Надо же, свершилось. Даже не верится. Пусть заочно-интернетный, но все же настоящий конкурс молодых драматургов с жюри и самое главное – энтузиастом-организатором Сергеем Костроминым, талантливым автором, тоже не востребованным практиками театра. Хотя… В Красноярске, где я прожил 52 года и 42 года отработал в прессе в основном как рецензент театра, с 2001 года открылась при краевом театре драмы имени Пушкина отдельная Малая сцена современной пьесы. Ставили Гришковца. Про остальное не знаю, в начале 2002 года уехал в Орел и связь прервалась. В Орле этого, увы, нет. Здесь ставят в основном признанную классику, прорвался Угаров с «Голубями» и, конечно же, неистребимая Птушкина. Так, наверное, в провинции везде.
Теперь по существу прочитанных одиннадцати пьес из конкурсного шорт-листа, любезно предоставленных мне Сергеем Костроминым.
Не знаю кому как, но лично мне самыми зрелыми показались пьесы Николая Пинчука – зрелыми по мысли, чувству театра, определенному поэтическому дару («Театр теней Офелии»). В эту пьесу я влюбился с первой же прочитанной реплики. Вроде бы все условно-знаково, но почему сердце побаливает после вхождения в мир этого фантастического, и в то же время такого узнаваемого Театра? И тени – знаки нашего душевного состояния – близки каждому по отдельности и, наверное, всем, кто «болен» театром? Здесь каждое слово просится на сцену, дружную с поэзией и философией. Проказница и Одинокая, Смутный Страх и Большая Ночь, Тень Офелии и сама Офелия… Директор…Пастор… Как родственники. Редко нахожу я пьесы так называемых «молодых», чтобы сопереживать всерьез их героям.
Есть в этом произведении «животворная ностальгия» по настоящему Театру и его людям, чутко уловлена неприкаянность человеческая, бытующая во все времена. Боюсь пророчествовать (кто меня знает давно, говорят, что с Евграфовым лучше согласиться, потому что в итоге он оказывается прав), но когда-нибудь Пинчука откроют, как классика конца ХХ начала ХХI века, но доживет ли Николай до этих дней?
Летом 1965 года я, двадцатилетний, жил в Москве в гостинице «Юность» (первая творческая журналистская командировка). Тусовались столичные ребята. Один лохматенький, низенький полубурят пил сухое вино и грустно бубнил под нос, что его пьесы никому не нужны, лежат в московских театрах, денег нет. Дал ему аж пять рублей. Накормил. Прошло три года, пять, десять лет… Классика Александра Вампилова кто-нибудь заменил? Так и с Пинчуком возможно будет. Когда? – Бог един знает.
Пинчуку нужен свой режиссер – или он сам, или кто-то понимающий. Впрочем, не ему одному.
Перед «Электричкой» ниц не падаю. Вижу внутри нее Венедикта Ерофеева и его «Петушков». Как «римейк». С будильником вместо бомбы – остроумно. Остальное проехало мимо меня. Хотя язык хороший. Разговорный. Вполне народный, без сленга – уже достижение. Не укоряю Николая – Дороги и люди в Дорогах – наше природное, русское: Гоголь с «Мертвыми душами», Аксенов, «Затоваренная бочкотара» итд. Думаю, на постановку этой пьесы охотника найти проще, чем на Офелию. Николай – до мозга костей театральный человек, и это главное. «Девушка в подвенечном платье» - произведение бытописательское. Но может, я субъективен, оно интереснее мне больше для чтения, чем для постановки. Таких «открытий», как в Офелии, здесь нет. Есть узнаваемые по быту характеры. Хотя в «народе» она может иметь куда больше успех, чем изысканная «Офелия». Что-то от рощинских мотивов играет в подтексте. Или ошибаюсь?
Автор этих строк на истину в последней инстанции не претендует. Пишу, что чувствую, простите, дорогие друзья за откровенность.
Пинчука буду предлагать режиссерам. Попробую. Авось прорву брешь для хорошего, талантливого человека?
Далее мой самый «продвинутый интерес» отправился в Лондон, к загадочному русскому интеллигенту-эмигранту Виктору Собчаку. Именно интерес. Потому что не заинтересовать его творение никак не может. Получить однозначную «пятерку» или «двойку» - тоже. Страшна сама тематика его пьесы. «Божеские» люди (я их знаю и по реальной жизни) евангелисты - отшельники в миру, реализующиеся в своем узком, отгороженном социуме… Мне они всегда были страшноваты. Тяжелый взгляд. Внешняя доброжелательность и внутренняя «упертость» на своем. После контактов с их отрицательными биополями болел, пока не научился методике энергозащиты. Но они люди, со своими противоречиями. Вот и здесь – впадают в блуд во имя торжества жизни и исцеления дочери. Убивают с именем Бога «чужака». И ведь с искренней, прочувствованной любовью к человечеству. Впрочем, не евангелисты одни такие. Мое противоречие: с одной стороны не приемлю пьес с такой ярко выраженной психопатологией. Дурные они ребята, прототипы Викторовой пьесы. С другой – признаю за автором право вывести на сцене этих любвеобильных уродцев, тем более на Альбионе, где интерес к «загадочной русской душе» приведет интеллектуалов в театр Виктора Собчака. Он тоже человек сугубо театральный. При всем словообилии держит нерв драматургических событий канонически четко – экспозиция, кульминация, развязка итд.
В его пьесе, как и у Пинчука, есть «глагол», действие, проявленное через реплики диалогов, монологов итд. По-моему это самая дьявольская трудность настоящей драматургии – Слово рождает Действие. И тогда получается спектакль, а не литературная композиция или распятый диалогичностью газетный очерк.
Написал эти строки, и перед мысленным взором пронеслись события «Драмы в чеховских тонах» Ли Че. Пьеса эта потрясает… чем бы вы думали (опять-таки имею ввиду только себя одного) абсолютным отсутствием драматургического действия. Какие, Господь милосердный «чеховские тона?» Намек, что Николая Павловича и его домочадцев есть что-то похожее на вишневый сад, который «плохая тетя», она же единственная реальная благодетельница этой семьи хочет вырубить? Рассуждения героев об их грешном бытие в стиле газетной публикации, чуть ли не передовицы «демократической» газеты – это «чеховский тон»? У Чехова за словесными банальностям, изрекаемые героями – трагедии, драмы, невидимые миру слезы. Здесь – торичеллева пустота мыслей, чувств, псевдозначительность побуждений и поступков, и опять-таки не подкрепленные внутренним действием слова, слова, слова… Претенциозность во всем. Претенциозность газетчика, коему его честное ремесло надоело, вырваться из газетных будней хочется, но… Милый человек Ли Че! Послушайтесь совета 58-летнего журналиста. Во имя святого – оставьте драматургию. Это не Ваше призвание. Не Ваша стезя. Пишите в прессу – там Вы преуспеете больше. Видимо, мы с Вами коллеги по профессии, не обижайтесь. Подумайте, а? В прозе попробуйте себя. Сцена, поверьте, не Ваш удел. Таких «чеховотонных» драм в 90-е годы я прочитал десятки, если не сотни. Они похожи друг на друга (помните Чехова, «Палату номер 6»?) как бритые кзензды. Будь моя воля, эта пьеса в шорт-лист ни за что бы не попала.
Так же как и «Волчий маскарад», автор которого огрубляет и оглупляет, как мне думается великих трех поросенков, не внося в сюжет ничего нового Укол в попу большим шприцом – самое великое «драматургическое новаторство» третьего тысячелетия?
Сумбур в моей несчастной голове, спровоцированный сумбуром поисков начинающих театральных авторов. Но пусть лучше будет этот сумбур, чем ничего. Конкурсные пьесы – та почва, на которой может быть, произрастут новые Чеховы, Вампиловы, Шекспиры вдруг? А пока это произойдет, я все-таки поприветствую Марину Куновскую с ее «Я была в Америке». По целому ряду причин. Во первых, при недостатке интересных современных пьес для (и о) наших подростках, думаю все ТЮЗы СНГ должны хотя бы Куновскую прочитать. У нее в пьесе есть сложный, одинокий, тянущийся душа к душе мир тинэйджеров. Есть чувства. Есть желания. Наконец, автор ввела в пьесу, как вполне «действующее» лицо вожделенный для подростков компьютер – как символ прогресса, упований, надежд. «Компьютерное племя» наших детей весьма узнаваемо. Как и пьесы Пинчука с Собчаком, драматургия Куновской, поставленная чутким к этой возрастной категории режиссером, способна также внести в наш консервативный Театр свежую струю, как это сделал в 50 годы прошлого века Виктор Розов пьесой «В поисках радости», где юный герой рубил дедовской шашкой шкаф, знак обывательской сытости старших. Эта пьеса в чем-то по мыслям и нравственным посылам сопрягается с лучшими Розовскими произведениями. Во всяком случае, для меня. Как у других – судить не берусь. Думаю, режиссер поработает с автором над некоторыми репликами, какие-то длинноты уберет, но, друзья дорогие, это же живой, пригодный для работы драматургический материал, с живыми подростковыми, отнюдь не схоластико-схематичными душами. Такое надо только приветствовать, и попробовать эту пьесу поставить – с музыкой, хореографией, пластикой. Спектакль получился бы синтетическим, а значит не скучным?
Дальнейший пробег по шорт-листу вынуждает меня к повтору (впрочем, это ведь не статья, а «поток» моего сознания, мыслей, чувств, как в беседе с другом – можно продолжу в этом же стиле?)
Молодая драматургия стремится к Семиотике – знаковым структурам. Молодая драматургия с помощью рассыпанных на листе образов-знаков пытается поведать нам свое понятие о Мироздании и Человеке в нем. «Пустыня» в этом отношении, пожалуй, самая открытая в своей «знаковой закрытости» пьеса, автор которой Анна Федорова пытается передать всю мучительность, а подчас и невозможность слияния с близкой тебе душой (ищем таковые в «пустынях» своих сердец и ментоса). Минимум слов в диалогах – и пространство мыслей и возможностей для режиссерских и актерских интерпретаций. Безабсурдный мини-театр «здорового абсурда» без которого живой человек погибнет от жажды в песке невысказанных надежд, желаний. Пьеса это по-хорошему эротична, здесь столько можно создать глубинно игровых моментов и в этом направлении. Пьеса эта про наше вселенское Одиночество и надежду избавиться от него, и несбыточность этой безумной надежды найти не куклу, а человека. Умница, Анна, браво! Найти бы Вам своего режиссера!
Так же как должен найти своего режиссера Александр Ермак, который расшифрует для нас с вами самую странную и неординарную пьесу конкурса «Ты была, ты есть, ты будешь», где внешние «непонятки» преобладают, и можно упрекнуть автора в бессудебности его героя, откуда и чего он, почему впал в такое состояние. В пьесе есть намек, что это бывший военнослужащий, впрочем только намек. А может быть эта самая «бессудебность» не недостаток, а достоинство? Кто он? Раненый солдат? Неизлечимый психбольной? С детства таковой или по обстоятельствам? Видите, сколько вопросов у меня? А их еще можно приумножить режиссерской трактовкой. В настоящем Театре не всегда и не все надо раскрывать до последних точек над «и». Театр-фантазия, Театр-вопрос, Театр-коллективное размышление, быть может, незаметно для постороннего глаза выпестовывается на российских просторах в головах и компьютерах авторов, подобных Ермаку, и тогда родится театр ХХI века, переступивший через уже традиционное новаторство «вербати»? И Гришковец будет для этих ребят, как Арбузов и Розов – старый и недоступный?
По поводу «Мне доверяют, сказала Роза» только одно: у Татьяны Цапли есть чувство языка, кажется, и умение сотворить действие нарабатывается. Только задачу перед собой смысловую она ставит крохотную, на уровне кухонного анекдота о том, как хитрая русская тетенька обвела вокруг пальца умных американских дяденек и разбогатела. После «Пустыни» и детища Ермака не мелковато ли по драматургическому замыслу? Что там в подтексте остается у Татьяны? На бытовом уровне: молодцы наши бабы. Нигде не пропадут. И это все?
Увы, просматривается тенденция: грамотные молодые люди, пробующие свои силы в драматургии, широко замахиваются, но некоторые из них плывут по мелководью мыслей и эмоций. Тот же «Запах ночи» А.Долгополова. Такая значительная заявка на то, что что-то произойдет в этой выморочной, но по-своему поэтичной ситуации с героями пьесы. Ведь это обязательное условие настоящей драматургии – события жизни духа или плоти, или быта должны же быть глубинными и масштабным, даже если они и проявляются в ситуации камерных сцен? Проявляются в тексте и за его пределами в подтексте? А здесь? Айда в гостиницу, займемся сексом? И все? Заявка на драму духа, а в финале превалирует физиология. Не скучно ли так, люди дорогие? Во имя этого создавать пьесу? Или я чего-то недоглядел?
Ну вот и выписался. Кто хочет поругать меня, поспорить, поговорить, пообижаться, пишите Костромину, я с удовольствием прочту и отвечу.
Будем жить. Будем творить. Будем надеяться на лучшие времена в творчестве.
Скоморохов в древней Руси били, пытали, а они творили свои потешки. У них тоже были трудные времена. По настоящему трудные, как я думаю, только те, когда душа твоя и голова пустеют. Авторам пьес из шорт-листа это не грозит. Мастерство наработается, симпатии и антипатии (смысловые и жанровые) определятся. Кто-то вкусив хлеб непризнанного драматурга, расстанется с этой страстью, кто-то будет пробиваться, как Саша Вампилов. Видите как? Идеологи КПСС мешали Петрушевским и Вампиловым в двадцатом веке. В двадцать первом цензоров нет. Сегодня, дорогой Андрей Макаревич, «все разрешено». Но не каждому Господь дал воспользоваться этим разрешением по разным причинам: таланта не хватает, жизненного, профессионального опыта. Впрочем, все мы не прекращаем расти и учиться даже в Судный День ухода на Тот Свет. Дерзайте, ребята! И простите автора этого сумбура за полемическую резкость некоторых мест. Хочется верить в ваше хорошее творческое будущее.
А конкурс необходимо продолжить и в Интернете, и в невиртуальной реальности, и лучшие пьесы реализовывать на сцене. Без этого Театр скончается.
Виктор Евграфов – журналист, театральный критик
4 мая 2003 г.