Эпиграф.
"С Днём Святого Валентина, я люблю тебя, дубина!"
Алессандра Э. Триалети
*
Заброшенная железнодорожная станция оказалась не так пуста, как показалось на первый взгляд: из-за леса едва заметно мигал, прорываясь сквозь снегопад, фонарь обходчика. «Что ж, всё, что приходит первым в голову, — то и верно», — решил мальчик и направился в сторону путей.
За пазухой он нес кошку — маленькое черное создание с женскими глазами. Они познакомились полгода назад в маленьком южном городке, и мальчик знал, что на самом деле кошка — вовсе не кошка, а заколдованная девочка с черными вьющимися волосами и зелеными глазами.
— Кто это там идет? — удивленно закричал обходчик в ту сторону, откуда послышался звук шагов.
— Я… — ответил мальчик.
— А… Ну пошли, чаем, что ли, угощу, — ответ прозвучал повседневно и буднично, но в этом не было ничего необычного.
Обходчик был уже немолод. Он работал на этой станции уже двадцать с лишним лет, а последние два года жил на ней совершенно один и, конечно, был рад гостю.
Мальчик почувствовал, что он здесь нужен, и даже вспомнил полузабытое ощущение дома. Кошка уснула на его коленях, и мальчик знал, что она тоже рада. Тем временем, обходчик поставил чайник на стол и разлил чай по железным кружкам.
— Куда ты идешь? — спросил обходчик.
— Не знаю…
— Но ты, наверное, ищешь чего-то?
— Да, но то, что я ищу, само меня найдет. Я даже не знаю, как сказать-то… В общем, я… жду чуда. Да-да, именно чуда. Только чудо мне может помочь, на другое я и не надеюсь…
— Я понимаю, о чем ты. Я жду то же самое… Как ты думаешь, оно придет, это чудо?
— Не знаю. Может придти, а, может, и нет. Я просто жду, и мне это уже помогает. Кто знает, может, и чудо окажется бессильным мне помочь.
Они помолчали.
— Я вот что думаю. Ты блуждаешь где-то, я сижу безвылазно здесь; так надо идти искать чудо или оставаться на месте? — спросил обходчик.
— Это, видимо, зависит от того, какое оно это чудо. И от нас тоже.
— Тогда на этот вопрос нельзя ответить, — грустно сказал обходчик и посмотрел на дно чашки.
— Не знаю, — ответил мальчик, — всегда думал, что ничего зря не происходит. Все события — цепочка взаимосвязей, ведущая нас к цели. Только мы редко это понимаем, потому что цели себе не ставим. Она как-то сама собой возникает.
— А я думал раньше, что чем дольше ждешь, тем большее событие должно произойти. Но теперь мне кажется, что это не так. Теперь я боюсь его пропустить.
— Так чудо — это как событие?
— Конечно, нет. Это, скорее, состояние, исходящее из наших душ — что-то вроде любви. Да, наверное, это любовь и, видимо, что-то еще, чему названия я никак не могу подобрать. Но это что-то переделывает мир!
— И тогда уже видишь все иначе…
— Да, конечно… Но что говорить о чуде, если мы сами толком не знаем, какое оно и существует ли вообще.
— Но мы можем ждать и надеяться. Ведь это уже очень много!
Обходчик налил еще чаю себе и мальчику. Какой серьёзный разговор происходит без чая…
Но мальчик молчал. Ему было тепло и уютно, а кошка уже давно спала на его коленях, уткнувшись в полу куртки. Вскоре заснул и он.
За окном бушевала вьюга. Небо, связанное белыми бинтами снега, молчало и не двигалось. С Белого моря обрывками газет летела соленая тоска. Так из нескольких составляющих получалось такое Молчание, которое не поймешь и не выживешь. Кричишь — и крика нет. Стучишься в двери — и двери отодвигаются от тебя. И в эти минуты понимаешь, что очень здорово спать на старой железной кровати в теплом доме рядом с любимым существом. А вокруг тебя на десятки километров — ни души.
*
Можно было уткнуться лицом в нее, зарыться так, чтобы чувствовать только ее. Она не была против — наоборот, сама, вроде бы, ждала ласки. Можно было смотреть в ее глаза, смотреть бесконечно и видеть всю свою жизнь. Она, казалось бы, не возражала и этому: не отводила глаз и, наверняка, видела намного больше, чем казалось со стороны. Можно было быть с ней всегда рядом — она нуждалась в заботе. Можно было беспрепятственно любить ее и быть при этом чертовски счастливым рядом с ней — уже этого было достаточно. Нельзя было лишь одного: услышать, узнать, любит ли она…
«Обходчик прав. Все начинается с любви, которая и есть чудо», — думал мальчик, гладя спящую на его коленях кошку, — «Но что же дальше?».
Свет был неполон.
*
Успеть запрыгнуть на товарную платформу уходящего поезда — не самая легкая задача и для взрослого человека. Мальчику, впрочем, это удалось, и теперь он ехал в сторону большой станции, как всегда, со своей кошкой. Он еще не знал, зачем едет, действуя отчасти под влиянием привычки, но уже догадывался, что за этим может последовать — всё, почти всё было в те часы в его власти. И всё равно пробирала дрожь — то ли от холода, то ли от нервов…
С утреннего неба звонко покатилась звезда и замерла тоненько в воздухе между небом и горизонтом. Только тогда мальчик успокоился и заснул.
Разбудил его ленивый окрик железнодорожных дел служащего.
— Ты кто? Что здесь делаешь?
Мальчик молчал. Ему не хотелось отвечать на какие-либо вопросы.
— Где твои родители?
Мальчик по-прежнему молчал, указывая при этом рукой куда-то вверх. Железнодорожник посмотрел на небо и обомлел: в ярком зимнем небе Беломорья плыла, покачиваясь, стая невероятных розовых птиц с оливковыми глазами — это летела к северу стая фламинго!…
Неужели — галлюцинация?…
На лице служащего отразилось смятение, длившееся лишь секунду, но куда там!
— Стой! — разнесся его крик к смотрящим вниз сотрудникам — и не зря: на беду около диспетчерской курил сержант транспортной милиции…
В камере предварительного заключения кроме мальчика сидел лишь один человек — пожилой мужчина, также пойманный на товарной станции. Перед этим он несколько дней находился в федеральном розыске.
— Меня посадят за поджог, — сетовал он, — да, за поджог. В мои-то годы…
Он тяжело вздохнул.
— Я родился в Ленинграде. Всю жизнь работал в театре кукольным мастером и делал любые куклы — сначала простые, потом сложные. Я хотел добиться совершенства и, не скрою, мечтал о том, что наступит день, когда куклы оживут, что, конечно, сделает моё искусство безграничным и всевластным. И лишь недавно я случайно достиг цели: представляешь, все эти куклы ожили! Они плакали и смеялись, играли свои роли как живые! Я был счастлив. Я считал, что получал все самое желанное, и теперь могу с легким сердцем умереть… Но однажды мне пришлось остаться в театре на ночную вахту. Как всегда после полуночи, я прошел по зданию, проверяя, все ли в порядке. Но когда я шёл по коридору мимо своей мастерской, из-за двери послышался шум. Я открыл дверь и обомлел. Представляешь, эти куклы… мои куклы… они делали бомбы!
Мастер остановился, чтобы перевести дух.
— Бомбы, бомбы… и как делали!… С непроницаемыми лицами, лишёнными всяких эмоций, с механическими синхронными движениями — и без всякой человечности, которую я когда-то пытался в них вложить!
Мальчик не торопился с ответом. Он хотел лучше представить…
— Вы мечтаете сейчас о чем-нибудь? — спросил он после некоторого раздумья.
— Нет. Я сжег своих кукол, я сжег свою мастерскую — и у меня нет настоящего. А как можно думать о будущем, не имея настоящего?
— Вы устали…
— Да, я устал! Мне страшно, потому что я тяну на себе всю свою жизнь!
— Значит, вы все-таки кое-чего хотите. Вы хотите освободиться от всего, что у вас за спиной.
— Это невозможно. Чудес не бывает.
— Почему же? Бывают. Надо только их ждать.
— Но я не имею права на чудо. Ведь куклы делали бомбы — разве не моя работа виной тому?
Мальчик подвинулся к мастеру поближе.
— Вы действительно устали… и, наверное, совсем ничего не помните. Ведь, скажите, куклы же не делались для зла! Они были отделены Вами от мира для того, чтобы стать частью человечного. Разве не мир оказался сильнее Вас? Разве ужасное и жестокое не пришло от их первоначальной природы, которой Вы придали форму и смысл всем своим замыслом?… Нет, Вы совершенно здесь не при чём… Вы — творец, и Вам просто не хватило силы или волшебства для полного перехода из одного мира в другой: обретя человеческие лица, куклы остались жестоки, потому что им не досталось любви…
— Откуда ты всё это знаешь? — подозрительно сощурившись, спросил мастер.
— Мне мало лет, но я умею чувствовать. Всю жизнь я бродил по миру в ожидании чуда и видел немало тех, кто нуждался в нём так же, как и я. Они рассказывали мне о себе, и я запоминал их истории, чтобы пересказать другим людям…
— А тебе эти истории чем-нибудь помогли?
— Нет, я ждал ещё слишком мало. Но я точно знаю, что для того, чтобы чудо произошло, нужно только одно — то, что остаётся в человеке после ухода страха смерти. Ведь чудо — это очень сложная штука, она переносит людей из мира в мир; а без чуда такое бывает только тогда, когда сознание собирается уходить.
— А что же остаётся? Надежда?
— Нет. Надежда только помогает скоротать отчаянье… Мне кажется, что это любовь — причём, такая любовь, когда весь мир внутри, и ты не можешь ненавидеть часть себя.
Лицо кукольного мастера успокоилось, тревоги и боли словно покинули его.
— Так почему же чуду не произойти сейчас? Пусть будет! — прошептал кукольный мастер, и вдруг остановился, сам испугавшись неожиданного последствия своих слов.
В тот же миг в воздухе растворилась сначала грязная камера, потом грязный вокзал, потом грязный пристанционный поселок, и осталась только огромная поляна в разноцветных цветах, залитая золотым светом. Старый кукольный мастер стал выглядеть моложе: черты лица его разгладились, усталость и злость покинули глаза.
Изменился и мальчик. Он почувствовал себя взрослее и серьезней, но в то же время душу его переполняла радость: он знал, что дождался того, чего хотел. И радость эту он мог хранить в себе всегда, не ожидая каждый раз чего-то еще. Тогда лишь он осмелился перевести взгляд на кошку и обомлел.
Перед ним стояла девочка — та самая, которую он себе представлял, только еще лучше: черные вьющиеся волосы, зеленые глаза, задорная улыбка. И тогда ему показалось, что нет никаких преград для чуда.
— Здравствуй, — сказала девочка.
— Здравствуй, — ответил мальчик.
— Подожди! — успел крикнуть кукольный мастер до того, как мальчик и девочка подошли друг к другу близко-близко, и… Он хотел сказать, что они здесь на мгновение, они вышли его проводить… Но поздно. Едва рука коснулась руки, картина померкла, и вот снова все, как было раньше: грязный поселок, грязный вокзал, грязная камера.
Не было лишь старого кукольного мастера.
*
— А что было потом? — спросил обходчик, доливая чай себе и мальчику.
— Меня отпустили, и я доехал на платформе товарного поезда обратно. Это было уже проще… А еще я понял, что это было.
— Что-то вроде настоящего чуда, но случившегося по соседству?
— Да, именно так. Это было самое настоящее чудо, происшедшее не с нами, но при нас! Потому оно нас и коснулось.
— А куда ты провожал кукольного мастера?
— Не знаю. Такие вещи очень трудно отследить… Но иногда мне кажется, что он слышит наш разговор, и если у нас случится минута сомнения, он подаст добрый знак.
Обходчик задумался.
— И что ты собираешься делать дальше?
— Не знаю пока.
— А я знаю, — ответил обходчик, — ты попьешь еще чаю.
Надо было разогреть чайник снова, и обходчик пошел к плитке. Он думал о том, как хорошо, что чуда действительно можно дождаться, как дождался его кукольный мастер.
А мальчик смотрел на кошку, спящую у него на коленях, и думал о том, о чем думал всегда. Можно было уткнуться лицом в нее, зарыться так, чтобы чувствовать только ее. Можно было смотреть в ее глаза и видеть всю свою жизнь. Нельзя было лишь одного: услышать, узнать, любит ли она его, как он любит ее…