Я иду по дорожке, выстеленной паркетом, через странный, опустевший сад. Тут нет цветов и деревьев, только папоротники разных видов с огромными резными листьями, они шевелятся, как будто под ветром, но я не чувствую ни порыва. Я твердо уверена, что там, за спиной, мой дом надежный и близкий, если что-то вдруг напугает меня, я смогу развернуться и побежать туда захлопнуть за собой дверь, и все будет хорошо. Впереди – колодец, сложенный из древних камней с черной, деревянной надстройкой, он притягивает, и вот, я уже рядом с ним… От него идет еще две дорожки, тоже паркетные, только других цветов, одна темно-красная – цвет запекшейся крови, матовая, вторая в охре, такое ощущение, что мягкая и пушистая, моя же – гладкая, густо-зеленая. Протягиваю руку, что бы откинуть крышку, под моими пальцами теплое дерево начинает исчезать, растворяться в ночном воздухе. И я уже вижу сквозь крышку, еще мгновение и перестаю ощущать шероховатость поверхности. Но это меня не пугает – завораживает. Заглядываю в колодец – темно, лицо обдает холодом и свежестью. Начинает что-то происходить, я не могу оторвать взгляд от черноты пропасти, и только краешком глаза вижу и ощущаю кожей то, что происходит вокруг меня. Запах мокрой земли становится все ярче, сад, где рос папоротник, беззвучно опускается вниз, дрожит и почему-то светлеет, или, может быть, я поднимаюсь с этими тремя паркетными дорожками, колодцем и домом? Но это неважно, не имеет значения. Так и должно все быть, иного не дано. Главное сейчас это – то, что происходит в глубине колодца. Теперь я могу видеть воду густую и черную, она лениво перекатывается по кругу, облизывая стенки своего ложа, начинает медленно подниматься вверх, как будто нехотя, нежась и потягиваясь. Голова кружится, мыслей никаких – они высохли, одеревенели, им не пошевелиться, руки холодные, почти как камень в стенках колодца. На секунду я вижу в воде опрокинутое небо, напряженно-темное, тяжелое, какое-то безнадежное, оно тонет в переливах жидкости. Еще миг и вода у края колодца, с шумом выплескивается мне на руки, обжигая их, сдирая кожу, летит в лицо, на губы и глаза приземляется безжалостным градом, острым сколом стекла. Пытаюсь смахнуть капли с лица, делаю шаг назад, поскальзываюсь, падаю со своей, такой верной дорожки, кувыркаясь, лечу вниз, я еще успеваю заметить двух людей на тех, других дорожках – мужчина, на красной, и женщина на охристой, но мне не удается увидеть ее глаз… Я не вижу ее глаза!
А потом снова бесконечные, ненужные картинки, перемешанные грубой беспечной рукой. Просыпаюсь оттого, что кто-то трясет меня за плечо, секунду ничего не понимаю, потом узнаю голос и руку – это мама. В комнате светло, на улице утро, солнце бьет в глаза. Я не завешиваю окно шторами – не люблю, когда нет выхода, а еще приятно просыпаться под ласковым, живым светом, тем более сейчас весна.
- Что такое? – спрашиваю маму.
- Ты спала весь вчерашний день, ты бредила, я слышала слова: «Женщина с моими глазами», я боюсь за тебя… - ее голос дрожит, взгляд напряжен.
- Все в порядке, только голова немножко болит, а так, я в норме, честно.
Откидываюсь обратно на подушку… А я так и не увидела ее глаза.
Достаю сигареты, осталось еще пол пачки, закуриваю.
-Она умрет через четыре дня… Она умрет! Все правильно, так, как и должно быть. Ты останешься со мной, ведь она – твое настоящее, я – будущее, это подтвердит ее смерть. И мы будем вместе, так распорядилась судьба, - улыбаюсь, громкие слова, пустые слова… но сейчас это почему-то приятно, - Ты будешь радоваться мне, скучать без меня… А будешь ли? Или останешься с ней, постоянно возвращаясь, сходя с ума, злясь на меня и себя? А можно что-нибудь изменить, спасти ее, вытащить из-под машины, столкнуть на тротуар, это же так просто - протянуть руку и остановить человека. И это должна сделать именно я, ведь больше никто не знает, не хочет знать о небольшой аварии и смерти, одной из тысяч… И уже через пять минут всем будет безразлична твоя трагедия. И что теперь? Сказать тебе? Да ты меня не примешь в серьез. Какая-то странная девушка, с до боли знакомыми тебе глазами, придет и будет убеждать в том, что ни в коем случае нельзя подпускать к дороге семнадцатого апреля 2004 года женщину, которая значит для тебя слишком много, что бы вот так ее потерять… Ты не поверишь, может быть, спросишь: «Откуда мне знать…» И что я отвечу? Из воздуха, которым уже три года как не дышу, из ветра, смешанного с песком и прошлогодними листьями, из света, проваливающегося вглубь сознания, из грубой глинистой земли, мокрого асфальта?.. Вокруг серые дома и небо, вторящее им. Можно написать тебе… Пожалуй это лучше всего, тогда я не поймаю твоего взгляда, свысока говорящего: «Бедная, маленькая девочка, ты хочешь спасти мир?» Что писать, с чего начать… «Ты меня не знаешь, но…» - глупо, не хочется ограничиваться запиской, что-то вроде: «Она (я даже не знаю, как ее зовут) не должна выходить на улицу тогда-то…»
А может и не надо ничего делать? Пусть все идет, как идет… Может и ничего не случится, кто знает, все может быть… Нет! Я знаю! Точно, без малейшего сомнения! Просто очень хочется думать, что ничего не произойдет, но нельзя закрывать глаза, я не имею на это право! И, может быть, потом ты будешь со мной, но что ты скажешь о том, что я просто тихо сидела дома и читала книжку, в то время, как женщина с моими глазами корчилась на холодной дороге под колесами машины? Как я буду с этим жить? Достаю следующую сигарету, чиркаю спичкой о коробок, затягиваюсь, приятно чувствовать, как едкий дым проходит внутрь тяжело покидает легкие.
Замечаю себя на незнакомой улице, но это неважно, куда-нибудь приду. Вокруг город, застроенный одинаковыми, безликими домами, которых отличают только названия улиц.
Закрываю глаза, принимаю дрожь, как должное. Понимаю: одна из нас, мы замещаем друг друга, эта фраза стучит в голове, прыгает по вискам, кидается в глаза и дрожью проходит по рукам. Надо было понять это раньше – у нее такие же глаза, как и у меня. Я ее отражение? Она мое? Нет, мы просто наслоились, я на нее? Она на меня? Вытесняемся, не дышим. Кто был раньше? Кто будет потом? Человек не может быть лишним, повторяющимся… Когда это началось? Ведь до встречи с ее, с моими глазами, мы жили, как будто параллельно. Знает ли об этом женщина, в которой я не вижу ничего, кроме глаз? Знаешь ли об этом ты? Нет – на оба вопроса.
И что теперь? Она умрет, я буду жить… А ты, что сделаешь ты?
Домой! Не разбирая дороги, назад, бегом, холодный весенний воздух врывается в легкие, впивается в бок, но ведь я разучилась дышать тогда, еще три года назад. Не дышу – вспоминаю это ощущение. Стуком, хлопками проношусь по незнакомым, серым, одинаковым улицам, пока не оказываюсь у метро. Толкаюсь внутрь, колючая, острая, с резкими, четкими углами. Вместе с потоком гладких, круглых людей, скатываюсь вниз, на платформу. В электричке слишком много народу, что бы можно было дышать, но это мне и не надо, просто давит на грудь, и постепенно согреваюсь. Почему-то это приятно, и весь сумбур мыслей покидает голову, так происходит всегда, когда решение уже принято. Окунаюсь в шум движения, в голоса. Никто ни на кого не смотрит, все чужие, каждый со своей историей, до которой никому нет дела, и я с маленькой своей. Люди боятся смотреть незнакомым в глаза, нервничают, когда смотрят на них, передергивают плечами, если случайно дотронешься до руки, проходя мимо. Выкатываюсь из вагона, кувыркаюсь вверх по эскалатору, вываливаюсь на улицу под серенькое небо и редкие капли дождя, а ведь тут весна, грязная, живая питерская весна, а я ее и не заметила. Я рада этой холодной, жесткой мороси, грубому ветру, кидающему в лицо взрывы капель. Домой! По снегу и земле, мимо чужих строений, сделать решенное, тогда можно будет забыть об ответственности, которую, в принципе, никто и не возлагал на меня, но…
И вот я дома, спряталась от людей в своей комнатке, которая подстать улицам, такая же бледная. Осталось совсем немного: взять листок бумаги, ручку и собрать все мысли. Но этот момент постоянно откладываю, делаю какие-то незначительные дела, убеждая себя в том, что вот сейчас, только попью чаю, помою посуду, уберусь в комнате, вид которой не для гостей, поглажу уже дня четыре ждущие этого вещи, досмотрю глупую передачу, и сразу же напишу тебе, вот только еще цветы неплохо было бы полить. Но уже темно и безумно хочется спать. Ведь у меня еще целых три дня впереди, письмо можно не отправлять по почте, а принести тебе домой. Завтра утром, обязательно, как только проснусь. И легко засыпаю, проваливаюсь в черную яму без снов и мыслей. Ночь проскальзывает мимо меня, не задевая, и солнце, уставившись на мою комнату, сквозь не зашторенное окно, будит. Твои окна всегда плотно закрываются на ночь, и о том, что пришло утро, ты узнаешь по часам напротив твоей кровати. Думаю, что сначала можно чашечку чая, но тут же себя обрываю: хватит каких-то нелепых причин для того, что бы в который раз отложить то, что все равно придется сделать. А почему я до сих пор этого не сделала? Что-то внутри противоречит, мешает… Но решение уже принято. И вот утром только-только открыв глаза, хватаю листок бумаги и пишу своим корявым почерком о том, что ты должен спасти одну из нас (я уверена, что ею буду не я), что, возможно, мы останемся жить обе, и все остальное неважно, и ты должен даже не поверить, но так, на всякий случай остановить ее, оставить у себя. Что будет со мной? Не знаю... Постараюсь выжить… Повторяюсь снова и снова, пытаясь донести до тебя, но... все зависит теперь только от тебя. Чувствую себя свободной, и весь груз последних мыслей, противоречий разбивается в дребезги. Как приятно переложить ответственность на кого-нибудь другого. Ты решишь, ты все сделаешь, и даже если что-нибудь произойдет, это будет твое решение, не мое. Кладу исписанные листы в конверт, запечатываю.
Вот я снова напротив твоего дома. Тебя сейчас тут нет, но перила лестницы хранят следы твоих пальцев, ты тоже не любишь лифт, тогда, в первый раз, когда я тебя увидела, ты единственный спускался за газетами по лестнице. Кидаю письмо в твой почтовый ящик. Накатывает желание еще раз подняться к твоей квартире, снова почувствовать твой запах, я ему не противоречу, бегом проскакиваю двенадцать проемов, и вот я дотрагиваюсь до твоей двери, мысленно вновь попадаю за нее, прохожу по комнатам, с головой окунаюсь в твою подушку, ощущаю свежесть растений.
- Он будет после шести, - слышу за спиной голос, мгновенно возвращаюсь обратно, на лестничную площадку, оборачиваюсь.
- Да, конечно, спасибо – отвечаю твоему соседу что-то невнятное и скатываюсь вниз по ступенькам на первый этаж.
Не могу заснуть, ворочаюсь с боку на бок. Вчера был такой обычный спокойный день, так хорошо не путаться ни в каких мыслях, не зацикливаться, и какая-то беглая мысль, что все вернулось на круги своя. Как теперь все это далеко. Ночь, думаю часа четыре, лежать больше не могу. Встаю, накидываю приятно-прохладный халат, открываю окно, резкий холод пробегает по коже. Все раздражение улетучивается, и хочется единственного – выбраться на улицу из этой душной комнаты, наполненной клочками мыслей. Быстро и тихо одеваюсь, ухожу…
Думаю о том, что ты должен был уже прочитать мое письмо, а значит принять решение. Легко. Вокруг все нечеткое – полутени. Светает, я ошиблась, не четыре утра, а пять или шесть, но это неважно, важно то, что я свободна. Вчерашняя грязь смерзлась, и поэтому иногда поскальзываюсь. Идти просто так, без цели, по улицам, впитывать в себя звуки просыпающегося города, его цвета, его небо… Сегодня будет дождь.
Солнце пробивается сеткой сквозь редкие тучки, его лучи косо падают, их можно различить по цвету облаков. Когда я вижу такую сетку из тени и света, мне кажется, что чья-то беспокойная душа наконец обрела приют и поднимается туда, вверх, к солнцу, по этой хрупкой лестнице. Ты бы посмеялся над такими мыслями, беззлобно, просто потому, что ты понимаешь странности людей. Небо над головой не вписывается в этот город, оно чужеродно со своим светом и яркой голубизной, несвойственной такому обычному, серенькому питерскому небу.
Прохожу в Михайловский сад. Еще тихо, слышу как звуки гитары свободно проносятся по воздуху, к ней присоединяется голос, еще губная гармошка в проигрышах. Музыка, хотя и простая завораживает, может потому, что непривычно в такое время слышать перебор струн и чистый голос, так отличается это от того, что слышишь по вечерам под окнами. Иду ей навстречу, вижу немолодого мужчину, который играет с закрытыми глазами, уйдя в себя, в облако своей песни. Стою неподалеку, слушаю. Тени становятся четче.
Странно, если чем темнее цвет, тем больше он нагревается, то тогда тень должна быть горячая, ведь ее цвет – черный, но этого никогда не будет, она всегда за чем-то и, как будто, смеясь, снова и снова забирает тепло от земли, а не от солнца.
Появляется все больше людей, которые спешат куда-то по своим срочным делам. Они понижают голоса, когда проходят мимо, замедляют шаг, прислушиваются, но не останавливаются. А я так и стояла напротив музыканта, когда тот закончил играть и стал убирать свою гитару в чехол. Он пристально посмотрел на меня:
-Будет дождь. Вам ведь как и мне нравится дождь? Не грустите, мои песни печальные, но они не приносят грусть. Вы не придете сюда больше, но я все равно скажу до свидания.
И он ушел, не оглядываясь. И я пошла дальше, в суету, в шум центра. Невский не люблю, не принимаю его, пышный, жаркий, место, где всегда слишком много иностранцев. Рядом с дорогим рестораном сидит нищенка, я отдаю ей все деньги, она по привычке говорит какую-то благодарность. Дальше Аничков мост, жестокий, тяжелый, злой, мне всегда казалось, что кони должны быть сильнее, а они так легко расстаются со своей свободой, отдают ее человеку, который не заслуживает этого. Спускаюсь вниз по набережной. Останавливаюсь, смотрю на воду, по Фонтанке плывет лед, как-то нехотя, лениво. Завораживает, проваливаюсь вглубь, внутрь воды... Слышу голоса. Твой голос и ее, женщины с моими глазами, вы спорите из-за моего письма, она говорит, что все это бред сумасшедшей, а ты просто просишь ее остаться, не ходить, не ездить туда, куда ей так надо, и всего-навсего побыть с тобой. Она вспоминает прошлые обиды, ссоры, упрекать тебя, ты отвечаешь, тон голоса повышается. Вы почти кричите, она поворачивается, хватает сумку, пальто, уходит, хлопая дверью. Тишина, лед продолжает свое размеренное движение вниз по реке.
Надо что-то делать... Хватит стоять, как столб! Бегу в метро. В пальцы ударяет жар, руки мгновенно становятся горячими. И все это началось из-за моего письма! Что я наделала! А если бы я не написала его? Изменилось бы что-нибудь? Теперь все это неважно, главное успеть. Если бы я знала, произошла уже ссора или нет… Все равно верю, что еще не поздно, не может быть поздно, еще можно все изменить, всегда найдется какой-нибудь выход, надо только захотеть, а я так хочу! Ну сделай же что-нибудь! Оставь ее у себя силой! Не оставишь… Ты ведь можешь, я знаю! Знаю… Но ты обижен, оскорблен. Ты ведь ее любишь! Ты, а не я!
Зоопарк, метро, вниз, электричка, наверх. Сколько прошло времени? Сколько осталось? Я уже слышу где-то внутри скрип колес по асфальту, крик. Поздно?
Вот я на месте… Машины мерно шумя проносятся мимо, люди стоят на переходе, зажигается зеленый, они идут, красный – продолжается замерший на мгновение поток машин. Я стою на остановке, если бы я умела дышать, то сейчас чувствовала бы, как жжет легкие и колет в боку, но я забыла, как это делается. Все вокруг спокойно… Еще не случилось, не произошло. Бежать к тебе? Наверное, не стоит, может быть, я просто придумала женщину с моими глазами? Вашу ссору, ее смерть? Может, ее вообще нет? Или не существую я? Сейчас это не имеет значения, важно то, что может или должно случиться. И я жду. Напрасно?
Люди меняются, небо тоже, оно теперь более привычное, блеклое, загруженное рваными облаками. Будет дождь, обязательно и совсем скоро. Отвлекаюсь на окружающих людей и иногда забываю, зачем я здесь. В тот момент, когда она появилась из-за угла дома, я ее не видела, только когда ей оставалось несколько метров до дороги, я опомнилась. Женщина с моими глазами шла, не разбирая дороги, машинально обходя лужи, быстрыми точечными шагами, вперед, к дороге.
Она злая. Ты ее разозлил, ведь это ты лишишь ее жизни, или я своим письмом?
Вижу машины, несущиеся по пешеходному переходу, одна из них убьет ее… Срываюсь с места…
-Только пожалуйста, ну пожалуйста не отталкивай меня, не делай резких движений, прошу, я хочу, что бы ты жила! Очень хочу! Не надо!
Хватаю ее за рукав, она резко оборачивается, наши глаза встречаются… Я еще успеваю увидеть краешком глаза как сюда бежишь ты, а потом падаю на дорогу, под колеса проезжающий шестерки. Миг – боль. Лежу на спине, вокруг столпились люди, а мне очень хочется увидеть ну хоть кусочек неба, а надо мной лица и руки. Уже сквозь муть слышу голос женщины с моими глазами:
- Отойдите, дайте ей увидеть небо…
И люди отступили.