У меня железные нервы. У него – каменная голова. Попала в нее банкой с вареньем, банка – вдребезги, варенье по морде растеклось, а голове – ничего, цела.
Чего это я вдруг банками раскидалась? Да так, резвость весенняя, да и домой мой муженек явился слишком уж хороший. Зашел тихонечко, сел скромненько за стол, ужин не просил – все сам. Дочку на руки взял, прижал. Шепчет ей что-то на ушко, а я рядышком стою, расслышать пытаюсь. А потом и говорит мне:
- Дорогая, устала ты, наверное?
Молчу. Не дышу. Киваю, осторожненько так, будто и «да» и «нет».
- Я вот подумал, не хочешь ли ты на моря-океаны поехать?
Молчу. Не дышу. Неужели, правда? А потом взяла эту банку чертову и бросила ему в голову. У меня что, нервы железные? Разве могу я сдержаться, когда мой хрен в тапках путевку мне в Египет дарить собрался? Избавиться от меня, небось, захотел! Потом ревела, конечно, смахивая вишни с его лысой макушки. А он смеялся и слизывал бордовые густые капли с моих навязчивых пальцев.
Я вот думаю, что мне надо? Моего как подменили после того варенья, – не пьет, в футбол в пять утра не играет, дочку в сад исправно выводит, меня выгуливает по модным магазинам, самолично белье мне выбрал, цвета «шампанского». Долго думала. Решила копать в «довареньевом» периоде совместной жизни. Вспомнила, как впервые уложил меня, как долго и натужно пыхтел, расстегивая мои тридцать две пуговички на модных полосатых клешах, как ничего не получилось, как оправдывался, пряча глаза меж моих грудей. Как выл под роддомом. Как мои трусы повыбрасывал, дескать, нехорошо это, когда они – «в попу», стринги, то есть. Ревнивый был, как черт. Один раз даже глаз подбил, к Кольке-соседу приревновал. А мы что? Мы ничего, он трубу в ванной менял, а я поддерживала. Так и стояла «уточкой», когда мой хрен явился. Галстук с шеи долой, и на Кольку… Заслужил тогда пирог праздничный, уважил. Хорошо мне тогда было, ох, хорошо. Правда, в очках зимой ходить пришлось. А теперь то чего? Ненормальный какой-то мужик стал, честное слово.
А может, это я изменилась? Раньше как оно было: хрен мой с утра двор топчет, потом меня. Придет, в чистую постель юркнет. Сам потный, пыльный, грязный, ссадины на коленках, целоваться лезет. Дочка гундит под дверью, к нам в кровать просится. Он ей по заднице вмажет, реветь в кухню отправит, и снова за своё. А сейчас? Просыпаюсь утром от запаха кофе, булочки свежие бесстыже меня соблазняют, дочка улыбается, перемигивается с моим, и чистота вокруг… А мне, что мне то делать? Я первое утро, ну, после варенья того, под кроватью провела, всё носки его разыскивала. Раскричалась, разумеется, куда он их, хрен такой, засунул? А он ласково так отвечает, сушатся, мол, на веревочке. Я так и села – за восемь лет совместного проживания дива такого невиданного не случалось. Подошла к нему и нежно так спрашиваю:
- Тебе что, банкой той все мозги вышибло?
И в рев.
- Издиваишси надо мной, да? Я что, стираю плохо? Другая лучше, да?
Носки его схватила и по морде, по морде! Будет знать, как издеваться! А теперь чего, привыкла. Даже нравиться стало. Почти все. Машину, говорит, купит скоро.
Купил. Компьютер. Поставил на кухне, тряпочкой прикрыл. Опять я обомлела. Нервы мои, видать, испытывает. Ну, ничего, они у меня почти железные. Спрашиваю, зачем это? А он мне: «Книгу писать буду». Я опять в рев.
- Ну, чего тебе, дураку, не хватает? Пошел бы в футбол поиграл, пива попил с Колькой, дочку в зоопарк сводил.
- Не могу я, Варя. Прет из меня. Понимаешь? Долго думал я над смыслом жизни. И почему бог, если есть он, допустил войну в Ираке. И почему дети умирают в нашем двадцать первом веке. И что я, Василий Швабрин, сделать могу…
- Вась…
- Понимаешь, Варвара. Вот ты у меня всю жизнь корячишься. А на автомобиле собственном Ленка катается. Несправедливо это. Почему одним всё, а другим ничего? Какова цена за счастье? Почему одним уготована стезя легкая, без единой ухабинки, выложенная мрамором да с перилами, а другим – покореженный асфальт, к очередной годовщине пьяными строителями выстеленный?
- Вась…
- Вот сидит сейчас на дереве наш ангел-хранитель и вспомнить не может, кому помогать должен…
- Вась, может, это я ему тогда в голову попала?
И в рев.
- Не плач, Варя, мы ему память возвернем…
Уже полгода Василий мой книгу пишет. Название у нее красивое такое – «Раненая стезя». А я что? Изменилась я, похудела, загорела в Египте, читать начала и маникюр сделала. Вспомнить пытаюсь, были ли у нас в роду русские писатели. Или художники какие-нибудь. Надо будет тетку расспросить. И еще, я, кажись, поняла, куда попала той злополучной банкой. Не варенье тогда я с его лысой головы смахивала, а душу его, раненую. И душа эта – чистая-пречистая. Только раньше она об этом не знала, а потом вспомнила. И душе этой вовсе не надо топтать двор по утрам и меня, хоть изредка. А так хочется снова назвать мужа моего «хером в тапках» и прижаться к его потному, пыльному, грязному телу. Я иногда даже носки его несвежие подворовываю, чтоб успеть постирать. Бросаю в тазик и плачу, плачу…