История о несчастном Абуре-ад-Сайад, его друге
вероломном Амаре и о судьбе людей племени Альят,
возжелавших внезаконного, рассказанная Пустыльником
---------------
В его имени сочетались пустыня и пыль. Его звали Пустыльник. Кто назвал его так и за что, не знают даже те, чья жизнь насчитывает более сотни Переходов.
Когда солнце покинуло зенит и барханы обрели тени, он вырылся из-под песка и неспешной рысью направился к оазису Ильир, что значит Оазис Покоя, скользя из тени в тень, из одной сомнительной прохлады в другую.
Подушечки на лапах, мягкие от рождения, затвердели настолько, что не ощущали раскаленного песка. Гладкая, желто-коричневая шерсть сливалась с пустыней, маскируя бегущего зверя. Гибкий хвост, силой подобный бичу погонщика, прижимался к левому боку. Мускулистые лапы легко несли поджарое тело. Большая крутолобая голова почти не двигалась, лишь иногда светло-серые ноздри, покрытые защитным слоем чешуек, подрагивали, уловив интересный запах. Желтые глаза размеренно оглядывали окружающее пространство, следуя поворотам чутких ушей.
К вечеру Пустыльник достиг Ильира. Удовлетворенно потянувшись, он выгнулся дугой на фоне заходящего солнца и прыжками приблизился к воде. Прислушиваясь, опустил голову и начал лакать. Затем прошел немного дальше в обрушившейся на пустыню темноте и свернулся клубком под ближайшей пальмой. Ни один угрожающий звук не нарушил его сна.
Утром оазис огласили крики верблюдов и погонщиков. В Ильир пришло племя Баннат.
Несмотря на то, что все хотели пить, люди медленно подошли к воде. Драгоценная влагу давал родник, затем она скапливалась в верхнем и нижнем водоемах. Сначала в нижнем напоили верблюдов и лошадей. Затем старейшина племени взял из рук своего внука чашу, выдолбленную из кактуса, наполнил ее из верхнего источника и отпил несколько глотков, тогда напились дети, женщины и мужчины.
Дети играли в тени пальм. Взрослые ставили лагерь. Внезапно играющие закричали, подзывая старейшину. Они показали ему крупные следы на песке. Старейшина улыбнулся, погладил стоящих рядом детей по головам и сказал: «Пустыльник!» Дети подхватили слово и разнесли его по оазису. Услышав, взрослые оставили работу и направились к верхнему водоему. Они сели полукругом на одной из его сторон – неугомонные дети впереди, за ними – женщины, млеющие от любопытства, и, наконец, мужчины, всем своим видом показывающие, что им ничуть не интересно. Когда все замолчали, на другой стороне водоема появился Пустыльник. Дети помладше совсем притихли, рассматривая удивительного зверя, а те, кто уже видели Пустыльника, вскочили и закричали: «Сказку! Сказку! Расскажи нам сказку!» Пустыльник сел на задние лапы, облизнулся и заговорил: «Сказку? Какую сказку?»
«Я расскажу вам историю о племени Альят. Вы связаны с ним кровными узами. Твоя мать, Фуар, из этого племени, и твоя, Нарит. (Две темноволосые мальчишечьи головы согласно кивнули).
Однажды, на обычном маршруте произошло нечто невиданное. Племя обнаружило новый оазис. Не каждому удается ухватить ящерицу-судьбу за хвост так, чтобы тот не отвалился, однако Абуру-ад-Сайад, Пустыня дом его, повезло. И его люди остались жить под зеленой сенью. Не навсегда. Но надолго. Оазис назвали Мражьир, Появившийся Оазис.
Вы знаете Закон: не более трех лун может прожить племя в оазисе, и обязано оно продолжить свой путь по окончании срока, дабы не было распрей и крови меж людьми.
У Абура-ад-Сайад был друг Амар. Когда-то они сражались вместе с разбойниками Драгира и одержали победу. С тех пор Амар никак не мог слиться с мирным течением жизни. Ему было скучно. Он бесцельно бродил под пальмами, устремляя свой взор к горизонту.
И в один несчастный день Амар подумал о власти и возжелал ее. Ему казалось, что лишь власть развеет его скуку, остудит его жажду. Он видел в глазах многих Альят мечту о жизни на одном месте, в одном оазисе, о постоянстве и решил воспользоваться ей.
На исходе второй луны от палатки к палатке пошли пересуды: «Об этом оазисе никто не знает, почему бы нам не остаться здесь? Разве не достойно наше племя, наконец, обрести свой постоянный дом? Разве?» Женщины болтали, а мужчины слушали, и многие соглашались. Люди расслабились и забыли о Законе.
Такова наша судьба – считать жизнь Переходами по Пустыне. Ибо если у одного племени есть оазис, то каждое племя захочет жить так же, а хватит ли каждому? И не будет ли соседняя земля казаться лучше своей, пробуждая кобру-зависть?
Но Абур-ад-Сайад ничего не замечал. Среди верблюдов бродила песочная болезнь – глаза животных высыхали, и они умирали от жуткой боли. Маленькая Халия, дочь Хальят, Голоса Пустыни, сломала ногу, и от страха за дочь Хальят потеряла способность понимать пустыню, успев до несчастья предупредить о надвигающемся самуме. Да и воды, которой, казалось, было так много, снова не хватало.
Каждый день, в часы послеполуденного отдыха, Амар как и прежде приходил в палатку Абура-ад-Сайад, сидел за его столом, ел его хлеб, чтобы не вызвать подозрений. Но жалкие остатки совести делали его лицо каменным, а глаза стыдливыми. Однако и этого не замечал Абур-ад-Сайад. Он смотрел на Амара и видел своего друга, спасшего его когда-то от смерти от рук разбойников, пронесшего его на своих плечах через пустыню, который в ответ на просьбу оставить тяжелую ношу только качал головой и продолжал идти.
В палатку Абура-ад-Сайад жил еще один человек – его сын, названный в честь деда Наирль, что значит родник. Наирля ждали еще два Больших Перехода до совершеннолетия, но и для своих лет он был достойным сыном своего отца. Наирль заметил, как изменился дядя Амар. Ни о чем не подозревая, он решил проследить за Амаром и выяснить, что стало с другом его отца. Самого Абура-ад-Сайад Наирль тревожить не стал.
Семь дней Наирль ходил за Амаром от палатки к палатке, к колодцу и к перевязи для верблюдов и, наконец, понял, почему мрачен дядя Амар. Наирль и сам бы хотел остаться в оазисе навсегда, но вот Закон… Закон, который чтил еще его прадед. Нет. Наирль решил помешать Амару. Но все-таки он был мал и нуждался в совете, и тогда он отправился к Голосу Пустыни. Наирль рассказал Хальят все, что знал. Но Голос Пустыни не смог помочь ему. «Я не слышу больше ничего, и в том уже неповинен страх за Халию. Я не слышу ничего, кроме крика самума, и он пугает меня, - сказала ему Хальят. – что бы ни случилось, не случиться ничего такого, чего не смог бы уничтожить самум». И Наирль отступился. Он рассказал обо всем отцу, но Абур-ад-Сайад лишь посмеялся над ним, не желая верить в предательство старого друга.
А в оазисе все смелее шли разговоры:
- Разве не достойны мы такого?
- Да, но…
- Что «но»?
- Но... Абур-ад-Сайад?
- А разве он единственный?
- А-а-а. А?
- Вот Амар-ад-Садир, достойный всяких похвал. И он согласен с нами. Не так ли?
- Да.
- О!
- Несомненно!
- Но…
- Что «но»?
- Да. Я согласен.
Последний день третьей луны был сухим и жарким. Люди накалились от жгучих мыслей. Страшно было коснуться песка, казалось, стоит дотронуться, и меж тобой и пустыней проскочит молния. Только вот пустыне это что укол кактусовой колючкой, а тебе…
Все началось ранним утром у колодца, где женщины стирали одежду. Говорят, первой заголосила молодая Алия, третья и самая взбалмошная из жен почтенного Инарта-ад-Разуф.
- Да что ж это такое? Прямо кости разламываются, когда подумаю, что снова надо все вещи собирать да увязывать, да навьючивать! Сколько же можно?! Всю жизнь как перекати-поле сухое! И что наши мужчины думают? Вот я бы…!
Скоро уже весь Мражьир был полон недовольными воплями.
Наконец, все племя собралось у палатки вождя, и Абур-ад-Сайад вышел к ним.
- Не нам менять Закон, - сказал он, - установленный дедами наших дедов, не нам спорить с пустыней. Разве не знаете вы, к чему приводят такие речи. Разве не помните Разбойничью войну?
- Да помним, помним. Ты там славно потрудился! – Крикнули из толпы.
Абур-ад-Сайад вздрогнул – он узнал голос.
- Собирайтесь, говорю вам! Голос Пустыни предсказал самум. А от песка прячутся в пустыне.
Вы, конечно, знаете, что значит эта поговорка. Но ты Раиль и ты Фалия еще не встречали самум в своих Переходах. И потому я расскажу вам. Самум – гнев песка, но не пустыни. И лишь в пустыне прячутся от него, закапываясь в песок подальше от оазиса, ибо оазисы во время самума страдают больше всего. Есть такие оазисы, как Харьир, что уходят в песок при приближении Песчаного Гнева, но и в них оставаться опасно – бывали случаи, когда такой оазис не возвращался на поверхность.
Но вернемся в Мражьир. Ничего не добился Абур-ад-Сайад своими словами. Обезумели люди и, вытолкнув вперед Амара, сказали:
- Вот человек, что согласен с нами, пусть он станет во главе племени, а ты уходи!
Почернело лицо Абура-ад-Сайад от горя – друг его, спаситель его стоял перед ним, чванливо выставив вперед ногу. Хотел было Абур-ад-Сайад воззвать к совести Амара, но лишь взглянул в его полные торжества глаза и отвел взгляд.
Но тут выступил вперед Наирль и крикнул:
- Дядя Амар! Глаза твои смотрят прямо, но в уголках их затаилась совесть, дай ей волю, дядя Амар!
Но было уже поздно.
С Абуром-ад-Сайад ушли немногие. И Хальят пришлось тащить Халию на спине, потому что Амар не дал уходящим верблюдов.
Огонь Абура-ад-Сайад погас. Он шел, пошатываясь, как ходят верблюды, выбравшись из-под песка после самума. И Наирль поддерживал отца под руку, словно старика.
Но они все же успели укрыться в пустыне. В тот раз песок гневался долго, так долго, что стало не хватать воздуха, пережидающим его гнев. Однако все же сила его исчерпалась, и он рассеялся, щекоча бока барханам.
Наирль обыскал все, на Абура-ад-Сайад не было. Тогда он взглянул на Хальят, и Голос Пустыни кивнула в сторону Мражьира.
Поднявшись на бархан, Наирль не увидел оазис – только сгорбившегося отца на самой границе того места, где недавно возвышались пальмы Мражьира. Абур-ад-Сайад плакал. Его люди исчезли с лица пустыни. Нет, оазис не ушел в песок и не был сметен самумом. Его будто и не было вовсе. И Абур-ад-Сайад, не стыдясь, плакал о своем племени, о его стариках и охотниках, женщинах и детях, о своем друге Амаре. Тогда, Наирль взял его за руку и сел рядом с ним.
Здесь мы и оставим их горевать и надеяться. Ибо надежда не умирает, а лишь сбрасывает старую кожу, подобно змее. Вам же, дети, надо запомнить, что нет ничего превыше закона, который чтили еще ваши прадеды.
Пустыльник потянулся, вытянув лапы, повернулся и, не спеша, направился в пустыню.
Старейшина племени поглядел на полуденное солнце и сделал на новом участке памятной доски свежую зарубку. Начался первый день Пребывания