Иудейские горы
Благородное, чуть удлиненное лицо, обрамленное густой седой бородой. Утонченные интеллигентные черты. Светло-голубые, умные и проницательные глаза, заглядывающие как будто прямо в душу. И вот лицо приближается, как бы наплывая на экране. Глаза становятся все больше и больше, они что-то говорят без слов. Они, приближаясь, притягивают к себе. И вдруг из приоткрывшихся губ послышались ласковые, добрые, такие таинственные слова…
Мне было лет восемь. Жили мы в деревянном доме, построенном дедом Зхарье.
Спали все в зале.
Вдруг я увидел на фоне странных округлых холмов человека, который, как в замедленной съемке начал «наплывать» на меня. Я различил благородного старика, с большой бородой, одетого в белый балахон с капюшоном на голове. В руке он держал длинный посох с изогнутой рогом рукояткой. Возле него паслись странные, темные с длинными ушами не то козы, не то овцы. Подобных я раньше не встречал. По мере того, как он приближался ко мне, я перестал различать тело, а осталась как бы одна голова. Доброе, умное, благожелательное лицо. И сияющие, все понимающие голубые глаза. Лицо вплотную приблизилось ко мне. Внимательно глядя мне в глаза, старик стал что-то медленно говорить. Он говорил довольно громко, но я не понимал его слов. Я понимал, что обязательно должен знать, ибо это что-то очень важное, но не понимал ни слова.
Проснулся внезапно в ужасном волнении и страхе. Я закричал и стал звать родителей. Кричал довольно долго, пока отец, проснувшись, прибежал к моему дивану, прикоснулся ко мне рукой, поцеловал и стал говорить что-то успокаивающее. Мое тело дрожало, я не мог говорить, слезы ручьями текли на подушку. Тогда отец был вынужден взять меня к ним в кровать, укрыть одеялом и крепко прижать к себе. Но я все никак не мог успокоиться и заснуть. Тогда я со страхом рассказал ему мой сон и повторил слова, сказанные тем добрым стариком. Отец сразу же поправил меня, сказав, что не так надо произносить. Он еще мне сказал, что со мною говорили на «лошен кодеш» (святом языке), что старик сказал мне: «Не волнуйся, мой сын, ты еще будешь здесь». Большего мне отец не смог ничего объяснить. Интересно, что когда я уже немного выучил иврит, то стал понимать те слова, что были сказаны тогда во сне. Еще интереснее, что обращались ко мне с сефардским выговором, как сегодня принято говорить в Израиле. А так, как меня поправлял отец, продолжают говорить в ашкеназийских общинах Израиля и диаспоры, вернее, не говорить, а молиться и читать святые книги.
Наконец, я успокоился и заснул, хотя в голове - масса вопросов.
Хотя этот сон четко вижу и сейчас, тогда я о нем забыл.
Когда мы стали пытаться вырваться из Советии в Израиль, я как-то рассказал этот детский сон жене.
Продолжение было в Израиле. Мы трое (я, жена и пятилетний Додик) возвращались из Иерусалима в кибуц «Ашдот-Яаков». Ехали мы вдоль всей иорданской границы. Тогда там были запирающиеся на ночь ворота при выезде из города и при въезде в долину. Мы выехали рано утром, чтобы не так страдать от невыносимого зноя иорданской долины. Ворота из Иерусалима были открыты, а вторые - заперты. Мы вынуждены были выйти из машины и ждать. Как документ, где-то у нас сохранилась фотография, снятая там.
Вдруг я обратил внимание на пейзаж чудных холмов Иудейских гор, освещенных восходящим солнцем. У подножия гор разбрелось стадо овец, которое пас пастух араб. Через секунду я понял, что и эти холмы, и это восходящее солнце, и этих черных длинноухих овец я уже где-то видел. Да и пастух, одетый в белую куфию на фоне коричневатых гор, тоже мне напоминал что-то далекое и до боли знакомое.
Видимо, я долго созерцал эту картину. Повернул голову и увидел Додика, сидящего на нашем золотистом «Оппель-рекорде».
Мальчик пристально смотрел то на меня, то на горы, то на Лею. Лея, глядя на меня, тихо спросила:
-Это те горы из твоего сна? Те козы и человек в белом?..
Детский сон обрел реальность через 27 лет.