Было начало мая, погода вроде мягкая и ясная, небо умыто дождем. Деревья цветут, а свежие листочки на деревьях еще мятые. И все прохожие друг на друга начали смотреть. Хотя пока еще как-то напряженно...
Я вошла в вагон метро и подумала, что ни влюбленность, ни сами по себе гормоны – увы - еще не тронули своей благодатной десницей моего восприятия мира, что, невзирая на весну, люди мне не нравятся. А я так хочу, чтобы они нравились мне. Эх, доехать бы поскорей уже…
Тяжело мне.
Я вышла из вагона. Шла к эскалатору, пытаясь представить себе в деталях, будто я тоже выпила пива и уже вполне социально адаптирована. Это у меня получалось плохо. Все смотрели на меня как-то зверем. Один высокий тощий мальчуган все шел впереди да мрачно оглядывался на меня. Кощей. Какой-то рассеянный тип шандарахнул мне по ноге пакетом. Там лежало что-то вроде дрели. Я взвыла и немедленно схватилась за голень. Оглянулась на пакет, но на него не посмотрела. Он даже не извинился. И мне захотелось вернуться и дать ему в морду. Впрочем, благодаря ему я вспомнила, что в городе расслабляться нельзя.
Цветной бульвар полысел и очень изменился. Левую его половину уже открыли для прогулок, а правую все еще монтировали и рыли под новое поколение деревьев. Вместо старых массивных дубов стояли маленькие и молодые. Лишь пять или шесть из прежних сторожил остались на своих местах. Появилась какая-то площадка с фонтаном посередке и пятью бронзовыми клоунами, намекающими на близкое соседство с цирком Никулина. И в правой части вдали - стрела памятника. По-моему, я его раньше не видела. Неужели Дон Кихоту? Издалека так казалось.
Я держала в руке газету «Из рук в руки» и, махая ею, одиноко вышагивая и покусывая губу, представляла собой удобный объект для разглядывания и оценивания скопищу сидящих на зрительных скамейках в аллее. Я с мукой предавалась публичному осмотру. Было очень некомфортно. Будто меня сквозь строй прогоняли или выпихнули на подиум, а обратной дороги нет. Но - впереди светилась пустая скамейка.
Буф. Села. Так, где-то тут в газете мне мелькнуло слово «диван-кровать». И где-то тут у меня ручка была. Я порылась в сумочке. Слева кто-то сел. Повернула голову. Темные зеркальные очки. Девушкаможносвамипознакомиться. Пьян.
Ну-ка. Снимите очки.
Снял. Одел.
Пробуйте. Только я тоже одену очки.
(Хм, нос красивый. Стрижка такая модная. Плечи только узкие. И какие-то чумные глаза.)
Каквасзовут.
А вас?
Майкл.
Миша, штоль?
Нет. Майкл.
Иностранец?
Да, - вскинул голову, - я не в России родился, - сказал он с неопределенным деланным акцентом. – В Канаде… Ну то есть на Украине, - сказал он, - как вас зовут, - сказал он.
Лариса, соврала я.
Красивое имя.
А мне не нравится.
И ты - такая красивая, - наклонился он ко мне.
Дистанцию соблюдай, от тебя воняет.
Мне уйти или жвачку пожевать.
Жуй.
Когда ты прошла мимо, я просто охуел. Ты такая красивая, самая красивая из всех, кто тут проходил.
Да неужели? А вон какая красавица идет, - махнула я газетой на бомжиху с пакетами в грязном красном плаще.
Ну что ты. Ты самая ваще красивая. На свете.
А, ну конечно. Ты не знаешь, кому тот памятник? Не знаешь, я думаю. Я пришла сюда книжку почитать. У тя ручка есть? Нету? Попроси у кого-нибудь.
Он добыл ручку, и я начала обводить объявления, начинающиеся с «Кресло-кровать» и «Диван-кровать».
Че, мебели нет?
Есть, но не хватает.
Тебе грузчик не нужен?
Ты грузчик?
Нет.
Вау, у тебя такие руки красивые!
Да? Ну и замечательно. А у тебя тоже ничего.
Он начал водить по пальцам рукой. Две секунды я выдержала. Все, хватит. Отпихнула его руку брезгливо.
А это что? Пластырь. А что случилось? На костре обожглась. Он поковырял головой, то ли удивляясь, то ли еще что.
Где работаешь? – допрашивала я.
В МГТУ.
Что делаешь.
Варю, че скажут.
Повар, что ль?
Сварщик я! – возопил он.
Такие губы у тебя… Целоваться будем?
Не буду я с тобой целоваться! Ты охерел?
Ты как прошла мимо, у тебя такие ноги красивые, отвечаю тебе.
Ну и слава Богу.
Мне губы больше всего нравятся, - он смотрел на меня и высовывал язык, лижа себя в углах губ. Думал, что сексуально это.
Ты че, меня соблазняешь? Думаешь, вот это тебе поможет? Ты не правильно все делаешь.
Я ж хочу с тобой любовью заниматься.
Ты че, офигел? Подальше отодвинься.
Я тебе нравлюсь?
Не знаю. Ты ж пьяный такой.
Гулять будешь со мной?
Посмотрим. Сколько тебе лет?
27.
Мне 30. Зачем тебе 30-летняя?
Он придвинулся.
Я все равно старше. Он показал кулак. Татуировка на костяшках: 1968.
Тридцать пять тебе? Хм. Не поверишь.
А ты тоже такая молодая, тебе года 23, губки такие нецелованные у тебя, их целовать и целовать. Прямо так и тянет. Такие красивые... Давай целоваться, ну давай…
Он водил пальцем с грязным ногтем по своим слюнявым губам и зубам, между которыми набилось что-то белое.
О, Боже. Что же мне, целоваться со всякими страждущими?
Нет, только со мной. Ох, какая ты красивая. Лариса. Можно ногу потрогать?
Нет.
Мотнул головою, раздосадован.
М-м-м! Бля… Извини. Я иногда матюкаюсь. А волосы у тебя свои такие?
Да свои.
Охуенные волосы, пушистые, и сама ты такая пушистая…
Руки убери!
Ннннуууу, не вырывайся. Я только волосы потрогаю. Давай целоваться.
Ты что думаешь, я с тобой прям щас пойду? Да разве так девушку соблазняют?
А как, расскажи.
Расскажу, на будущее. Трогать не надо. Дистанцию держи. Комплементы можно говорить. Меня твои слюнявые губы не возбуждают. Меня интеллект возбуждает. Со мной разговаривать надо, понял?
Подошел дружок Майкла. Похлеще еще. Посмотрел на меня тупым мутным животным глазом. Мерзко осклабился. Дескать, попалася, птичка. Меня передернуло.
Майкл предстставил его. Отослал до хаты, пообещав, что подоспеет через полтора часа.
Тот прощально ощерился, не сводя с меня бычьих глаз. Ему не верилось. Коленками в стороны, достойно раскачиваясь, ушел.
Полтора часа? – ухмыльнулась я.
А сколько? Три? Ща я с тобой поговорю, ты возбудишься… Или сколько времени тебе нужно?
Тебе не по зубам. Поищи себе кого-нибудь попроще.
Мне попроще не надо. Я хочу самое крутое все.
Руки!
У меня квартира на Цветном.
Руки убери! В Америке я бы тебя уже посадила. Все. До свиданья.
Эй, ты куда?
Я не оглядывалась.
Эй, постой.
Ну. Что? – я остановилась. Он оказался выше, чем я предполагала.
Ну, хошь я тебя на «вы» буду называть?
Во-о, это уже лучше.
Лариса! Ну, не убегай.
Да я слушаю, говори быстрей, валяй.
Ну, давай я не тебе женюсь, у тебя детишки будут.
Совсем уже? Не подходи ко мне так близко. Я же говорила.
Я прям хочу на тебе жениться и увезти тебя…
Куда???
В эту, в Канаду.
Какую Канаду?
У меня там дедушка с бабушкой. У меня родители погибли. И меня дедушка с бабушкой воспитывали.
Почему они в Канаде?
После войны эмигрировали.
Они что, немцы, поляки?... евреи?
Моя бабушка… как это… хохлушка. Они хохлы. Я хохол. Ну, говори, будешь со мной целоваться?
М-м… Да вряд ли.
До свиданья, сказал он жестко. И зашагал в сторону.
Я подошла к светофору, сняла очки. Посмотрела назад. Его не было. Ждала зеленый свет. Еще раз оглянулась. Он возвращался.
Не подходи ко мне.
Я влюбился.
Неужто?
Ты такая девушка. Я не могу. Ну, послушай меня.
Ну?
Иди сюда.
Я здесь постою. Не трогай. Это насилие. Кто учил тебя так с женщиной обращаться???!!!
Все, иди! – Сорвавшимся злым голосом.
Ушел.
Перешла дорогу. Оглянулась. Он догонял меня. Я покачала головой, дескать, не надо.
Он подошел, пытался приблизиться вплотную.
Не ходи за мной.
Я шла по тротуару и иногда оглядывалась. Он следовал за мной метрах в пяти. В очках, руками в карманах натягивая широченные штаны. Да что ж это за душемотание. Я зашла в салон красоты. Почему-то он остался снаружи.
Внутри мне пришлось попросить визитку салона и поинтересоваться ценами. Вышла. Майкл, по пижонски скрестив ноги, подпирал стену у подъезда.
Ну?
Лариса. Ты мне офигенно нравишься, я не могу тебя вот так оставить. Будешь со мной гулять? А? – и он опять высунул свой пошлый язык.
Очки сними.
Снял – поспешно, послушно. Долго и влажно моргал. Господи, какие глаза, даже в душе что-то отозвалось и в глазах защипало. Большие, темные, умоляющие, в светлых ресницах. Не то заплаканные, не то пьяные. Стало так жалко его.
Глаза у тебя немецкие.
Он одел очки.
Ладно, давай запишу твой телефон. Достала из сумочки мобильный.
Нет. Ты не будешь мне звонить. Я не дам тебе свой телефон.
?.. До свиданья.
Резко развернулась и пошла в сторону метро. В который раз стало страшно, что он достанет нож. Или схватит за волосы.
Оглядываюсь – волочится. Зашла в кинотеатр. Майкл караулил у входа. Почему он не вошел за мной? О, млин, сеансов больше нет, касса закрыта. В глубине бильярдные столы, бар, кафе, игровые автоматы. Примостилась у столика в кулуарах, наблюдала за игрой. Прошло десять минут. Посмотрела картины, фотографии на стенах. Крадучись, осторожно выглянула из входных дверей – стоит, не видит меня.
Подошла к охране.
Скажите, тут есть еще другой выход, кроме парадного? Нет.
С четверть часа, спрятавшись на диванчике за колонной, почитала свою книгу у бильярдных столов. Было страшно. Потому что сидела спиной к пространству, из которого он мог бы возникнуть и, например, накинуть мне ремень на шею. Но тут люди, мужчины, они спасут.
Со стучащим сердцем, как заяц, не доверяющий больше лесу, я тихо, очень медленным шагом выбиралась из здания кинотеатра. Мне было не смешно, игра мне не нравилась. Осмотрела территорию его дежурства сквозь стеклянные стены. Нигде его не было, как это ни было удивительно. Симпатичный парень в синей рубашке стоял у входа. Внимательно глянул на меня. И тогда я, осмелившись немного улыбнуться ему, спустилась с крыльца.
Дорога была свободна. Я шла по Цветному бульвару и люди нравились мне. Они были трезвые, веселые и добрые. Как хорошо идти вот так, независимо, спокойно и свободно, и не носить в кармане нож, и не бояться…