На лугу Козьей слободы
Я парил среди облаков, взмывая все выше и выше к той далекой тучке, которая серым пятнышком темнела в небесной глубине. Куда только не заносила меня мечта. И в Африку, и на океанские острова, но чаще всего я летел к отцу на фронт. Ястребом, истребителем-пикировщиком я внезапно налетал на фашистов, расстреливал их из скорострельного пулемета, взрывал их фугасными бомбами, и, прорвавшись к отцовской роте, бросался в объятья к нему, крепко прижимаясь к его большому, сильному телу, чтобы снова почувствовать себя пятилетним мальчиком. Как нам не хватало отцов!
Через дорогу был заливной луг, посреди которого протекала речушка, уходящая под высокую дамбу. За лугом жили татары татарской слободы, которые мне всегда напоминали цыган.
Постоянно днем и ночью слышал звуки их жизни: заунывные завывания с минарета, крики и плач детей, ржание коней, мычание и блеяние скота, петушиные крики ранним утром и другие звуки большого табора. Но над всем этим гамом стоял беспрерывный стук молотков по наковальне. Что они делали, я не знаю, но в фантазии ковал там для себя булатную саблю, наконечник для копья и боевой топор для сражения с лютыми захватчиками.
Всю жизнь, особенно в детстве, я любил смотреть на небеса, на облака в поднебесье. Впервые помню себя на этом заливном лугу, где носились дети и подростки, играя в такие захватывающие игры времен войны. И догонялки, и «казаки-разбойники», и прятки-считалки, и городки, и гоняли тряпичный мяч, изображая футбольную баталию. Иногда тот же мяч играл роль волейбола, отбивая руки бьющих по нему.
Я лежал в сторонке прямо спиной на свежей траве. Крики и гомон постепенно удалялись от меня, невдалеке журчала речка, своей вечной жизнью жила татарская слобода. Мой взор тонул в необъятной глубине голубого неба, куда даже жаворонок не мог добраться. Плыли облака. Облака. Уже позже я мечтал сделать фильм об облаках. Они были живые, подвижные, переменчивые, всегда разные. То белые барашки, то кудрявящиеся по краям ковры-самолеты, то перистые лучи или настоящие перья огромной жар-птицы.
Открывал глаза или просто приходил в себя, возвращаясь из своих фантазий, обнаруживал себя лежащим на спине, со взором умчавшимся в небесные глубины, обливающимся горючими, безудержными слезами. Сколько проплакали наши глаза в войну, сколько тысяч тонн слез было пролито. Ведь у каждого кто-то был на войне, у каждого соседка получала извещение о гибели отца, мужа, брата, или короткое извещение: «Пропал без вести». Война, война, сколько жизней ты унесла, сколько семей разбила, сколько посеяла горьких сирот, особенно среди нашего многострадального народа. Те, кто были ранены и оставались в живых, боялись смотреть в глаза старикам, женщинам и детям. Гениальнейший Владимир Высоцкий, мне кажется, лучше всех отразил войну, увиденную глазами военного мальчика…
А облака плыли, текли, таяли, сливались, как в замедленном калейдоскопе, меняя чудные, огромные, небесные картинки. Вдруг облака сгущались, темнели, наливались зловещим свинцом и внезапно проливались дождем. Заигравшиеся дети с криком и гвалтом разбегались по домам, впопыхах подхватывая свои вещички с травы. А небеса уже громыхали громами и сверкали молниями. Дождь, дождь, дождь. Я сидел под навесом, смотрел на падающие струи дождя, ежился под легонькой рубашонкой и переживал, как тяжело сейчас там, на фронте нашим солдатам…
Я совершенно ничего не знал о существовании В-вышнего, но чистая детская душа это чувствовала. Ведь с просьбой о помощи я обращался не к великому вождю народов, генералиссимусу, главнокомандующему Иосифу Виссарионовичу Сталину, не к «дедушке» Ленину в московском мавзолее, не к маршалам Рокоссовскому или Жукову, а к Кому-то. Может быть к Тому, Кто там, в небесных глубинах наблюдает за нами?..