НЕИСПОВЕДИМЫ ПУТИ ТВОИ...
Петр Рудаков поступил в академию потому только, что жил рядом. Его интересы были далеки от медицины. Отец владел на редкость богатой и опасной библиотекой. В доме зачитывались Гумилевым, Мандельштамом, Цветаевой, имена которых упоминать в те годы мало кто решался из опасения прослыть человеком сомнительных, а то и вредных, взглядов. Впрочем, большинству это не угрожало, поскольку книги давно исчезли, а поэты сгинули в безвестности. А Петя часами мог наизусть читать запрещенных поэтов, и к восемнадцати годам знал русскую литературу ничуть не хуже иного литературоведа или филолога. И сам с юности сочинял стихи, не подражая решительно никому, ибо имел свой голос. А вот к медицине, как уже сказано, его не влекло. Впрочем, анатомия на короткое время заинтересовала Рудакова. Дабы не дышать формалином в анатомическом театре, он изучал мышцы и суставы на девушках, какие роились вокруг Пети. И торжественно повторял при этом по латыни, ради закрепления знаний, наименования рук, ног, груди и прочих открытых его поэтическому взору девичьих прелестей.
Это был невысокого роста, худенький, подвижный и любвеобильный, как и полагается стихотворцу, юноша. Из него так и сыпались стихи, остроты, эпиграммы, большей частью и смешные и язвительные. Сатирическая газета «Шприц», сотворенная его энергией, пестрела такими перлами, что начальник курса хватался за голову, и газета висела в казарме всего день, а то и пару часов. Не было слушательского концерта, на котором бы он не веселил публику своими произведениями. Вскоре Рудаков стал известен в Ленинграде, его приглашали выступать в Домах культуры, он неизменно срывал овации, а как то раз прочел поэму о комсомоле. Хохот прерывал едва ли не каждую строчку.
На следующий день его исключили из комсомола, затем изгнали со второго курса академии и отправили в солдаты. По пути в сухопутный полк он, желая справедливости, заглянул в ЦК комсомола, инструктора попросили познакомить с поэмой. Рудаков прочел с выражением, комсомольские вожди попадали на пол, корчась от смеха, поэму переписали для себя и друзей, но восстановить в рядах лучших представителей молодежи не отважились.
Он отслужил в солдатах год, вернулся в академию, спустя четыре года получил диплом, погоны и уехал служить младшим врачом в дальних гарнизон. О Рудакове стали забывать. И вдруг дошла весть, что с ним случилось несчастье: травма позвоночника. Из армии его уволили, сокурсники позабыли о нем окончательно. И только два-три однокашника вспоминали время от времени своего поэта. Бывало, встретятся, выпьют, разговорятся, вспомнят юность, а кто-то, с кем особенно был близок Рудаков, поднимется с бокалом и станет читать. Многие стихи не сохранились, а вот один читают непременно. Стиху этому скоро исполнится полвека.
Сквозь стекло бутылки водочной
Мир меняет форму и цвет.
На тарелке моей хвост селёдочный
И залитый вином винегрет/
Поцелуй меня —Люся ли, Тоня ли,—
Водка — сводня, а ты — мой друг!
В сорок раз мы лучше поняли
Всё, что делается вокруг.
Хмель ударил в голову огненный,
Только разве мне одному?
Я помногу не пил до сегодня, но
Вот я пьян, и я рад тому!
Мне не нужно истин грошовых:
«Водка — яд, и все вина — яд!»
Пьяный счастлив. Он видит весёлых,
Пьяных, так же, как он, ребят,
Пьяный — счастлив! Жмёт баб, целуется,
И плевать ему, что впереди!
Пьяный может нассать на улице,
И не сбоку, а — посреди!..
Пьяный всё, что в жизни сбывается,
Может выполнить в тот же миг!
И для пьяного — всё разрешается.
Значит, счастлив пьяный мужик.
Так налей же вина покрепче,
Да целуй — не дурой гляди!..
Я б хотел растянуть этот вечер
На десятки лет впереди.
...Много лет он служит в Доме для престарелых, попросту, в нищей богадельне. Здоровье Рудакова совсем слабое, сил всего ничего, но приходит он на работу каждое утро, врачует своих старух и стариков по последнему слову медицины, освоил китайское иглоукалывание, добывает на свои деньги лекарства, творит массаж, кормит с ложечки и обихаживает немощных. Врачи в богадельне более месяца не удерживаются, кому охота губить свою жизнь, удивляются доктору Рудакову и почитают его немного сумасшедшим. А старики да старухи не чают в нем души и молятся Господу, чтобы послал им помереть раньше, чем помрет доктор.
Стихи Рудольфа Яковлева.