Игрушка

- Господи, ну когда же ты выкинешь эту дрянь? – высокий человек в грязной одежде склонился над невысоким худеньким мальчиком лет пяти. Вася, как его называли все вокруг, сплюнул прямо под ноги ребенку и дыхнул ему в лицо гнилыми зубами.
Мальчик побоялся отвернуться, чтобы не вызвать новой вспышки гнева, хотя его всегда начинало тошнить от густой смеси запахов изо рта стоявшего напротив человека. От того всегда пахло чем-то кислым, напоминающем о переполненном мусорном бачке на вокзале. Еще остался застарелый запах перегара, выплескивавшийся в лицо маленького ребенка вместе с брызгами слюней, которые горели потом на его лице огненными плевками. Серый сжался, привычно втянув голову в узкие плечи. Ветхая одежда еле прикрывала выпирающие ключицы, но хорошо еще, что у него есть хоть такая одежда. Ему ее нашел высокий человек, и он должен быть ему благодарен, по крайней мере, так ему говорят. Что бы он без него делал всю зиму? Сейчас наступила весна, и может быть через несколько дней он наберется храбрости и уйдет, вот только надо будет набрать с собой побольше еды. А вот это будет самым сложным. Деньги у него всегда отбирают, и колотят, если денег мало. Раньше спина очень сильно болела, и голова очень кружилась после сильного удара о стену, но в последнее время Серый забывал о боли. И тогда по вечерам он не мог вспомнить, били его в этот день или нет. Иногда ему везет и тогда он не чувствует голода, но чаще всего ему приходится идти спать голодным. Еще хорошо, что с ним Дружок.
Серый прижал к себе своего верного друга и испуганно посмотрел на взрослого человека. Тот покосился на стиснутые худые руки ребенка и вновь сплюнул себе под ноги желтую слюну, однако покосившись на сидящую на старом диване женщину, поморщился и растер плевок носком ботинка. На полу осталось мокрое пятно, и женщина, поджав губы, отвернулась к стене. Поправив пятерней давно не стриженые волосы, окружавшие заметную плешь, Вася навис над ребенком:
- Добро бы еще что приличное было, а то таскаешься с этой дрянной игрушкой почем зря. Достал всех уже. И как я ее у тебя сразу не отнял. Твое дело зарабатывать для меня деньги, а ты этой дрянью только прохожих распугиваешь. Ну кто подаст тебе, когда ты и не пытаешься вызвать к себе жалость. Вчера я наблюдал за тобой, а ты битый час играл с этой гадостью, не обращая внимания на прохожих. Мимо тебя столько жалостливых старух прошло, а ты к ним даже руки не протянул! Ты для меня – одни убытки. Совсем деньги перестал приносить. Зато со своей игрушкой ты находишь время поиграть. И ведь батарейки откуда-то берешь! – Вася протянул руку к Дружку, и Серый прижал игрушку поплотнее к своей худой груди.
- Он наверное деньги от нас прячет. Вот только где? – женщина обернулась, оправила на себе мешковатую юбку, которая свисала цветастой занавеской из-под рваной розовой кофты. Ее пепельные волосы растрепались и свисали по щекам неопрятными космами. Иногда Серому казалось, что сальные пряди волос шевелятся, особенно по ночам, под раскатистый храп, который раздавался всегда, стоило ей закрыть глаза.
Из сжатых в крепкое объятье рук раздалось тихое тявканье, которое привело Васю в еще большую ярость. Он покраснел, на его слегка оплывшем лице заиграли опасными волнами мускулы, поблекшие от регулярных возлияний глаза сузились в маленькие треугольные щелочки:
- Выкинь это по-хорошему. Я больше не могу слышать это мерзкое тявканье.
Мальчик сжался и, качнув головой, что при желании можно было расценить как согласие, выскочил из комнаты. В коридоре было неспокойно. Из соседней комнаты доносились странные стоны и всхлипы, на общей кухне шла непрекращающаяся уже третий день пьянка. Клубы сигаретного дыма уплотнились под потолком в сизое едкое облако. Серый прислонился спиной к стене и мягко сполз на пол, вжимаясь изо всех сил в грязные обои. Вешалка с длинными плащами, по низу которых шла бежевая кромка грязи, тумбочка для обуви, вот и все что было в коридоре. Убогая обстановка, до которой никому не было дела в квартире, служившей временным приютом для потерянных душ. Замызганная игрушка в тонких, как веточки, руках слегка вздрагивала, то ли от еле сдерживаемых рыданий мальчика, то ли продолжая свои механические движения. Раздался слабый лай, тонкий и короткий. Мальчик осторожно огляделся, но ничего не внушало опасения. Взрослые были заняты собой, и никто на него не обращал внимания. Он бережно опустил плющевого щенка на пол и ласково хлопнул его по спине.
Засаленная шерстка игрушки тускло поглощала свет слабой лампочки без абажура. А когда-то, Серый еще помнил эти дни, когда шерстка Дружка сияла и искрилась радужными переливами на солнечном свете. Желтый живот и спинка, коричневый длинные уши и толстые неуклюжие лапы с годами потеряли свой первоначальный вид. Искусственный мех местами совсем вытерся, и там можно было разглядеть переплетения ткани. Стеклянные глаза сохранились как новенькие, а вот вместо носа красовалась розовая пуговица. Кто ее пришил на место черного носа, Серый не помнил, только вот тепло разливалось по его пальцам каждый раз, когда он касался старой пуговички-носа.
Игрушечный щенок дернулся несколько раз, тявкнул и вздрагивающей походкой пошел по пыльным доскам пола. Время от времени его голова подергивалась, и тогда откуда-то изнутри доносилось негромкое тявканье. Серый сел поудобнее на колени и улыбнулся своему плюшевому другу. Слегка опустив веки он начал негромко напевать какую-то песенку, однако слов он давно не помнил. Его глаза постепенно закрывались, он все сильнее облокачивался о стену и в конце концов сон сморил его. Дружок еще немного походил кругами вокруг своего хозяина, и тявкнув напоследок, свалился у ног мальчика. Шум из жилых комнат больше не беспокоил Сережу. В своих снах он убегал из ставшего чужим и непонятным мира в далекие прекрасные миры. Там ему всегда были рады. Он бы навсегда там остался, если бы только нашел способ… Темного и грязного коридора больше не существовало. Ребенок не чувствовал под собой жесткого и холодного пола, где еще с прошлой недели валялись горки окурков из опрокинутой с тумбочки пепельницы. Другой мир, страна грез, открывался перед ним. И здесь он больше не был одинок. Чьи-то руки обнимали его, нежные и теплые. Как бы он хотел увидеть лицо, но оно всегда ускользало от него, растворяясь в радужной дымке.
За дверью, между тем, продолжался разговор. Грузная женщина с опухшим на скулах лицом встала и теперь беспокойно ходила по комнате:
- Меня все больше и больше беспокоит этот ребенок. Он совсем с нами не разговаривает…
- Какая нам разница, мы его не за этим брали, - Вася хмуро полез в карман за сигаретами, и достав мягкую смятую пачку, покрутил ее в руках, проверяя на ощупь, сколько сигарет еще там могло остаться.
- Но денег-то он совсем не приносит. Как он просит милостыню, если он рта не может раскрыть? Кто на него посмотрит второй раз? Да и хозяин квартиры косо смотрит. Как бы он нас не выставил. Когда нам надо ему платить?
- На этой неделе. Да и за место у церкви тоже пора деньги отдавать. Ты же говорил, что ребенок – это золотая жила, что ему все деньги будут подавать. А маленький паршивец ни капли нам не помогает. Да, я думал, что у него будет хоть капля благодарности. Все же мы приютили его, дали кров над головой. Почему бы ему нам не помочь? Или он забыл, как я его с вокзала подобрал, так могу и напомнить.
Мужчина склонил задумчиво голову к своему ремню. Тяжелая металлическая пряжка сохранилась намного лучше, чем кожа ремня, истертая и потрескавшаяся от времени. Впрочем, в этой комнате не было ничего нового уже давным-давно. Даже газеты появлялись здесь с большим опозданием, да и то, если в них была завернута какая-нибудь провизия. Что комната, что люди в ней обитавшие, все казалось покрытым толстым слоем пыли. Посмотрев еще раз на ремень из толстой коричневой кожи, мужчина отрицательно покачал головой:
- Не… Не поможет. Пробовал уже. Все равно, посмотрит косо и уйдет к своей игрушке. И ни слова от него не добьешься. Я за ним когда наблюдал, ну когда он на улице работал, то чуть его не избил, да вовремя сдержался, а то загремел бы сейчас в милицию. Этот недоносок, он не то что не просит людей подать ему, он и руку перестал протягивать. Сидит и подвывает что-то себе под нос. А игрушка его под ногами у прохожих крутится и тявкает.
- Может он говорить разучился? Только и может что мычать себе под нос что-то?
- Кто его разберет. Странный он какой-то.
- А где он? Вышел куда-то. Не сбежал бы…
- Да хоть бы и сбежал. Что нам с него. Денег не приносит, одни убытки, - повторил Вася и затянул потуже ремень. Потом он выглянул за дверь, обернулся, - Спит.
Василий постоял немного на пороге, держась за дверную ручку. Потом, приняв какое-то решение, усмехнулся и вышел в коридор. Когда он вернулся, в руках у него была игрушечная собачка. Обычная мягкая игрушка без своего хозяина выглядела еще более жалко и заброшенно.
- Чем бы дитя ни тешилось, вот только тявкать у меня эта дрянь перестанет.
Он подошел к столу, на котором еще валялись остатки от обеда, и выдвинул единственный маленький ящик, полный всякого хлама. Из-под кучи винных пробок, бумажек со старой рекламой и вилок с ножами он вытащил ножницы. Их покрытые зеленой краской закругления облупились, выдавая почтенный возраст, но лезвия были не так давно любовно заточены хозяином.
Крепко взяв игрушку за заднюю лапу, Вася принялся ощупывать мягкое желтое тело. Его руки сжимали то один бок Дружка, то другой, но под пальцами не оказывалось ничего, кроме податливого поролона. Потеряв терпение, Вася резко вонзил ножницы в потертый плюш и начал решительно резать. Ножницы постепенно вгрызались все дальше в тело щенка, на пол летели обрезки полусгнившего, рассыпающегося под прикосновениями рук поролона, а никакого механизма все не было. Ни одной детали, которая могла бы объяснить, каким образом пушистый игрушечный щенок передвигался по земле, лаял и забавно подпрыгивал. Вася ожидал, что из поролонового чрева посыплются пружины, колесики и другие железки, но из-под его рук сыпался только полусгнивший мягкий материал.
Женщина с равнодушным любопытством наблюдала за этой борьбой, подойдя поближе к краю стола:
- Попробуй поискать в голове. Может около пасти?
- Сейчас посмотрю, - Вася направил свое оружие к голове игрушки, но там тоже не встретил никакого сопротивления, - То же самое… Только вот еще вопрос, а как он ходил, если в нем ничего кроме поролона нет?
Теперь мало что напоминало о щенке. Желто-коричневая тряпочка безжизненно свешивалась из грубых обветренных рук мужчины. Пушистые уши прикрывали беспомощно распахнутые пластмассовые глаза, а розовый нос стал тем, чем всегда и был, обычной пуговицей. Розовый кончик языка отлетел на пол, словно одинокая капля крови, вытекшая из смертельной раны.
- Не может быть. Тебе ничего нельзя доверить, даже пищалку из игрушки не можешь вытащить. Как вы мне все надоели, кто бы знал… Дай я посмотрю, что ли, - на этих словах женщина резко осеклась, глядя в направлении двери.
Ее протянутая к обрывкам игрушки рука замерла в воздухе, настолько был непривычен вид тихого и забитого мальчика. Сергей стоял на напряженных ногах, вперив свой остекленевший взгляд в останки Дружка. Голубые глаза казались ярко синими, сверкая огнем ужаса. Он, не отрываясь, смотрел на то, что осталось от его игрушки еще недавно бывшей его единственным верным другом в чуждом и страшном мире.
Из его горла вылетел странный звук, не то плач, не то крик. В голосе звучало неподдельное отчаянье, от которого у взрослых похолодело внутри. То, что им только что казалось пустячной мелочью, теперь давило на них тяжестью содеянного. Вася неловко положил на пол то, что осталось от игрушечной собачки, и отступил назад на несколько шагов. Ножницы упали на пол с громким лязгом, заставившим взрослых испуганно вздрогнуть. Мальчик ничего не замечал. Его остановившийся взгляд был прикован к пушистой тряпочке на полу. Он шагнул к ней, но застыл на полпути, и опять простонав, опустился на пол. Вася вновь услышал рыдания, которые очень были похожи на приглушенную печальную песню, которую все чаще и чаще можно было услышать из уст молчаливого ребенка. Слов Вася разобрать не мог, да и не пытался. С тех пор, как ребенок поселился вместе с ними, он все реже и реже говорил, так что все уже позабыли, как звучит его голос.
А Сережа все сидел и, не спуская глаз с игрушки, тихо что-то напевал. Отдельных слов не было, только мелодия одиночества и смерти. Песней лилась жгучая боль, пробуждая очерствевшие сердца. Женщина вздрогнула. Ей показалось, что тельце игрушки дернулось, потом еще раз. Она сморгнула и прищурилась: пушистая тряпочка лежала неподвижно. Но стоило отвернуться, как легкий шорох вновь пробудил странное беспокойство. Женщина опять обернулась к игрушке. Теперь она уже была уверена, плюшевая игрушка, в которой ничего нельзя было найти, шевелилась. То что происходило, не вписывалось ни в какие привычные рамки, пугало до леденящего ужаса, и в то же время приковывало к себе все внимание взрослых. Собака пыталась подняться с пола, перебирая подрезанными лапами. Ее движения становились все сильнее, волнами отрывая искусственный мех от пола. Надрезанные лапы не могли поддерживать равновесие, и игрушка стояла, раскачиваясь из стороны в сторону. Стеклянные глаза были повернуты к сидящему мальчику, который продолжал напевать непонятную мелодию. Его голос стал громче, в нем зазвучала надежда, но шкурка игрушечной собачки разъехалась в стороны, обнажая порванный поролон  и клочья ваты. Пошатнувшись, она не смогла удержать равновесие, и опрокинулась на пол. Дернувшись еще несколько раз, игрушка застыла в мертвой неподвижности, вызвав у ребенка вопль отчаянья.
Крик оборвался, и плотная тишина обрушилась на комнату. А мальчик подполз к своей игрушке и лег рядом с ней, свернувшись в клубочек. Его руки нежно гладили коричневый мех, медленнее и медленнее. Рыдания затихли, но молчанье давило сильнее, чем самый громкий плач и мире. Взрослые тихо вышли из комнаты, оставив ребенка лежащим на полу в одиночестве. Дверь со скрипом закрылась, оставив за собой дымный чад коридора и хранящих смущенное молчание взрослых, а в комнате повисла тишина.