(фрагмент из очерка «Сретение 2001»)
Эта встреча произошла в канун празднования Сретения Господня. Приехав ночным поездом из Москвы в Санкт-Петербург, я остановился у моего старого друга, с которым давно, очень давно мы уже не видались. По доброй традиции, установившейся еще с застойных времен, сидели за столом на кухне и пили чай. Слушали, говорили, молчали. Нам было что сказать, и невысказанное все же вновь и вновь переполняло нас, поторапливая и без того короткое время дарованной нам встречи.
Да разве так сразу выразишь все, что годами зреет в душе и не успевает проявиться ни в минуты исповеди, ни в сотнях страниц писем. Да и не может быть высказано больше никому на всей Божьей земле то, что даже прежде слов поймет чуткое, доброе сердце друга. Ведь в дружбе происходит таинственное прикосновение судеб, дружба – это свободный союз равных душою. Это стремительный полет, неудержимое движение легких, друг другу подобных душ навстречу друг другу и навстречу невидимой другим, рассеянной по земле и небесам легкой стае друг другу подобных. И все они вместе – все друзья всех времен – неудержимо, сквозь тернии лжи и тупики обмана, сквозь водовороты противоборствующих событий и разломы изувеченных хаосом пространств и времен движутся к одной, только им известной заветной Цели. И Цель эта настолько велика, что никогда не может быть одинаково для всех выражена на земных языках, она – несоизмеримо больше любых понятий, которые можно передать через форму, звук, цвет или запах и даже через любые символы созерцаний.
Вот почему так непонятна и загадочна дружба для ей непричастных, вот почему век от века подвергают ее клевете и осмеянию не знающие дружбы невежды, и все пытаются доказать миру, что она – мираж. А искренняя дружба все равно, как и прежде, жива, и принимает в свои нетленные объятия все новых и новых друзей. Но самоотверженная жизнь ее остается миру как бы и незаметной, потому что дружба надежно хранит свой таинственный сияющий жемчуг и не смеет ронять его под копыта тяжелого дикого стада, которое бешено и безрассудно несется в противоположном направлении, пытаясь догнать и пленить ту, что сама, распростерши крыла, укрывает собой всех стремящихся к ней.
Так они и движутся навстречу друг другу, все дальше и дальше друг от друга удаляясь. Крылатая неотмирная дружба приходит в сердца своих одиноких, отвергнутых миром избранников, и в жертву себя им приносит, чтобы оживотворить их и вернуть к оставленному было жертвенному служению, сделать неземным богатством несказанно богатыми. А навстречу дружбе святой, убегая от нее, с завываньем топочет темной силой влекомая, подхлестываемая «холодным тусклым огнем желанья» [строка из стихотворения Арсения Тарковского – А.Р.] алчная дикая стая, плененная желанием растоптать, унизить, предать, уничтожить тех, кто не соглашается покориться ее тяжелой несуществующей силе, и постараться успеть опередить даже себе подобных, но менее проворных, и присвоить то, что никогда, никогда, от начала и до скончанья времен, не будет ей принадлежать.
Так, от века, и идут по земле два вечных непримиримых антипода: дружба-любовь и предательство-измена – движутся, каждая к своей цели. Та, чье существование никогда не прекратится, и то, что никогда не существовало, не существует и не будет существовать. И вновь и вновь они встречаются на земных перепутьях, пути их проходят друг сквозь друга и непрерывно пересекаются, никогда не пересекаясь.
И, быть может, в том и состоит Высший Промысел о нашей земной истории, что причастные Жизни Вечной, с одной стороны, и стремящихся стать вечными слугами небытия – с другой, могут быть разделены друг от друга только через избыток недостатка. Не потому ли все христиане, все друзья и ученики Господни, радостно принявшие Его легкое бремя, во все дни были щедро, с избытком одарены гоненьями, нищетой, побоями люто ненавидящего их, околдованного злом мира. (Да простит мне боголюбивый читатель в убогих рассуждениях моих нечаянное прикосновение ко краешку одежд непревзойденных глаголов святого Дионисия, ученика божественного Павла. Но ведь они, свв. Павел и Дионисий, были друг для друга не только наставник и ученик – они были друзья – ведь сделав столько на земле для проповеди истинной любви и дружбы разве могли эти святые мужи не быть друзьями. А значит и этот мой глас одинокий, хвалебную песню столь редкой ныне дружбе, обязательно они поймут и услышат. – А.Р.)
Но я порой с горечью замечаю, что, год от года, по мере того, как все отчетливее проявляются на земле знамения глобализации, все реже и реже можно встретить настоящую дружбу между людьми, а вместо дружбы великой, святой, все чаще и чаще проступает ее уродливый и отвратительный антипод. И это происходит потому, что из жизни людской словно кто-то специально похитить пытается самые священные понятия, без которых немыслима дружба.
– Где же вы, никогда ни перед кем, кроме Бога, главы не
преклонявшие самоотверженность, искренность, верность, мужество и отвага, в какие далекие странствия отправились вы, о бесценные божественные качества: сострадание, умение разделить с другом и горе и радость, готовность даже саму жизнь отдать за друзей своих. С вами, лишь с вами дружба несокрушимо крепка и непобедима, а без вас – малейшею раною уязвима, хрупка становится и беззащитна.
Лишь в почти позабытых преданиях старины, да в скупых строках житий Святых все еще можем мы найти бесчисленные свидетельства настоящей дружбы. Да еще песни, вечно юные песни хранят для нас память о том, что настоящая дружба такой же прекрасной бывает, как светлая музыка, и ни время, ни расстояния над ними не властны, потому что нет времени, в котором не прозвучала хотя бы одна-единственная песня о дружбе. Дружба – это слово звучит для меня, словно песня. И, быть может, потому так радостно откликается сердце мое на прекрасные песни о настоящей дружбе, подобные тем, что оставил нам доблестный певец Лонгфелло, благородный рыцарь высокого, чистого слога:
Стрелу из лука я пустил,
Не знал я, где она упала,
Напрасно взор за ней следил –
Она мелькнула и пропала.
На ветер песню бросил я –
Звук замер где-то в отдаленьи,
Куда летела песнь моя,
Не мог сказать я в то мгновенье.
Лишь много лет спустя потом
Стрела нашлась в сосне у луга,
Свою же песню целиком
Нашел я в теплом сердце друга.
Песня Лонгфелло звучит для нас так, словно и не прошло со дня ее рождения сотни лет. А мы – с замиранием сердца слушаем ее, ощущая себя вновь совсем молодыми, как в дни наивной доверчивой юности, двадцать лет назад – словно еще неведома нам обманчивая горечь временных поражений и незнакомы целебные свойства душевных и телесных ран, посланных, как спасительные путеводные огни в монотонном тумане обыденности и зачаровывающем круговороте житейских кухонно – административных сражений.
Мы, я и мой друг, были всего лишь одни из многих разбросанных по свету людей нашего непонятного и непонятого «потерянного поколения», «поколения дворников и сторожей». Но, одновременно с этим, мы принадлежим ко счастливейшему из поколений, которое Господь провел по совершенному мраку богозабвения и затем – о, счастье, о, невыразимой радости радость – указал дорогу к спасительной вере. И теперь, десятки лет спустя, Он, Великий, открыл нам, что таков был Его Промысел, и все эти мятежные годы Он бесконечно любил нас, как блудных детей неразумных. И вот, столько лет «по-над пропастью, по самому по краю» [строка из песни Владимира Высоцкого – А.Р.] над бездной греховной опасно ходя, разве посмеем мы не понять и не услышать страдания тех, кто томится в греховной этой пучине. И, с другой стороны, разве имеем мы право теперь не заметить протянутых к нам милосердных и сильных рук помощи верных слуг Божиих – Ангелов земных и небесных. И разве мы сможем теперь позабыть о печальной участи многих друзей юности нашей, оступившихся и стремительно падающих в бездну, разве позволим себе в слабых молитвах своих оставить тех, кто нуждается в помощи, кто одинок, всеми позабыт и лишь Богом одним на земле не оставлен.
…И мы по старой доброй русской традиции, долго за полночь сидели на кухне и пили чай (нам не требовалось вина), и все говорили и говорили, и не могли наговориться – о наших песнях и мечтах, о переменчивых судьбах людей возрождающейся из пепла Руси Православной, о том, сколь непрочны оказались построенные в воображении воздушные замки, и как же найти нам свой путь в океане событий безбрежном. Как жить, что делать, чему посвятить всю свою душу и сердце, чтобы в полной мере, на какую только мы еще способны, послужить Богу и людям.
Ведь вот уж, давно разменяли четвертый десяток, а где же благие плоды наших трудов, которые сможем представить Господу в оправдание жизни своей? Нет ничего – все пока только в планах, лишь в задумках и неясных очертаниях чуть виднеется пред мысленными очами, и не понять нам еще – то ли это мираж, то ли ясный последний спасительный путь, которым нельзя не идти. Ведь столько уже прошли дорог, что ими не раз можно земной шар опоясать, за спиною оставили лучшие годы надежд и нелепо растраченных жизненных сил, столько начали дел чужих, не своих, столько своих дел оставили неначатыми или незавершенными, столько раз, сломя голову, проскакивали развилки дорог и, не умея единственный правильный выбрать путь, уходили в область необратимого. Но вновь, – чудо чудное, дивное диво – Господь изливал на нас щедрую милость свою, возвращая в истоки дорог.
Вспоминаю я мысленно одну песню неизвестного барда, оставшуюся еще с советских времен, когда, бедный, не знал я ничего о святой нашей вере Православной. Песня была о заколдованной дороге бесконечной, которой троекратное ветвление вновь и вновь каждый миг открывается перед нами. А едва перепутье минуешь, по одной из дорог этих пустишься вскачь, как тотчас же две остальные колючим тернием зарастают, становятся для путника непроходимыми. И вновь ты в пути, и опять пред тобою тот камень безмолвный, сторожащий развилку дорог, и вновь лишь одну из них должен ты выбрать… Я часто пел прежде эту песню, пел один, пел и вместе с рассеянными ныне по свету друзьями тех лет. В песне той была неразрешимая для нас, таинственная загадка, направляющая поющих людей по замкнутому заколдованному кругу. И выхода из него никак не могли мы тогда увидеть.
Само движение и сама все еще представляемая возможность выбора зачаровывала и увлекала нас, и мы стремительно, как нам казалось тогда, неслись по жизни, увлеченные обманчивой красотой языческих законов бесконечного замкнутого круга, из которого нет выхода, что бы ты ни выбрал. И оттого мы неслись вперед все стремительнее, и нам было по–детски немножечко жаль, что те чудо – дороги, которыми мы не прошли, тотчас густо зарастают для нас диким тернием колючим, и уж больше пройти по ним никогда мы не сможем. «Неужели не сможем» – думалось нам, ведь мы еще живы, и мы способны вернуться к развилке, и с победой, подобно могучим русским богатырям, проехать по всем трем заповедным дорогам дремучей сказочной страны:
Ехал я, да ехал,
Песня мне была в пути утехой, –
Вдруг немой тревогой
Отозвалось из-за леса эхо.
Вижу: камень серый,
Черный Ворон на него уселся,
А за камнем этим
Три дороги разошлись по свету.
Каркал Черный Ворон,
Что любой из них идти я волен:
–Где-то ждет погибель,
А спасешься – будешь сыт, доволен.
Вот дорога вправо,
Приведет она к воротам Славы,
Но пока пробьешься,
Уведет твоих друзей лукаво.
На дороге слева
Заждалась тебя младая дева,
Выйдет, наколдует,
И собьет с пути своим напевом.
Коль не вышел порох –
Прямо правь, услышишь Правды шорох,
Но в засаде ворог
Алу кровь тебе прольет за ворот.
Есть еще четвертый
Путь – назад, по колее истертой,
Там, напившись солнца,
Золотится одуванчик желтый.
Коль решать не волен –
Затеряйся лучше в чистом поле,
Да, смотри, потом
Не пожалей о неиспитой доле,
Что в пыли дорожной,
За собой вздымая след тревожный ,
Манит, зазывает
Да лукавит и загадки множит...
Долго я не думал,
И помчался, куда ветер дунул,
Слышу – шепчет кто-то,
Не накличь, гляди, себе беду, мол.
Лишь версту отъехал,
Как зашелся Ворон жутким смехом,
И его потеху
Подхватило из-за леса эхо...
Стали кони сами ,
И по камню Ворон бьет крылами,
Только две дороги
Заросли колючими кустами...
...Ехал я, да ехал...
– О, как я хотел тогда не ошибиться, и всегда правильно выбирать, сердцем безошибочно угадывать истинный путь, спасительный и верный, – непроизвольно шепчут уста. – Ты тогда помогал нам, Милосердный Господи, Ты указал выход из мест заколдованных! Так не оставь же, прошу, молю, вопию к Тебе, не оставь же Ты нас и теперь, ибо кони наши любимые – они такие, как мы – стали дюже упрямыми и не хотят боле закусывать привычные удила, а все норовят повернуть снова вспять, на разбитую западню–колею, широкую и просторную, ведущую назад, в саму погибель. Но если на это Твоя воля, Господи, то я молю, слезно прошу Тебя, не оставь нас, огради от путей погибельных, и из самой преисподней изведи, положи конец мытарствам нескончаемым. Но пусть будет не моя воля, Господи, и не воля наша, но лишь Твоя, ибо только она одна во всей Вселенной и есть святая и истинная Воля.
… Но, как говорят святые старцы, оставившие далеко за спиной пути неуверенности и сомнений, надо меньше думать о превратностях судеб земных и больше молиться, молиться чисто, без помыслов, тогда не будет ни ошибок, ни сомнений. А Господь пошлет, обязательно пошлет нам на помощь возлюбленных избранников своих – добрых и верных друзей…
Александр Ратыня
февраль 2001 г.